Часть 8
Свидетели

Валаамцы

Если можно так выразиться, у Псково-Печерского подвижничества было два основных истока. С одной стороны – это свой святой старец Симеон, исконно печорский подвижник, а с другой стороны – те валаамские старцы, которые вернулись из Финляндии в Россию в 1957 году.

Как известно, валаамские монахи покинули свой дивный остров в декабре 1940 года, когда Валаам после финской войны отошел к Советам. Они основали в Финляндии новый монастырь, назвали его Новым Валаамом, но все же покоя там не обрели. Во-первых, это была чужбина, во-вторых, Финская Церковь перешла под юрисдикцию Константинопольского патриарха и стала служить по новому стилю. Многие несогласные со всеми переменами братья разлетелись по белу свету кто куда, а некоторые из них, едва появилась возможность, вернулись на родину. И, поскольку Валаамский монастырь был закрыт, поселились они в Псково-Печерской обители.

Пребывание их в Печорах было кратковременно, но очень ярко. Все семеро были людьми духоносными и многоопытными в делах сокровенной внутренней молитвы. Они научили этому деланию многих из печерских обитателей. И даже через четверть века, в мою бытность в монастыре, их поучения были живы и актуальны.

* * *

Пожалуй, самым ярким среди них был монах Борис (в схиме Николай). Он был совершенно слепым, но тем не менее своему келейнику Кенсорину говорил, когда тот отправлялся в храм на богослужение:

«Поправь крест».

Отец Кенсорин смотрел и действительно видел, что его наперстный крест перевернулся распятием внутрь.

Пока еще мог видеть, в своих дневниках старец писал:

«Был вчера на небе, не знаю только, телом или духом. Иду я по небу, а навстречу мне Борис и Глеб…»

Грань между тем и этим миром для него была очень тонкая, а точнее, ее практически не существовало.

Когда он был еще на Валааме и там (в 20-х годах) случился бунт против введения нового стиля, к нему в келью явился… сам Преображенский собор.

«Я, грешный, думаю: как такой огромный собор смог поместиться в моей маленькой келье? А Некто мне отвечает: так постановления семи Вселенских Соборов помещаются в человеческой голове, исполняйте их строго, иначе погибнете!»

И они молились в келье перед иконой «Споручница грешных», не подчиняясь бритому митрополиту Финскому Герману (Ааву).

По рассказам знавших их, это были удивительные старцы. Они каждый день друг перед другом открывали помыслы со слезами. И молились, молились непрестанно, как они говорили, без уст (это когда в уме четко произносишь слова Иисусовой молитвы, а когда сбиваешься, то начинаешь снова). Иногда на одну «сотницу» уходил целый день. Так они бичом Иисусовой молитвы отсекали ненужные помыслы и восходили к еще большей святости.

Я, конечно, их знать не мог, но много общался с отцом Кенсорином, их бывшим келейником, впоследствии настоятелем Святогорского монастыря.

Валаамцы подвизались в Печорах недолго, потому как все были в летах весьма преклонных, и скоро отошли ко Господу. Но дух их светлый жив до сих пор. Я часто им молюсь. Вот их имена: схиигумен Лука, игумен Геннадий, иеросхимонахи Иоанн и Михаил, схимонахи Николай и Герман, а также монах Сергий.

Архимандрит Афиноген (в схиме Агапит)

Великую схиму он принял перед самой смертью, поэтому большинство псково-печерских паломников старшего поколения помнят его под именем архимандрит Афиноген. Я лично его не знал, хотя впервые монастырь посетил в 1979 году, как раз тогда, когда старец скончался. Зато слышал о нем много удивительных рассказов, некоторые из них передаю.

Он пришел в монастырь в 1903 (!) году, а в 1911 году был уже монахом.

Он сидел в лагере, был продан немцами во время Отечественной войны в рабство латышам. Потом скрывался от оккупантов вместе с некоторыми печерскими братьями в лесу. После войны служил на о. Залита, как раз перед о. Николаем Гурьяновым, а после старца Симеона занимался бесноватыми в Печорах. Он прожил очень долгую жизнь – почти 98 лет, этот маленький ростом, но великий духом старец.

Одно время в монастырь привозили настоящего бесноватого юношу. Когда у него случался приступ болезни, он со страшным воплем вырывал из земли столбики, ограждавшие Кровавую дорожку, как будто они были сделаны не из бетона, а из пенопласта. Десять крепких мужчин не могли его связать, он раскидывал их как малых детей. Тогда звали о. Афиногена.

И когда он – немощный, невысокий и очень старенький – приближался к больному, тот постепенно успокаивался, переставал биться и кричать. Старец обнимал его за плечи, уводил к себе в келью, поил его чаем с вареньем, и через некоторое время юноша выходил от него спокойный, просветленный и так жил без припадка несколько дней.

О. Афиноген был одним из последних старцев, который видел Иоанна Кронштадтского.

Без всякого сомнения, он оказал огромное влияние на всех насельников Псково-Печерской обители и богомольцев по всей России.

Так, например, о. Иоанн часто раздражался, когда его называли старцем.

«Мы – просто опытные священники, вот отец Афиноген был настоящим старцем».

Думаю, что так оно и было по большому счету.

Архимандрит Адриан

Можно по-разному относиться к бесноватым людям и к тем, кто ими занимается. Я, например, не очень признаю латинский чин «отчитки от беснования». Тем не менее отдаю дань уважения отцу Адриану (Кирсанову), который много лет «отчитывал» одержимых нечистыми духами. Из них я не знаю ни одного, кто бы исцелился от этого недуга, но все они были бесконечно благодарны старцу, который терпеливо и с любовью ежедневно «возился» с ними. Ведь от них, будто от прокаженных, отвернулись все – друзья, близкие и даже дети. А во время богослужения, когда у них начинался приступ болезни, на них косо глядели и миряне, и монахи, которым, конечно, было приятней слушать сладкие звуки песнопений, чем безчинные и дикие вопли бесноватых.

Есть старцы однозначно светлые, даже веселые, вроде о. Иоанна или о. Николая Гурьянова. Отец Адриан – другой, дух у него сумрачный, суровый. Он привык общаться с теми, кто лает, чирикает, ругается матом, вопреки своему желанию. Он день и ночь ведет невидимую брань не против крови и плоти, а против духов злобы поднебесной. Он каждый день созерцает искаженную, почерневшую, больную, одержимую душу человеческую, поэтому на его устах можно редко увидеть улыбку. При этом от него самого осязаемо веет добротой, любовью и великим смирением.

Наверное, не было в монастыре человека, который бы претерпел столько искушений от священноначалия, сколько выдержал о. Адриан. Его в свое время изгнали из Троице-Сергиевой лавры. Из-за отчитки.

Он, будучи уже почтенным игуменом в Печорах, по нескольку месяцев жил в общей келье, где 38 кроватей и столько же довольно шумных и болтивых паломников и трудников. Ему запрещали служить, принимать своих духовных чад. Но никто не слышал от него ропота. Только однажды, как раз во время моего жительства в монастыре, он отчаялся и написал письмо о. Софронию (Сахарову) в Англию. Говорил, что очень устал, просил благословения оставить свои занятия с бесноватыми. Он собирался покинуть Россию (здесь от подопечных негде укрыться) и поступить в монастырь к нему, о. Софронию.

На это получил краткий и недвусмысленный ответ:

«С креста не сходят, с креста снимают».

И он остался там, где был, в Печорах. Еще много лет он служил больным и отверженным. Потом затворился, потому что совсем не осталось сил. Но и до сих пор он не оставляет своих чад, ведет их по жизни. Он жив, слава Богу, и пусть живет как можно дольше.