Говоря по совести, деньги, отпускаемые государством на писателей Святограда, безболезненно можно было тратить на что-нибудь более нужное: девяносто процентов здешних авторов творили из рук вон. При этом шаг от плохого писателя к крепкому графоману они давно сделали, так что процессу ничто не угрожало: писать будут хоть с деньгами, хоть без. К тому же достойная рукопись, если такая и попадалась, вовсе не обязательно шла в печать: гранты получали мастера слова, поднаторевшие в прославлении истории родного края, начало которой уходит в те далекие времена, когда худосочный геодезист Ерофеев впервые отметил у себя в межевом атласе форт Строгий.

Время от времени Авдеева звали выступать перед слушателями литературной школы, открытой для неоперившихся дарований. Петр не очень понимал, как можно научить человека писать, но все же ходил, радуясь лишней возможности разнообразить свою не очень веселую жизнь, — по ощущениям она давно напоминала ему надетую на мокрое тело шерстяную кофту. Сейчас Авдеев сидел в конце зала рядом с погруженным в себя детским поэтом Манихиным и не очень внимательно слушал радостную трепотню выступавшего прозаика Чеботарева. Недавно у Чеботарева выпал верхний передний зуб, и теперь, улыбаясь, прозаик приобретал вид глупой задорной мыши из диснеевского мультфильма.

Еще год назад этот пустомеля и думать не мог о том, чтобы делиться с молодежью творческим опытом: от его виршей плевались даже в Интернете. А тут какое-то молодое алтайское издательство (свои опусы он рассылал куда ни попадя) опубликовало махом три чеботаревских романа — видимо, прельстившись возможностью выпустить серию. Чеботарев сразу взял творческий псевдоним Чеб, за что схлопотал от святоградских письменников прозвище Чебурашка, но его следующую нетленку рекомендовал к печати уже сам глава писательской организации: любая белиберда, будучи заключенной в переплет, воспринимается как книга и даже на неглупых людей оказывает магическое воздействие. На презентацию чуткий Авдеев прихватил своего «Берию» — подарить в ответ. Но сделать этого не пришлось.

— Я же жмот! — с улыбкой поморщился Чебурашка. — У меня экземпляров совсем мало. А почитать могу дать. Да ты не огорчайся, этот роман — коммерческий проект. Вот рассказы там настоящее.

«Ты не жмот — ты жлоб», — мысленно поправил Чеботарева Петр, но до того растерялся, что книженцию почитать взял. Такого вздора ему не попадалось давно: хотя со страниц приключенческого сочинения на пол сыпались пальмы, яхты и полногрудые мулатки, по степени читабельности дебютант стоял сразу после Джойса. Авдеев даже попросил Стеллу дочитать до конца и после пересказать — чтобы не сесть в лужу, если коллега поинтересуется мнением. Чеботарев и поинтересовался. Следуя своему принципу не обижать плохих авторов, но и не лгать, Петр просто отметил пару относительно удачных моментов. Вышло — не хваля похвалил. Правда, тут же попенял на неправдоподобие одной из сюжетных линий, однако самолюбивый Чебурашка голову дал на отсечение, что был свидетелем такого же точно происшествия, еще когда учился в мореходке. Авдеев так и не сумел разъяснить, что правда — это, конечно, краеугольный камень литературы, но не любой факт выглядит в ней достоверно.

Что до «настоящего», то вскоре Чеботарев всучил Петру распечатанный на принтере сборник своих рассказов «Очерки доктора Коламбуса». Действие каждой истории претендовало на притчу и происходило пару-тройку веков назад в какой-нибудь вымышленной стране. Персонажи — Гутьересы, Кларки и Женевьевы — танцевали на губернаторских балах в портовых провинциях, прогуливались под платанами предместий и говорили: «Умоляю, останься!»

— …Мне часто ставят в вину многословие, — безхитростно разливался перед молодежью Чеботарев, — но необходимость любого — повторяю, любого — слова я готов доказать. Каждое из них точно, метко…

«В инструкции к посудомоечной машине тоже все слова точны, но почему-то это не литература», — подумал Авдеев. Сидевшая невдалеке девушка тряхнула локонами, и на него повеяло запахом простеньких духов. Под потолком, мигнув, перегорела лампа дневного света.

— Братик! — вполголоса прокартавил выпавший из анабиоза Манихин. — Хочешь конфету? Я тут решил все конфеты перепробовать, какие в магазинах продаются. Покупаю по порядку. И знаешь, большинство, оказывается, невкусные. Зачем делать невкусные? Это же — конфеты!

Петр озадачился.

— Да! Я новую книжку начал писать, — снова затеребил его Манихин. — Героя зовут Купилук. С издательством уже почти договорился.

— Купилук?

— Ага! Мама постоянно просит мальчика сходить в магазин, купить там всякое — то хлеб, то молоко, то лук…

— А они лук, что ли, любят? — попытался спрятать улыбку Петр.

— Почему только лук?! Я же говорю — разное. Продукты. А мальчик в магазин ходить не любит, всегда отнекивается. И вот однажды у него в комнате появляется забавный человечек — Купилук…

— Как купидон.

— Сам ты купидон! — вконец разобиделся детский поэт. — Не буду тебе ничего рассказывать. — Но тут же оттаял: — Вот послушай, только что сочинил:

— Шедеврально, — засмеялся писатель.