Мелочи жизни
Жизнь приходская не ограничивается поклонами и молитвами. Это – обыкновенная жизнь, как у всех, только немного под другим ракурсом и в других декорациях. Тут случается много и трагического и смешного.
Мне, например, почему-то часто вспоминается, как в Великих Луках я идола сокрушал.
Поехали мы с о. Романом причащать больную раком. В ее комнате на стене висел маленький образок целителя Пантелеимона, а над ним – огромная гипсовая маска какого-то чудовища.
«Муж был в командировке в Индии, привез. Говорит, что это бог Ра (может, другой, не помню)».
Отец Роман, конечно, возмутился духом: о, дикость! О, бездна невежества! – и попросил идола со стены временно убрать.
А потом, когда мы уходили, женщина полезла в кошелек, чтобы дать нам какую-то монету.
«Денег мы принципиально не берем, но от подарков не отказываемся», – хитро промолвил о. Роман и… попросил у хозяйки маску индийского бога.
Она отдала, конечно, с радостью.
Я взял идола, торжественно поднял его над головой.
Наверное, это была запоминающаяся картина: самый разгар дня, двор в великолукской новостройке, где полно детей, старушек и прочих жителей. Из подъезда чинно выходит монах в клобуке и епитрахили, что уже было большой редкостью в те времена. За ним ковыляет чудак с маской над головой. Они молча и сосредоточенно отправляются к местной помойке.
«Бей!» – решительно приказывает мне о. Роман.
Я бью раз, два, три, пока маска не раскалывается на мелкие кусочки. Потом так же торжественно мы проходим мимо зевак, садимся в такси и уезжаем с глубоким чувством выполненного долга…
* * *
В другой раз в нашем приходском доме случилось вселенское нашествие мышей. Их было так много, что они пешком по обеденному столу ходили. В прямом смысле.
Сидим мы, допустим, с о. Романом, чай пьем. Вдруг занавеска между столом и окном начинает трепыхаться, как сетка от пойманной рыбы. Скоро на краю стола появляется мелкий мышонок с безумными глазами, вцепляется в кусок хлеба раз в десять больше его и нагло тянет к краю стола.
Что делать? Как справиться с такой напастью?
Принесли нам бабушки мышеловки. Не те, что хребет мышам перешибают, а гуманные такие коробочки. Положил внутрь кусочек сыра, мышка залезла, прикоснулась к нему, а коробочка-то раз – и захлопнулась вместе с мышкой.
Каждый день я по нескольку раз проверял ловушки, относил мышей подальше на улицу и выпускал их на волю. Пускай живут.
Однажды наша регентша матушка София, которая многому научила меня на клиросе, пожаловалась, что мышей в доме стало слишком много. Я рассказал ей про нашу беду.
«И как же вы с ними боретесь?»
Я объяснил.
«И куда вы их потом деваете?»
Я поведал.
Тогда матушка всплеснула руками и возопила на весь храм, прямо во время службы:
«Так они же потом к нам бегут!»
А ее дом стоял рядом с нашим.
Да я и сам, признаться, заметил, что некоторые из мышей мне уже знакомы. Ведь у каждой из них были свои особенности: у кого бок рыжий, у кого лапка светлей…
Про великие муки
От Церкви мы однозначно ждем чуда. Нам кажется, что достаточно переступить порог храма – и все наши беды куда-то исчезнут, проблемы решатся скоро, а грехи улетучатся сами собой. Но так не бывает, к сожалению. Как говорил один мой знакомый священник: церковная жизнь – это не путевка на южный курорт, а приглашение в трудовой лагерь куда-нибудь на Колыму.
Тот, кто не понимает сего, пребывает в крайней опасности.
Казанский храм в Великих Луках отнюдь не был оазисом тишины. За время моего пребывания здесь поменялось три настоятеля (один из них был о. Илиан, теперешний схиархимандрит Илий), а уж простые священники менялись чуть ли не каждый месяц. То было время, когда церковью управляли так называемые двадцатки, то есть обычные бабки, а священник был только требоисполнителем. Сказал свое «паки и паки», отслужил панихидку – и будь здоров, иди почивай до будущей службы. А ежели кто-то выступает против, того выгоняли вон, часто со скандалом, с привлечением уполномоченного от советской власти.
О. Роману, как всякому другому священнику, категорически не нравилось такое положение дел. Но если другие молчали, боялись, что их отошлют в какую-нибудь глухомань, то о. Роман был начисто лишен такого страха. В свое время он вместе с десятью другими монахами восстал против бесчинства в Псково-Печорской обители, за что и был изгнан оттуда.
«Монаху терять нечего, кроме собственных четок», – говорил он.
И восстал: на проповеди жестко обличил по отдельности каждую бабку из двадцатки, заодно вспомнил недобрым словом и местного уполномоченного по делам религий и всю безбожную власть.
Нужно сказать, бабушки очень любили о. Романа. И голос у него божественный, и проповеди говорит душевные, и с каждым встречным побеседует – утешит, обнадежит, вразумит. Любить-то любили, но все же выгнали. Точнее, уехал после этого случая о. Роман к владыке и больше не вернулся, отправился на другой приход. Мне он строго-настрого велел сидеть на месте, дондеже он не даст мне особый сигнал.
В таком состоянии я прожил в Великих Луках еще целый год. Теперь соседи мои по «скворечнику» часто менялись. Был здесь пару месяцев о. Иероним (Шурыгин) из Печор (теперь покойный, его звали за глаза «аэромонах Аэроним»). Он готовился к отъезду на Афон и запомнился мне своеобразным чувством юмора.
Например, какая-нибудь бабушка на исповеди каялась во весь храм:
«Во всем, батюшка, грешна, во всем!»
О. Иероним тоже громко спрашивал:
«И лошадей воровала?»
«Нет, – отвечала испуганно бабушка, – не воровала, батюшка!»
«Так что же на себя клевещешь! Давай-ка, родненькая, вспоминай свои согрешения…»
В другой раз он говорит мне:
«Будем отпевать усопшую полным чином».
А что такое полным чином? – это часа полтора времени, минимум. Он же еще псалом 118-й протяжно читал и все тропари на каноне без пропуска.
Минут пять родственники усопшей стояли у гроба с искренним чувством скорби, даже слезу пускали. Потом постепенно их лица вытягивались, на них появлялось чувство недоумения, которое вскоре перерастало в чувство возмущения. В результате бо́льшую часть отпевания мы стояли у гроба вдвоем с о. Иеронимом.
«Ничего, – говорил он потом, – значит, им это не нужно. Им нужно выпить и закусить на поминках. А бабушке – слово Божие нужней…»
