Глава 5
Андрей Нефедов не соврал им: он действительно попал в аварию. Допрос они все-таки провели по всем правилам, однако Ян остался им недоволен. Он и сам не брался сказать, почему. Пока у них выстраивалась идеальная версия… нет, даже несколько версий, одна из которых обязана оказаться правильной.
Нефедов был мрачным неразговорчивым типом, совсем таким, как его описывали соседи. За ним водилась привычка на всех смотреть исподлобья и отвечать максимально кратко, как будто каждое произнесенное слово доставляло ему нестерпимую боль. Рассказывая о пропавшей дочери, он не плакал, да вообще никаких эмоций не проявлял!
Это могло быть портретом социопата — или безобидного замкнутого интроверта. Так что на роль похитителя в этом случае годились оба родителя, и у обоих нашелся бы мотив. Да, окончательного решения суда пока не было. Но там хватало обстоятельств, из-за которых и муж, и жена почувствовали бы себя загнанными в угол и вынужденными действовать, чтобы спасти ребенка.
— Как думаете, бывшая жена позволила бы вам видеться с Тоней? — спросила Александра под конец допроса.
Вот тогда Нефедов впервые за время разговора ухмыльнулся, криво и неприятно.
— Только за дополнительную плату.
Что ж, он хотя бы честен!
Важно еще и то, что у обоих супругов не было алиби на день похищения и убийства. Кристина сначала сидела дома одна, потом побежала в парк, разыскивать дочь и няньку. Но никто не мог подтвердить, где она находилась в момент, когда убили Юлию Степановну и увели Тоню. Ян понимал, что она лично не набросилась бы на няньку, зато она могла уговорить дочь уйти тихо.
Андрей же отправился работать за пределами квартиры, в очередной раз поругавшись с женой. Если бы он поехал в чей-то офис или коворкинг, вопросов не было бы: там есть камеры наблюдения, доказавшие бы его невиновность. Но он решил именно в этот день покружить по городу на машине, успокаиваясь, а потом поехал к маме и был у нее до тех пор, пока его не вызвала Кристина.
— То есть, никто не может подтвердить, где вы находились? — уточнил Ян.
— Мама может.
Мама… Мама — это так себе свидетель. Невозможно понять, говорит она правду или просто выгораживает деточку. Ян за годы службы насмотрелся на всех этих «Я его знаю, он не мог!..» К тому же, судя по описанию матушки, она вполне могла быть соучастницей. Ее алиби были только показания сына, замкнутый круг.
Так что у следствия было две версии, и ни одна из них Яну не нравилась. Он не отказался работать с ними, он отдал нужные распоряжения, и теперь за семейством Нефедовых следили, их передвижения по городу в тот день восстанавливали, их знакомых проверяли. Если девочку похитил кто-то из них, рано или поздно они себя выдадут, они не смогут вечно держаться от малышки подальше!
И все же Ян не тешил себя надеждой, что будет так легко. Он чувствовал, что это не один из подозреваемой троицы, в парке произошло нечто большее, чем похищение ребенка, втянутого в очередную родительскую войну. Ни у кого из подозреваемых не было причин убивать няньку, да еще вот так! Но чувства и инстинкты не имеют никакого веса в официальных отчетах.
Зато Александра его понимала. Ян видел, что и она не очень-то поверила в историю с родителями-похитителями, но у нее, как и у брата, пока не было иного варианта. Им нужно было понять… Но сколько придется искать ответы? И сколько времени осталось у маленькой Тони?
Они возвращались домой — не слишком поздно. День, ставший сумрачным, еще не успел погрузиться в ночную тьму, не было света фонарей, зато хватало народу на улицах. Пропустить одинокую фигуру, ожидавшую их у подъезда, было невозможно.
Павел, как всегда, был одет безукоризненно, похоже, он явился сюда сразу с работы. Он полностью осознавал все недостатки своей внешности и научился компенсировать их за счет безупречного вкуса. Он пришел в черном деловом костюме с наброшенным поверх него пальто цвета кофе с молоком — классика, конечно, как и всегда. При этом выражение лица у него было не как у английского джентльмена, а как у посетителя загородного фестиваля, который увидел размер очереди в туалет.
Не укрылось это и от Александры:
— У него что, несварение желудка?
— Нет. С недавних пор этим лицом он предупреждает окружающих, что предстоит нелегкий разговор.
— «Я страдаю — и вы страдать будете»?
— Вроде того.
С тех пор, как Александра объявила о своем возвращении из мертвых, старшие брат и сестра с ней больше не встречались. Яна это задевало и даже злило, Александру — нет. Она говорила, что им нужно время, чтобы ко всему привыкнуть. Именно она заставила Яна не звонить им, оставить в покое, чтобы они сами определились, как реагировать на ее возвращение.
И тут можно было бы подумать, что у Павла наконец проснулась совесть. Вот только выглядел он совсем не как человек, пришедший извиняться.
Когда они приблизились, Александра обратилась к нему первой.
— Привет, Пашка!
Павел сдержанно кивнул ей, будто она была ему не сестрой, а противником в суде. После этого он повернулся к Яну:
— Я могу поговорить с тобой наедине?
— С чего это?
— Нужно.
Ян готов был упереться. Он уже видел, о чем, а точнее, о ком будет этот разговор. Но снова вмешалась Александра. Она мягко коснулась его руки, посмотрела ему в глаза и, не произнеся ни слова, сказала все, что надо.
— Дай мне ключи от машины, — попросила она. — Думаю, семейный разговор у вас будет не из легких, а я пока свожу Гайю в парк.
— В парк?..
— Хочу еще раз осмотреть место преступления вместе с ним.
Ян кивнул, передавая ей ключи. На душе было паршиво. «Семейный разговор у вас»… У вас! А ведь все они были одной семьей. Почему нельзя просто принять это и радоваться?!
Они с Павлом дождались на улице, пока она вывела из квартиры собаку. Павел показательно шарахнулся от Гайи, хотя тот не обратил на него ни малейшего внимания. Потом Александра уехала, а они поднялись наверх.
Павел вошел в квартиру и остановился в коридоре так, чтобы можно было осмотреть обе комнаты. Чистоту он оценивал с придирчивостью семидесятилетней старой девы.
— Ну и бардак у тебя здесь стал!
— Ты издеваешься? — поразился Ян. — Ты не помнишь, как было до ее приезда?
— Шерсть еще всюду собачья… Не суть. Это только вершина айсберга.
Павел долго выбирал место для своего пальто, словно опасаясь, что на первом попавшемся крючке его тут же сожрет моль размером с антилопу. После этого он, не дожидаясь приглашения, направился на кухню и уселся за стол. Ян последовал за ним и остановился у подоконника, прекрасно зная, что свет, льющийся из окна, помешает брату постоянно на него пялиться.
— Скажи мне, когда это прекратится? — требовательно поинтересовался Павел.
— Что именно?
— Когда ты прекратишь вести себя, как мальчик, к которому вернулась сестричка, и начнешь вести себя, как полицейский?
— Тебя послушать, так ты знаешь о поведении полицейских побольше моего! — фыркнул Ян.
— Знаю достаточно!
— Как же, по-твоему, я должен себя вести?
— Для начала — не думать, что это та самая Саша, которую мы потеряли!
— Но это и есть та самая Александра. Она же согласилась пройти тест ДНК, чего ты выпендриваешься? Что еще тебе нужно? Подтверждение и так получено — на твоих условиях!
— Дело не в этом, — покачал головой Павел. — Мы знаем, что к нам вернулось то же тело. Но какой в нем теперь разум?
— Уж всяко получше некоторых будет…
— О чем я и говорю — ты ведешь себя как ребенок! А должен смотреть в глаза фактам. Она пропадала неизвестно где — это первое! — Павел начал показательно загибать пальцы. — Даже того, что она нам рассказала, достаточно, чтобы ее опасаться, — это второе! Она не отрицает, что давно, еще двенадцать лет назад, могла с нами связаться, но предпочла не делать этого, — это третье. У нее какие-то нереальные связи, которые позволили вот так вторгнуться в твою жизнь, — это четвертое. Какой напрашивается вывод?
Ян понятия не имел, какой вывод тут может напрашиваться и почему об этом нужно объявлять таким таинственным тоном. Ему отчаянно хотелось спустить брата с лестницы, но это вряд ли доказало бы, что он взрослый человек, способный на здравые решения.
— Какой же?
— Уж не связано ли все это со шпионажем? — многозначительно произнес Павел.
— Пашка, ты в своем уме?
— Я-то как раз в своем! И я вижу, как могли развиваться события! Александру поймали, обработали, настроили против своей семьи — и против всей своей страны! А потом решили использовать.
— Паш, ты помолчать не хочешь? Ну так, для разнообразия. Однако Павел распалялся все больше.
— Нет уж! Я неделями молчал, надеясь, что ты сам заподозришь неладное! Но ты, похоже, на это неспособен. Ее не было четырнадцать лет! А вернулась она здоровой, хорошо обученной, да еще и с полицейским значком!
— Австралии. Ты боишься, что Австралия хочет захватить Россию или что?
— Австралия, может, использована для отвода глаз! Мы с тобой оба помним, куда она уезжала! Вот только сведений о том, где она была и что делала, просто нет. Я пытался их найти все эти недели — и по нулям! Есть только обрывочные данные на имя Сандры Моррис, и то немного. Но про Александру Эйлер — ничего!
— Это как раз совпадает с ее историей.
— Потому она и придумала историю, с которой совпадает все!
— Послушай меня. Я точно знаю, что Александра сказала правду. Ее действительно похитили — и сделали это далеко не американские власти. А ты ведешь себя, как свинья, нападая на сестру, которую не смог защитить!
Он догадывался, почему Павел ведет себя именно так. Каждый по-своему справляется с чувством вины, и некоторые делают это глупо. Павел ведь был старшим в их семье — и он в свое время тоже принял участие в давлении на Александру, потому что он всегда и во всем поддерживал папашу. Если он признает, что она не соврала, ему придется принять, что из-за него ее много лет пытали, ее жизнь сломалась — и прежней уже не будет никогда, что она потеряла лучшие годы из-за их с отцом упрямства!
А такое признание — слишком большая ответственность. Поэтому ему проще верить, что он ни в чем не виноват, что настоящая Александра погибла. Существо, которое явилось занять ее место, нужно не поддерживать, а остановить. Вот тогда он, Павел, не будет предателем, он будет героем!
Ян не собирался давать такую поблажку его совести, и Павел это понял. На несколько долгих, бесконечных секунд на кухне повисла пауза, бетонной плитой придавившая их обоих. Но потом Павел продемонстрировал, что он и правда хороший адвокат: он сменил тактику:
— Хорошо, даже если она сказала правду, она все равно может быть очень опасна! — Да ну?
— У тебя с ней самая крепкая связь, ты — ее близнец, именно ты должен убедить ее пройти лечение, а не таскать с собой на места преступления, где человеку с ее диагнозом совсем не место!
— Каким еще диагнозом? — опешил Ян.
— Я не знаю, каким, я не доктор! Но какой-то диагноз у нее точно есть, не может не быть после таких событий. Она рассказывала тебе, что именно с ней было? Что с ней делали? Что делала она?
— Ты и правда хочешь во всех подробностях услышать, как нашу сестру пытали и насиловали? — холодно осведомился Ян.
— Да нет же! Не перевирай мои слова! Мне жалко Сашу, правда, и я хочу ей помочь… Но не подыгрывать! Если она намерена вернуться в эту семью, она должна быть честной до конца. Пусть расскажет, причиняла ли она кому-нибудь вред, были ли у нее нервные срывы, с кем она жила все эти годы — пусть все расскажет! Иначе я не позволю ей подходить к нашим детям, к моему сыну и к детям Нины!
— Александра, насколько мне известно, и не рвется к вашим детям. Я, к слову, тоже никогда не рвался. Они милые, спору нет, но на расстоянии они еще милее.
— Но ведь дело не только в детях, — не унимался Павел. — Я волнуюсь за тебя! Когда речь заходит о Саше, ты уязвим. Вы всегда копировали настроение друг друга. Теперь ты можешь перенять ее безумие, лечить придется вас обоих!
— Вон пошел.
— Спроси у нее, где она была! Не четырнадцать лет — двенадцать! Допустим, два года она была в плену и не могла связаться с нами. Но потом — могла, да только не хотела! Узнай, почему она не хотела, черт побери!
— Пашка, у меня был охренительно тяжелый день. Я застрял в расследовании, где на кону жизнь маленькой девочки, а у меня нет ни одной толковой версии, которая помогла бы ее спасти. А тут еще и мой брат ведет себя как полный дегенерат. Уж прости, но я не настроен на дипломатию. Либо ты уходишь сам, либо я тебя вышвыриваю.
— Я уйду! Уйду, но это еще не конец! Я добьюсь того, что ты протрезвеешь и правильно посмотришь на вещи. Не веришь мне — поговори с Ниной.
— Спасибо, мне пока хватает общения с другой сестрой.
Павел все-таки ушел, а Яну отчаянно захотелось проветрить квартиру. На душе было гадко. Нет, он не поверил ни единому слову старшего брата. Ему просто было обидно за Александру. Они ведь все ей должны, все! За то, что позволили отцу распоряжаться ее жизнью, что упустили ее побег, что не нашли ее, не спасли, не вернули… А вместо того, чтобы просить прощения за это, Павел напялил нимб и пытается убедить всех в своей правоте.
Он даже не представляет, как сильно заблуждается. Ян точно знал это не как близнец. Александра уже рассказала ему достаточно о месяцах, проведенных в плену, чтобы он ни в чем не сомневался. Он понимал, почему ей понадобилось двенадцать лет, чтобы прийти в себя.
Он вернулся на кухню, сел за стол и опустил голову на руки, упираясь локтями в столешницу. Свет он включать не стал, и в квартире становилось все темнее — осенний день угасал. Когда в коридоре щелкнул замок, на небе загорелись первые ранние звезды.
— Ян? — растерянно позвала Александра.
— Я здесь, — отозвался он, не шевелясь.
— Хм… Я надеюсь, ты торчишь тут в темноте не потому, что прибил братца из-за его занудства, а теперь не знаешь, как быть с телом? Потому что тогда у нас проблема — даже Гайя столько не сожрет!
— Да не бил я его… Хотя следовало бы!
Александра умела мгновенно улавливать его настроение. Она так и не зажгла свет, прошла на кухню в темноте, а сразу за ней слышались на удивление легкие и тихие шаги пса. Она остановилась, прильнула к его спине и положила голову ему на плечо — совсем как в детстве, когда утешала его после очередного наказания отца. Сыновей Михаил Эйлер наказывал куда строже, чем дочерей… в детстве. Когда они выросли, все стало наоборот.
Гайя тоже приблизился и положил массивную голову ему на колени. Ян наконец выпрямился, чтобы рассеянно погладить пса.
— Он ведь наговорил гадостей про меня и тебя, не так ли? — спокойно спросила Александра.
— Преимущественно про тебя. Я просто дурак, а ты — психопатка и садистка.
— Ну, я ожидала чего-то подобного, когда Пашка при моем появлении чуть не осенил себя крестным знаменем. Все было предсказуемо, но понимаю, почему ты так расстроен.
— Я не расстроен. Мне тошно.
— То есть, ужина не будет?
— Саша, я серьезно. Он считает тебя опасной.
В своих мыслях он обычно называл ее Александрой, лишь изредка, в таких ситуациях, как сейчас, звал Сашей. Но для близнецов это всегда имело совсем иное значение, нежели «Саша», произнесенное Павлом или Ниной.
Александра тяжело вздохнула, отстранилась, но не ушла. Она села за стол напротив него и взяла обеими руками его руку. В темноте ее глаза казались черными из-за расширившихся зрачков на фоне серебристой радужки.
— Младший братик… но ведь в чем-то он прав! Я опасна.
— Не называй меня так, — усмехнулся Ян. — Я младше тебя на полторы минуты… или сколько там? Ну а то, что ты опасна… Что это должно означать?
Не отводя взгляд, она пояснила:
— Я убивала людей. И я причиняла людям боль.
— Я знаю. Я тоже. Ну и что?
— То, что ты делал это по долгу службы, а я тогда не была полицейской.
— Но ты должна была выжить. Разве это худшее оправдание, чем служба? Ты говорила, что убивала. Думаю, расскажешь еще. Я все это осознаю. Но я, в отличие от Павла, понимаю, что это не делает тебя опасной для нас — все то, что ты вынуждена была сделать.
На сей раз она не спешила с ответом. Гайя, почувствовав, что оба они успокоились, свернулся на полу. Но уходить из кухни он не стал, словно оберегая их от мрачных мыслей и неудачных решений.
— Хочешь узнать, когда я впервые причинила вред человеку? — тихо спросила Александра. — Настоящий вред, а не те синяки, что я поставила похищавшим меня мудакам!
— Да, — уверенно ответил Ян. Он уже сейчас знал, что его отношение к сестре не изменится. Но ему нужно было знать больше, чтобы понять.
— Это был не похититель… Это была другая пленница. Рабыня, танцовщица — нас там можно было называть как угодно. Я не убила ее, но покалечила так сильно, что похитители сочли нецелесообразным ее лечить. Ее отдали на нижние этажи, причислили к девушкам, которых продавали садистам. Такие клиенты не сдерживались — они платили за право калечить и убивать. Долго она не прожила.
Александра замерла, всматриваясь в его лицо, ожидая реакции — осуждения, страха, отвращения. Но он был все так же спокоен. Ян давно уже понял: слыша ее рассказы, ему нужно представлять себя на ее месте, прикидывать, что сделал бы он. И если их выбор был одинаковым, Ян не имел права упрекать ее.
— Почему ты это сделала? — только и поинтересовался он.
— Может, потому что я — злобная психичка, как считает Паша?
— Не повторяй эти глупости, просто расскажи мне правду.
— Хорошо… Помнишь, я говорила тебе про побег?
Это Ян как раз запомнил. Да он ни один рассказ не забывал! Он представлял, каково ей было стоять там — растерянной, беспомощной в свете ярких огней, окруженной сытыми, самодовольными людьми, у которых все хорошо. Разбитые мечты причиняют большую боль, чем неожиданные неприятности.
Через пару недель Александра выяснила, что их сорвавшийся побег не был первым. Это была одна из любимых забав Джонни Сарагосы, которые он проводил раз в месяц. Все выглядело так, будто из борделя можно сбежать, хотя на самом деле наблюдение в такие дни удваивалось.
Когда появились новые слухи о возможности побега, Александра уже знала, что это означает, она больше никому не доверяла. Более того, она пыталась предупредить других девушек, сделать то, что когда-то не сделали для нее. Она рассказывала им правду — в которую они не хотели верить, считая Александру дурой и трусихой.
— И вот тогда я заметила странное… В новой группе девушек, задумавших бежать, была та же пленница, что и в моей — Катиа, так она сама себя звала. Она была то ли из Словакии, то ли из Хорватии, точно не помню, да и не важно это. Важно то, что снова именно у нее были отмычки. У нее! Хотя ее один раз поймали на побеге, за ней должны были следить в два раза тщательней, чем за другими. У нее должны были отбить всякое желание убегать! Она ведь стояла там, со мной, видела, как убивают Лекси, как мучают Джуди, слышала крики… Разве она могла решиться пройти через этот ад еще раз?
— Ты сказала об этом?
— Сказала, естественно, спросила ее открыто, при других девушках, как такое возможно. Она начала заливать, что она просто сильнее меня и все такое. Я не поверила — зато поверили они. Над моими предупреждениями посмеялись. А когда ты один против всех, быть уверенным в своей правоте уже не так просто… Я сама начала сомневаться: что если я заблуждаюсь на ее счет, привлекаю к побегу ненужное внимание? Я замолчала, потому что все сказала. Я, правда, надеялась, что у них получится.
— Но с ними не побежала?
— Нет — и не собиралась. Я не верила, что на территории Джонни Сарагосы хоть что-то происходит случайно. Я бы уже не сумела двигаться так же быстро и уверенно, как раньше, я бы подвела всю группу. Я знала: если я когда-нибудь сбегу, то сделаю это сама, надеяться я могу только на себя. В ночь, когда они бежали, я осталась в своей постели. Думаю, этим я нехило разочаровала Джонни.
— Они ведь не сбежали?
— И шанса не было! Это оказался очередной «потешный побег». Но на этот раз ситуация была совсем уж очевидной… Бежали шесть девушек, непокалеченной вернулась только Катиа. Ее поваляли в грязи для виду, наставили синяков — и все. Трех тогда убили на месте, одной сняли скальп, и долго она не протянула, еще одной сломали позвоночник и отправили доживать свой век на «этаж уродов». И вот она Катиа — с чуть припухшим носиком и аккуратно рассеченной губой. Я не могла этого выдержать.
— Я бы тоже не смог, — кивнул Ян, и это были не пустые слова.
Но Александра будто и не слышала его, она была где-то далеко, в том дне, который давно закончился.
— Я не могла понять, как она пошла на это, ради чего… Она же видела, что случилось с Джуди! Она видела, как и все мы, как человек умирает от гангрены… А это страшно, братишка. Очень страшно. Врагу не пожелаешь. Но после этого она продолжила помогать Сарагосе! Мы все были в гримерке, готовились к очередному выступлению… Я услышала, как она хохочет, всем довольная, и не выдержала. Я подошла к ней и при всех напомнила о том, что она сделала. Она стала оправдываться, что это просто совпадение, что ей повезло, как везет лишь смелым. Но это были оправдания скорее для девчонок, окружавших нас. Она знала, что я не поверю ей, и ей было все равно. Она не испытывала никаких угрызений совести… она гордилась собой! Может, если бы я была такой, как до похищения, я бы ничего не сделала. Не знаю. Но я уже стала другой. Ты не можешь не стать другим, когда у тебя на глазах убивают человека.
— Что ты сделала?
— У Катии были длинные белесые космы… Крашеные, конечно, но она очень ими гордилась. Я схватила ее за эти космы, у самого затылка, и ударила ее ухмыляющуюся рожу о высокий столик для напитков. На столике стояли бокалы… Я ничего не планировала. Все получилось само собой.
Бокалы были сделаны из тонкого хрусталя, который при ударе разлетелся на мелкие осколки. Они изрезали Катии лицо, а главное, лишили обоих глаз. Александра не ожидала, что так будет, она не хотела столь разрушительного результата, но исправить ничего не могла. Она шокированно отступила от Катии, извивающейся на полу в напрасной попытке достать из окровавленного лица осколки.
То, что она когда-то была полезна Джонни Сарагосе, ничего для нее не изменило. В борделе никого не держали из жалости. Скоро Катию продали, как до этого продавали покалеченных по ее вине девушек. «Потешные побеги» теперь проводились не чаще, чем раз в год, их стало куда сложнее планировать.
Александра тоже не осталась безнаказанной…
— Птиц ведь осталось только две? — догадался Ян.
— Да. Теперь уже только две.
Она думала, что это не важно, и сама не понимала, что именно эти маленькие красные птички быстрее всего опровергали обвинения Павла.
Ян осознавал, что она действительно могла потерять рассудок в плену — после всего, что ей пришлось пережить. Не со всеми это происходит одинаково. Кто-то становится безразличным ко всему, кто-то — покорным и даже ласковым со своими мучителями. Но Александре грозило иное безумие: излишняя жестокость, стирающая понимание того, что любая жизнь важна.
Однако такая жестокость убивает жалость. А она жалела, ей по-прежнему могла причинить боль гибель красного кардинала, крошечного существа, которое никак не могло быть ей полезным. Маленькие птицы, оплаканные ею, стали символом того, что она сумела сохранить.
Так что к черту Пашку, пусть разбирается со своими проблемами и комплексами сам! Ян собирался остаться на стороне сестры.
Александра первой поднялась из-за стола и включила свет. Она, ни о чем не спрашивая, поставила чайник, полезла в холодильник — они оба не ужинали. При этом смотреть брату в глаза она пока не решалась, и Ян позволил ей эту паузу. Гайя, уловив, что люди больше не в печали и вспомнили о насущном, подскочил на лапы и многозначительно заглянул в свою пустую миску.
— Между прочим, пока ты тут слушал откровения блаженного Павла, мы тоже без дела не сидели, — заметила Александра.
— Только не говори мне, что вы что-то обнаружили спустя столько времени!
— Нет, ну ты нам суперспособности не приписывай! Мы вообще отправились туда не как полицейская со служебным псом, а как девушка с миленькой рыжей собачкой.
— Поня-я-ял… Кого вы допросили?
— Да всех, кто под руку попался!
О трагедии, произошедшей в парке, еще говорили — да и долго будут говорить. Но это не означало, что оттуда ушли люди. В большом городе не так много зеленых оазисов. Там по-прежнему собирались мамочки с детьми, любители велосипедов, самокатов и моноколес, среди турников делали селфи сторонники здорового образа жизни, собачники выгуливали своих питомцев и там, где можно, и прямо под знаками запрета. Это было маленькое сообщество, не слишком дружное, но все же обладающее неким внутренним доверием. Такое доверие не распространялось на полицию, зато охотно передавалось новичкам — другим гуляющим.
Поэтому Александра отправилась задавать вопросы тем, кого вызвать на официальный допрос было бы слишком сложно. Кристина Нефедова упоминала, что нянька постоянно водила ее дочь в этот парк. Теперь Александра искала тех, кто часто видел и знал Юлию Степановну и маленькую Тоню.
Разговаривая с ними, ей удалось обнаружить одну крайне любопытную деталь.
— Как думаешь, нянька с девочкой оказалась на той дорожке случайно или нет?
— Раз ты задаешь такой вопрос, простого ответа не будет, — рассудил Ян.
— Она оказалась там за-ко-но-мер-но!
— Между прочим, этого варианта в твоем вопросе вообще не было!
Юлия Степановна частенько приводила свою подопечную на детские площадки, позволяла ей играть с другими малышами, да и в целом не шарахалась от каждой тени. Но и прогулки по самым дальним аллеям не были для нее редкостью. Она уходила туда, где деревья стояли сплошной стеной, а другие люди почти не попадались.
Сначала другие женщины с детьми удивлялись такому решению и спрашивали об этом. Но Юлия Степановна утверждала, что и ей, и Тонечке нравится одиночество, девочке полезно отстраниться от цивилизации и остаться наедине с природой. Постепенно вопросы прекратились.
— Видишь, что она сделала? — торжествующе поинтересовалась Александра.
— Вижу. Она приучила всех своих знакомых к мысли, что уйти в дальнюю часть парка — нормально. Она сделала все, чтобы на это не обращали внимания.
— Вот именно!
— Но я никак не могу понять, для чего ей это… Она не выглядела напуганной?
— Нет. Ни перед смертью, ни задолго до этого. О нянюшке исключительно положительные отзывы — и не только потому, что она отправилась в мир иной, она действительно всем нравилась. Но привычка таскать ребенка черт знает куда, согласись, была странной.
— И эту же привычку мог изучить убийца, он точно знал, где ее найти. Но нам это мало что дает: тут могли подсуетиться и отец, и мать, и все, кто угодно.
— Я знаю, — кивнула Александра. — Но мне все эта нянька покоя не дает.
Она налила чай себе и брату, поставила чашки на стол. После этого она насыпала корм псу и лишь потом села за стол. Все действия были автоматическими, мысли ее сейчас были сосредоточены совсем не на кухне.
— Чем тебе нянька-то не понравилась? — удивился Ян.
— Да странненькая она какая-то…
— Только из-за того, что любила удалиться от людей? Это многим нравится.
— Одно дело — удалиться от людей, другое — уединиться в безлюдном месте с маленьким ребенком.
— Ты считаешь, она могла как-то навредить девочке?
Александра задумалась, словно взвешивая все варианты, и все же отрицательно покачала головой.
— Нет, вряд ли. Такого маленького ребенка врать не заставишь, и если бы Тоню что-то беспокоило, это было бы видно по ней. Но все описывают ее как развитого, жизнерадостного ребенка. И все-таки есть в этой няньке что-то… Не знаю… Подозрительное!
— Об этом можно было бы говорить, если бы она подыграла похитителю, но она же мертва! Вряд ли она согласилась бы на такое. Плюс, ее биографию уже проверили, там косяков нет. Юлия Степановна у нас — женщина-ангел.
— В том-то и дело… меня настораживают ангелы на земле, — признала Александра.
— Так что ты предлагаешь?
— Я бы не отказалась осмотреть ее квартиру. Это можно устроить?
Хороший вопрос! Для официального обыска вроде как не было оснований. Если бы квартира принадлежала самой Курченко, все было бы проще. Но жилье она арендовала, и владелец квартиры чуть ли не каждый день бегал в полицию с требованием вывезти ее вещи и не мешать ему зарабатывать деньги. Обыск — дело шумное, грязное и скандальное, хозяин тогда вообще удавится!
Другое дело, если все будет тихо…
— Думаю, нам лучше не соваться туда с обыском, а просто взять из вещдоков ключи, прийти и посмотреть квартиру. Но тогда то, что мы там найдем, не будет приобщено к уголовному делу.
— Мы можем так же тихо ускользнуть, а потом прийти с официальным обыском, уверенные в том, что это нужно, — указала Александра. — Хотя я не думаю, что там будет что-то совсем уж криминальное.
— Тогда зачем мы туда идем?
— Потому что, знаешь ли, в ее личности уже много противоречий!
— Только из-за того, что она любила дальние аллеи? — удивился Ян.
— Не только, не тупи! Ты же был на осмотре тела вместе со мной, а потом мы смотрели ее сумку… Ты все пропустил?
Она спрашивала об этом так, будто ответ очевиден. А ведь там, в морге, и у нее не было никаких ответов! Ян лишь помнил, как она полезла смотреть зубы трупа, немало удивив его и судмедэксперта.
— Тебя, кажется, заинтересовали ее виниры.
— И не только, — подтвердила Александра. — Чем больше я о ней думаю, тем четче понимаю, сколько в ней, во всем ее образе, было странного и нелогичного. Дорогие виниры и качественно вылеченные зубы — против дешевой краски на волосах. Дешевые колготки, туфли и сумка — против великолепного нижнего белья, которое стоит куда больше, чем вся остальная одежда. И это при том, что она почти всю жизнь прожила в каком-то селе, работала учительницей в школе, а только потом стала столичной нянькой.
— Ну и что?
— А то, что женщины ее возраста и с ее прошлым не привыкли тратить половину зарплаты на трусы с лифчиком. Нет, они из тех, кто не выкидывает рваные колготки, а носит под штаны, потому что «тепленько и не видно». То есть, такая женщина, как Курченко, должна была красиво одеваться для других, а для себя оставлять вещи попроще. Слушай дальше… Не думаю, что у нее были проблемы со вкусом. Ты обратил внимание на ее маникюр? Классический френч, хороший гель, руки ухоженные. Маникюр, который она делала, не сочетался с нарядом, который она выбирала.
Ян уже видел, к чему она клонит, однако сам пока никаких предположений не делал. Он знал все эти тонкости не так хорошо, как Александра, и доверял ее суждению.
— В ее сумке есть карта, которая позволяла ей покупать что угодно и когда угодно, — продолжила Александра. — Мы пока не знаем, как именно Курченко ею пользовалась, но долгов у нее не было. Предлагаю потрясти банк поактивней, это важно. А ее крем для рук помнишь?
— Крем для рук? — переспросил Ян. — Почему я должен его помнить? Там, кажется, была какая-то совсем крошечная фитюлька…
— «Фитюлька»! Типично мужская логика. А это крем с маслом абрикосовой косточки.
— Мужская логика по-прежнему не понимает, как расследованию поможет абрикосовая косточка.
— Этот крем — пробник из последней коллекции известного бренда, — пояснила Александра.
— Я точно знаю, потому что сама этим брендом пользуюсь. Для няньки дороговато.
— Так ведь пробник же!
— Это не тот пробник, который дадут кому попало. В дорогих магазинах пробники крема, духов и прочих прелестей дают только клиентам. А чтобы получить этот конкретный пробник, нужно было накупить товаров на нехилую сумму. Курченко столько не платили.
— Может, ей подарили этот крем?
— Может быть, но любопытно мне, кто. Кристина Нефедова пользуется косметикой куда дешевле, я специально посмотрела, когда мы были в ее квартире. Поэтому мне и нужно проверить, как жила добропорядочная нянечка. Вот что я вижу сейчас… Она изображала милую, скромную женщину. Типичную, я бы сказала. Но изображала без особого усердия, просто чтобы обмануть тех, кто не слишком присматривается. Я больше чем уверена, что все эти нелепые наряды и дешевые шмотки предназначались исключительно для встреч с Нефедовыми, в остальное время она выбирала для себя совсем другие вещи.
Кое-что из названного Александрой он заметил, но не все, да и от ее выводов он был далек. Может, напрасно? Если предположить, что Юлия Курченко намеренно обманывала всех, кто видел ее с девочкой, то и у ее отдаления от прогулочных троп был совершенно иной смысл.
Если так, она вполне могла быть участницей похищения. Вот только все пошло не по плану, и тот, с кем она договорилась, решил убрать свидетельницу…
— Завтра придется встать пораньше, — сказал Ян. — Если заедем в отделение часов в семь, ключи можно забрать без лишних вопросов.
— Да и с утра мы привлечем меньше внимания в ее квартире, — поддержала его Александра.
— С утра люди спешат, они заняты, они будут с меньшим рвением прижимать стакан к стене, подслушивая, что там происходит у соседей.
— Вот и я о том… Как думаешь, кем она была на самом деле?
— Это нам и предстоит выяснить.
