Часть 11
От иконы к кино

Мое кино

Даже будучи в монастыре я мысленно «снимал» свое внутреннее кино и часто сожалел о том, что у меня нет с собой маленькой камеры.

Теперь я никому и никогда не смогу показать, как ранним утром в синих сумерках бесшумно движутся на братский молебен черные тени монахов. Или как отец Зинон замешивает мел с клеем, чтобы сделать левкас. Это было завораживающее действо.

Потом послушники грунтуют доски, сушат их под цветущими яблонями, и их белые прямоугольники покрывают всю Святую горку. Я не покажу процесс рождения иконы – от растирания красок, от молчаливого созерцания чистой доски до появления на ней рисунка, золота, цвета; не сумею передать словами проявление образа и живого взгляда.

Оттуда, из иного мира.

Есть вещи, о которых невозможно рассказать, – их можно только показать. Для этого и существует искусство кино, схватывающее ускользающие образы мимотекущего времени.

Можно, конечно, нанять актеров, поставить свет, выстроить мизансцену. Но все это будет не то, к тому же такое кино нынче никому не нужно.

Народу требуется побольше крови, мордобоя, сильных эмоций, ярких и примитивных страстей. Необходимо внешнее движение, частое мелькание кадров и событий, а не погружение внутрь сердца и сознания.

Человечество привыкло к жизни нараспашку, то есть наружу; оно отучилось от сердечного созерцания, от бесконечного погружения внутрь себя. А ведь самое главное можно увидеть, только остановившись от житейской карусели; и основное можно услышать только в полной тишине и глубине собственного сердца.

Я давно смирился с мыслью, что такой картины мне никогда не снять.

Я просто часто прокручиваю в памяти события своей жизни, как свое кино, слушаю многозначительное молчание пещер и Святой горки.

Я вглядываюсь в бездонные глаза святых людей, которых встречал на своем пути; без конца осмысливаю их простые, но очень мудрые слова, которые помогают мне выжить в самые трудные и страшные минуты.

Это кино останется во мне навсегда и уйдет вместе со мною. Его никто никогда не увидит.

Может быть, к сожалению, а может, и к счастью.

А тогда, в 90-м, когда я вернулся в славный город Петра из монастыря, я в тот же день был принят на работу в одну из новых киностудий…

Обида митрополита

Мы с режиссером Димой Деловым замахнулись снять фильм по дневникам о. Иоанна Кронштадтского «Моя жизнь во Христе». Задача была чрезвычайно сложная – экранизировать пророчества и духовные откровения святого человека, используя хронику XX века, фотоархив отца Иоанна, который, к счастью, был очень обширный, а также кадры современной нам действительности – времен крушения Советской империи и страшного падения нравов. Просто мы заметили, что многие высказывания отца Иоанна очень хорошо ложились на современную картинку, будто были сказаны специально для нас. Впрочем, живое слово тем и отличается от слов обыкновенных, что оно всегда обращено напрямую к душе человеческой, а посему актуально во все времена.

Забегая вперед, скажу: не все удалось нам воплотить в нашей картине, но мы очень старались найти иной киноязык, справедливо считая, что о духовном мире нужно рассказывать совсем другими словами и средствами.

Мы очень долго искали актера, который бы озвучил высказывания самого о. Иоанна, это было очень важно, потому что драматургия ленты строилась не на картинке, а на закадровом тексте. В конце концов сошлись на том, что никакие артисты не смогут передать всю глубину и одухотворенность слова святого, что идеальным чтецом для этого был бы, например, о. Иоанн (Крестьянкин). Но где ж его взять? Он точно не поедет на «Леннаучфильм» для озвучки, да и в монастыре читать откажется.

Тогда мы решили: а почему бы не попробовать на эту роль митрополита Иоанна (Снычева), которого недавно назначили на Ленинградскую кафедру? Мы его очень любили и почитали, и голос у него был подходящий, глубокий, и с пониманием будет все в порядке.

Сказано – сделано. А тогда было такое время, когда все архиереи, в том числе и Патриарх, были очень доступны.

Пришли мы в епархию, передали через секретаря владыке тексты и нашу просьбу. Он откликнулся довольно скоро, назначил нам встречу. Мы взяли магнитофон, чтобы записать пробу, и поехали в митрополичью резиденцию.

Насколько помню, владыка прочитал текст замечательно, очень просто и осмысленно, но была только одна беда: у него была плохая дикция, почти половину звуков он просто не выговаривал. Для кино это была катастрофа, тем более что на текст мы делали главный упор.

Стали мы думать, что дальше делать? После долгих мучений и поисков пришли к выводу, что нужно записывать нашего отца Василия Ермакова, других вариантов не было.

Он, на наше удивление, легко и быстро согласился.

Прочитал он текст очень по-своему, совсем не так, как мы ожидали. Так, последний фрагмент слов о. Иоанна: «Знаю, к Кому отойду со смертию моею…» – он озвучил очень радостно, даже весело. Сколько мы его ни убеждали, чтобы он добавил в голос трагичности, ведь речь идет о смерти, – он наотрез отказывался и в следующих дублях читал еще более светло.

«В этом вы ничего не понимаете!» – досадовал он. И оказался прав.

Когда мы расставили тексты по изображению, фильм наш не просто ожил, он зажил своей, особенной жизнью. Там даже музыки особо не требовалось, чтобы соединить все куски воедино. И мне до сих пор трудно представить для этой картины другого чтеца.

На первый просмотр уже готовой работы мы пригласили среди прочих гостей и владыку Иоанна. Он приехал, посмотрел внимательно, с пристрастием, покачал головой:

«А вот и не удалось вам передать дух отца Иоанна. Я бы прочитал лучше!»

Потом уже слегка укоризненно добавил, что он серьезно готовился к записи текста, много раз репетировал.

Нам было очень стыдно, что мы не предупредили его о своем отказе.

Но он, думаю, нас простил, потому что был очень добрый.