Улицы были запружены ванирами, выбравшимися из развороченного «Белого ворона». Все желали знать, что же, Хел побери, там случилось. В самом клубе работали легионеры и отряды Вспомогательных сил. Вокруг возвели магическую стену. Она издавала противное гудение и скрывала поврежденное здание от глаз зевак. А их вокруг толпилось более чем достаточно.

Хант украдкой поглядывал на идущую рядом Брайс. Молчаливую, с остекленевшими глазами и… босую.

Должно быть, взрывная волна унесла ее легкие туфельки на плоской подошве.

«Может, снова взять ее на руки? – думал ангел. – Или перенести к дому по воздуху?» Но стоило ему еще раз посмотреть на Брайс, и он счел за благо ничего ей не предлагать. Руки Брайс, крепко обхватившие плечи, подсказывали Ханту: одно его слово – и она полетит в бездонные глубины своего гнева.

Он помнил ее прощальный взгляд, адресованный Рунну… Хорошо, что она не гадюка, плюющаяся ядом. Тогда бы от холеного лица принца ничего не осталось.

Стоило им войти в чистенький вестибюль ее дома, консьерж вскочил со стула и забросал ее вопросами о том, как она себя чувствует и была ли в клубе. Брайс промямлила, что чувствует себя прекрасно. Тогда консьерж (оборотень, превращавшийся в медведя) переключил свое пристальное и довольно хищное внимание на Ханта. Заметив этот взгляд, Брайс торопливо познакомила их друг с другом, добавив: «К сожалению, Ханту какое-то время придется пожить у меня». Потом она вошла в кабину лифта и тяжело привалилась к хромированным перилам. Казалось, она сейчас упадет в обморок.

Хант протиснулся в закрывающиеся двери. Кабина оказалась слишком тесной для его крыльев, и он плотно прижал их к телу. К счастью, подъем на шестой этаж оказался недолгим.

Брайс обмякла. Ее плечи опустились.

– Почему ты не совершила Нырок? – вырвалось у Ханта.

Лифт терпеливо ждал, когда она выберется из кабины в элегантный коридорчик с кремово-кобальтовыми стенами. Доковыляв до своей двери, Брайс остановилась и повернулась к Ханту:

– Ключи остались у меня в сумочке.

Сама сумочка осталась в развалинах клуба.

– У консьержа есть запасные?

Брайс кивнула, косясь на лифт, как на гору, которую ей надо покорить. Хант вызвался сам спуститься за ключами.

Дотошный консьерж Маррин не торопился выдавать запасные ключи. Вначале этот медведь включил нужную камеру и убедился, что Брайс жива. Затем спросил у нее, действительно ли она послала ангела за ключами. Брайс устало подняла большие пальцы.

Вернувшись, Хант застал ее сидящей у двери в довольно странной позе, позволявшей лицезреть ее ярко-розовые трусики. К счастью, коридорная камера этого не показывала, но Хант не сомневался, что Маррин пристально следит за каждым его движением.

Дверь Брайс открывала сама. Затем приложила ладонь к панельке, снимая заклинания.

Щелкнули замки. Дверь открылась. В передней зажегся неяркий свет.

– Я ждала, – сказала Брайс. – Мы собирались совершить Нырок вместе, когда нам стукнет по двадцать семь.

Хант знал, о ком речь. Гибель Даники была причиной, заставившей Брайс бросить выпивать, оставить танцы и жить выхолощенной жизнью. По той же причине она отказалась убирать шрам на бедре. Наказание, которому Брайс добровольно себя подвергла, было хорошо знакомо Ханту. Его собственное, после чудовищного поражения на горе Хермон, длилось намного дольше. В астерийских застенках ему терзали тело. Душу Хант терзал себе сам, да так, как не снилось ни одному имперскому заплечных дел мастеру.

– И зачем ждать дальше? – спросил Хант, тут же пожалев о своем глупом вопросе.

И это место Куинлан называла своим домом… Хант убедился, насколько обманчив был вид через окно. Оттуда квартира казалась ему просторной, и не более того. Но внутри…

Чувствовалось, что денег на обустройство квартиры не жалели. Вероятно, это Даника. Жалованья Брайс на такое не хватило бы. В правой трети необъятной гостиной стоял белый диван с мягкими подушками. К нему примыкал кофейный столик, а на резной деревянной консоли высился громадный телевизор. В левой – обеденный стол из матового стекла и стулья с белыми кожаными спинками. Центральная часть выходила прямо в кухню с белыми шкафами, хромированной кухонной техникой и разделочными столами с белыми мраморными столешницами. Все это великолепие содержалось в безупречной чистоте и манило уютом.

Хант застыл возле кухонного островка, будто сваленный багаж. Брайс прошлепала в коридор, отделанный дубовыми панелями, чтобы выпустить скулящего Сиринкса. Хант думал, что она не хочет отвечать на его дурацкий вопрос, но где-то на середине коридора она остановилась и, не оборачиваясь, сказала:

– Без Даники… Мы же собирались совершить Нырок вместе, – повторила она. – Коннор и Торн вызвались быть нашими Якорями.

Выбор Якоря был крайне важен для успешного завершения Нырка и являлся глубоко личным делом. Хант отогнал тяжкие воспоминания о правительственном служащем – чиновнике с кислым лицом, – которого ему выделили в Якоря. Ведь у него не было ни родных, ни друзей. Со дня смерти матери прошли считаные дни.

Сиринкс вырвался на свободу. Его когти застучали по светлому паркету. Увидев Ханта, Сиринкс с радостным повизгиванием бросился к ангелу и принялся лизать руки. Брайс неспешно ковыляла обратно на кухню.

Тишина в квартире становилась невыносимой, и Хант задал еще более дурацкий вопрос:

– У вас с Даникой были интимные отношения?

Еще два года назад ему было заявлено, что они просто крепко дружили. Но смерть друзей не заставляет живущих терять интерес к миру и к себе. А Брайс потеряла. Как и он, когда не стало Шахары.

Послышался шорох гранул, падающих в жестяную миску. Потом Брайс опустила миску на пол, и Сиринкс, забыв про Ханта, поспешил на кормежку.

Брайс обошла кухонный островок, раскрыла дверцу громадного холодильника и принялась изучать его скудное содержимое.

– Нет, – сухим, холодным голосом запоздало ответила она на вопрос Ханта. – Таких отношений у нас с Даникой не было. – Она до белизны костяшек сжала ручку дверцы. – А вот с Коннором… в смысле, с Коннором Холстромом… Мы с ним… – Брайс не договорила. – Сложно все это. Когда не стало Даники и стаи… во мне как будто свет погас.

Хант помнил подробности ее отношений со старшим из братьев Холстром. Младший, Итан, праздновал победу с друзьями, что и спасло ему жизнь. Нынче он был заместителем Амелии Равенскрофт. Стая Амелии служила очень посредственной заменой погибшей Стае Дьяволов. В ту ночь город лишился первоклассных бойцов.

Ханту хотелось сказать Куинлан, что он понимает. Не только сложность отношений, но и внезапность ее утраты. С ним было нечто похожее. Однажды утром он проснулся, окруженный друзьями, рядом с возлюбленной, а к концу дня их не стало. Хант понимал, как ощущение потери вгрызается в кости, кровь, душу. И нечем восполнить потерю.

Конечно, хорошо, что она завязала с выпивкой и наркотиками. Но зачем было отказываться от танцев, которые она так любила? Хант хотел ей сказать, что никакое самоистязание не вернет Данику, однако слова застряли в горле. Двести лет назад его не тянуло на такие разговоры. В этом он не изменился. Нечего зря сотрясать воздух.

В недрах квартиры зазвонил стационарный телефон. Вскоре приятный женский голос произнес: «Звонок из… родительского дома».

Брайс закрыла глаза, будто собираясь с силами, затем по темному коридору двинулась к себе в комнату. Вскоре оттуда донесся ее голос. Хант удивленно открыл рот: за такие бодрые, оптимистичные интонации ей нужно было бы дать звание лучшей актрисы Мидгарда.

– Привет, мамочка! – Под Брайс скрипнул матрас. – Нет, меня не было дома… Почему не отвечала на мобильный? Слушай, с ним дурацкая штука приключилась. До сих пор смеюсь. Я его на работе… уронила в туалет. Когда выловила, он не подавал признаков жизни. Завтра новый куплю… Про взрыв в клубе? Да, слышала. Мне сегодня не до клуба было. Джезиба работы подкинула – только успевай поворачиваться… Нет, Юниперы там тоже не было… Говорю же тебе, устала я сегодня документацию на покупки оформлять. Знаешь, как это изматывает?.. Мам, слушай, у меня тут… гость. – Сказав это, Брайс хрипло рассмеялась. – Не такой тип гостя. Мама, не питай напрасных надежд. Я серьезно… Да, я сама пустила его в квартиру. Добровольно. Пожалуйста, не звони консьержу и не проверяй… Как зовут? Извини, не скажу… Мам, я тебе завтра позвоню. Нет, я не передам ему привет от тебя. Пока, мамочка. Я тебя люблю.

Сиринкс умял все, что было в миске, и умоляюще поглядывал на Ханта, выпрашивая вторую порцию и помахивая львиным хвостиком.

– Нет, – прошипел Хант.

Брайс вернулась в гостиную.

– О! – воскликнула она, словно забыв о присутствии Ханта. – Я отправляюсь в душ. Гостевая комната в твоем распоряжении. Пользуйся всем, что тебе понадобится.

– Завтра слетаю в Комитиум за одеждой.

Брайс тяжело кивнула, будто вместо головы у нее было старинное пушечное ядро.

– Зачем ты врала матери? – спросил Хант, предоставляя ей решать, о каком именно вранье речь.

Брайс молчала. Убедившись, что добавки не будет, Сиринкс удалился в спальню хозяйки.

– Иногда вранье полезнее правды. Мама разволновалась бы, рванулась сюда. А ей сейчас в городе делать нечего. Особенно если все это закрутится в дерьмовую сторону. И о тебе я ей ничего не сказала, поскольку тоже не хотела лишних вопросов. Так легче.

Легче не позволять себе наслаждаться жизнью. Легче держать всех на расстоянии.

След от пощечины, влепленной ей Юниперой, оставался почти таким же ярким. Лучше прикрыть подругу своим телом, чем лишиться подруги.

– Хант, я должна найти того, кто это сделал, – тихо сказала Брайс.

Он поймал ее взгляд, полный нескрываемой боли:

– Знаю.

– Нет, – хрипло возразила Брайс. – Не знаешь. Мне плевать, чем руководствуется Микай. Но если я не найду ту мерзкую двуногую тварь, это съест меня изнутри.

Хант вдруг понял: в душе Брайс не было страха перед убийцей и демоном. Там жили горе и боль. Все эти два года.

– Мне нужно найти, кто это сделал, – повторила Брайс.

– Мы найдем, – пообещал Хант.

– Откуда ты знаешь? – покачала головой она.

– Потому что у нас нет иного выбора. У меня нет иного выбора.

Поймав недоуменный взгляд Брайс, Хант выдохнул и сказал:

– Микай предложил мне сделку.

– Какую? – насторожилась она.

Хант стиснул зубы. Она приоткрыла завесу своей жизни. Значит, он может сделать то же самое. Особенно если они теперь обитают в одной квартире. Компаньоны, Хел побери.

– Когда я приехал сюда, Микай предложил мне сделку: если я рассчитаюсь за каждого, кого Восемнадцатый легион убил в тот день на горе Хермон, он вернет мне свободу. За все две тысячи двести семнадцать жизней.

Он внутренне сжался, желая, чтобы остальное она додумала сама.

Брайс пожевала губу.

– Я так думаю, это значит…

– Да! – прорычал он. – Это означает заниматься ремеслом, которым я владею в совершенстве. Смерть за смерть.

– То есть по приказу Микая ты должен уничтожить более двух тысяч его противников?

Хант грубо рассмеялся.

– Микай – губернатор обширной территории, – прошептала Брайс. – И проживет он еще не менее двухсот лет. Ничто не помешает ему удвоить число жертв из своего поганого списка.

В ее глазах был неподдельный ужас. Ханту захотелось ее успокоить. Почему – он и сам не знал.

– Такая у нас с ним работа. – Он провел рукой по волосам. – Понимаю, ситуация жуткая, но он хотя бы предложил мне выход из нее. А когда убийства возобновились, Микай предложил мне другую сделку: найти убийцу до начала Встречи, и тогда он уменьшит мой долг до десяти.

Хант ждал ее осуждения. Вот сейчас скажет, что он ничем не лучше Микая. Но Брайс сказала совсем другое:

– Теперь понятно, почему ты так меня доставал.

– Да, – сухо ответил Хант. – Микай приказал мне держать это в тайне. Так что если ты обмолвишься хоть словом…

– Его предложение будет аннулировано.

Хант кивнул, внимательно глядя на ее исцарапанное лицо. Брайс молчала. Молчание его насторожило.

– Ну и как? – не выдержал он.

– Что «ну и как»? – спросила Брайс, собираясь уйти к себе.

– Почему бы тебе не сказать, что я эгоистичный кусок дерьма, заботящийся только о себе?

Брайс снова остановилась. В глазах что-то блеснуло.

– А зачем, Аталар? Ты только что все сказал за меня.

В нем сорвалась какая-то пружина. Пусть Брайс забрызгана кровью и облеплена грязью, он оглядел ее с ног до головы, не пропустив ни одного изгиба ее тела. Хант старался не думать о ярко-розовом нижнем белье под ее облегающим платьем. Усилием воли он поставил пружину на место.

– Прости, что подозревал тебя. И еще. Прости, что тебя осуждал. Я думал, ты просто клубная тусовщица, и вел себя с тобой как редкостный придурок.

– Не вижу ничего позорного в том, чтобы быть клубной тусовщицей. Не понимаю, чем они так досаждают миру…

Она умолкла, обдумывая его слова.

– Так для меня легче. Пусть окружающие думают обо мне хуже, чем я есть. Мне это помогает видеть, каковы они на самом деле.

– Хочешь сказать, что ты всерьез считаешь меня придурком? – с намеком на улыбку спросил Хант.

Но ее глаза оставались серьезными.

– Я встречала немало придурков и со многими еще и общаться должна была по работе. Но ты к ним не относишься.

– Раньше ты говорила другое.

Чувствуя, что Брайс сейчас уйдет к себе, Хант спросил:

– Хочешь, приготовлю поесть?

Брайс в который раз остановилась. Он ждал, что она скажет «нет», но она прохрипела:

– Чизбургер, а к нему – жареной картошки. И молочный коктейль с шоколадом.

– Заказ принят, – улыбнулся Хант.

Просторная гостевая комната находилась сразу за кухней. Она была выдержана в оттенках серого и кремового с вкраплением светло-розового и василькового тона. Кровать вполне позволяла улечься, не боясь повредить крылья. Вероятно, кровать покупали в расчете на ваниров. Справа от двери стоял комод, а на комоде – голубая керамическая чаша, кривобокая и щербатая. К ней были прислонены несколько фотографий в дорогих рамках.

Хант приготовил два чизбургера и две порции жареной картошки. Брайс набросилась на свою с такой жадностью, какую Хант наблюдал только у львов, собравшихся возле свежей добычи. Из спальни явился Сиринкс и скулил под белым столом. Хант бросил ему несколько картофельных ломтиков, зная, что Брайс не даст химеру ни кусочка.

Оба настолько устали, что ели молча. Поев, Брайс залпом проглотила коктейль, бросила упаковку в мусорное ведро и отправилась к себе. Хант пошел в гостевую комнату.

Оставшийся запах смертных подсказывал, что здесь гостили родители Брайс. Хант поочередно выдвинул ящики комода. Там было полно одежды: легкие свитеры, носки, майки, спортивные брюки… Ханту стало неловко. Хотя Брайс и разрешила пользоваться всем, что ему нужно, это смахивало на сование носа в чужую жизнь.

Он задвинул последний ящик и стал разглядывать фотографии в рамках.

Эмбер Куинлан была сногсшибательно красивой. Неудивительно, что тот фэйский придурок воспылал страстью, от которой она в конечном итоге сбежала. Длинные черные волосы обрамляли лицо, способное украсить любую афишу и обложку: веснушчатая кожа, полные губы, высокие скулы. Все это делала ее бездонные темные глаза еще выразительнее.

Точь-в-точь лицо Брайс, только цвет волос и глаз другой. Рядом с Эмбер стоял симпатичный темноволосый мужчина. Человек, как и Эмбер. Кожа у него была шоколадного цвета. Он обнимал Эмбер за худенькие плечи и улыбался во весь рот тому, кто их фотографировал. Мужчина был в сером плаще военного покроя. Острое зрение Ханта позволило разобрать надпись на серебристом жетоне.

Ну и ну!

Рандалл Силаго – приемный отец Брайс? Легендарный снайпер, герой войны? Хант не понимал, как он пропустил этот факт пару лет назад, когда читал ее досье. Впрочем, тогда его меньше всего интересовали ее родители.

Теперь понятно, почему приемная дочь Рандалла выросла такой бесстрашной.

На снимке была и Брайс, едва достигшая трехлетнего возраста. Красные волосы, заплетенные в косички. Эмбер смотрела на дочь с оттенком легкой досады. Для таких снимков люди обычно красиво одевались и красиво одевали детей. Должно быть, так оно и было, но когда подошло время фотографироваться… Брайс дерзко смотрела на мать, уперев ручки в пухлые бока. Она стояла в боевой стойке, заляпанная грязью с головы до ног.

Хант усмехнулся и взял другой снимок.

Две девушки, сидящие на красном камне, где-то на вершине пустынной горы. Они сидели спиной к аппарату, плечом к плечу, и созерцали вид, открывавшийся сверху. Внизу лежало песчаное пространство с редкими колючими кустарниками. Одной из девушек была Брайс. Хант узнал ее по волосам. Вторая была в знакомой ему куртке с надписью на древнем языке Республики: «Все возможно посредством любви».

Нетрудно догадаться: второй была Даника. И теперь Брайс носила ее куртку.

Других снимков Даники в квартире не было.

«Все возможно посредством любви». Древнее изречение, принадлежащее кому-то из богов. Кому – Хант не мог вспомнить. Наверное, Ктоне. Как-никак богиня-мать, старшая среди богов, и все такое. Хант давно перестал ходить в храмы и не прислушивался к проповедям излишне ревностных жриц, постоянно транслировавшимся по утрам едва ли не на всех телеканалах. Никто из богов ни разу не помог Ханту и всем тем, кто был ему дорог. Особенно Урда. Та вообще чинила ему препятствия на каждом шагу.

Даника склонила голову на плечо подруги, и ее светлые волосы, стянутые в конский хвост, свесились на спину Брайс. Брайс была в белой футболке, слишком просторной, словно с чужого плеча. Ее перевязанная рука покоилась на коленях. Все видимые части тела покрывали ссадины. А слева от Даники (о боги!) лежал меч. Чистый, убранный в ножны. Настоящий меч.

Сабина пришла в ярость, не обнаружив меча в квартире, где жила и погибла ее дочь. Должно быть, какая-то реликвия волков. Но на снимке меч спокойно лежал у ног Даники.

Подруги, взирающие с высоты на мир, напоминали солдат, что недавно прошли самые темные подземелья Хела и теперь наслаждались честно заслуженным привалом.

Хант отвернулся от снимка и потер татуировку на лбу. Частичка его магической силы породила холодный ветер, плотно закрывший тяжелые серые шторы на окнах. Он неторопливо разделся и прошел в ванную. Та оказалась не менее просторной, чем комната.

Быстро вымывшись, Хант лег. Его крылья досыхали уже в кровати. Последним, что он увидел перед погружением в сон, был снимок Брайс и Даники, навечно застывших в благословенном мгновении покоя.