Глава 7
Уцелевший
О последних днях Рыжего Оглена, основателя ордена таувинов, ходит множество легенд.
Говорят, что он ушел к замкам Белого пламени и сгинул в Пустыни в поисках асторэ. Говорят, он пал от клинка шаутта, от темных молний, сражаясь с ними на вершинах пирамид Первых Королей, в Элби. Говорят, его предал лучший друг, Дерек Однорукий, а быть может, это был Джев Пламенное Слово, пускай кто-то из них и жил совсем в другое время, а может, и эпоху. Говорят, что Рыжий Оглен, разочаровавшись в идеалах таувинов, снял доспехи, облачился в платье горожанина и стал ремесленником, умерев от мора, пришедшего с юга. Говорят, его отравил один из принцев, защищая честь своей сестры. Но правда в том, что Рыжий Оглен закончил свои дни не так, как говорят.
Его заманили в ловушку и убили трое. Он был сражен в неравном бою, отбиваясь сломанным под конец мечом и потратив все свои рисунки. Этих троих звали Керс, Фердиа и Голиб, который через много лет получил прозвище Предавший Род.
Из сказаний о существах, что больше не живут в нашем мире.
801 г. после начала Катаклизма
Земля выглядела так, словно из низких лилово-полосатых туч выпал черный снег. Он покрывал все, покуда хватало взгляда: чуть холмистую равнину и редкие рощи искореженных деревьев с грубой темно-коричневой корой, такой шершавой, что проведи по ней пальцами – и точно сдерешь всю кожу. Запрудил едва звенящие ручьи, пробивающие себе путь через опавшую листву и многочисленные коряги.
Но стоило оказаться рядом с черными полями, наклониться, и становилось ясно, что никакой это не снег, а маленькие черные кристаллы: восьмигранные, вытянутые, суженные к концам, отполированные до зеркального блеска. Они хрустели под ботинками, почти не ломаясь. Мрачное зрелище, пока в сплошной облачности не появлялась небольшая прореха. Тогда по земле скользил луч бледного холодного солнца, и все начинало искриться, словно бриллиантовое колье на шее герцогини.
Приходилось опускать глаза, лишь бы не ослепнуть от вспышек.
– Дрянное место, – высказала свой вердикт Лавиани.
Она проделала в середине клетчатого одеяла дыру, просунула туда голову, получив нечто вроде накидки, которую не преминула перевязать веревкой. Одеяло немного пованивало сырым трюмом да крысиным пометом, но сойку это мало смущало. Тэо знал, что и холод она переносит куда легче, чем они, потому наряд был скорее данью сезону, чем острой необходимостью.
Акробат раздобыл себе куртку в капитанском сундуке. С оторванным правым рукавом и редкими пуговицами. Она оказалась тесной в плечах, и Лавиани распорола ее ножом, сделав ловкие надрезы, точно собиралась превратить в бахрому, но в самый последний момент остановилась.
Шерон досталась длинная, ниже бедер, жилетка из старой свалявшейся и сильно пожелтевшей овчины, на фоне темной равнины казавшейся ослепительно-белой. Запах от шерсти шел такой же неприятный, как и от одеяла Лавиани, зато было тепло, особенно когда из-за холмов прилетал свежий, ничем не сдерживаемый ветер.
– Я читала о таком. – Девушка подняла на ладони несколько острых кристалликов, осторожно повернула, чтобы не порезаться. – В Пустыни земля покрыта ими на лиги. Будто бы во время Катаклизма взорвалась гора и раскидала из своего огненного нутра эти камни. Они падали и резали плоть, убивая тысячи живых существ.
– Тогда была не Пустынь, а часть Единого королевства.
– Нет, Лавиани. Пустынь существовала всегда, еще со времен Вэйрэна. Замки Белого огня, земли некромантов, мэлги. Таувины сражались там с тех пор, как основали их орден.
Услышав о таувинах, Лавиани презрительно скривилась.
– Ну, может быть. Я не слишком-то сильна в истории. Но это никак не отменяет моих слов, что место дрянное. Твои покойники дотащили нас до берега, и теперь мы ползем в глубь равнин. Моряки, когда оказываются на суше, ведут себя точно заправские идиоты. Я бы на их месте двигалась вдоль побережья, постепенно поднимаясь к северу, пусть путь в несколько раз дольше, зато безопаснее. Но они топают напрямик.
– А с ними Бланка.
– Сдалась она вам, рыба полосатая. Твоя вера в человечество слишком сильна. Люди по сути своей неблагодарные сволочи и следуют лишь собственной выгоде.
– Тогда какая выгода у тебя? – улыбнулась девушка.
Ее улыбка странно сочеталась с белыми глазами, она так и не сняла браслет, понимая, что если сделает это, то ослабнет. Помнила, как опасен дар и как ее сжигала лихорадка.
– У меня? Так я самый честный, добрый и невероятно бескорыстный человек в нашем безумном жадном мире. Мне ничего не надо, я следую заветам Шестерых и помогаю любому ближнему, даже если он умалишенный. Вроде вас с Тэо.
Шерон сунула озябшие ладони себе под мышки:
– Мы нагоняем их?
– Следов мало, но направление верное. Они где-то там. За теми холмами.
Холмы безучастными угольными неровностями виднелись на горизонте.
Примерно через час они нашли костер с уже остывшим пеплом, и сойка, запустив в него пальцы, лишь огорченно цокнула языком.
– У них большая фора. Если мы их догоним, то только завтра.
Черные поля закончились. Началась выцветшая сухая трава и осенние пейзажи. Как назло, заморосил мелкий противный дождик, и от земли начал подниматься туман.
– Пожалуй, отдала бы пару зубов за лошадь, – проворчала Лавиани. – Нет ничего хуже середины зимы в южных герцогствах. Лучше уж снег, чем такая дрянь.
– Как бы тебе помогла лошадь?
– Я бы во весь опор поскакала в Риону, город, который ненавижу всем сердцем, и была счастлива крыше над головой да сковородке с яичницей.
– Далась тебе столица Треттини.
Пожатие плеч под одеялом едва угадывалось:
– Сойки вообще-то злобные твари. В самом лучшем и правильном смысле этого слова. Мы жестоки и не очень расположены к людям и их бедам. Быть милосердными, сочувствовать – все вредит той задаче, для которой нас создают. Во мне же какой-то изъян. Возможно, из-за того, что мой учитель не отдал меня Нэ. Учил сам и сам рисовал. Я не знаю, но перед тобой, мальчик, единственная из всего поколения соек (а может, и вовсе единственная), у кого был ребенок. Я заботилась о моем мальчике и прислушивалась к другим. Не всегда, конечно, но чаще, чем это необходимо. Для соек. И мое прошлое не всегда было темным. Я часто жалею об ушедшем. – Ее глаза стали задумчивы. – Прошлое… хм… иногда хочется вернуться туда и остаться. Жаль, что невозможно. Большинство моих хороших дней прошло в Рионе, которые она у меня и отняла. Ненавижу ее.
– На тебя не слишком похоже.
– Чересчур откровенно, попрыгун? – Она говорила с какой-то грустью: – Кажется, я старею и становлюсь излишне болтливой. А может, просто захотелось излить душу. Не обращайте внимания, это пройдет. Ладно… Вернемся в настоящее. Надо идти быстрее.
Шерон, порядком уставшая за целый день пути, слабо кивнула, понимая, что до сумерек еще несколько часов и останавливаться сейчас неразумно. Как и жаловаться. Тэо, от которого не укрылось ее состояние, сказал Лавиани:
– Иди вперед, мы сразу за тобой. Встретимся к ночи. Как раз подберешь подходящее место для сна.
Сойка приподняла одну бровь, но не стала спорить, лишь произнесла с некоторым сомнением:
– Могу ли я оставить вас одних? Не то чтобы я была заботливой наседкой, но меня страшно раздражает, что у вас почти нет оружия.
Она-то была вооружена так, словно собиралась на войну. Излюбленный нож за поясом, тут же широкий фальчион в старых потертых ножнах. Несколько метательных клинков за спиной, а еще небольшой охотничий лук и три (все, что нашла на корабле в одном из ящиков) стрелы с широкими наконечниками. Ими убить можно было не только оленя.
Тэо с улыбкой похлопал по кинжалу, который ему отдала Шерон:
– Надеюсь, до этого не дойдет.
– Одна зубочистка на двоих. – Губы Лавиани скривились, словно ей предложили закусить могильными червями. – Мне было бы спокойнее, если бы у тебя остался старый клинок, девочка.
Теперь настала очередь указывающей похлопать себя по крохотной сумочке, одной из многих, висевших на ее широком поясе:
– У меня есть новый.
Вновь ответом стала гримаса неудовольствия.
– Ты перестала заниматься фехтованием. Разумеется, скажешь, что теперь такой великой темной чародейке это ни к чему и ты будешь пугать врагов белесыми глазищами. Но лучше иметь в рукаве не один козырь, а несколько.
– Не спорю. Давай начнем этим же вечером.
– Ага, – буркнула сойка. – Если ты не рухнешь и не заснешь. Ладно. Идите осторожно, а если что-то пойдет не так… – Она оглядела их с ног до головы. – Ну, всплакну по вам в качестве одолжения. Акробат может драться лютней, раз уж она вам настолько дорога, что вы тащите ее через половину мира.
Лютня Велины, погибшей у Мокрого Камня, самым невероятным образом пережила рейд мэлгов, сплав по Бренну, поход сквозь дебри леса эйва, Кариф, Эльват, путешествие через пустыню и море. На ней не играли, но, несмотря на неудовольствие Лавиани, несли в надежном чехле непонятно куда и непонятно зачем.
Сойка ушла, быстро исчезнув за стеной ледяной мороси и сизого тумана. Тео и Шерон двинулись за ней.
Они шагали на север, среди безрадостных пустошей, по высокой, мочившей штанины траве, пускай пожухлой, но остававшейся острой, так и норовившей порезать руки, стоило лишь проявить неосторожность.
В рощах, где туман цеплялся за ветви, застревал меж корней, щекотал щеки и шею, властвовала такая тишина, что их шаги и дыхание казались совершенно чужеродными в этом безрадостном месте. Ботинки тонули в гнилых охряно-коричневых листьях, оскальзывались, чавкали грязью, стоило лишь спуститься к ручью.
Откуда-то издали донесся крик кукушки, робкий и неуверенный. И стих, больше уже не повторяясь.
Стоило покинуть рощу, как налетел ледяной ветер. Он волновал море травы, пригибая ее к земле, и бросал сырость прямо в лицо, столь же щедро, как делится монетами со своим кошельком богатый торговец.
– Белые флаги, – прошептала Шерон после того, как они не говорили ничего друг другу больше часа.
– Что? – покосился на нее Тэо.
Она поняла, что сказала это вслух и повторила с некоторым сомнением, словно до сих пор не была уверена в том, что видела:
– Белые флаги. У Вэйрэна в Битве Теней был белый стяг. Всегда говорили о темных знаменах, но он и его сторонники предпочитали белое. А черные полотнища были у противоположной стороны. У Шестерых.
– Черный людям понятнее. Тьма. Зло. Поэтому проигравшим выдали именно такой цвет. Так лучше для истории.
– Но не для понимания ее. Не для того, чтобы узнать истинные причины всего.
– Все, что ты говоришь, лишь домыслы. Ты не можешь знать.
Белые глаза посмотрели на него.
– Я знаю. – Рука коснулась браслета. – Он знает. И показал мне.
Шерон рассказала о том, что видела, когда упала за борт. О мертвых, о бледных равнинах Даула, о Шестерых и битве. О крови, смерти и разбитых надеждах. И ранах, которые до сих пор остались в мире.
Тэо молчал.
– Ты не выскажешь сомнений? – наконец спросила указывающая.
– В реальности увиденного тобой? Нет. Я верю в твой рассказ. Хотел бы я знать, о чем говорила Мерк с братом.
Шерон думала о том же уже не раз, но подозревала, что эта часть истории никогда не всплывет из прошлого.
– Ты ведь ощущаешь ее? Статуэтку?
– Да. Лавиани ведет нас в правильном направлении. Не вижу причин вмешиваться.
Она тихонько рассмеялась.
Холодало, и указывающая, спрятав пальцы в рукавах, произнесла, словно прежнего разговора и не было:
– Я всегда думала, что в Треттини гораздо теплее. Даже зимой.
– Так и есть, – согласился Тэо. – В Рионе в это время даже цветут апельсины, если год удачный. Но в этом месте правила, возможно, иные.
– По мне, пусть уж лучше не жарко, но никакой тьмы из старых легенд.
– Мне кажется, ее давно здесь нет. Выветрилась, как и на Талорисе.
– Там она была, – напомнила ему Шерон. – Мэлги. И Голиб. И шаутт, что ждал нас во дворце Скованного.
Ему пришлось признать ее слова, чуть склонить голову с темными волосами, намокшими и липшими ко лбу.
– Говорят, раньше здесь стояло много городов. Не только Аркус. И другие. Ничего не осталось. Ни домов, ни дорог. Даже камни поглотила земля.
– Все уходит. Все умирает. – Она устало повела плечами, подумала, чувствуя, как лямка походной сумки впивается в тело, перевесила сумку.
Одежда впитывала морось, овечья безрукавка начинала пахнуть все сильнее, голод медленно ворочался в желудке, то и дело поднимая голову. Не тот голод тзамас, а обычный, человеческий. На корабле почти не осталось припасов, и то, что они взяли с собой, приходилось экономить, потому что непонятно, как долго им придется идти, пока они не найдут еду.
Тэо видел, что путь утомил указывающую – они шли без остановки уже несколько часов, и она двигалась вперед, опустив голову, монотонно переставляя ноги в испачканных ботинках и штанах, по колено заляпанных грязью. Он взял ее под руку и, отвечая на взгляд белых глаз, взгляд странный, который невозможно прочесть, произнес беспечным тоном:
– Помогу тебе. Так нам обоим будет легче.
Шерон негромко рассмеялась, понимая, что ему-то волочить ее за собой будет уж точно менее легко, чем если бы он шел без нее.
Еще час под усиливающимся промозглым дождем, в тускнеющем дневном свете, по дороге, которой не было, привел их к холмам. Угрожающим, голым, казавшимся совершенно потерянными в наступающих сумерках. Словно они были единственной существующей в мире опорой, островком надежности, а за ними, куда ни кинь взгляд, лишь туман, дождь да расползающийся мрак.
– У тебя кровь течет из-под рукава, – негромко сказал Тэо.
Его глаза в скудном свете казались волчьими и непохожими на человеческие. Впрочем, Шерон знала, как выглядит сама, и предполагала, что она бы выиграла конкурс на самый ужасный взгляд среди всех в герцогствах, уступив разве что шаутту.
– Не обращай внимания. – Она стерла темную дорожку с запястья, потрясла рукой, понимая, что на несколько часов забыла о том, что браслет там, под рубашкой.
– Носить его больно?
Она нахмурилась, подбирая слова:
– Подобное нельзя назвать болью. Это как… – В голове было слишком много образов, и тихий шепот, ласковый и мягкий, не делал ее задачу проще. – Как вернуться домой после долгой зимней дороги через холмы. Ты замерз, устал, несчастен, одежда промокла от пота, натирает кожу. Пальцев уже не чувствуешь. Льдинки вьюги иссекли щеки и лоб. Горло дерет, тяжело восстановить дыхание. Мышцы ноют, плечи болят, спину выламывает, ноги словно в стальных ботинках, с трудом идешь. Ты едва жив. Едва стоишь. Едва не теряешь сознание от усталости, и всего лишь шаг отделяет тебя от того, чтобы упасть. Зарыться лицом в снег и уснуть. Ты знаешь, что уже не проснешься, и лишь это дает какие-то силы. И вот ты переступаешь порог своего дома. Старого, надежного, вырастившего тебя, помнившего твоего отца и деда. Здесь все знакомо, все удобно, все твое. Уютно, тепло, надежно. Крепкие двери, если уж на то пошло. Тебя ждет горячая ванна, вкусный ужин, мягкая постель. И помощь. Вся, какую ты захочешь от тех, кто живет под этой крышей… Он дает умиротворение, веру в собственные возможности, как будто я обрела давно потерянную часть себя, самую важную. Словно раньше не жила, а существовала вот в этом. – Она обвела рукой безрадостную местность, сизую от дождя и тумана.
– То есть если ты снимешь его… – Акробат не стал продолжать.
– Я сниму! – резко произнесла Шерон, в первую очередь убеждая себя, а не его. – Но не сейчас.
– Кровь не останавливается, – напомнил он, вновь показывая на появившиеся капли. – Ты ослабнешь.
– Я куда сильнее ослабну, если расстегну его. – Шерон коснулась кончиком языка внутренней поверхности щеки, там, где она прокусила ее несколько раз, поднимая и управляя мертвыми. Таким облегчением было отпустить их, заставить вновь скрыться под водой, вернуть им благословенный сон, перестать ощущать их боль, ненависть и голод.
Что скажет Мильвио, когда увидит ее? Что скажет, когда узнает, что она умеет делать?
Что… сделала.
Слабый запах дыма, к которому через мгновение присоединился аромат зажаренного на огне мяса, заставил ее желудок заурчать. Они с Тэо переглянулись, и акробат произнес:
– Это может быть кто угодно.
– Если чужаки, то Лавиани бы не пропустила их.
Но все равно они пошли осторожно и, поднявшись на низкий пригорок, увидели, что в маленькой роще пляшут блики пламени. Стоило подойти поближе, как огонь изменил цвет на ярко-алый.
– Это Лавиани, – улыбнулась девушка и погасила дар, костер мигнул, вновь став обычным.
Сойка сидела на своем сброшенном с плеч мокром одеяле, поджав под себя ноги, донельзя довольная. Костер полыхал, казалось, до неба, не страшась моросящего дождика, сложенный из мощных бревен, которые Лавиани непонятно как добыла, не имея ни топора, ни пилы. Женщина приникла к нему слишком близко, не страшась жара, и от ее одежды поднимался пар, вытравливая из ткани последние капли влаги.
Рядом, на квадратном ковре из мерцающих и шипящих углей, на огромной палке пропекалась освежеванная туша. Тэо потребовалось несколько мгновений, чтобы понять, что это:
– Овца? – удивился он.
– Ага. – Сойка самодовольно осклабилась. – Бедная заблудившаяся овечка. Умоляла быть нам полезной, и я, так сказать, приспособила ее под наши нужды.
Акробат хмурился. Поискал глазами содранную шкуру и заметил:
– Это не одичавшая овца. Ее стригли осенью.
– А? Да какая разница! – отмахнулась сойка, повернув вертел.
– Ты, кажется, забыла, где мы находимся. Эти земли Треттини не обжиты много веков. Когда родился Мильвио, тут уже никто не жил поколениями.
Лавиани подумала над его словами и заметила:
– В молодости я побывала на восточной границе Лоскутного королевства. На Рубеже. Дурные места. Мэлги, твари Пустыни. Иногда на дни пути никакого жилья. Старожилы были уверены, что там никто не живет. И что ты думаешь? Я то и дело находила то одну ферму, то другую. В долинах, за холмами и горами. Люди живут везде.
– Но не здесь.
– Ты так уверен, попрыгун? Прощелыги, что кинули нас да сбежали вместе с Бланкой, останавливались тут. Я уверена в этом. По побережью можно будет найти и схроны, и землянки, а может, и верфь. Есть беглые, к примеру. От Ночного Клана или правосудия герцогов. Или от банковских домов. Или от кровников. Да какая разница, от чего они бегут? Может, хотят построить лучший мир и чтобы им не мешали, рыба полосатая! Главное что? – Она тонким прутиком указала на овцу. – Главное, что вы будете сыты. Ну и я… хотя, конечно, предпочла бы курицу-несушку.
– И что, овца гуляла в одиночестве?
– Отбилась от отары. Возможно, из-за непогоды, или ее кто-то напугал. На земле было множество следов копыт, но собачьих или человеческих я не увидела. Слушайте, если кто-то ее хватится или тем паче придет к нам с претензиями, я первая извинюсь.
Тэо хмыкнул.
– Правда извинюсь, если мое настроение не испортится. – Сойка потерла щеку и крутанула вертел. – Но сейчас, пожалуй, получше осмотрю местность и ночью подежурю. Ревностные пастухи – это сущая морока для мирных, немного вороватых путешественников.
Никто не пришел на свет их костра или потребовать компенсацию за пропавшую собственность. Ночь прошла спокойно, костер грел их почти до утра: бревна прогорели, оставив после себя множество тлеющих углей, благо дождь наконец-то прекратился.
Тэо, проснувшись, заметил, что сойка сидит в отдалении, под деревьями, небрежно вытянув ноги и наблюдая за тем, как над росой сочится дымка. День вновь обещал быть туманным.
Шерон спала, накрывшись с головой, он видел лишь бледные пальцы девушки, чуть подрагивающие во сне. Циркач начал утро, как и все прежние – с разминки, разогрева мышц, растяжки, нескольких силовых упражнений, а затем прыжков и акробатики. Он давно не выступал, но предпочитал держать себя в форме, и тело помнило все, чему он научился в старых бродячих цирках.
Лавиани иногда посматривала на него, потом растолкала Шерон, стоило только блеклому свету коснуться вершин деревьев.
– Есть кипяток, девочка. Мясо я уже нарезала и распределила по нашим сумкам. Твой завтрак на том сухом листе. Остальное… – Сойка щедро взмахнула рукой. – Будет угощением для диких зверушек.
Они вышли вместе с пробуждающимся туманом, спустились в низину ручья, где его было как молока у щедрого молочника. Серая мелкая галька скрипела под ботинками, матовая и влажная. Затем поднялись по склону, оказавшись над белесым одеялом, которое раскинулось, застлав равнину, и из него торчали вершины каменистых холмов, увенчанных коронами высоких базальтовых скал, возможно ранее бывших какими-то строениями.
Возле одной из таких скал, блестящей из-за вчерашнего дождя, красноватой, с тянущимися по плоской поверхности письменами, они нашли Бланку.
Шерон, увидев ее, бросилась бегом, и Лавиани, зло зашипев на эту несдержанность, положив стрелу на тетиву, пригнулась.
– А ну-ка, стой! И ты стой.
– Она…
– Быть может, червячок на крючке. Пара минут роли не сыграет. Давайте глянем, нет ли поблизости рыбаков.
Но холм оказался пуст, никто не устраивал на них засаду. Лишь ветер нагонял облака со стороны моря, вновь обещая дождь.
Бланка сидела, привалившись спиной к холодной каменной поверхности, и, заслышав шаги, резко повернула лицо в их сторону.
У госпожи Эрбет было разорвано платье, нос сломан, а на губах и подбородке запеклась кровь. На ней была мужская куртка, криво застегнутая.
Кому принадлежала куртка, стало понятно, как только они подошли поближе и увидели навзничь лежащего человека. Лавиани без всяких эмоций носком башмака повернула голову мертвеца и хмыкнула:
– Вот и свиделись, капитан. Опять яд алой тихони, а? Сперва Сегу, затем «храбрый верный» моряк. Смотрю, ты самая ядовитая гадина из всей нашей компании, рыжая. Где ты его прячешь?
Бланка вытащила из-за уха заколку, которая всегда была при ней, показала сойке и, убрав назад, сказала голосом, который старалась контролировать, чтобы не было в нем слышно ни облегчения, ни радости:
– Я надеялась, что вы найдете меня.
– Да куда уж тебе от нас деваться. – По лицу сойки было видно, что она раздумывает, не отнять ли опасную игрушку у женщины. Но, заметив, как Шерон едва покачала головой, сдержала свой порыв, предупредив: – Смотри, сама не уколись. Указывающая слишком сильно переживает о тебе.
– Что случилось? – спросила Шерон, присаживаясь рядом и доставая из сумки флягу.
Бланка оттянула ворот куртки, показывая потемневшие пятна на белой шее, которые, вне всякого сомнения, были отпечатками чужих пальцев.
– Пока Тэо и Лавиани искали тебя в воде, они решили сбежать, а я попыталась помешать. За это меня чуть не убили.
– Но не убили. – Лавиани произнесла эти слова довольно гнусным тоном.
– Я пообещала капитану деньги. Все, что у меня есть и что можно взять в банках торговых союзов.
– Пока он тебя душил? Как ты смогла это прохрипеть, скажи на милость?
– Это… – Она коснулась шеи. – Всего лишь было предупреждением.
– Но ты все-таки сбежала с ними.
– Если бы ты была рядом, то, наверное, этого бы не произошло. Так что не надо меня обвинять. Я пыталась выжить, используя то, что имела в руках. – Бланка вздрогнула, когда Шерон намочила тряпицу из фляги и стала осторожно стирать с ее лица кровь.
– Ну, у тебя получилось. Ты еще и его прикончила.
Усмешка госпожи Эрбет напоминала злобный оскал:
– Капитану слишком захотелось побыть со мной наедине. Он отправил своих людей вперед…
– Значит, они могут вернуться.
– Это произошло вчера. Еще до того, как день перевалил за середину. Как видишь, никто из них не счел нужным возвращаться.
– И ты все это время сидела здесь? – поразилась Шерон.
– В смысле, рядом с мертвецом? О, мне не привыкать. Это становится уже традицией моей жизни.
– Сейчас мы тебя накормим.
– Нет! – отрезала Лавиани. – Сперва я вправлю ей нос, и это будет больно.
Бланка подумала, неохотно кивнула:
– Придется согласиться. Ради красоты.
– Красоту не обещаю. – Сойка закатала рукава на своей рубашке, сцепила руки в замок, щелкнула костяшками пальцев, с удовольствием отметив, что госпожа Эрбет вздрогнула. – Обычно я красоту превращала в уродство, а не наоборот.
– Не надо скромничать. – Тэо стоял, сложив руки на груди. – Как и все таувины, ты прекрасно лечишь. Уверен, сделаешь лучше, чем лекарь герцога.
– Может, и лучше, – не стала отрицать Лавиани, на этот раз даже не споря насчет таувина, хотя и подумывала сказать, что не видит причин стараться. – Но кости сращивать я все равно не умею.
– Я умею, – неожиданно сказала Шерон. – Кажется, умею. В книге написано, как это сделать. Просто совмести хрящ, я постараюсь срастить.
– Не стоит ожидать, что кто-то оценит такие вещи… – усмехнулась Лавиани. – Тебя лечат таувин и некромант, рыжая. А асторэ будет за тебя переживать.
– Я ценю. – Бланка подняла подбородок. – Делай уже.
– Ага. – Лавиани присела перед ней на колени, прикидывая свои будущие движения. – А потом мы все пойдем обратно к морю и направимся вдоль побережья. Тэо сегодня половину дня твердил, что там безопаснее, чем идти напрямик.
– Нет! – резко произнесла госпожа Эрбет. – Вы что, не поняли? Я снова полностью слепа! Они забрали мою сумку и ее. Ее тоже забрали!
Овцы, маленькие белые точки на далеком холме, ползли по желто-серому склону с изяществом ленивых мошек. Лавиани смотрела на них, щуря глаза, стараясь не сильно высовываться из-за камня.
– Далековато, – наконец вздохнула она. – Овец вижу, но пастуха или собак – нет. Подойду поближе.
– Не надо. – Шерон решительно положила на плечо сойки узкую ладонь, словно считала, что это может ее остановить. – Что будет, когда ты увидишь этого пастуха, а тебя увидят собаки? Поздороваешься с ними?
– Хм… – загадочно протянула сойка, словно бы не думала о такой ситуации, и ее пальцы погладили обернутую полосками кожи рукоять фальчиона. – Куплю у них немножечко баранины. Шучу. Обойдем. Через ту рощу, затем поднимемся на гребень. Следы этих мерзавцев ведут как раз туда. Мы бы уже их догнали, если бы не плелись настолько медленно.
Бланка, слышавшая эти слова, никак не отреагировала, продолжая держаться за предплечье Тэо. Они действительно шли медленно из-за нее. Хотя она старалась, как могла, пыталась сохранять видимость спокойствия, пускай внутри нее, стучась о ребра, подкатывая к горлу и сжимая его влажными противными пальцами, билась паника. Она снова ослепла, потеряла все и теперь ощущала себя такой же беспомощной, жалкой, слабой и неуверенной, как в те дни, когда проклятый Сегу ослепил ее.
Мир, полный мрака, шорохов, страха и неизвестности. Где-то среди тьмы, если «вглядываться» в нее, очень слабой точкой вспыхивала и гасла маленькая искорка. Звездочка. С каждым разом все слабее и слабее. И Бланка, не зная, что это, в то же время знала – ее новые глаза, которые уносят все дальше и дальше.
Было жутко от того, что имелся некоторый шанс – статуэтка не вернется к ней назад. Мерзкие убожества сбегут так далеко, что их уже не догнать. Не найти. И в этом не поможет даже Лавиани, сколь бы опытна она ни была.
Поэтому несколько раз Бланка порывалась предложить им бросить ее, оставить и спешить за статуэткой Арилы, а потом уже вернуться, но страх остаться одной на пустошах внезапно оказался ничуть не меньше страха доживать свой век в темноте.
И потому она шла, стискивая зубы, стараясь ступать осторожно, и ее тонкие пальцы с загрубевшей кожей и обкусанными ногтями то и дело вцеплялись в руку Тэо, взявшегося быть ее поводырем.
– Я могу нести ее.
– Можешь, – раздался язвительный голос Лавиани. – Какое-то время. А затем выбьешься из сил, пускай Шестеро и вручили тебе их с избытком, чтобы ты кувыркался да скакал. И вместо одной беспомощной калеки у нас на руках будет одна беспомощная калека и сильно уставший мужчина, чья помощь, возможно, еще пригодится. Земля влажная, следы держатся долго, а они не думают скрываться или прятаться. Рано или поздно наше упорство победит их глупость, а торопливость в погоне не приводит ни к чему хорошему. Во всяком случае, в данной ситуации.
Потом она ушла далеко вперед, на разведку, как делала уже не раз. И Бланка просто брела, чувствуя тепло Тэо, слыша его дыхание и короткие слова, когда стоило остановиться, шагнуть или быть аккуратной. Бесконечный выматывающий путь, требующий от нее максимальной сосредоточенности.
Шерон шагала позади, что-то постоянно негромко проговаривая, и в какой-то момент акробат спросил:
– Что ты делаешь?
– Запоминаю книгу.
– Хм… но зачем? В отличие от меня ты же всегда сможешь ее прочитать. Ведь ты наделена даром, которого лишили всех асторэ, – уметь читать.
– Она тяжелая, – совершенно серьезно отозвалась девушка, и Бланка едва сдержала смешок.
– Подтверждаю, – согласилась она. – Словно в сумку Шерон набили камней. Тяжело ее таскать по всему миру.
– Но выучить вряд ли проще.
– Проще… Я пытаюсь мыслить рационально, заглядывая вперед. С нами постоянно что-то происходит, и потери – часть нашего пути. Эта книга очень ценна, но она не вечна, и случиться с ней может что угодно. Она может потеряться или быть украденной. Утонет, сгорит. Или от нее придется избавиться, чтобы не утонуть… – Бланке показалось, что Шерон должна была пожать плечами после таких слов, предлагая им самим подобрать иные варианты. – Риск есть всегда, и я стараюсь, чтобы возможная потеря была перенесена не так фатально.
– Разумно, – одобрила Бланка, поняв, что ее голос звучит слишком хрипло после долгого молчания. Она ощутила, как Тэо завозился, зазвенела крышка, а после в ее пальцах оказалась фляга с водой. Вода скользила по горлу, точно бритва, принося не так уж и много облегчения.
– И ты хочешь запомнить все? – удивился акробат, видевший толщину книги старой тзамас.
– Хотелось бы. Что-то я уже знаю, что-то только понимаю. Многое, к сожалению… или к счастью, прочесть уже не удастся. Я приложу все усилия, чтобы старые знания не исчезли, хотя в них и мало хорошего.
Бланка вернула флягу Тэо и задумчиво потрогала свой нос. Который не болел и был, как утверждала указывающая, ровным, как прежде. Словно его и не сломали ударом кулака. Мало хорошего? Вполне достаточно, по мнению госпожи Эрбет, теперь привыкшей довольствоваться малыми радостями в жизни.
Она не стала говорить, что запомнила книгу по некромантии. Еще со времен учебы в Каренском университете Бланка обладала феноменальной памятью и, кажется, знала каждый том, что довелось ей прочитать. Труд Дакрас не являлся исключением. Все, что она помогла перевести для указывающей. Все, что прочитала ей Шерон. Каждое слово. Букву. Кроме рисунков, таблиц и схем, которых не могла увидеть.
И если опасения указывающей подтвердятся, госпожа Эрбет сможет помочь. Ей – она поможет. Хотя бы в качестве благодарности, ибо благодарность Бланка испытывала огромную, что удивляло даже ее. Никогда раньше ей бы и в голову не пришло, что она сможет настолько хорошо относиться к чужому человеку, не из ее круга, не из семьи.
Бланка едва не разрыдалась оттого, что Шерон поверила ей без всяких оговорок. Она была добра, а в прошлой жизни, несмотря на влияние, связи и деньги, доброту госпожа Эрбет встречала редко. Куда реже, чем сейчас.
И если до этого у нее имелись какие-то сомнения, как поступить, когда появится чуть больше свободы, то теперь она не хотела. Вранья, изворотливости, побега и воровства статуэтки. Возможно, Шестеро выбрали за нее, точнее, указали путь, и дорога, что ведет вперед, неразрывно связана с этой троицей.
Голос Шерон отдалился, она продолжала повторять запомненные абзацы, Бланка плелась следом за своим поводырем, слушая его дыхание.
– Некоторые люди говорят, ты здорово пляшешь на канате, – наконец произнесла она.
– Они очень сердечны.
– А ты, как вижу, очень скромен.
Он тихо и приятно рассмеялся:
– Встречал я множество цирковых, кто был талантлив, но нескромен. Часть из них слишком уж сильно поверила в свою звезду. Это принесло им только беды. Они расслабились, сочли себя лучшими. Кто-то начал пить, кто-то перестал тренироваться и потерял навык, а кто-то вдруг решил, что ему можно ни о чем не думать. Те, кто после этого решались встать на канат, заканчивали жизнь калеками. Или же вовсе уже не дышали.
– Значит, все-таки не скромность, а трезвый расчет.
– Канатоходец должен правильно рассчитывать свою жизнь.
– А чужие?
Он замолчал, и Бланка кивнула, поняв для себя:
– Шерон сказала, кто я.
– Да. Она сказала, что ты будешь спрашивать.
– Нет.
– Нет?
– В смысле указывающая все правильно поняла, но я передумала.
– Могу я узнать причину?
Бланка и сама ее не слишком хорошо знала. И даже себе не смогла бы ответить, почему ей перестало быть даже любопытно.
– Я слишком далеко ушла от родного города и семьи. И, как уже когда-то говорила, не любила младшего брата. Он был мерзавцем. – Она сочла фразу забавной. – Неплохая эпитафия на его могильную плиту. Иан был капризным избалованным мерзавцем даже на мой вкус. Упасть с крыши для него – вполне милосердная смерть.
– Я…
– Не надо, акробат, – попросила она. – Мы оба понимаем, что случилось.
– И все равно мне жаль, – наконец произнес он после тяжелого долгого молчания.
– Даже сейчас я слышу в твоем тоне удивление и сомнение. Думаешь, я хочу мстить?
– Встречал я некоторых благородных, кто поступал именно так. А кровь всегда кровь, как бы ты ни относился к тому, что происходит внутри семьи. Честь, гордость и месть – вещи, которыми люди твоего круга часто кичатся.
– Склонна согласиться. Честь, гордость и месть гораздо больше почитаются, чем милосердие, верность и самопожертвование. Человеческая природа довольно примитивна, к печали всех Шестерых. Что касается мести, о, я мстительна. Всегда так считала. Ты знал, что я прикончила собственного мужа? – Она не дождалась ответа и не смогла угадать, что он думает. – Месть, акробат. Она иногда удается, а иногда нет. В большинстве случаев месть бесплодна, точно старая больная сука, и приводит лишь к бедам. Финальная месть привела меня к пустым глазницам. Знаешь… когда-нибудь стоит остановиться. Я не из тех людей, кто дважды прыгает в волчью яму. Одного раза вполне достаточно. Мне нет причин любить тебя, Тэо. Хотя бы потому, что я не знаю тебя. Ты пока что никто в моей жизни, но это не повод мстить за брата, который был для меня так же, как ты, – никем. И закончим на этом.
Произнеся последние слова, Бланка внезапно почувствовала облегчение, словно с силой захлопнула дверь, ведущую в склеп, отрезав из него путь мраку, смраду и тем, кто спал в саркофаге беспокойным сном.
Она знала, что поступила правильно.
Лавиани поднималась по пологому склону, огибая замшелые камни, похожие на крокодильи зубы, если только можно представить крокодила размером в несколько сотен ярдов. Она сильно вырвалась вперед, идя по следам похитителей.
Попадались те не часто, почва была в основном каменистой, ориентироваться приходилось по примятой траве да старым порванным паутинкам, порой натянутым на ее пути между веточками кустарника. Четырежды сойка ошибалась в направлении, ругалась сквозь зубы, возвращалась, оставляла на нужных тропках метки (обычно просто ставила несколько булыжников друг на друга), чтобы ни Тэо, ни Шерон не ошиблись, куда им идти.
Оказавшись на плоской вершине, она задумчиво прищурилась, изучая открывшуюся перед ней долину – широкую, уходящую к горизонту, резко шедшую под уклон и вдали быстро сужающуюся, сжимаемую холмами, становящимися невысокими ущербными горами. Сойка смотрела и смотрела, пытаясь понять, что там не так. Был какой-то изъян, но никак не удавалось зацепиться за смущавшее ее. А затем она поняла.
Все это пространство с широкой рекой, горами, со стенами скал – слишком правильное. Сделанное едва ли не по линейке. Она бы тоже могла получить такой результат, если бы, к примеру, взяла тяжелый металлический шар, швырнула его вперед, заставив прокатиться по подходящей поверхности.
Вот и здесь то же самое. Только шар, следует признать, должен быть огромным, а еще очень раскаленным, чтобы так прожечь землю и изменить рельеф, сохранившийся несколько тысяч лет, скрывший спекшуюся поверхность под наросшей на месте ожогов почвой и травой.
Ярко-зеленой, словно сейчас не зима, а конец весны.
Еще сильнее сузив глаза, Лавиани различила множество точек. Все те же белые крапинки и песчинки на пастбищах. Сотни овец. Тысячи. А затем она увидела еще кое-что. Человека. Пастуха, пересекавшего долину.
Сойка резко присела, не собираясь торчать на фоне неба, ощущая, как зрение подводит ее, искажается и от этого реальность кажется ненастоящей. В человеке тоже было нечто неправильное. То, как он шел, как наклонял корпус, как держал руки и голову. Он казался массивным и в то же время длинным, как жердь. Странная грудная клетка, странный череп.
– Рыба полосатая! – ахнула Лавиани, округлив глаза, и сказала по слогам: – Ры-ба по-ло-са-та-я!
А затем, не удовлетворившись сказанным, добавила:
– Охренеть…
Она легла, ощущая, как в ребра впивается рукоятка ее же фальчиона, как спина мгновенно становится мокрой от выступившего пота.
Пастух находился гораздо дальше, чем подумалось сперва. Гораздо дальше.
И он был огромен. Чудовищно огромен. Непередаваемо чудовищно огромен. В десять раз, а может, и в двадцать больше любого самого высокого человека.
Колосс. Великан.
Гигант.
Самый настоящий гигант из древних легенд. Ничуть не меньше, чем Голиб Предавший Род, чей скелет они повстречали на Талорисе.
– Так вот чьей овечкой мы закусили, – пробормотала Лавиани, медленно отползая назад. А затем, пригнувшись, побежала к друзьям.
Она нашла их у подножия холма, остановилась, махнув рукой, и подумала, что же ей сказать. Ну, так, чтобы ее не подняли на смех. Она вот, окажись на месте Шерон, точно бы вволю повеселилась. Поиздевалась бы, что такое могло только померещиться, да у страха глаза велики. Но сказала как есть:
– Там по долине гуляет… самый настоящий гигант из сказок.
Тэо с Шерон переглянулись, а Бланка, очень уставшая из-за тяжелого пути, села на землю, словно ее ничуть не взволновало услышанное.
– Под «гигантом» ты имеешь в виду очень высокого человека или же… – Шерон пришлось сделать паузу. – Гиганта?
– Именно его, рыба полосатая! Драного всеми шауттами!
– Как на Талорисе?
– Только там были кости, а здесь они заключены в плоть, мальчик. Много плоти, которая ходит, дышит, жрет и думает. Не самый удобный противник для таких козявок, как мы с тобой.
Шерон осторожно потерла виски, словно мучилась от головной боли.
– Даже не буду спрашивать «уверена?!!» К сожалению, ты редко ошибаешься. Считалось, что Голиб Предавший Род был последним из этого древнего племени. Он жил тогда, когда уже их почти не осталось. Они служили Вэйрэну, сражались с таувинами, и большинство не вернулось с бледных равнин Даула.
– Ну, неправильно считалось, значит. Вон оно. Шастает и считает овечек. Где ему жить, как не здесь? Рядом с городом, ставшим столицей Темного Наездника? Великаны же ему служили, как ты говоришь. Ну вот. Кто-то уцелел, а с учетом, что у места дурная слава, тут хоть голышом пляши, никто тебя не увидит. Так что верзилы пережили и таувинов, и великих волшебников, и Голиба Последнего Лишь Понарошку, и… – Лавиани задумалась и махнула рукой. – Да какая разница кого? Нам-то что теперь делать?!
Они пробирались вдоль каменистого С-образного отрога, пригибаясь на открытых участках, стараясь, чтобы редкие рощи скрывали их от чужих глаз. Забыли о следах, надеясь найти их на дальней стороне долины, хотя сойка конечно же заявила:
– Ставлю сотню марок, что эти олухи уже в желудке верзилы.
– Гиганты никогда не были людоедами, – возразил Тэо.
– Тебе почем знать?! – фыркнула Лавиани. – Из тех самых сказочек, где говорят, что эти твари вымерли так же, как белые львы? Так врут сказочки. Не удивлюсь, что и крылатые кошки где-то ждут своего часа, так что почаще поглядывай на небо, попрыгун. К тому же времена меняются. Раньше не ели, а теперь, так сказать, вошли во вкус. Выглядел этот парень довольно диким, и из одежды на нем были какие-то шкуры. Небось собирал шерсть со своих овечек лет двадцать, чтобы связать себе один носок.
Но им везло. Они так и не встретили жителя этой долины. Нашли его следы – огромные отпечатки босых ступней на илистом берегу неспешной реки, да и только. Не сказать, что хоть кто-то жаловался на то, что создание прежних эпох не почтило их своим вниманием.
Все торопились уйти как можно дальше, и Тэо все-таки понес Бланку, посадив ее к себе на спину, сразу ускорив их продвижение. Река спешила вместе с ними, ее течение все ускорялось, и вот вода уже гремела на перекатах, заглушая окружающие звуки. Рев реки, казалось несущейся в невидимую отсюда пропасть, ничуть не отличался от грохота водопада, который недавно снился акробату. Общаться приходилось жестами, и Лавиани то и дело корчила страшные рожи, когда ее не понимали.
Несколько долгих выматывающих часов по едва видимым звериным тропкам, сбивая ноги, обливаясь потом, так что от него саднило глаза, – и они добрались до края долины, перегороженного высоченной стеной. Сложенной из огромных необработанных каменюк, поставленных друг на друга без всякого раствора. Тэо знал, кто мог поднять эти камни и построить такое препятствие.
Гигант.
– Это он кого-то не пускал дальше или не желал, чтобы кто-то пришел с той стороны стены? – задумчиво произнесла Шерон.
– Дрянная работа! – фыркнула сойка, оценивая. – Куча дыр. Небось когда сквозь них дует ветер, по всей долине гремит жутковатая музыка. Это стена не остановит не то что нас, но даже самого толстого человека в ми…
Она замолчала, глядя туда, откуда они пришли, и ее глаза округлились. Тэо тоже обернулся, слыша, как Шерон тихо втянула воздух через сжатые зубы.
Он стоял на вершине каменистой гряды, возвышаясь прямо над ними, уперев мощные руки, сжатые в кулаки, себе в бедра, и с каким-то странным любопытством рассматривая их глубоко запавшими темными глазами. У него было угловатое, словно бы вырубленное топором лицо с плоским носом, выпирающими под кожей скулами, мощной челюстью и крепко сжатыми, едва заметными губами. Борода росла глупыми клочками, больше напоминая сизый пух, торчащий на поляне из слишком уж розовой кожи.
Точно такие же волосы виднелись на черепе. Не волосы – одно название.
Тэо, самый высокий из них четверых, едва доставал макушкой ему до колена.
Молчание затягивалось, и Лавиани медленно пошевелила плечами, словно прогоняя наваждение, а затем сделала осторожный шаг назад, нашаривая рукав Шерон, взяв его двумя пальцами, аккуратно, как самую хрупкую вещь на земле, потянула за собой.
– Что происходит? – тихо спросила Бланка, поворачивая голову то в одну сторону, то в другую, пытаясь понять внезапно наступившую зловещую тишину.
Лавиани продолжала отступать к щели в стене, увлекая за собой Шерон, но Тэо остался на месте.
– Мальчик, что ты делаешь? – не разжимая губ, произнесла сойка с окаменевшим лицом.
– Ты ведешь себя так, словно встретила дикого зверя, – ответил он ей, понимая, что все это время гигант не сводит с него глаз. С него и только с него, словно всех остальных не существовало. – А он не зверь.
– Не зверь, – неожиданно произнес гигант, и голос его, невероятно высокий, чистый, такой звонкий и прекрасный, что поверить было нельзя в подобное, рассек тишину, словно острый клинок шелковый платок. – Что ты здесь делаешь, асторэ? Пришел увидеть упадок, что причинил нам? Или вновь решил пробудить тьму? Все закончится так же, как и прежде.
– Я не Вэйрэн.
– Ты асторэ. – Гигант резко подался вперед и ткнул в акробата когтистым пальцем, зло оскалившись, явив миру два ряда ровных острых зубов. Совсем нечеловеческих. – Мы не пойдем за тобой снова!
– Мы? – прошептала Шерон и повторила едва ли не с ужасом: – Мы?!
– Я не призываю идти за мной. – Тэо сам не знал, как ему удается, чтобы его голос звучал спокойно. Под босыми ступнями гиганта лежали камни величиной с добрую корову, и тот мог поднять любой из них, а затем бросить, превратив людей в лепешку. – Мы просто идем через эту землю.
– На север?
– На север.
– Там ничего нет, кроме мертвого камня, горячего пара и теней. Туда никто не ходит.
– Там опасно?
Гигант опустил плечи и расслабил руки, проворчав:
– Я не стану вам помогать. Уходите и не возвращайтесь.
Тэо помедлил, кивнул, дав знак остальным идти к стене.
– Асторэ! – окликнул их хозяин долины. – Кто из великих волшебников сейчас правит в Талорисе? Все так же один из потомков Эрдов?
– Я не знаю этих имен. Да и великих волшебников больше нет.
– Где же они?
– Пали.
– Пали, – эхом произнес гигант. – А таувины?
– Их тоже не осталось, – быстро проронила Лавиани.
– Пали, – снова повторило огромное существо, словно не веря в услышанное. – А предатель?
Друзья переглянулись между собой, не понимая.
– Голиб? – наконец догадалась указывающая.
Массивная голова склонилась:
– Да. Таково его имя среди людей.
– И его больше нет. Мир сильно изменился.
Он стоял, смотрел куда-то за горизонт, и темные глаза показались Тэо печальными. На людей гигант больше не обращал внимания, и когда акробат оказался по другую сторону стены, пробравшись через довольно широкий лаз, до него донеслось единственное слово:
– Пали…
