Глава 6
Менестрель
Ах, сестра! Как она пела! Ты бы слышала – как пела лютня! Я не смогла сдержать слез. Я не могла не смеяться. Я грустила и радовалась. Мое сердце было полно печали и билось от проснувшейся надежды. Каждая песня рождала во мне столько чувств, что я… до сих пор я потрясена и не могу выровнять дыхание. Видишь, как дрожат буквы? Никогда бы не подумала, что столь суровый солдат, в латах, от которых после сражения пахло гарью, кровью и прахом, взяв лютню, так преобразится. Ты должна это услышать! Должна!
Письмо сестры к сестре, посвященное Легендарному Менестрелю
Рассвет был лишь бледным подобием себя. Бесплотным призраком. Умирающим отражением света в морозном воздухе. Он пробудился болезненным стариком, мучимым съедающей его лихорадкой, надсадным кашлем и свистом в легких.
Слабая, едва уловимая глазом бледно-желтая полоса над самой линией горизонта почти мгновенно потускнела, и мир стал серым: бесконечная снежная равнина, далекие отроги гор, плоское небо, деревья, растянувшиеся вдоль замерзшей реки, село с десятком низких бедных домишек и погост, запорошенный и совершенно неприветливый. Такой, каким только может быть кладбище после двух дней пурги.
Эйрисл потер рукавицей русую щетину на подбородке и повернулся к Тиону:
– Хреновые времена, старина.
Тот промолчал. Что уж тут говорить после холодной ночевки прямо на снегу, под яростно мерцающими звездами, когда не спишь, а дремлешь и хочется сесть прямо в костер, чтобы хоть немного согреться.
Нечего говорить. Эйрисл понимал, что друг пребывает в мрачном настроении уже пару дней, и ранняя побудка ничуть не улучшила положение дел.
Услышав шаги, они вместе посмотрели на подошедшего широкоплечего человека в тяжелом меховом плаще.
– Люди готовы, лейтенант, – сказал первый десятник, Говерт, по глаза заросший бородой мышиного цвета.
– Лось? – Он знал ответ.
– Пока нет вестей.
Эйрисл нахмурился, покосился на Тиона, словно тот его осуждал. Затем перевел взгляд на село. Над крышами – ни дымка. Будто все вымерло. Вполне возможно, что так и было. Месяцы на северных границах Фихшейза наступили суровые.
– Пусть Роган со своими зайдет со стороны огородов. Выступаем.
Эйрисл стянул рукавицы, оставшись в шерстяных перчатках, запрыгнул в высокое седло, и Тион, все еще недовольный тем, как начался день, фыркнул и попытался укусить коня Говерта. Тридцать шесть человек легкой кавалерии Четвертой роты из пограничного Третьего полка фихшейзской армии медленно выехали из леса, пустив жеребцов шагом.
Выглядели они совсем не как армия. Далеки от блеска столичных полков Велата с их прекрасными породистыми скакунами, дорогой упряжью, блестящими латами, яркими плюмажами, парадными мундирами и оружием, украшенным таким количеством золота, что поднять его можно лишь с большим трудом.
Никаких знаков различия, кроме шерстяных армейских плащей серого цвета, потемневших, грязных и потрепанных. Воины не носили тяжелых доспехов, лишь некоторые надевали под меховые куртки кольчуги, а шлемам предпочитали лохматые шапки. Куда теплее и удобнее. Каждый был одет во что горазд, скорее напоминая иррегулярный отряд, чем тех, кто служит его светлости под присягой и на постоянном жалованье. Весь третий полк славился небрежным отношением к своему внешнему виду, впрочем, известен он был и делами иного рода. Стойкостью на Гнилом поле, во время весенней кампании против Ириасты в Сорокалетней войне, а также подавлением крестьянского бунта у Трехногого перевала в провинциях побережья.
Вооружение примерно такое же. Каждый сам выбирал, что ему удобнее. Меч, секира, короткое копье с широким наконечником, легкая пика. Но у всех были луки. Хороших стрелков в отряде Эйрисла имелось достаточно, и они не раз и не два выигрывали состязания между ротами Третьего полка.
Алагория, может, и славилась тяжелой конницей, но зато в Фихшейзе были лучшие конные лучники. И даже карифцы это признавали.
Кони Четвертой, как и их хозяева, не отличались особой статью. В основном это были звери варенской породы, мышастого цвета со светлыми гривами и хвостами. Лохматые, крепкие и очень выносливые. Пускай не такие стремительные, как лошади гонцов, не говоря уже о тех, что за сотни марок покупали себе благородные, дабы состязаться в скачках на древнем ипподроме Велата, но зато способные много часов, не снижая скорости, везти на себе и всадника и внушительный груз, если это требовалось. Они отличались неприхотливостью, могли питаться подножным кормом, двигаться по бездорожью, горным тропам и снегу. И когда тяжелой кавалерии требовался отдых, эти лохматые коньки вполне себе ровно продолжали путь дальше.
Лейтенант еще раз изучил мертвое село, цеплявшееся плетнями, амбарами и курятниками за серое одеяло рассвета. Неприветливое зрелище. Никакого намека, что в домах теплится хоть какая-то жизнь.
Эйрисл кивнул, и, подчиняясь его молчаливому приказу, отряд начал действовать. Десятка Рогана сразу же взяла рысью к реке и плетням, блокируя этот путь отступления. Пять солдат Смолистого – к кладбищу, возле которого проходила заметенная за ночь дорога, рассредоточиваясь. Оставшиеся вступили в маленькое поселение. Несколько человек покинули седла, быстро проверяя дома, постройки, заглядывая в колодцы, погреба и на чердаки.
Это заняло не так много времени, просветлело лишь едва-едва, когда вернулся рыжий Алет, оттянул шерстяной шарф, закрывавший лицо:
– Везде пусто, командир. Ни людей, ни собак, ни скотины. Следы замело, так что не могу сказать точно, но по меньшей мере дня два здесь никого. Дома промерзли, печи остыли. Однако это не нападение. Крови нет, двери целы, внутри ничего не перевернуто и не разбито. Жители забрали самое ценное и ушли от греха подальше.
– В Балк, полагаю, как и многие другие, – нахмурился Говерт. – Пятая деревня за неделю опустела. Люди бегут от того, что идет из Горного герцогства. А ведь их даже война не пугала.
Эйрисл покрутил шеей, чувствуя, что свитер из грубой шерсти скребет кожу. Его не покидало неприятное чувство. Слабая боль в области висков, а еще холодок, словно онемение, прямо под языком.
– Здесь Приграничный пояс, и живущие ко многому привыкли, в том числе и к войнам. Но вот к слухам, что идут вместе с беженцами, привыкнуть очень тяжело. Крестьяне напуганы.
Говерт буркнул:
– Никто не знает, где правда, а где вымысел. Мы не встречали этих созданий, командир. Хотя все о них только и говорят.
– И радуйся тому, что не встречали. Шауттов никто из нас тоже не видел, но ты же не станешь сомневаться, что они существуют?
– Шаутты это одно. А вот странные черные создания с горящими синим светом глазами, пожирающие плоть и уничтожающие всех, кто не может защититься? Плюющиеся магией? Захватившие несколько крепостей и замков в соседнем герцогстве? Скалзь, наполненный ими? А также другие города Горного герцогства? – Говерт нахмурился. – Все может быть, лейтенант.
Тион всхрапнул и едва ли не заплясал на месте, так что Эйрислу пришлось натянуть поводья.
– Да что с тобой сегодня такое?
– Кони нервничают с вечера. – Рыжий Алет сделал жест, призывая Шестерых на защиту. – Жаль, у нас нет собак. Они чуют зло.
Эйрисл вновь покосился на снежное поле, начинавшееся сразу за пустыми курятниками. Чувство боли усилилось. Отвел взгляд. Стало легче. Снова посмотрел, и слюна во рту внезапно стала кислой.
– Одолжи-ка мне свою пику, солдат.
Он взял протянутое ему оружие правой рукой, держа за середину древка, чуть наклонив узкий шилообразный наконечник вниз, и пустил Тиона шагом в сторону поля.
Десятка Говерта, пускай и не понимая, что задумал командир, не стояла сбившись в кучу. Рассредоточились вдоль границы поля и, оставаясь в седлах, взялись за луки, внимательно следя за происходящим. Причем трое из них заставили коней отойти чуть назад и повернулись в сторону опустевших домов, на случай если разведчики что-то пропустили.
Снега намело много, по лошадиные пястья, Тион шел неохотно и осторожно, громко нюхая воздух и напрягая уши. Эйрисл ткнул кавалерийской пикой вниз, почувствовал, как наконечник врезался в промерзлую землю. Несколько ярдов, и он опять проделал то же самое движение. С тем же результатом.
Теперь во рту словно лимон раздавили. И в этот момент Тион резко встал и больше не пожелал сделать ни шагу.
– Ладно, – нахмурился командир Четвертой роты. – Тогда поступим…
Он не успел сказать, так как под конем разлилось бледно-голубое свечение. Оно запульсировало в такт ударов сердца. Раз. Другой. Третий.
Крик сержанта, предупреждающий об опасности, прозвучал в миг, когда синий свет под снегом полыхнул и что-то черное поднялось из-под него.
Тион встал на дыбы, ударил выбиравшееся из снежной «берлоги» существо передними ногами. Затем рухнул на него всем весом, зло заржал, крутанулся вокруг своей оси, сильно вбивая копыта в поверженного противника, а потом прыгнул, словно заяц, в сторону, так, что Эйрисл, несмотря на все навыки опытного наездника, едва удержался в седле.
Конь пошел боком, тараща глаза, скалясь, хрипя. Лейтенант с силой ткнул пикой в человекоподобное создание, которое вставало на ноги, не чувствуя страшных ран, оставленных на нем жеребцом. Наконечник с трудом вошел вплоть, а затем древко сломалось.
Все вокруг полыхнуло синим, и на солдата надвинулись тени…
Кто-то кричал. Все время то же. На одной ноте.
– Мои глаза! Мои глаза! Мои глаза!
Эйрисл попробовал вздохнуть, но ощутил боль в ребрах и решил, что Тион рухнул на него, переломав все кости.
– Мои глаза-а!!. – Крик перешел в вой.
Он поднял веки, но с ужасом понял, что ослеп и вместо глаз у него лишь дробленое стекло, которое с каждой секундой все сильнее впивается ему в мозг. Хотел закричать, но вместо этого издал хрип, схватился пальцами за что-то липкое, ощутимое даже через перчатку, затем удар выбил из его легких весь воздух, и вновь пришли тени…
Среди тусклого снега поднималось яркое солнце. Его злой белый свет обжигал даже сквозь теплую одежду, оставлял на открытой коже раны, которые сразу же начинали кровоточить и дымиться, но боли, что удивительно, не было. Свет не разгонял тени, наоборот, сгущал их, делал резче и материальнее.
Они двигались вопреки всем законам. Ползли по снегу, и совершенно непонятно, кто их отбрасывал. У теней не нашлось хозяина, они сами по себе были чем-то, Эйрисл чувствовал это сердцем и стоял, забыв дышать.
Он смотрел, как они неспешно перемещаются. Искажаются, меняются, принимают различные формы и размеры. Он следил за ними неотрывно и завороженно, словно за ядовитыми змеями, которые с каждой секундой подбирались к нему все ближе и ближе, сужая круги.
Солнце стало ослепительным, выжигая глаза, и Эйрисл зажмурился, а когда открыл их снова, то тени уже слились в одну огромную, лежавшую на снегу фигуру, медленно колеблющуюся, дышащую, как гигантское морское животное, поднявшееся из глубин.
Нет. Не животное.
Чудовище.
Лейтенант понял, что стоит в самом центре воронки, водоворота, сотканного из густого мрака, питавшегося солнечным светом жадно, словно оголодавшая пиявка. В следующий миг в центре воронки открылся сотканный из ртути огромный глаз, моргнул, уставясь на Эйрисла, читая его память, заглядывая прямо в душу, видя все его тайны, мечты, желания и страхи.
Водоворот пришел в движение, тени сложились в новую фигуру, в острые клинья, в зубы хищника, и воронка превратилась в распахнутую пасть. Туда провалился снег, деревья, земля и человек.
Одна из осин, корнями впившись в почву на самом краю пропасти, накренилась, легла почти горизонтально, но удержалась, позволив ему обеими руками вцепиться в спасительные ветки.
Эйрисл висел над бездной, в сердце которой бушевало ледяное синее пламя, и тени вокруг него плясали и корчились, словно дикари из джунглей Черной земли. Дыра дышала влажным смрадом, выла глотками миллионов тех, кто ушел на ту сторону.
Звала его. Ждала. И собиралась пожрать.
Он держался что есть сил и понимал: это ненадолго. Ветки рано или поздно сломаются, или же пальцы ослабнут, и та сторона примет его, сотрет, уничтожит из памяти мира.
Она хотел его. Жаждала. Тянулась тенями и выла, чтобы он перестал сопротивляться, сдался и принял уготованную судьбу.
Командир Четвертой роты не желал этого, а потому боролся.
Боль в висках стала жуткой, язык корчился от вкуса лимона, мир потускнел, распался на нити.
На фоне ослепительного металлического солнечного диска появился темный силуэт. Он наклонился, и Эйрисл разглядел женщину. Молодая и красивая, но с седыми волосами и ужасными глазами. Белыми, как у мертвой рыбы.
Весь вид незнакомки говорил, что она не уверена, не ошиблась ли, оказавшись здесь.
Через секунду девушка протянула к нему левую руку, на запястье которой был застегнут черный браслет.
– Ну же! У тебя не такой уж и большой выбор! – Она заметила его колебание.
И Эйрисл ухватился за узкое запястье, все еще не веря, что ей удастся справиться с его весом, вытащить назад, на поверхность.
Девушка резко выпрямилась, выволакивая лейтенанта, и солнце погасло…
– Мои глаза!..
Эйрисл тряхнул головой.
Никакого солнца, все тот же тусклый серый рассвет начинавшегося дня, а вокруг кипел бой. Высокая человекоподобная фигура, странная и кособокая, в черной броне, больше похожей на обожженные глиняные черепки, выбиралась из снега на дорогу, а всадники, рассыпавшись по полю, поражали ее стрелами.
Кажется, с того момента, что он ударил пикой эту тварь, прошло всего несколько мгновений. Тион не сбросил его из седла, сделал все, как учили, разорвал дистанцию, спасая и себя и наездника.
– Мои глаза-а!!
Алет валялся на земле, зажимая лицо руками, и из-под его пальцев текла кровь. От жеребца солдата остались лишь куски плоти, перемешанные с костями и сбруей. Прежде чем Эйрисл хотя бы смог представить, что случилось, черное существо чуть подалось вперед и издало низкий, горловой, рыгающий звук.
Во всяком случае, это выглядело и звучало именно так.
От невидимой волны, понесшейся к солдатам, разлетелась снежная пыль, рухнул плетень, несколько осин рассыпались острыми щепками.
– В стороны! – напрягая горло, заорал Эйрисл.
Всадники бросились врассыпную, нахлестывая коней, и «выстрел» ударил в крестьянский дом, ломая бревна, словно те были сухим хворостом.
– Говерт! Бейте!
Лейтенант заметил, что тварь, раненная пикой, двигается неуклюже и замедленно. Она попыталась снова «плюнуть», но со всех сторон летели стрелы. Отскакивали от темной брони, попадали в щели между сочленениями, заставляя гадину дергаться, не давая ей возможности сосредоточиться.
Десятка Рогана скакала со стороны реки, по высокому снегу, собираясь атаковать врага, волочащего в расслабленной руке массивный меч грубой ковки. Такой тяжелый, что им можно было перерубить не только человека, но и быка.
Эйрисл выхватил кривой кавалерийский клинок из ножен, притороченных к седлу, и направил Тиона вперед. Тот, по счастью, не стал упрямиться, взял резво, раскидывая копытами снег, а после сделал совсем не то, на что рассчитывал его хозяин.
Вместо того чтобы изменить направление в последний момент, давая всаднику возможность рубануть мечом, проносясь мимо, ударил неизвестное создание с разгона, грудью, как настоящий рыцарский конь, опрокинул, подмял под себя, прошелся копытами, крутясь на теле, раскидывая пену из пасти и пребывая в лютой ярости, словно разозлившийся пес.
Не самое характерное поведение для жеребца легкой кавалерии, пускай и прекрасно обученного.
Эйрисл краем глаза увидел подлетающих всадников, ударом пяток и поводьями заставил Тиона уйти в сторону как раз в тот момент, когда Роган метнул дротик. Остальные, следовавшие за десятником, сделали то же самое, почти все попали, и создание, уже порядком покалеченное, плюнуло магией в небо, а убийственная волна ударила куда-то в облака.
Всадники закружили карусель по вытоптанному полю, взявшись за луки, а противник, теперь больше похожий на ежа, остался лежать и лишь корчился, дергая ногами в конвульсиях, словно кузнечик…
Тело выволокли на свободное пространство, к колодцу, и солдаты в молчании обступили его. Эйрисл изучал жуткую тварь вместе со всеми.
– Вне всякого сомнения, это человек, – наконец произнес он.
– Как скажете, командир. – Говерта его слова не убедили. – Но уж больно странный.
Странный – не то слово. Будто бы некто поиздевался над несчастным, превратив в гротескное подобие. Руки и ноги длинные, словно их тянули на дыбе и дергали, как и шею. Лицо плоское, вместо рта – узкая щель, а зубы не помещаются в нем и потому торчат во все стороны. Уши почти исчезли, нос провалился, синие глаза едва угадываются под надбровными дугами. То, что Эйрисл сперва принял за темную броню, оказалось черной ороговевшей кожей, отстающей от тела неровными складками.
– Ну по крайней мере, из него течет что-то похожее на кровь, и его можно убить, если постараться. – Лейтенант выпрямился.
– Наверное, это тот. Другой. О каких говорят беженцы, – произнес невысокий темноволосый Роган. Шапка с лисьим хвостом на его кудрявой голове была похожа на ярко-рыжее птичье гнездо. – Твари Скалзя, что пришли благодаря отступникам. И у них магия. Мы все это видели. Понятно, почему люди покидают Горное герцогство. Несчастные ублюдки. В этом они могут винить только себя.
– Не говори ерунды! – осадил его старший сержант. – Знаешь же, что у соседей полно тех, кто не принял веру Вэйрэна и не пошел за этой Рукавичкой. Простые люди, такие же как мы с тобой, и они не должны расплачиваться за глупые решения их герцога.
– У тебя уже седина в бороде, – невесело усмехнулся Смолистый, и его обожженное лицо, все в старых шрамах, исказилось, словно от боли. – А веришь в такие сказки, сержант. За чьи же решения расплачиваться, как не герцога?
– Поумничай тут у меня, – буркнул заместитель Эйрисла, но без злобы, скорее для порядка. – Не далековато он забрался от Скалзя? И почему сидел под снегом?
– Поди пойми, что в голове у таких тварей. Он убил четверых наших. И трое покалечены так, что не смогут сидеть в седле.
Все посмотрели на лейтенанта, ожидая его решения.
– Собираемся. Роган. Оставь несколько человек с ранеными, мы пришлем для них телегу из Балка через пару дней. Займите дом, посмотрите подходы, возьмите все, что вам будет нужно. Корм коням в первую очередь. Тело твари заберем с собой в расположение полка, заверните его во что-нибудь и на заводных. Но сперва похороним Алета и остальных.
Предстоял тяжелый день.
Тракт, ведущий к Балку, был забит беженцами, как и несколько дней назад. Они шли непрерывным темным потоком. Унылым, уставшим, выбивающимся из сил, испуганным, отчаявшимся и обреченным.
Тысячи ползли вереницей от Шипастого перевала. Сперва среди ослепительного снега по узкому горному серпантину, затем через тесные долины, в которых на костры был вырублен весь еловый лес, потом по предгорьям и, наконец, по бесконечной равнине, скованной стужей и иссеченной злыми метелями.
Равнине, которая брала щедрую плату с тех, кто ступил на нее. Товарами, скарбом, животными. Чем дольше шли люди, тем больше они теряли. Выбрасывали вещи, чтобы облегчить свою ношу. Часто коровы, овцы и лошади падали и больше уже не вставали из-за усталости и отсутствия корма. Тогда их пускали на мясо, а возы да телеги оставляли или сталкивали в канавы и овраги, чтобы освободить тракт.
Но позже равнину уже не устраивали те жертвы, что оставляли для нее, и она требовала новых. Ослабленные долгими переходами, холодом и скудной едой оставались в неглубоких могилах или просто засыпанные снегом, вдоль обочин, на полях и полянах.
Первыми умирали старики. Теряли силы, отставали и исчезали позади, если рядом с ними не было никого из семьи. В противном случае они умирали чуть позже. Затем, за стариками, уходили и другие. Молодые, здоровые, но обессилевшие.
Эйрисл за десять дней в патруле успел насмотреться на темные застывшие тела, припорошенные снегом. Они лежали на протяжении всего пути колонны беженцев.
Люди шли к Балку, а после дальше, на юг, к более крупным городам, надеясь найти работу, жилье и новую жизнь. Им не препятствовали, хотя все эти чужаки из-за перевала лишь пару месяцев назад считались врагами. Ведь это жители Горного герцогства. Те, с кем шла война. И до последнего времени война эта проходила не в пользу Фихшейза, сейчас вынужденного принимать бывших противников, строить для них временные лагеря и обеспечивать едой, топливом, одеждой, палатками.
Не все из живущих в Фихшейзе были довольны подобным гостеприимством к недавним врагам. В отряде Эйрисла в том числе, несколько солдат роптали, но полк получил приказ из Велата, говорят, от самого герцога. Поэтому Четвертая рота, как и другие, носилась по всей Предгорной области, проверяя деревни, обеспечивая порядок на перекрестках и во временных лагерях, вылавливая мародеров и бандитов. Помогая тем немногим, кому могли помочь.
Фихшейз готовился принять новую кровь и после повернуть ее против того, от кого она пыталась спастись.
От сторонников Вэйрэна во всех их обличьях. Ибо много оказалось среди соседей не принявших новую веру, даже из страха перед шауттами. И когда начались погромы и предавшие Шестерых стали уничтожать антагонистов, приходилось или сражаться, или бежать в соседние герцогства. Не только в Фихшейз. Но еще и в Варен, и в Ириасту, и в Дарию.
Раньше из-за гор тянулся тоненький ручеек отчаявшихся людей, но после событий в Скалзе он превратился в безумный поток тысяч голодных ртов, оставивших родные земли.
Слухи о том, что случилось в Горном герцогстве, росли и множились, менялись ежедневно, обрастали подробностями да небылицами. В них тяжело было разобраться и вообще понять, где правда, а где вымысел. Но верно было лишь одно – где-то среди всех этих страшных сказок о появлениях чудовищ ночи, о синих огнях, умирающих людях, магии, спавшей тысячи лет, и гибели герцога да Монтага скрывалась истина. И она оказалась достаточно суровой, чтобы испугать слишком многих. Иначе бы они не ушли из обжитых мест, где поколениями жили их предки.
Колонна беженцев замедляла продвижение поредевшего отряда, приходилось сдерживать коней на тракте, ждать, когда люди отойдут в сторону и то и дело объезжать возы и телеги, полные скарба. Солдат, хоть как-то следящих за порядком, было мало, в основном тройки с нашивками восьмого полка на плащах, и им приходилось выбиваться из сил, надрывать глотки, чтобы обуздать эту едва ползущую, умирающую, все время теряющую надежду стихию.
Роте удалось проехать по тракту с четверть лиги, пока возле маленького села, среди заторов, ругани, криков, разожженных костров и растущих точно грибы палаток, шатров и фургонов, не показался временный лагерь. Пахло жареным мясом, навозом, кузницей, лошадьми, людьми, а еще холодом и неуловимо – смертью.
Говерт с тройкой отправился вперед, вернувшись довольно быстро, сказал:
– Лось был здесь еще до рассвета, командир.
Эйрисл мрачно кивнул и позволил отряду недолгий отдых. Настроение у лейтенанта оставалось совершенно не радужным. Он не любил терять людей, старался беречь их и за все время, пока руководил ротой, недосчитался восьмерых. А сегодня на ту сторону отправились сразу четверо опытных, давно служивших с ним солдат. Погибших бесславно. Не в честном бою с привычным врагом.
Их гибель – его просчет. Он командир и ответственен за весь отряд, любая ошибка, недомыслие и недосмотр заканчиваются ненужными жертвами.
Перед глазами вновь встало синее сияние, воронка, женщина с белыми, как у рыбы, глазами. Странный морок, что длился всего лишь несколько мгновений, но показался ему долгим и тягучим, словно затяжная болезнь.
Он до сих пор чувствовал во рту кислый привкус, от которого нельзя было избавиться на протяжении всего дня пути.
Они покинули временный лагерь, свернули с тракта на проселочную дорогу, не чищенную, в снегу, добравшись до Первой Сторожки – села на границе большого елового леса. Здесь их облаяли собаки, и местный староста подтвердил, что видел десятку Лося, ушедшую в лес.
– Я их отправил, – сказал он и, словно бы чувствуя свою вину, пожаловался: – Пришлые разбойничать стали. Соседа убили, когда он по дрова пошел. А потом пытались напасть, но псов мы не зря хорошо кормим. Одного задрали, остальные в лес отступили.
– Местные? – спросил Эйрисл.
– Как же. Не наши. Из этих. Гостей дорогих. Но не солдатня. Засели в Старых Столбах лесника, это за Второй Сторожкой, в чаще, возле вырубок. Лестницу убрали, хрен к ним залезешь. Мы попытались было сами, да у них арбалеты.
– И поэтому ты не нашел ничего лучше, как попросить всадников лазать по зимнему лесу, вместо того чтобы отправиться к егерям?
– Так вы это… того. Тоже солдаты. Какая мне разница, кого из вас просить душегубов вывести? Деревня герцогу налог платит, так что будьте любезны защищать. Да и чего вы тревожитесь? Вона они.
Действительно, из тихого зимнего леса выезжали всадники. Говерт шевелил губами, пересчитывая солдат. Эйрисл сделал то же самое и удовлетворенно кивнул, видя, что их десять. Столько же, сколько уезжало глубокой ночью.
Лось, самый молодой из четырех десятников роты, с заветренным открытым лицом и щеками, испачканными сажей, произнес:
– Лейтенант, как вы и приказали, мы проверили села Еловых Опушек. Третья Сторожка пуста, Осины пусты, Каменная Глотка тоже. Беличьи Поляны сожжены больше недели назад, и соседние лесные поселки не знают, что там случилось.
– Не знают?
– Нет. Мол, ночью был пожар, видели зарево над деревьями, а утром, когда собрались и пришли, там уже одно пепелище.
– А люди?
Десятник нахмурился:
– Все двенадцать человек, что там проживали, мертвы.
– Мертвы, – подтвердил староста. – Перебили всех стрелами какие-то мерзавцы.
– Продолжай.
– Вторая Сторожка цела, как и Мухоморы, и Четвертая Сторожка тоже. Их никто не беспокоил, а потом мы пришли сюда, уже хотели возвращаться на условленное место встречи, но господин староста рассказал о банде, и пришлось подзадержаться.
Лось махнул рукой, и солдат бесцеремонно сбросил перекинутых через спину заводного коня связанных людей. Они грянулись в снег, один, несмотря на то что у него во рту был кляп, громко вскрикнул. Эйрисл не проявил никаких эмоций, лишь обратился за разъяснениями к подчиненному.
– Мародеры. Решили жить за счет селян.
– Как ты их выкурил из Старых Столбов?
Старыми Столбами называлась пара хижин, построенных лесниками на стволах могучих елей в двух десятков ярдах над землей. Зимой они пустовали, вот их и облюбовали лихие люди. Эйрисл помнил, что залезть наверх, особенно если этого не желают те, кто там сидит, без лестниц, под стрелами, довольно сложно.
– Поджег их к шауттам, – усмехнулся Лось.
Староста неодобрительно охнул, но десятник и бровью не повел:
– Или ты, уважаемый, думал, что я буду цеплять веревку с крюком да пускать своих людей под арбалеты? Я, конечно, командир, все честь по чести сделал. Представился им по форме, предложил сдаться, а когда они стали стрелять, мы их и подпалили. Посыпались как спелые яблоки, когда занялось. О высоте забыли, прыгали прямо с площадки, словно им шерсть подожгли.
– Ну так оно и было. – Смолистый, который с огнем не дружил по причинам, видимым у него на лице, говорил ровно, но в глазах его застыло выражение одобрения. Он был не прочь, когда поджигали не его, а бандитов. – Всего двое? А где остальные?
– Поломались. – Снова усмешка. – Эти поумнее оказались, перепрыгнули на соседние деревья.
– Отдайте их нам, – предложил староста. – За убитых людей пусть ответят.
Эйрисл неодобрительно поджал губы, и его ярко-голубые глаза похолодели:
– Моя рота поймала преступников, но это не значит, что мы выдадим их вам для мести. Ты на территории герцогства Фихшейз, уважаемый староста, а законов не знаешь.
Тот стушевался и пробормотал:
– Да я не со зла. Вам хотел помочь, господин лейтенант. Дорога до Балка долгая, тащить их через равнину – это лошадок нагружать. В Балке душегубам и место понадобится в тюрьме, и харчи, и внимание судьи. Накладно. Знаете же, как оно в городах-то ваших. – «Города» прозвучали с глубочайшим пренебрежением сельского жителя. – Проволока за проволокой. Одно слово – уважаемая герцогская власть. Стоят ли такие мрази столько внимания, а?
По лицам «мразей» было видно, что они всем сердцем не желают оставаться в деревушке, которую недавно держали в страхе.
– Никто не будет беспокоить судью, любезный. Разве ты не слышал, что сказал мой десятник? Они отказались подчиниться солдатам его светлости, стреляли в них, покушаясь на жизнь людей, находящихся на службе герцога.
– О как. – Староста не очень понимал, к чему клонит лейтенант.
– Война с Горным герцогством официально не закончена, наша провинция живет по военным законам. А они гласят, что мародеры, разбойники, докучающие местному населению, и те, кто покушается на солдат герцога, подлежат суду на местах, которые могут проводить офицеры, – сурово сказал сержант, чуть скосив глаза на командира.
Тот едва кивнул. Ему не нравилось все происходящее, но Эйрисл понимал, что некоторые вещи стоит делать вне зависимости от того, насколько они тебе неприятны.
– Найди веревки и подходящее дерево…
В Балк они возвращались кружным путем, мимо Угольного Веретена, где снег на равнине покрывала черная пыль из-за выбросов, которыми дышала земля. Рваные круглые дыры, так похожие на норы каких-то зверей или гигантских червей, нет-нет да выплевывали из своего нутра темные фонтанчики угольной пыли.
Когда случился Катаклизм и земля раскололась, перед глазами местных жителей открылся провал в пять сотен ярдов, отвесные стены которого оказались сплошь из угля. Его здесь было так много, что следующие три сотни лет он добывался и продавался, в том числе и в соседние страны, насыщая сундуки его светлости золотом. А затем все закончилось точно так же, как и началось.
Огромный карьер, целый каньон, расширившийся за годы до колоссальных размеров, на картах похожий на веретено, внезапно устало вздохнул, земля пришла в движение, и угольная пасть схлопнулась, перемолов челюстями тысячи тех, кто отслаивал угольные пласты, собирал их, учитывал, складывал, поднимал наверх, продавал и приезжал покупать.
Никакой угленосной жилы больше не существовало. Город, богатевший на угле, постепенно пришел в упадок, оказался заброшен, а потом и вовсе забыт.
Периодически, обычно зимой или ранней весной, на месте древней выработки открывались дыры, выбрасывающие в небо черную пыль. Тогда местные говорили, что мертвецы, лежащие здесь, мертвецы, чьи имена давно забыты, дышат и ждут живых. Тех, кто поможет им выбраться, снять с их костей тяжелый вес жестокой земли. Тех, кто подарит им посмертие и покой в настоящих могилах.
Благодаря слухам, легендам и сказаниям место обросло дурной славой, и его сторонились.
Четвертая рота выбрала этот путь, потому что с него открывалась прямая дорога на юго-запад, через равнины, в Балк, в обход забитого народом тракта. Так они выигрывали почти сутки.
Десятка Лося двигалась в авангарде, в прямой видимости, ярдах в трехстах от основного отряда. Лейтенант хмуро смотрел по сторонам, помня об утренней схватке, когда под снегом пряталось странное создание, которое он незнамо как почувствовал. Вопросов после боя оставалось множество.
Что оно делало в маленьком селе? Кого ждало? Или от кого пряталось? Что вообще это такое? На чьей оно стороне? Может ли Рукавичка и новый правитель Горного герцогства ими/им управлять? Что будет, если подобных тварей соберется сотня и они ударят по армии магией?
Люди его тоже были суровы и сосредоточенны. Сегодня они потеряли своих товарищей и увидели собственными глазами мрачное волшебство, силу, которая способна убивать, точно стрелы или копья.
Где-то под черепом скопилась тупая боль, тут же просыпавшаяся, стоило лишь резко повернуть голову. А еще он не смог поесть с самого утра, и в желудке дремала неприятная резь, словно Эйрисл проглотил бритву и теперь она рассекала нутро, пробегая из-под грудины куда-то вверх, щекоткой холодя горло. А от этого во рту не исчезал, а лишь нарастал кислый привкус.
Тион, ощущая скрытое беспокойство всадника, то и дело проверял, все ли с ним в порядке – несколько раз скашивал глаз, фыркал и, лишь получая легкие шлепки по шее, успокаивался.
Впереди, сразу за холмами, бывшими забытым городом, равнина имела четкую границу, отмечавшую место, где заканчивалось Угольное Веретено: черно-серый язык грязного снега сменялся девственной белизной.
Так что фигурку, бредущую через поле, они увидели сразу.
Летом здесь можно было встретить людей. Пастухов коз, местных, ходящих в лес на промысел, охоту, или бортников, вывозящих на телегах улья в луга. Но зимой эта дорога редко кого привлекала – никакого жилья до Балка, а пешему, без выносливого коня, привыкшего ходить по снегу и бездорожью, такое путешествие опасно. Холод, ветер, волки.
Незнакомец, как видно, обладал большой долей смелости или же глупостью, раз решился на подобный путь в одиночестве. Да еще и шел он не от тракта, торным путем мимо сел, а напрямик, через Веретено, то ли не страшась местных легенд, то ли не ведая о них. Именно поэтому разведчики Лося не встретили его следов на протяжении всего пути от последней деревушки.
Конечно же путник услышал приближение четырех десятков конных. Пространство было пустым, продуваемым ветром, так что даже если бы он захотел сбежать и спрятаться под прикрытием деревьев (что вполне разумно, когда на тебя скачет орава неизвестных), у него не имелось никаких шансов. Так что он просто остановился, ожидая, когда они приблизятся.
Люди Лося взяли правее, Смолистый же повел свою неполную десятку по дуге, все же отрезая возможный путь к бегству в сторону холмов. Еще вчера они бы не стали так осторожничать, но после утреннего боя ожидали любого подвоха.
Эйрисл с трудом скрыл удивление, когда подъехал поближе. Путник оказался старухой. Необычайно высокой. Самой высокой из всех виденных им женщин. Если бы он встал рядом с незнакомкой, то едва достал бы ей до плеча.
На ней был длинный, до колен, полушубок из собачьего меха. Черно-рыжего, старого, свалявшегося и вытертого на рукавах и локтях. Платок из серой плотной шерсти, юбка, сильно припорошенная снегом. За плечами висела темно-коричневая котомка.
Белое, грубое, некрасивое морщинистое лицо, лиловые губы и бледные глаза. Эйрисл понял, что не может понять, какого они цвета. Серые? Голубые? Или вовсе бесцветные, точно чистая вода. Они смотрели очень внимательно, и лейтенант готов был поклясться, что где-то за блеклыми радужками прячется насмешка.
Она не боялась всадников. Сказала странным голосом, с непонятным акцентом, шелестящим и скрежещущим одновременно:
– Для разбойников у вас слишком ухоженные кони.
Солдат действительно можно было спутать с бандитами, особенно чужакам, не знавшим о разношерстных одеждах приграничной легкой кавалерии.
– Мы не разбойники. – Говерт постарался принять самый миролюбивый вид (хотя при его бородище и шрамах на роже это была довольно сложная задача). – Третий полк его светлости.
Старуха покивала, пробормотав, словно для себя:
– Во времена моей молодости солдат проще было узнать. Форма, доспехи, береты, плюмажи, полосочки и кисточки. Сразу видно, кто едет, и женщины не волнуются. Почти.
Несколько воинов заухмылялись. Уже никто не держался за оружие, луки убрали обратно в чехлы.
Лейтенант запрещал десятникам во время патрулирования носить нашивки. Все прекрасно знали, как арбалетчики Горного герцогства навострились первым делом выбивать командиров фихшейзских отрядов во время скоротечных схваток в долинах.
– Времена меняются, – негромко ответил ей Эйрисл, все еще пристально изучая высокую женщину. Отчего-то ему стало любопытно, какой она была в молодости, о которой только что говорила. Шестеро, какая же она высокая!
– И, полагаю, на не самые лучшие, – вздохнула путница, поудобнее перехватив рукой палку, легкий дорожный посох, такой же древний, как и она сама, собираясь отправиться дальше.
– Куда ты направляешься? – остановил он ее.
– В Балк, к ученику и другу.
– Сразу и ученик, и друг? Или это разные люди?
Старуха ничуть не удивилась вопросам.
– Случается, что ученик вырастает и становится другом. Или ты сам становишься его учеником.
– Мудрые слова, – одобрил Роган. – Ты чужестранка. Кто показал тебе эту дорогу?
– Когда я была юна, уже проходила здесь, – подумав, ответила та. – Правда, тогда цвела поздняя весна и дорога казалась оживленнее. На тракте сейчас беспокойно. Много людей.
– На тракте безопасно, – возразил ей Эйрисл. – Здесь же нет никого, и жилья тоже теперь не будет. Пешему четыре дня пути по холоду, без воды, еды и тепла. Мы слышали волков. Лучше поворачивай назад.
– Спасибо за совет, но Шестеро до сих пор были ко мне милостивы.
Эйрисл был не из тех людей, кто жалеет незнакомцев. Раньше – да. А вот к тридцати он понял, что не может спасти каждого. Сейчас его главная задача – забота о подчиненных. О тех, кто за несколько лет службы стал для него семьей.
Но эта старуха… ему понравился ее взгляд. Прямой, спокойный, знающий многое. Лейтенант станет его вспоминать, возвращаться к моменту, который уже не вернешь, если поедет дальше. Будет думать: что с ней стало? Замерзла насмерть во время холодной ночевки на снегу? Или была убита дикими зверями?
– Я Эйрисл Рито. Лейтенант Четвертой роты. Как зовут тебя?
Бледные глаза прищурились, и после недолгого колебания воины услышали:
– Катрин.
– Редко кто осмеливается брать имя великого таувина.
– Таувинов давно нет, а имя слишком красивое, чтобы его забыли. – Теперь старуха улыбалась. – Приятно знать, что кто-то из молодых помнит легенды о Золотой Искре.
– Ты можешь ездить верхом?
Она не стала скрывать удивления, но задумалась.
– Если мне помогут забраться в седло, и если лошадь не слишком резва. Возможно, я и не упаду. Какое-то время.
Говерт кашлянул, пряча смех:
– Найдется что-нибудь в заводных, господин лейтенант. Я подберу.
– Спасибо за вашу заботу. – Она склонила голову. – Сегодня у меня день приятных открытий.
– Вот как? – Эйрисл натянул поводья, останавливая Тиона, с любопытством принюхивающегося к женщине. – И каковы же они?
– Люди, похожие на разбойников, – не разбойники. И юноши помнят древние легенды.
– Юноши? – Он заломил бровь.
– Все, кто младше пятидесяти, для меня сущие дети, Эйрисл Рито. – Ее улыбка была мягкой, хотя глаза оставались все такими же. Внимательными, задумчивыми, изучающими. – Ну а третье открытие – в мире еще встречаются добрые люди.
– Их довольно много.
Усмешка была ему ответом.
– Примерно столько же, сколько таувинов из легенд прошлой эпохи.
Зимний ветер на равнинах приходил с востока, несся, набирал силу и слабел лишь перед горной цепью, защищавшей Вестер. Здесь же, на многие лиги вокруг ветер творил что хотел и только возле Зеркальной стены, изрезанной непогодой, слабел и утихал.
Стена – три гранитных лепестка – точно бритва резала порывы холодного ветра и укрывала путников, даруя им спокойствие. Раньше тут стояла маленькая пограничная крепость, до того, как территория герцогства увеличилась. Всего-то невысокая башенка и казарма.
От башни осталось основание, она раскидала серые замшелые камни по площадке, а вот казарма уцелела, пускай ее крыша давно провалилась.
Солдаты разных рот, за годы патрулей приходя сюда, из обломков сложили еще один дом. Неказистый, кривобокий, не чета архитектурным шедеврам прошлого. Сладили и крышу, доставив лес от Сторожек. Сейчас его отвели под животных.
Разместили всех, кого смогли, остальных спрятали от ветра за постройками, развели костры из подготовленных дров и корзин угля, что еще ранней осенью привезли интенданты полка.
В первую очередь занялись конями. Вытирали шкуры, накрывали попонами, проверяли ноги, вычесывали, давали остыть, чтобы напоить. Кавалеристы топили воду из разорванных морозом деревянных бочек. О воде тоже позаботилась заранее интендантская служба.
Может, в расположении частей обычные рубаки «крыс» не любили, так как они вечно сидели на запасах, вещах и оружии, храня все мало-мальски ценное и с неохотой делясь сокровищами со складов, но в подобных обстоятельствах на людей, занимавшихся снабжением, готовы были молиться. Вода, топливо, корм для лошадей, еда – они подготавливали все необходимое для того, чтобы воины выживали в суровое время.
Катрин выдержала путь, хотя Эйрисл видел, что старухе пришлось нелегко. Двое из десятки Лося присматривали за ней всю дорогу. Она не разговаривала ни с кем, была занята тем, чтобы удержаться в седле, а теперь, двигаясь тяжело и сутулясь, села на одну из попон, которую Смолистый расстелил возле костра, чтобы их спутница не мерзла.
Говерт расставил патрули, распределил дежурства, вернулся к своей десятке, вместе с которой сидел и Эйрисл.
Разделили еду, хлеб, темные полоски вяленой говядины, сухари, орехи и мед. В котелках сварили похлебку из крупы и все того же вяленого мяса. Катрин тоже получила миску с горячим сытным варевом, в которое сердобольный кашевар не пожалел для нее кусочка масла. Она осторожно хлебала деревянной ложкой с затертой и обколотой рукояткой, не глядя ни на кого, не участвуя в беседах. Отказалась и от орехов, и от меда, а потом, казалось, вовсе задремала, клюя носом. Тепло, еда и отдых после целого дня на холоде разморили не только ее, но и многих солдат, укладывающихся на ночевку, накрывавющихся плащами.
Лейтенант поговорил с четырьмя десятниками, проверил патрули, постоял с Тионом, вернулся назад, когда Мех, молодой солдат из десятки Рогана, достал лютню. Едва он заиграл и запел, разговоры стихли. Мех пел хорошо, а вот музыкантом был так себе, но никто не жаловался. В походе рады и тому, кто перебирает струны неуверенно и с ошибками. Лучше, чем ничего.
Звучала старая песня «Золотая пшеница», о богатых землях Единого королевства, веселых людях, карифском коте, что шел на мягких лапах через пшеничное поле, охраняя сон хозяйки – Лавьенды.
На втором куплете Катрин, которая, как оказалось, и не спала вовсе, недовольно повозилась, точно курица, устраивавшаяся на насесте. Она слушала вместе со всеми. «Золотую пшеницу», «Огонь средь камней» о ярости Рыжего Оглена, «Плач ласточек» о гибели Арилы и Нейси. Но когда был взят первый аккорд новой песни, не выдержала.
– Шестеро тебя помилуй, мальчик! – резко сказала Катрин, и солдат вздрогнул, остановившись. – Если ты так же обращаешься с женщинами, как с лютней, жить тебе одному. Что ты вообще творишь?! Три песни! И начал четвертую! Ты думаешь настраивать ее? Или продолжишь петь до утра, точно глухой тетерев? Дай сюда.
Вороньими лапами Катрин буквально вырвала из рук опешившего солдата потертый музыкальный инструмент, изучила его взглядом не то презрительным, не то сочувственным.
– Будь ты моим последним учеником, я бы без сожаления огрела тебя палкой. Тебе повезло, что носишь меч.
Те, кто не спал, заулыбались и подвинулись поближе к костру десятки Говерта, чтобы посмотреть, что собирается устроить странная бабка.
Коснувшись ладов на грифе, она прошлась по четырнадцати струнам, хмурясь, начала подкручивать настроечные колки.
– Что ты собирался играть? «Волну»?
– «Волну», – подтвердил Мех.
– Так? – Пальцы тронули струны, и лютня издала низкий, басовитый отзвук. – Хотя она начинается так.
Теперь звук стал высоким и нежным.
Она продолжила подтягивать струны, проверила, чуть ослабила верхние, выравнивая строй. Старуха настраивала ее не так, как лютнисты, которых Эйрисл видел на площадях и в тавернах. Гладила подушечками пальцев струны, едва ли не дула на них, стараясь услышать нечто, неслышимое другим. Звуки, которые извлекала Катрин, нельзя было назвать громкими, скорее едва слышными. Иногда лютнисты дольше настраивали инструмент, чем играли на нем, женщина же словно спешила. Действовала быстро, но без суеты.
– Будешь играть? – спросил Мех.
– Да ты догадливый парень.
– Тогда тебе понадобится. – Солдат протянул старухе кольцо с выступом для защипывания струны.
– Мизраб. Оставь себе эту карифскую игрушку. Мне хватит и пальцев, чтобы вы услышали музыку. Ты поешь. Моим голосом лишь ворон пугать.
Она заиграла, и лютня издала тихий шепот. Он потек по холодному помещению, крышей которому служило мерцающее звездами небо. От костра к костру, и отдыхавшие солдаты поднимали головы с меховых шкур, стараясь узнать мелодию.
Шепот стал голосом, мягким и нежным, певучим, совершенно непохожим на то, что раньше издавала лютня роты. Ноты лились ручьем, то и дело понижаясь до бархатного тембра. Мех стушевался, было видно, как нахмурилась Катрин, когда он пропустил начало, и ей пришлось повторить вступление.
Эйрисл знал эту балладу. История о Лейте Легконогой, лучшей фехтовальщице эпохи, последней уцелевшей ученице самого Эовина, одного из величайших таувинов в истории, грозе шауттов и добром рыцаре. О том, как она преследовала мэлгов по горным склонам вершин, которые стер Катаклизм, как вела свой отряд все дальше и дальше на восток. Лучшие воины, превосходные фехтовальщики, коих она отмечала знаком золотого карпа, не страшились никого и ничего.
Но мэлги привели людей в ловушку, в ущелье, куда не попадал солнечный свет, и там их встретила армия шауттов. Демонов, что охотились на таувинов так же часто, как рыцари света охотились за лунными людьми. Три дня и три ночи сражался отряд Лейты, шестерых гонцов они отправили за помощью, но никто из них не прорвался, пронзенные копьями мэлгов.
Падали воины, живые добивали раненых товарищей, чтобы те не достались демонам и не попали в кипящий котел мэлгов. И наконец, Лейта осталась одна среди мрака и его порождений. Многажды раненная, истекая кровью, она дралась до последнего, и, когда сил уже не оставалось, таувин призвала пламя, что огненной волной выжгло ущелье, уничтожая врагов человечества. От храбрых бойцов остался лишь прах, а Эовин, старый к тому времени и седой, был безутешен. Он потерял последнего ученика, ту, на кого возлагал все надежды, и не знал теперь, кому передать меч, полученный от своего наставника еще во времена, когда оставались живы участники Войны Гнева.
Лютня пела. Гордо и смело. Пальцы Катрин касались струн все быстрее и быстрее, стремительно наращивая темп, и голос музыки «садился», переходил в шепот, но не мелодичный, а обреченный, затем печальный. А после музыка могла лишь плакать, да так, что ком появлялся в горле, а дыхание учащалось.
Эйрисл никогда не слышал этого мотива, признавал, что мало понимает в музыке, но был уверен – подобное исполнение подходило к истории идеально. Тот, кто написал эту мелодию, был мастером.
Когда песня закончилась, наступила тишина, лишь костры сухо потрескивали да слабо плевались искрами в морозное небо. Катрин, прижимая струны ладонью, исподлобья поглядывая на мужчин, и на ее бледном морщинистом лице появилось довольное выражение. Она одобрительно кивнула Меху, который моргал, словно не веря, что песня смогла произвести настолько оглушительный эффект.
– Хорошо, парень. Очень хорошо, – сказала она солдату, протягивая лютню. – Если будешь о ней заботиться, то она станет благодарить тебя в ответ.
Говерт откашлялся в кулак, лейтенанту показалось, что веки у старого сержанта порозовели. Так случается со всеми. Можно выйти из десятка схваток, даже не дрогнув, и пережить множество эмоций из-за одной песни. Впрочем, что тут удивительного? Хорошая история трогает, особенно если правильно ее передать.
Честно и искренне.
– Не могла бы ты сыграть что-нибудь еще? – попросил сержант, и солдаты – теперь, кажется, уже никто из них не спал – одобрительно забормотали, словно бы и ждали, когда старший из десятников осмелится сказать то, что не решались они.
– Еще? – Катрин хмуро посмотрела на пальцы правой руки с узловатыми суставами и длинными ногтями. – Я не играла несколько десятилетий, и руки почти забыли.
– Как же ты играла, когда они помнили? – усмехнулся Говерт.
– О. – Ее бескровные губы тронула легкая улыбка. – Даже эйвы выходили из Туманного леса, чтобы услышать мою музыку.
Ее шутку оценили, раздались негромкие смешки, на многих лицах появились улыбки. Эйрисл тоже улыбался, видя, что его люди на какое-то время забыли и о тяжелом патруле, и о гибели товарищей. Хорошо. Мех протянул лютню Катрин, и та не стала отказываться:
– Ты знаешь песню о верности гигантов, парень?
– «Каменные горы и горячая река»? Да.
– Ну, тогда развлечем твоих друзей немного…
Во сне пришел синий огонь. Сперва яркий, а затем быстро бледнеющий, становящийся бесцветным, а после и вовсе белым. Он пожирал людей, его друзей, знакомых, солдат, офицеров и просто прохожих. Бушевал на улицах Балка, вгрызаясь в стены, выламывая дома, и тек, как река, поджигая любого, кто осмеливался взглянуть на него.
Эйрисл шел по колено в пламени, и оно не трогало его. Не причиняло боль, лишь холодило кожу, пропитываясь сквозь одежду, точно вода, и вызывало слабое, неуверенное чувство голода.
Он поискал какую-то еду и пошел на запах. Свернул в переулок, миновал закрытый колодец, из которого кто-то стучал кулаком, нечленораздельно вопя, и оказался на заднем дворе, среди дымящейся грязи, навоза и опаленных свиных туш. Но аппетитно пахли не они, а что-то, над чем склонилась женщина.
Она стояла перед этим на коленях, и Эйрисл внезапно понял, что здесь жива не только незнакомка.
Она, и лежащие в грязи обгоревшие свиньи, и это… нечто. Обугленное.
В желудок словно кинжалом ударили, стальной шарик стукнулся о внутреннюю стенку черепа. Туда. Сюда. Зрение помутилось, начало двоиться, троиться. В мозгу взорвалось множество картинок, словно он смотрел на мир несколькими парами чужих глаз. Свиньи захрипели, закачались на боках, дергая короткими упитанными ногами, а затем обугленное оперлось черными ветками о землю и подняло голову, скалясь черным черепом.
Женщина обернулась, и он узнал ту, с белыми глазами, что спасла его из бездны в прошлом кошмаре.
– Невероятно, – сказала она ему. – Ты хоть понимаешь, что это означает?
Он не понимал. А еще не хотел с ней говорить. Не желал оставаться в Балке, охваченном необычным пожаром. И поэтому проснулся.
Судя по звездам, была еще только середина зимней ночи. Люди спали, укрывшись с головой, костры горели, как и прежде. Эйрисл поднялся, выбираясь из спального мешка, выстланного шкурами, чувствуя, как сон тяготит, а голод отступил, но не исчез.
По счастью, обычный голод, а не тот странный. Он вытащил из сумки рядом со спальным местом ломоть подмерзшего хлеба, отгрыз и, начав жевать, отправился проверять часовых. Проходя мимо спального места Катрин, увидел, что то пустует.
– Ходила только что здесь, господин лейтенант, – ответил солдат из десятки Смолистого, когда ему задали вопрос.
Эйрисл пошел через двор, жуя и чувствуя, как мерзлый хлеб репейником ложится в желудок. Катрин стояла в свете единственного фонаря и задумчиво поглаживала морду Тиона, который с любопытством обнюхивал ее. Прекрасно зная нрав своего коня, лейтенант предупредил:
– Осторожно. Он только кажется добрым.
– О, – ответила она, не обернувшись. – Прекрасно вижу это в его глазах. Но у меня было яблоко, и теперь мы лучшие друзья.
– Яблоко? – удивился Эйрисл.
Старуха достала из своей котомки еще одно, протянула лейтенанту. Маленькое, сморщенное, пережившее осень.
Наверное, оно было последним и ценным для нее, поэтому он отказался.
– Может быть, апельсин?
Теперь на морщинистой ладони лежал солнечный мяч.
– Ты полна сюрпризов, Катрин.
Он взял апельсин и под ее внимательным взглядом начал чистить плод. В какой-то момент старуха разочарованно вздохнула, и лейтенант не понял почему. Но, кажется, не из-за того, что он принял ее дар.
Половину он отдал ей, затем отломил дольку и сунул в рот. Апельсин был с кислинкой, но вкусный. Тион потянулся к нему, но, обнюхав, не заинтересовался.
– Я слышала о лейтенанте Третьего полка, который не умеет читать.
– Слышала?
– Солдаты говорили. Там, на границе. Ругались, что сукин сын не в состоянии прочесть приказы и отдувается за него сержант. Полагаю, вы не тот лейтенант, раз любите апельсины.
Он не улавливал связи между умением читать и апельсином, но расспрашивать не хотел. Было неинтересно, а женщина, возможно, давно не спала, а потому заговаривалась.
– Не тот. – Он посмотрел внимательно. – Тебе нужен другой лейтенант?
– Полагаю, я нашла то, что искала. Просто немного ошиблась в своих ожиданиях и скверно расслышала слова птицы. – Она снова говорила странно и, словно понимая это, извиняюще улыбнулась, погладила коня и спросила: – Как его имя?
– Тион.
Катрин рассмеялась, и смех ее прошелестел, точно ветер в безводном ущелье, сдувающий с каменных карнизов мелкую невесомую пыль времен.
– Расскажешь, что смешного?
– Конь-огонь. Рыжий.
– Не понимаю.
– Тион был рыжим, так говорят легенды. И поэтому я вижу забавным такое совпадение.
Эйрисл не знал об этом.
– Тебе известно много легенд, и ты отлично играешь. Менестрель?
– Была. В очень далеком прошлом. Теперь я просто старуха, которую терзает память и боли в суставах. Даже не знаю, кто из них сильнее. А вы? Помните что-то из легенд своей страны, что рассказывала вам мать или бабка?
Он задумался, прожевал последнюю дольку:
– Лишь те, что знает каждый. В Фихшейзе много сказок, но не все я запомнил.
– Глаза у вас голубые, господин лейтенант. Фихшейзцы же чаще всего кареглазые, а вот голубой цвет радужки в этом герцогстве довольно редок. Откуда ваши предки? С севера?
Эйрисл удивился ее внимательности, а также любопытству. И тому, что вообще с ней разговаривает, а не гонит подальше от коней роты. Все же та музыка, которую она играла, сделала ее… чуть ли не своей. Хорошей знакомой. А с такой вполне можно было поговорить.
– Моя прабабка с Летоса.
– Вот оно что, – протянула Катрин, хотя, кажется, ничуть не удивилась. – Старая кровь севера.
– Она сбежала с островов, когда была молода. Мать рассказывала, будто бы у прабабки был дар указывающей.
Старуха слабо покачала головой:
– Сомневаюсь в этом, господин лейтенант. Те, у кого проявляется дар указывающих, бесплодны. Так повелось с прошлого. Если что-то берешь у смерти, ей следует чем-то заплатить.
– Высокая цена.
– Немаленькая, – согласилась старуха. – Но мы все платим ту или иную цену, и порой нас даже не спрашивают, согласны ли мы.
– Тебе стоит поспать. Завтра тяжелая дорога.
– Выдержу. Ехать на лошади проще, чем идти пешком.
Но она послушалась и, опираясь на палку, вышла из конюшни на улицу, сопровождаемая Эйрислом. В какой-то миг женщина остановилась, повела взглядом по темному двору, часовым и сделала несколько шагов к ограде. Обратилась к Эйрислу:
– Что было в свертке, который солдаты закопали в снег? Кто это?
Он не собирался ей рассказывать, а тем паче показывать. Музыка музыкой, песни песнями, но некоторые вещи не для чужаков, пусть они всего лишь высокие безобидные старухи, способные с невероятным талантом касаться струн лютни. Это дела его роты, дела полка, а не неизвестных путниц.
– Отдыхай, Катрин.
Она наклонилась к нему, сгорбившись, чтобы стать одинакового роста, и на ее резком грубом лице появилась добрая улыбка.
– Довольно сильная воля. Удивляюсь тебе, лейтенант… чувствуется старая кровь.
Он еще успел подумать, что теперь Катрин говорит с ним на «ты», а затем увидел, что ее бледная радужка странно светится по краям тусклым светом, словно в ней отражаются звезды.
Странно. Но не ужасно. Красиво.
– Я старуха, – вкрадчиво произнесла она. – Даже если увижу что-то запретное, не смогу причинить вред. Да и не хочу. Но могу помочь. Знание сказок и песен хранит много информации. А ты командуешь людьми, и их жизни зависят от правильности твоих решений. Всегда. Так сделай правильный выбор, Эйрисл Рито, чья прабабка родилась на Летосе.
И он сдался. Поражаясь себе. Принимая ее такие весомые на первый взгляд доводы. Почему бы и нет, в конце концов? Кому от этого будет хуже? А если она что-то знает и вправду сможет помочь, чтобы никто из его роты не погиб, то совершенно глупо упираться.
Он подвел ее к снегу и вместе с часовым отрыл тело, затем приказал принести факел, откинул ткань.
Старуха пожевала губами, разглядывая существо в свете дрожащего пламени. Оно выглядело еще отвратительнее, чем утром. Словно бы немного подтаяло или же… ввалилось в себя.
– Ты убил его, лейтенант.
– Не только я. Мои солдаты.
– Ты. Иначе бы полегло большинство из вас. Ты не понимаешь пока, да?
– Так объясни. Как обещала.
Она коснулась мертвого палкой, затем вытерла ее о снег:
– Я лишь слышала. В очень старых сказаниях, что люди, шедшие за Вэйрэном, менялись. Благодаря той стороне. Они молились ему – их молитвы превращались в силу, которая копилась и давала ему больше возможностей касаться изнанки мира. Поскольку асторэ создали людей, наделив их даром смерти, которого были лишены, люди всегда были проводниками их желаний. И Вэйрэн, пускай он был уже иным асторэ, чем первые, нашел способ этим воспользоваться. Он создал других. Так их называли.
– И это… тот самый другой?
– Полагаю, что так. У них есть магия, и они – армия. В Битве Теней они сражались за него.
– Но теперь другие снова в нашем мире. Означает ли это, что Вэйрэн тоже вернулся?
– Хороший вопрос, господин лейтенант. – Катрин одобрительно кивнула. – Но у старого менестреля нет ответов. Пока нет. Что-то я устала…
Она словно стала еще старше и, больше не глядя на труп, развернулась и отправилась в «казарму», где спали солдаты.
