— А он точно звал нас именно сегодня или просто сказал — заходите как-нибудь? — уточнил Христофоридис, когда они с Авдеевым ползли в лифте на последний этаж старого дома.

— Точно сегодня. — Авдеев провел пальцами по выцарапанному на стенке кабины слову Terminator.

Таких лифтов — с ажурной железной дверью, с тугими кнопками и механизмом, скрежещущим в гулкой паутинной шахте, сегодня уже почти не осталось. Что лифтов! Дома такие, где все делалось для людей, сейчас по пальцам пересчитать. Деревянные перила лестниц — и те обрабатывались особо, чтобы удобно ложились в ладонь. А теперь пришпандорят брусок, и ладно.

Они с Христофоридисом приходили сюда всего несколько раз, еще в студийные времена. Умник Леня Пятигорский был старше на два года, учился в десятом классе, а даже небольшая разница в возрасте тогда казалась значительной. К тому же, в отличие от остальных студийцев, Леня мечтал стать не актером, а режиссером, что придавало ему дополнительный вес. Сам Бобров обронил как-то: уж кто-кто, а этот своего добьется. Но по театральной стезе высоколобый пятерочник не пошел: отец настоял, чтобы Леня сначала получил нормальную профессию, и сын подался в МВТУ.

А вот разубедить наследника сразу после десятого класса жениться на Ларисе папе не удалось. Единственно, упросил хотя бы первое время не расписываться. Но сын и сам не торопился в загс, а девушка особенно не настаивала. Лариса обладала двумя достоинствами — пышной фигурой и добротой. Умному мужчине, может быть, и маловато, но самодостаточному — довольно. К слову, Пятигорский-папа еще раз сильно пожалел о своей слабохарактерности, когда выяснилось — избранница сына не может иметь детей.

Когда через много лет Авдеев встретил Леню и Ларису в городе, она заботливо поправляла на спине мужа капюшон и слабо сопротивлялась капризным просьбам купить «пивасика».

Тогда же Леня взял у Петра адрес электронной почты и стал регулярно бомбардировать его рассылками о состоянии солнечной активности: «Площадь пятен на Солнце установила рекорд! Активная область находится напротив Земли! Возможно, она же стреляет мощными вспышками Икс». Рассылка всегда сопровождалась дружеской Лёниной припиской: «Сегодня будь осторожнее, Петя! Береги себя». Поначалу Авдеев вежливо благодарил, но со временем стал отделываться вымученными смайликами.

Пятигорский встретил гостей в футболке с надписью «Динамо». Когда-то занимавшийся борьбой, теперь он отрастил животик. Кроме того, подернулся легкой сединой и надел очки с толстыми линзами.

— Рад, рад, — хлебосольно раскинул руки хозяин и, блюдя традиции родителей-шестидесятников, считавших заботу о быте мещанством, приказал: — Не разуваться!

Паркет здесь забыл, что такое лак, еще во времена Брежнева, а стекла в рамах до сих пор держались на замазке. При этом в квартире было уютно — благодаря множеству книг и особому духу просвещенного инакомыслия. Пока не умерли Лёнины родители — отец, инженер-машиностроитель, и мама, преподававшая студентам немецкий, — к их жилищу вполне относилось определение «открытый дом». В те три-четыре раза, что приходил сюда Авдеев, он всегда наблюдал в коридоре спорящих о чем-то людей и слышал доносившуюся из комнат белиберду настраиваемого приемника.

— А я к вашему приходу пельмешек решила загнуть, — показалась за спиной мужа Лариса с белым от муки полотенцем в руках.

— Пельмешки — это вовремя, — одобрил Христофоридис, — а то завтра масленица начинается, потом — пост.

— Да ты совсем не изменился, Эся! — склонила голову на бок женщина.

Эсхил погладил себя по лысине:

— Брось ты — что я, в зеркало не смотрю, что ли! Вот ты сильно изменилась, скажу честно. Но! — он поднял палец и сделал эффектную паузу. — В лучшую сторону!

Смущенная Лариса махнула полотенцем, посылая в лицо гостям мучное облачко.

— Видали, сколько аварий по городу! — расширил Леня и без того казавшиеся большими за толстыми линзами глаза. — Это утром вспышка произошла. С начала текущего солнечного цикла такого еще не было: площадь пятен на солнце — три тысячи сто двадцать миллионных долей солнечной полусферы!

Он провел гостей на кухню.

— Давай мы лепить поможем, — предложил Ларисе Эсхил.

— Мне чуток осталось… Ленька, сколько говорить — тапки обуй!

— А мы тут фильм-то, где ты снимался, видали. Молодца! — покровительственно похвалил Христофоридиса Леня: сработала схема взаимоотношений студийной поры — так выстреливает пролежавший много лет в земле автомат. — Да-а, все мы в «Щуку» хотели, а поступил ты один…

— Эс у самого Майданникова учился, — похвалился другом Авдеев.

— Майданников… — возвела к потолку глаза Лариса и смяла неполучившийся пельмень.

— И как он… вообще… в жизни? — заинтересовался Леня.

Эсхил отряхнул испачканный в муке рукав:

— Как… Учил нас, брат ты мой, говорить на одном с ним языке, дышать одним воздухом. Предостерегал: «Нельзя быть ханжами, нужно видеть мир таким, каков он есть, а не таким, каким кажется». Это означало: в мире существует все, и этого всего надо испробовать, окунуться в грязь и изваляться в ней, потому что другие это уже сделали. А если ты говоришь, что не согласен, значит, ты просто врешь, ведь все мы из одного теста. Это — психология интеллигенции. Не поголовно, конечно, но в Москве я видел мно-о-о-гих представителей первых эшелонов интеллигенции именно с такой психологией. Вот, к примеру, Юрий Витальевич Утешев, тонкий поэт… Я рос на его стихах, а потом встречал его в Москве пьяного в дым. В берете набекрень, с авоськами, откуда торчали бутылки портвейна. И в этот мир я рвался и попал! В эту чистоту…

С минуту сидели молча.

— Ларисья, порубаем? — с надеждой спросил Леня.

— Вода-то выкипает! — спохватилась Лариса.

— Что мы все обо мне, — обнаружил чувство такта Христофоридис. — Вы-то как?

— Да-а-а-а… — пожал плечами Пятигорский. — Ларисья в супермаркете на кассе сидит, я — в «Хейнекене» техником. Это с моими-то двумя образованиями!

— У тебя и второе есть? — поднял брови Авдеев.

— Первое — технологии машиностроения, второе — теплотехника. Но тянет все равно к высокому. — Леня задумчиво вздохнул. — Может, не надо было отца слушаться, в МВТУ идти? Вот сейчас новый язык создаю.

— Вроде эсперанто? — заинтересовался Петр.

— Эсперанто — ерунда неважная! Там все основано на латинице, а русские, например, не склонны к изучению иностранных языков…

От кипящих пельменей на стене у плиты образовалось влажное пятно, по запотевшему окну прокладывала дорожку крупная капля. Лариса открыла форточку, помешала в кастрюле погнутой шумовкой.

Христофоридис поерзал на стуле:

— Да, брат ты мой, с идеями у тебя всегда было богато.

— Что есть, то есть, — не стал скромничать Леня. — Помню, еще в детстве хотел нашей кошке Бусинке мозг карлика пересадить, чтобы с ней в шахматы играть.

— Почему — карлика? — удивился Петр.

— Голова-то у кошки маленькая — обычный не поместится!

Воодушевленный проявленным к нему интересом, Пятигорский пустился рассказывать о других своих задумках. Его складная речь текла как радиоэфир. Авдеев скоро выключился из потока и стал вспоминать студийные времена, когда Леня еще не наел брюшко, Толян говорил матери по телефону: «Мамусик, не скучай без меня», а совершенно чумовой Бобров вызывал только восхищение. Генеральный прогон «Тиля», куда водил их необузданный руководитель студии, игравший в этом спектакле Ламме Гудзака, до сих пор оставался для Авдеева одним из самых добрых воспоминаний. Долго потом впечатлительный Петька, если его никто не видел, маршировал, тихонько напевая: «Когда шагают гёзы…»

— Пельмени готовы, — объявила Лариса.

— А к пельменям? — затаил дыхание Пятигорский. И стратегически верно прибавил: — Гости же.

— Тебе лишь бы повод! Ладно, иди найди там…

Не теряя достоинства, Леня встал с табуретки. Табуретка была из тех, что если и заканчивают свой земной путь, то разве под топором на даче.

— Не знаю, что и делать с ним, — пожаловалась хозяйка, когда муж вышел из кухни. — Думаю, закодировать, что ли…

— Ну уж не так он пьет, как Толян, например… — усомнился Авдеев.

— Так не так, а раза три в неделю. Дома-то я контролирую, а на работе? Толку, что под забором не валяется, — суть одна: алкаш. Чего не хватает? Как кот в масле катается!

Эсхил снял правую ногу с левой, поменял их местами — ободранный венский стул мужественно крякнул.

— Вот у вас на стене календарь с Богородицей висит — что ж в храм мужа не сводишь? Церковь излечивает даже там, где медицина ничего сделать не может.

— Да я уж думала… Но много противоречий в Библии. И несправедливости много в Церкви.

— Ну-ну?

— А батюшки, Эся? Почитай газеты — извини, и сластолюбивы, и на деньги падки…

— А я тебе в пример приведу отца Даниила и отца Андрея из храма Покрова Богородицы: они живут так, как проповедуют. Но вместо того чтобы смотреть на хороших священников, ты выискиваешь о них всякие гадости. Не читай газеты, Лариса! Хороших священников больше. И уж точно среди них порядочных людей больше, чем среди обычных. Конечно, разные бывают, да. Но это не повод, чтобы в храм не ходить! Без исповеди и причастия ничего невозможно — Сам Господь сказал: «Ядущий Мою Плоть и пиющий Мою Кровь пребывает во Мне, и Я в нем». А исповедоваться и причаститься можно только в храме. Как бы тебе объяснить? — Христофоридис подергал себя за бороду. — Это все равно как если ты скажешь — не пойду в магазин, мне там продавец не нравится. Но продукты-то можно только в магазине взять. Не ходи в магазин — с голоду помрешь.

— А Бога все равно не существует, — примирительно подвел итог появившийся с бутылкой красного вина Пятигорский — темное стекло покрывали перья и какая-то труха. — Мне Петя рассказывал, ты воцерковленный теперь, но, прости за прямоту, я принципиально не верю — все-таки два образования.

Леня точным движением ладони выбил из горлышка пробку. В старом буфете, напоминающем непритязательного фронтовика, нашлись стаканы. Авдеев и Христофоридис одновременно накрыли свои емкости ладонями, однако если от Петра после пароля «я за рулем» Пятигорский отстал сразу, то Христофоридису пришлось долго отбиваться. Лариса выглядела коварно обманутой, но не отнимать же бутылку. Довольный хозяин наполнил свой стакан. Пообещал: «Сейчас будет хорошо» — и выпил.

— Так ты чем сейчас занимаешься, Эсхил? — выдохнул он.

Христофоридис облил пельмени сметаной, густо посыпал сверху черным перцем:

— Фильм о греках делаю. Вот завтра в табаксовхоз ехать, а оператор в запой ушел! Мерзость, а не человек, по природе своей! Я его, урода, в «Кондрашке» арендовал — думал, приличная студия…

— Это у Кондрашова? — проявил осведомленность Петр.

— У него, — кивнул Христофоридис. — И все-таки скажи, — он направи. л в сторону Лени алюминиевую вилку с кривым зубом, — какая связь между твоими двумя образованиями и отсутствием Бога?

— Как — какая? — даже огорчился Пятигорский. — С теорией происхождения видов ты, думаю, спорить не будешь?

— Это же только версия! Дарвин свою теорию как гипотезу выдвигал и даже сам в ней до конца уверен не был. Но люди подняли его предположение на щит, потому что оно оправдывало любые грехи — хоть блуд, хоть убийства: человек — не образ Божий, а животное! Никакой ответственности — природа меня таким сделала. Гитлер был дарвинистом, а Энгельс писал Дарвину: «Я считаю Вас своим союзником»!

— Но ведь ученые давно доказали — мир возник сам по себе из большого взрыва много миллиардов лет назад.

— Не доказали, а предложили теоретическую модель, которая к тому же идее существования Бога отнюдь не противоречит: как раз наоборот, говорит в пользу того, что мир возник не сам по себе. Но это долгий разговор…

Выпив, Леня стал неторопливым и рассудительным, как Марлон Брандо в «Крестном отце».

— Нет, старик, такой хоккей нам не нужен! — запротестовал он. — Люди адронный коллайдер придумали, Нобелевку за стволовые клетки получают, а ты мне рассказываешь, что мир создал Бог!

— Где же тут противоречие? Просто ученые постоянно открывают, как именно Господь устроил наш мир. Бог позволяет совершать научные открытия, чтобы мы видели Его Промысл, а мы в безмерной гордыне переворачиваем все с ног на голову и утверждаем, что наука доказывает отсутствие Бога! Не абсурд ли?

Авдеев и Лариса в ученую пикировку не вмешивались — ели и только улыбались друг другу во время особенно острых пассажей. Когда Христофоридис произнес слово «абсурд», в прихожей заверещал телефон. Хозяйка вышла, пристроив к краю тарелки вилку с надкушенным пельменем.

— Если взять Вселенную как саморазвивающийся механизм, то все становится логичным и понятным: случайным образом объединились атомы, — не уступал Пятигорский. — И такой вариант ответа не требует дополнительных вопросов типа: а кто создал Бога, а откуда взялся Бог?

— Значит, Бог и создавал этот мир из атомов!

— А не проще ли заменить Бога вполне известными и постижимыми законами природы?

— Да заменить-то недолго, но от этого Он существовать не перестанет.

Низко опустив голову, Леня почесал затылок обеими руками:

— Нет, я в общем готов даже признать, что существует некая сила, которая управляет всеми нами. Но что существует Бог, Которому можно молиться и Который что-то даст…

— То есть ты говоришь: я допускаю, что существует некая говорящая коробка, но это — не радиоприемник? Ты себя со стороны не слышишь! Вот скажи: кто приготовил эти пельмени?

— Ларисья, конечно.

— Я не верю. Где она? Покажи.

— Да она к телефону вышла. Вон, пельмень не доела. Ларисья, иди сюда!

— Я не вижу ее, поэтому не верю в то, что она сделала пельмени.

— Старик, это глупо.

— Глупо то, что говоришь ты! Потому что Бог постоянно подтверждает свое присутствие. Загляни в Интернет — мужик поссорился с женой, схватил сына-младенца и сиганул с ним с десятого этажа. Мужик разбился, ребенок застрял в ветках дерева, остался жив. Это — не чудо?! Спроси Валентина, старика, который при храме живет (ты видел, — кивнул Христофоридис Авдееву), он в Курской битве участвовал. Только выполз из окопа, табаку у товарища взять, как в то место, где он только что сидел, снаряд попал. Тоже не чудо?!

— Совпадение, — убежденно возразил Леня, наливая себе еще полстакана густого, как масляная краска, вина.

— Господь творит чудеса, а люди, как бараны: совпадение! Какими надо быть закосневшими, чтобы не понимать — если кирпич падает человеку на голову, это не случайность: так не может само по себе совпасть, чтобы эти две точки пересеклись.

— А если кирпич падает перед носом человека?

— Тоже не случайность: это предостережение.

— У тебя и так чудо, и так. Как же, по-твоему, должно произойти, чтобы было не чудо?

— Когда человек даже не знает, что где-то с крыши упал кирпич.

Пятигорский умолк, покачал в стакане вино:

— Как ты сказал… Ученые просто открывают, как именно Господь создал наш мир? Надо помозговать.

Вздохнул и выпил. Вернувшаяся Лариса пододвинула ему тарелку с остывшими пельменями:

— Закусывай, горе!

— Наука! — пренебрежительно бросил Христофоридис. — Да наука до сих пор не придумала, как многие болезни лечить, не говоря уже о приборах, которые позволяли бы видеть существующий вокруг нас невещественный мир.

— Ну, про невещественный мир — это уж совсем сказки, старик, — Пятигорский вытер с подбородка темно-вишневую жидкость.

Христофоридис встал, повернул под собой венский стул и уселся лицом к спинке:

— Просто человек не хочет признавать, что вокруг нас существуют ангелы и бесы.

— Давай-давай!

— Когда в семнадцатом веке Левенгук, разглядывая каплю воды в свой микроскоп, обнаружил в нем микроорганизмы, ему сначала тоже говорили: «Давай-давай!» — неожиданно для самого себя поддержал Эсхила Авдеев.

— Гагарин был в космосе и сказал, что Бога там не видел, — непослушным языком сообщил Леня.

— Человек ослеплен гордыней. — Стул под тяжелыми телесами Христофоридиса охнул. — В необъятной Вселенной он поднимается на каких-то триста километров и уже утверждает, что познал все тайны. Был в двадцатом веке такой святитель Лука, архиепископ и хирург, так он на этот избитый вопрос отвечал, что, оперируя на мозге, ума в нем также не видел. Но, во-первых, фразу, которую якобы сказал про Бога Гагарин, произнес Хрущев, а во-вторых, сам Гагарин был верующим — в пятьдесят девятом тайно крестил дочь, а после полета ездил в лавру и читал «Отче наш». Ты знаешь, что на пленуме ЦК он говорил о восстановлении Храма Христа Спасителя?

…Когда вышли от Пятигорских, Христофоридис потряс руками:

— Это же мертвые души!

— Эс, чего ты добиваешься? — попытался урезонить друга Авдеев. — Только нервы тратишь.

— Да просто я не могу спокойно думать о том, как они все пойдут в ад!

Петр помолчал. Обошел вокруг машины, несколько раз вздохнул, потом напомнил:

— Ты обещал с отцом Даниилом встречу устроить.

— Я спрашивал. Но у него завал: сейчас Великий пост, много по требам ездит, с колоколами для храма загвоздка. Слушай, Петше, а давай с тобой отец Андрей поговорит? Тоже очень хороший священник и тоже живет, как проповедует. Правда, он молодой, не такой опытный… Отец Даниил тебе правильное направление в жизни может дать.

— А отец Андрей не может?

— Тоже, конечно, может…

— Мне все равно, путь будет отец Андрей.