Глава 10
Ей снова не спалось ночью. Александра догадывалась, что так будет. Вот такую странную и не совсем справедливую плату ее организм брал, когда ей удавалось хорошо выспаться. Казалось, что ему удобнее было накапливать усталость, довольствуясь в процессе четырьмя часами сна в сутки. Иногда она боролась с этим, а иногда просто не обращала внимания, принимая собственную маленькую слабость.
Вот и сейчас у нее не было настроения бежать в круглосуточную аптеку за снотворным. Александра прекрасно знала, что если лежать расслабленно, неподвижно, да еще и с закрытыми глазами, восстановится примерно пятьдесят процентов той энергии, которая восстановилась бы при крепком сне. Поэтому она не нервничала, она откинулась на подушки и прикрыла глаза. Сначала она слушала ровное и спокойное дыхание пса, лежащего возле ее кровати. Хоть у кого-то проблем со сном нет! А потом она медленно и очень осторожно, через собственную жесткую цензуру, выбрала в тайнике памяти воспоминания, которые позволяла себе смотреть, как иные смотрят фильм.
Руководство больницы пыталось избавиться от бывших обитательниц борделя с тех пор, как их туда привезли. Дело это было непростое: считалось, что даже у них, лишенных документов, лишенных здоровья, лишенных порой человеческого облика, такие же права, как у всех. Поэтому пришлось подождать, пока они чуть окрепли и были допрошены. Но вот настал счастливый для местных медиков день: от обузы начали избавляться.
К тому моменту некоторым жертвам нашли родственников. Таких было не много. Родственников, готовых позаботиться о бывших пленницах, — еще меньше. И все же чуть меньше десяти процентов девушек уехали в собственные дома. С остальными было сложнее. Им предстояло ждать помощи от социальных приютов, частных фондов и даже психиатрических клиник.
Александре в этом отношении повезло. Однажды Эрик, продолжавший ее навещать, просто сказал:
— Завтра я отвезу тебя домой.
А она лишь кивнула. Она чувствовала, что так будет.
Он приходил к ней уже не как полицейский. После убийства судьи Уинстона его отстранили от дела. Но другого он и не ожидал. Эрик не стал возмущаться и требовать справедливости. Он просто дал показания — и сдал оружие.
Никто не брал его под стражу, его слишком уважали. Да и потом, даже сторонники судьи были очень осторожны в привлечении к этому делу внимания. Они понимали: если Александра начнет откровенничать с газетчиками о том, кем на самом деле был судья Уинстон, его репутацию уже никогда не отмоют.
Эрик продолжал навещать ее как самый обычный посетитель. Они мало говорили — но он сидел у ее кровати куда дольше, чем раньше. Он точно знал, когда ее выпишут, и подготовился к этому.
Александра понимала, что ей, наверно, будет лучше вернуться домой. Она ведь к этому так стремилась! А теперь, когда ее больше не сковывали стены борделя, она обнаружила, что не связывается с родными уже добровольно, она даже Эрику не сообщила свою фамилию, чтобы он не попытался поговорить с ее семьей.
Ее решение не было спонтанным или импульсивным, у нее хватало причин поступить именно так. Во-первых, она по-прежнему боялась за свою семью. Даже Эрик признавал, что у Джонни Сарагосы наверняка остались приятели в преступном мире, которые были бы не прочь отомстить за него. Во-вторых, Александра чувствовала себя неисправимо грязной… Нет, даже не так. Она чувствовала себя прокаженной.
Ей через многое пришлось пройти, и не важно, давала она согласие на такое или нет. Она была использована. Могла ли она считаться прежней? Как посмотрит на нее брат, если узнает правду? Они будут ее стыдиться… А если так, не проще ли ей остаться пропавшей без вести? Мысли путались, ее не покидало ощущение, что земля уходит из-под ног. Как ни странно, именно здесь, на свободе, а вовсе не в борделе, она осознала, что ее мир рухнул. Теперь она стоит среди обломков — и совершенно непонятно, что делать дальше.
Поэтому ей так важна была поддержка Эрика. О на у же знала, что ему сорок четыре года. Для нее это были всего лишь цифры, которые сами по себе ничего не значили. Гораздо важнее для Александры было то, что Эрик — сильный человек, воин, уверенный в себе и своих принципах. За него можно было держаться, как за скалу во время шторма в океане. Потому что волны утихнут — а скала останется.
Конечно, у нее были определенные опасения, когда она принимала его приглашение. Во время визитов в больницу Эрик был безупречен. Но одно дело — встречаться в общей палате, другое — остаться наедине в его доме. Он прекрасно знал, что пускает под свою крышу женщину, которую вынудили стать проституткой. Как он к этому отнесется? Не решит ли, что, раз ее заставляли отдавать свое тело кому попало, ей уже все равно, с кем спать? Одним больше, одним меньше — какая разница!
Но беспокоилась она напрасно. Эрику принадлежал большой светлый дом, в котором он сразу же выделил ей комнату с собственной ванной. Комната запиралась изнутри. Это было важно.
Очень скоро Александра заметила, что он обращается к ней с большим почтением, чем к другим женщинам, а не наоборот. Словно он так хотел ее спасти, что боялся навредить ей даже неверным словом!
Однажды она не выдержала и спросила:
— Почему ты так добр ко мне? Я ведь тебе — никто!
— Потому что миру нужны такие люди, как ты.
— Это какие же?
— Способные сражаться. Когда мы пришли в гнездовище Джонни Сарагосы, оказалось, что только ты решилась постоять за себя.
При воспоминании об этом Александре показалось, что она снова чувствует струи горячей крови, льющиеся ей на лицо.
— Я перегрызла человеку горло. Это ты считаешь нормальным?
— Ты сделала все, что нужно, чтобы остаться в живых. Ты тогда понимала, что один из вас должен был умереть. И ты пошла на немыслимое, чтобы в земле оказалась не ты. Я уважаю это.
— Ты, похоже, единственный, кто еще способен меня уважать!
— Мне все равно, что думают другие. Я их мнение вообще не спрашиваю.
Но даже его доброты было недостаточно, чтобы быстро ей помочь. Александра прекрасно знала, что Джонни мертв, и все равно он снился ей и мерещился наяву. Иногда он был таким же уверенным в себе и наглым, как при их первой встрече. Иногда — хрипящим и окровавленным. Ей одинаково не нравились оба образа.
Она старалась прийти в себя, честно, старалась. Она все больше разговаривала с Эриком, рассказывая ему о себе. Она начала посещать психотерапевта, которого он ей подыскал. Но все это напоминало попытки потушить лесной пожар с помощью пипетки. Александру не покидало чувство, что она сходит с ума… или уже сошла.
Да еще и у Эрика на работе дела обстояли неважно — из-за того, что он помог ей! Нельзя сказать, что ему не поверили. Многие считали судью Уинстона странным, показания Эрика и Александры кое-что объясняли. Но ведь есть справедливость, а есть — необходимость, и это не всегда одно и то же. Имя судьи Уинстона необходимо было оставить чистым, этого требовала его семья. А для этого нужно было наказать человека, который его убил.
Но и завалить такого матерого зверя, как Эрик Моррис, было непросто. Он за свою карьеру не раз становился героем громких дел, он лично брал преступников, которые считались неуловимыми. Его сложно было выдать за полицейского-идиота, который вдруг решил пристрелить безобидного старика.
В итоге он и его начальство пошли на компромисс. Теперь всем полагалось говорить, что судья Уинстон был застрелен случайно, потому что оказался на месте преследования одного из головорезов, работавших на Джонни Сарагосу. Убивший его Эрик Моррис сожалеет об этом — так сожалеет, что добровольно оставляет службу в ФБР.
Узнав об этом, Александра впервые со времени их знакомства обняла его.
— Прости меня.
— За что? — искренне удивился он.
— Из-за меня ты потерял работу!
— Брось! Мой уход из ФБР и так был вопросом пары лет.
— Почему?
— Я же старый! Разве ты не заметила? — расхохотался Эрик.
Он определенно преувеличивал: он был не настолько стар, чтобы его подталкивали к отставке, бойцов его возраста хватает. Но он видел, что Александра уже считает себя виноватой, и хотел смягчить для нее удар, который никто не смягчил для него.
Это не значит, что он остался без работы. Очень скоро он получил место преподавателя в Академии ФБР, расположенной в Куантико.
Вот тогда она и поняла это. Может быть, не сразу осознала, но первая мысль об истинном исцелении, смутная, пока нечеткая, уже засела в ее сознании. Это было похоже на робкий лучик света после долгой темноты. Александра искала эту мысль, подбирала для нее нужную форму, пока наконец не облекла в слова.
— Я бы хотела, чтобы ты обучил меня.
Они с Эриком сидели возле камина в гостиной — на пушистом ковре, не в креслах. Так было удобней. Руки ей грел бокал с глинтвейном, за окном шел дождь. Это располагало к спокойствию, но спокойна Александра не была. Напротив, ее переполняло нервное возбуждение.
— Что? — смутился Эрик.
— Обучи меня всему, что ты умеешь! Драться, стрелять, предугадывать действия противника — все!
— Не думаю, что это хорошая идея. Доктор Стивенс сказал…
— Да по боку, что сказал доктор Стивенс! Он только и делает, что говорит, а ничего не меняется.
— Ты считаешь, что, если я приведу тебя в агрессивную среду, станет лучше?
— Да я уже в агрессивной среде! — Александра повела рукой так резко, что чуть не расплескала глинтвейн. Я говорю не про твой дом, а про целый мир. Я уже знаю, что нельзя уберечься, худшее может произойти внезапно, без объявления и без причины. Я должна быть готова к этому! Я тебя прошу: позволь мне стать сильной. Тогда я буду по-настоящему свободной!
— Сандра, я не думаю, что тебя примут на обучение в Куантико…
— Шутишь? Не примут, конечно, я это знаю! Я не претендую. Я хочу уметь и знать, а не получить удостоверение. Эрик, пожалуйста! Ты знаешь, что мне это нужно.
— Я… подумаю.
Думал он недолго. Через неделю он согласился обучать ее. Александра использовала все ресурсы Академии ФБР, так и не став там студенткой.
Она открыла глаза, посмотрела на часы. Почти шесть утра — отлично, значит, ночь она переждала. Смысла валяться и дальше Александра не видела, она чувствовала, что достаточно отдохнула. Она даже не бралась сказать, где этой ночью заканчивались ее воспоминания и начинались грезы.
Она больше часа гуляла с Гайей по морозным осенним улицам, а когда вернулась, в ванной уже шумела вода. На этот раз настала ее очередь готовить завтрак, время у нее было, и она с трудом, но вспомнила рецепт вафель, которые делала им мама — и которые они обожали в детстве.
Мамы больше нет. Это была еще одна истина, которую Александра пока оказалась не готова принять.
После завтрака она подумывала все-таки встретиться с родными Миши Хрусталева и побольше узнать о его няньке, но не сложилось. Они как раз выходили из подъезда, когда поступили две новости — хорошая и плохая.
Плохая была связана с Дмитрием Косаковым. Но этого следовало ожидать, Александра знала такую породу: он не ограничился бы одним визитом, неприятности тянутся за такими людьми, как вонь за бродягой. Косаков уже успел настрочить жалобу на Яна — безосновательную, ее можно было считать предупредительным выстрелом. Но он дал понять, что так просто не отстанет.
Вряд ли он действительно сражался за право семьи Нефедовых знать все, чем знает полиция, это никому не несло выгоды. Александра предполагала, что этот стервятник не сам прицепился к молодым родителям. Скорее всего, его наняла Алла Нефедова, сообразив, что ее сын и невестка с ситуацией не справляются. Косакову предстояло не только оберегать их, но и следить за всеми ошибками полиции, чтобы при первой же возможности отсудить компенсацию. Александра опасалась, что скоро он начнет использовать один из любимых инструментов адвокатов — прессу, и вот тогда будет совсем невесело.
А хорошая новость заключалась в том, что ноутбук, найденный в квартире убитой няньки, наконец-то оказался полезен. Там удалось найти указания на интернет-покупки, совершенные ею за последние шесть месяцев.
В основном покупки были банальные: она заказывала домой еду, косметику и одежду. Оплачивала все это по той самой кредитке, кредитку пополняла наличными. Но одна покупка, которую она старательно пыталась скрыть и все же не справилась, была весьма примечательной. Она заказала надгробный камень на имя Феодосии Самойловой и оплатила его установку.
— Такое не каждый день встретишь, — заметил Ян.
— Но это уже имя, с которым можно работать!
Всю первую половину дня они посвятили сбору информации о Самойловой. Женщина родилась еще до Великой Отечественной войны, а умерла в восемьдесят втором. Жила она неприметно, не была втянута ни в скандалы, ни в преступления. О таких людях сложнее всего найти сведения, но кое-что у близнецов получилось — во многом помогло необычное, запоминающееся имя.
Еще совсем юной девушкой Феодосия Самойлова переехала в город Ковров, да так и осталась там навсегда. Она работала на фабрике, одна вырастила двух дочерей, а потом тихо умерла от туберкулеза.
— Дочери нас больше интересуют, — насторожилась Александра. — Возраст подходит!
Но и с дочерями им было не суждено увидеться. После смерти матери они обе покинули Ковров: продали квартиру там и, сложив сбережения, купили в Москве «однушку» на двоих. Сестер, мечтавших построить счастливую жизнь в столице, звали Елена и Дарья. Старшая, Дарья, вскоре вышла замуж и съехала, квартира досталась Елене. Та тоже не осталась без супруга, но его она привела к себе.
— Муж ее как раз в полиции отметился, — указал Ян. — Так, по мелочи: пьяные драки, кражи. То сидел, то выходил, то опять сидел. С женой не разводился до последнего.
— Жив?
— Нет, еще в девяносто шестом зарезали в колонии.
Елена осталась в квартире одна с дочерью Ольгой. Семья ее сестры Дарьи тоже не была счастливой — с мужем ей повезло, он не изменял, работал, даже любил ее. Но если у Елены родилась здоровая дочь, то у Дарьи сын был инвалидом детства. Когда его родители погибли в аварии, он остался на попечении тетки. Елена помогла ему получить группу инвалидности, при которой он мог сам вести свои дела, не нуждаясь в опекуне, и даже работать.
Скорее всего, она сделала это, чтобы избавиться от лишней нагрузки, вряд ли она чувствовала, что скоро уйдет из жизни — а получилось именно так. Она отправилась на дачу, сделанную из строительного вагончика. Это сомнительное достижение народной смекалки никак не подходило для проживания. Ночи тем летом стояли прохладные, Елена решила согреться с помощью обогревателя, уснула — и уже не проснулась, сгорела. Она и сестра были похоронены в соседних могилах под Москвой, далеко от матери.
— Что у нас получается в итоге? — задумалась Александра. — В надгробье заинтересованы или внучка этой Самойловой, Ольга, которая унаследовала квартиру, или племянник. Но как они могут быть связаны с женщиной, которая эту надгробную плиту оплатила?
— Может, они вообще не связаны? — предположил Ян. — Мы ведь не знаем всех знакомых этой Самойловой. Может, это была ее подруга?
— Слишком молодая для подруги.
— Дочь подруги?
— С такой же вероятностью это может быть кто угодно: дочь подруги, бывшая коллега, благодарная ученица, если уважаемая Феодосия кого-то чему-то учила, девочка, которую она однажды перевела через дорогу. Но посмотри вот на что… Памятник из черного мрамора, позолота на буквах. Это дорогая вещь, не первый попавшийся вариант! Для кого делают памятники на кладбищах? Мертвым уже все равно, и живые делают их в большей степени для себя — так отдавая последний долг и успокаивая свою совесть.
— Короче, тот, кто это заказал и оплатил, действительно заботился о почившей старушке?
— Думаю, да. Смысла ехать в Ковров я не вижу, а вот с внуками поговорить стоит.
Найти адрес квартиры, которую когда-то делили на двоих дочери Феодосии Самойловой, было несложно. Семейство закрепилось там, пустило корни и сделало совсем небольшую по площади квартирку родовым гнездом.
Сложно было подобрать помещение, менее подходящее для этой цели.
Нет, возможно, двум одиноким сестрам там когда-то было хорошо. Но Ольга Жукова жила там с шестью детьми в возрасте от шестнадцати до трех лет. Ремонт последний раз проводился еще Еленой и Дарьей, Ольга предпочла жить на всем готовом. Это быстро привело семью к нелестному статусу находящейся в социально опасном положении.
Формально Ольга числилась матерью-одиночкой и с готовностью получала полагающееся ей пособие. Но дверь близнецам открыл явно нетрезвый мужчина лет тридцати. Он замер на пороге, и чувствовалось, что он сомневается: не двоится ли у него в глазах? То, что он обычно пил, очень даже способствовало этому.
— Кто там, котик? — донеслось с кухни.
Потом они получили возможность увидеть Ольгу Жукову. Она была значительно старше сожителя — или выглядела значительно старше. Зато она оказалась трезвой. Судя по ее животу, в ближайшие месяцы ожидалось появление седьмого ребенка. Александра не представляла, куда они его денут, потому что места отчаянно не хватало и люди хранились в квартире, как на складе.
Они попробовали поговорить в доме, но у них ничего не вышло. Дело было не только в удушающем запахе подгоревших котлет и сомнительном аромате, источаемом пьяным сожителем. В замкнутом пространстве стоял невообразимый шум. Младшие дети не соображали, что происходит, но рвались поучаствовать в беседе, поделиться рисунками и что-нибудь выпросить.
Им пришлось выйти на улицу и усесться на ветхую лавочку, доживавшую последние дни у подъезда. Чувствовалось, что Ольге не хочется общаться с полицией, но отказаться она не могла, ее положение было слишком зыбким.
— Мне нечего вам сказать о матери, — заявила она. — Если она умерла сто лет назад, какой смысл о ней говорить?
— Шесть лет, — уточнила Александра. — Это чуть меньше, чем сто.
— Не придирайтесь к словам, а? Померла и померла. Не виделись мы с ней еще дольше.
— Разве она не жила с вами?
— А вы полагаете, что с нами можно жить?
У Елены Жуковой не было другой жилплощади, прописана она до самой смерти была в этой квартире, которую сама же и выбрала много лет назад. Но выжить ее оттуда оказалось несложно. Ольга даже не делала для этого ничего особенного, она просто рожала. Тихая квартирка наполнилась нескончаемым младенческим плачем, запахом пеленок — и то появляющимися, то исчезающими отцами детей.
— Мамуле это страх как не понравилось, — криво усмехнулась Ольга. — Она верещала что-то про спокойную старость и про то, что мои мужики должны меня обеспечивать. Вот ее сильно муж обеспечивал! Сама же его сюда привела. И я привела! Она была бы рада от меня избавиться. Она и пыталась: консультировалась со всякими там адвокатами, писала на меня заявления. И это только то, о чем я знаю! Но ничего сделать она по-настоящему не могла, и никто не мог. Я родилась в этой квартире, я тут прописана и тут буду рожать, если уж государство не удосужилось мне помочь, точка!
— А как вы с ней общались? — спросила Александра. — Как реагировали на ее попытки выселить вас?
— Хотите узнать, не мстила ли я? Нет, у меня не было на это времени. Но мне и не нужно было! Я просто жила своей жизнью, а это так бесило мою мамашу, что лучшей мести не придумаешь.
В итоге Елена Жукова не выдержала. В сообщении о ее смерти было сказано, что она поехала на дачу отдохнуть. На самом деле она жила там — в бывшем строительном вагончике безо всяких удобств. А поскольку жила она на даче и в холодные сезоны, обогреватели использовались часто — и постепенно приходили в негодность. Однажды это привело к пожару.
О смерти матери Ольга не сожалела — ей было не до того.
— Простите, а кем вы работаете? — не выдержала Александра.
Это был глупый вопрос, очень глупый. По возрасту детей Ольги можно было подсчитать, что она полжизни не выходила из декрета, а до этого была слишком молода, чтобы работать. Но глупым этот вопрос был не потому, что ответ оказался очевидным. Просто он задевал гордость Ольги, а человек с задетой гордостью не бывает откровенным. Эрик велел никогда не задавать таких вопросов, если ей доведется кого-то допрашивать. Она и сама не знала, почему сорвалась.
Ольга тут же окрысилась.
— Я — мама, а вот у вас, похоже, нет детей! Мать — это самая благородная профессия на свете, и я приношу миру гораздо больше пользы, чем моя мамаша.
— Она, кажется, была переводчиком? — поинтересовался Ян, чтобы сменить тему.
— Ага. Но вы только не представляйте себе переводчика, который стоит за спиной у президента и помогает вести международные переговоры! Моя мамочка переводила инструкции к плойкам для волос и брачные объявления. А когда работы не было, подрабатывала репетитором. Тетя Даша работала училкой. Обе родили только по одному ребенку. Да и то полноценный получился только у мамки моей! А дети — это будущее.
Из приоткрытого окна квартиры донесся жуткий грохот, намекавший, что будущее только что уронило что-то. Ольга мгновенно взвилась на ноги, словно массивный живот вообще ничего не весил.
— Мы уже закончили тут? — недовольно поинтересовалась она. — Мне нужно присматривать за детьми!
— Еще пара вопросов — и все, — заверил ее Ян. — Это вы оплатили мраморную надгробную плиту для Феодосии Самойловой?
— А кто это?..
— Ваша бабушка.
— А, эта! — отмахнулась Ольга. — Я ее не застала! Если честно, я даже не знаю толком, где ее могила.
— А ваш кузен, Виталий Воронин, это знает?
— Виталька? Виталька знает только, какой бумагой задницу подтирать, у него даже обувь на липучках, потому что он не помнит, как завязывать шнурки. Вы серьезно думаете, что ему известно, где находится древняя могила?
— Понятно. Надо полагать, вы с ним не общаетесь?
— Я ему помогаю, — мгновенно присмирела Ольга. — Ношу ему домашнюю еду, слежу, чтобы у него все было хорошо. Из-за деток у меня остается на это не так уж много времени, но я о нем забочусь!
Сначала такая смена настроения поразила Александру, а потом она поняла, что к чему. Ольга была единственной родственницей Воронина — и его единственной наследницей. Да, он ее моложе. Но ведь никто не знает, сколько отмеряно инвалиду!
Впрочем, при всей своей заботе Ольга знала о кузене немногим больше, чем о покойной бабке. Она не представляла, работает ли он где-то, сколько денег получает каждый месяц, чем вообще живет и есть ли у него телефон. Зато адрес квартиры, которая могла достаться ей, она помнила прекрасно.
— Так я могу идти или нет? — Ольга нетерпеливо переминалась с ноги на ногу, то и дело поглядывая на окно квартиры.
— Посмотрите сначала вот на это, пожалуйста.
Александра открыла на планшете фотографию и повернула к Ольге. Со снимка на них смотрели женщина, назвавшаяся Юлией Курченко, и маленькая Тоня Нефедова. Ольга, нахмурившись, смотрела на фото, а Александра смотрела на нее.
Чувствовалось, что с каким-то узнаванием Ольга столкнулась. Но это было не узнавание близкого человека, а нечто смутное, похожее на попытку вспомнить того, с кем ты однажды пересекся в толпе.
— Мы с ней не знакомы, — наконец сказала Ольга.
— Вы уверены?
— Вы думаете, что, если я нигде не работаю, я и в своих словах уверена быть не могу?!
Ну конечно. Неудачный вопрос все портит.
Александра только вздохнула и открыла другой снимок — Марии Априоновой.
— Как насчет этой?
Но Ольга уже лелеяла свою обиду и не готова была отнестись к делу серьезно. Она бегло скользнула по фотографии взглядом и сразу же заявила:
— Нет, не знаю. Точно не знаю!
— Понятно. Спасибо за содействие.
Просить фотографии Елены и Дарьи было, пожалуй, бесполезно. Александра видела, какую свалку устроили в квартире. Если старые снимки там и остались, сейчас они надежно погребены под упаковками с памперсами и тюками с детской одеждой.
Ольга поспешила уйти, не скрывая, что уже сожалеет о потраченном на разговор времени. Минутой позже из приоткрытого окна донесся ее зычный ор.
Близнецы тоже не стали задерживаться. Судя по данному им Ольгой адресу, ее кузен жил неподалеку — минут десять на машине, можно встретиться с ним сегодня. Многого от этой встречи Александра не ожидала и откладывать дело не хотела.
— То, что она болтает, не так уж важно, — указал Ян. — А вот то, что она не узнала ни одну из фотографий, — проблема.
— Но она всматривалась в одну из них достаточно долго, пытаясь узнать.
— Ну, проверяла… Она бы узнала собственную мать или тетку!
— Не факт. Есть такая штука, как подсознательное забывание — не уверена, что так и называется по-русски. Но суть в том, что человек имеет определенное знание о мире. Все, что противоречит этому знанию, он или отрицает, или забывает, чтобы лишний раз не заморачиваться. Ольга знает, что ее тетка и мать мертвы. Какая-то фотография не изменит этого. Виталий Воронин внушает мне в этом отношении больше надежд.
— Потому что он не умеет притворяться?
— Потому что он не так скован, как люди, считающие себя здоровыми.
Виталию от родителей досталась квартира при уютном старом дворике, образованном невысокими домами. Она располагалась на первом этаже — окнами на подъездную дверь и иссушенный осенью палисадник. На окнах висели занавески из плотного белого тюля и стояли горшки с геранью. Между них, уютно устроившись, грелся в лучах солнца маленький котенок.
Хозяин квартиры открыл дверь быстро — он был дома. Но это не означало, что он не работает, в такое время многие уже возвращались.
Глядя на Виталия Воронина, нельзя было сразу сказать, что с ним что-то не так. Парень был рослым, неплохо сложенным, хотя и не спортивным. А вьющиеся каштановые волосы и вовсе можно было считать редким даром природы, которому многие позавидовали бы. Лишь внимательный взгляд на его лицо подтверждал, что врачи не ошиблись с диагнозом.
Лицо у Виталия было расслабленным, лишенным определенного выражения, глаза — мутными. Он, похоже, опасался смотреть на гостей, скользил по ним взглядом и тут же отводил глаза. Стоя на месте, он постоянно раскачивался взад-вперед.
— Добрый вечер, — обратилась к нему Александра.
Однако при звуке ее голоса он сжался, ссутулился, еще ниже опустил голову. Похоже, с женщинами у него были нелады. Заметив это, Александра легонько толкнула брата, намекая, что разговор стоит вести ему.
— Мы из полиции, — сообщил он, показывая удостоверение. — Вы ведь Виталий Воронин? — Да.
Голос Воронина звучал глухо, но четко.
— Мы хотели бы задать вам пару вопросов, это не займет много времени.
— Да.
— Мы можем войти?
— Не надо.
Он не пытался преградить им путь — дверь за его спиной была широко открыта, позволяя взглянуть на светлую, чисто прибранную квартиру. Скорее всего, ему просто не нравились чужие на его территории, и Александра решила не настаивать. Даже с лестничной клетки она могла осмотреть часть комнат и половину кухни.
В квартире были только вещи Виталия. На присутствие другого человека ничто не указывало.
— Хорошо, мы останемся здесь, — заверил его Ян. — Мы бы хотели задать пару вопросов о вашей матери и тете Елене. Вы помните их?
— Нет.
— Ни одну?
— Нет.
Александра была обучена распознавать ложь по тону голоса, мимике и жестам. Но с Виталием все эти трюки не работали, он был своеобразен во всем. Он продолжал раскачиваться, его голос звучал монотонно.
— Вы можете посмотреть на фото?
— Да.
На этот раз снимки показывал Ян, однако выражение лица Виталия так и не изменилось.
— Вы помните свою бабушку Феодосию? Вы вообще знаете, кто она?
— Нет.
— И вы не покупали ей надгробный камень?
— Нет.
— Не знаете, кто мог это сделать?
— Нет.
Он не нервничал, не гнал их, но и не говорил больше, чем необходимо. Ему была неприятна беседа, как и любая встреча с незнакомцами, однако жизнь научила его быть покорным. Возможно, он уже усвоил, что, если будет выражать свое недовольство, он окажется в очень неприятном месте.
Александре не хотелось его мучить, да и смысла не было. Напоследок она спросила:
— Как зовут вашего котенка? Он очень милый!
— Не знаю.
— Не знаете, как его зовут?..
— Нет. Не сказал.
— Он не сказал вам?..
— Да.
— Ясно… Спасибо за помощь!
Настроение у Александры было ниже плинтуса. Весть о том, что Дмитрий Косаков настрочил жалобу в связи с тем, что делом простой русской семьи занимается какая-то заграничная полицейская, радости не добавила. Она знала, что ей это не навредит, но бывают дни, когда каждый маленький укол ощущается острее, чем следовало бы.
Ни ей, ни Яну сейчас не хотелось говорить. Они поужинали и разошлись по своим комнатам. Александра уже знала, что снова не уснет, но ее это не волновало. Чтобы успокоиться, она вернулась к самым счастливым своим воспоминаниям — а самые счастливые ее воспоминания были связаны с Эриком.
Он порой бывал таким трогательным — даже не ожидаешь от ветерана ФБР! Александра уже знала, что он убивал людей, он останавливал целые банды, в бою он не боялся никого и ничего… А перед ней он робел. Он относился к ней так, будто каждым своим словом она оказывала ему огромную честь.
Постепенно это исцеляло ее. Она видела свой образ в глазах Эрика — и старалась соответствовать этому образу. Если он мог считать ее прекрасной, зная, что с ней делали, то зачем ей сомневаться в себе? Чье мнение важнее, чем мнение человека, в которого она влюблена?
Она знала, что любит. Она не привыкла обманывать себя. Догадывалась она и о том, что он тоже любит. Он, никогда не живший в браке, уже отмахнувшийся от этой идеи! Он доказал ей, что она права, когда, непривычно краснея, опустился перед ней на одно колено и открыл бархатную коробочку с кольцом — он ведь был американцем, он вырос с мыслью, что по-другому нельзя!
Кольцо было красивым и очень дорогим. Эрик всегда умел зарабатывать деньги, просто раньше, когда он жил один, ему было нужно не так уж много. Ради молодой невесты он начал стараться в два раза усерднее.
— Сандра, я знаю, что я немолод, но я прошу тебя…
— Ой, даже не начинай! — расхохоталась она, протягивая ему руку.
Александра хотела, чтобы свадьба была тихой и незаметной. Зашли — получили свидетельство о браке — вернулись домой. Эрик вроде как соглашался с ней, а в назначенный день устроил ей сюрприз. Он сам купил ей платье, и оно идеально подошло. Зал церкви заливал радужный свет, лившийся из витражей. Лавки были украшены белыми лилиями — Эрик знал ее любимый цветок. К алтарю ее вел заместитель директора ФБР. Александра видела этого человека впервые в жизни, но он все равно имел больше прав отдать ее замуж;, чем ее собственный папаша…
Александра открыла глаза в темноте и нахмурилась. Отлично, ее отец умудрился испортить даже воспоминание о самом счастливом дне ее жизни! Но и она виновата: нельзя тонуть в иллюзиях, нельзя сбегать от реальности, если реальность ей неприятна. Раз уж ей так хочется вспоминать Эрика, сейчас полезнее думать обо всем, чему он ее учил!
…А учил он ее жестко. Эрик любил ее, обожал даже, он, пожалуй, уверенно мог претендовать на звание самого ласкового мужа на планете. Но это не делало его менее требовательным во время обучения. Там он не давал ей спуску, потому что сразу разглядел в ней талант к полицейской работе и теперь стремился его развить.
— Когда оказываешься на месте преступления, смотри на все, что там видишь, и все запоминай! Ты никогда не знаешь, что окажется важным в итоге. Вещественные доказательства помогают не всегда. Запоминай место преступления, девочка!
— Боже, Эрик, у меня же не фотографическая память!
— У всех людей фотографическая память, просто не все умеют этим пользоваться. Талантливыми считаются те, кому не нужно учиться, только и всего.
Я не хочу запоминать всякую муть!
— А придется. Дьявол в деталях, Сандра! Но там же обычно скрываются ответы. Все на виду, люди просто не видят и не помнят!
Он тренировал ее месяцами, заставлял запоминать не только мелочи, но и их расположение. Сначала у нее ничего не получалось. Она вбила себе в голову, что ее память не способна удержать этот хлам, и даже злилась на Эрика за то, что он никак не мог оставить ее в покое. Он позволял ей периодически орать и возмущаться, а потом снова приступал к тренировкам.
Александра тяжело вздохнула, понимая, что покоя уже не будет. Надо думать о расследовании, оно все равно не даст ей расслабиться — совсем как Эрик с его тренировками!
Она была на месте преступления, она как раз начала работать с братом. Что она там видела? Что показалось неуместным, выбилось из общей картины? Да все! Но, если задуматься, за время расследования она многому нашла объяснения.
Что же там было?..
Дурацкое цветастое пальто — подарок. Дешевая одежда, которую видят все, — маскировка. Дорогое белье — привычка баловать себя, как и крем для рук. Книга — показатель истинного уровня ума. Две банковские карты — тоже знак двойной жизни. Что осталось без объяснения? Да только два предмета: плюшевый заяц и колбаса.
Глупое сочетание. Заяц принадлежал девочке. Колбаса не принадлежала никому. Тоню таким не кормили. Нянька, судя по содержимому холодильника в ее съемной квартире, тоже в рот не взяла бы это подобие продукта. Но зачем же она таскала это с собой, для кого нарезала?
И тут до Александры дошло.
— Ян! — завопила она, не слишком беспокоясь о том, что подумают о них соседи.
Перепуганный Гайя подскочил на лапы, он нервно оглядывался по сторонам, пытаясь понять, откуда исходит угроза и почему так вопит хозяйка. Яну тоже приходилось несладко: Александра застала его в коридоре, одетого только в джинсы и сжимающего пистолет. В принципе, нормальная реакция, но все равно забавно.
Только ей было не до смеха. Мысли, давно уже угнетенные хаосом последних дней, наконец выстроились в правильном порядке. Оставалось только подобрать для них слова, что тоже оказалось непросто.
— Это все гребаный котенок! — выпалила она. — Не знает он, как котенка зовут, как же! Хрен там, это просто не его котенок!
— Саша, что ты несешь?
— Котенок! Колбаса! Заяц!
— Понятнее не стало.
Да, он прав. Нужно было срочно брать себя в руки.
— Колбаса, которую мы нашли в сумке няньки, предназначалась для котенка, — затараторила Александра. — Именно его она и Тоня ходили кормить на дальнюю аллею. Убийца знал об этом! Он не позволил Тоне увидеть, что нянька мертва. Думаю, он успокоил девочку, подманив к ней котенка, и вместе с котенком забрал ее оттуда. Вот почему она ушла спокойно, не кричала! Вот почему она бросила свою любимую игрушку! Это единственный сценарий, при котором ребенок сделал бы это добровольно, зайца своего!..
— И котенок был в квартире Виталия Воронина, — сообразил Ян.
— Да! Нам нужно срочно вернуться туда и осмотреть его квартиру! Уверена, девочка будет там, она все время была там!
— Но какое отношение Воронин имеет к ее няньке?
— То же, какое нянька имеет к Феодосии Самойловой — эта женщина каким-то образом связывает их всех! Потом разберемся! Нам сейчас важно найти Тоню, забрать ее оттуда… Если только наше сегодняшнее появление не заставило его избавиться от девочки!
