Глава 8
Бродяга
О Шестеро! Будьте милостивы к тем, кто смел. К тем, кто отправляется в дорогу, чтобы спасти голодающих в городах, донеся им еду и воду в дни тьмы, когда мы плачем об утраченном Едином королевстве. Спасите их от теней и синих огней. От пожаров и гари, сочащейся с небес. От мэлгов, рыскающих в развалинах прекрасных дворцов волшебников. От лунных людей, охотящихся ради забавы черных сердец. От порождений магии, имен которых не знает никто из нас. От искари, ждущих на пустых трактах. И от жестокосердного Бродяги, что гуляет, где захочет, беря все, что увидит.
Молитва Эпохи Упадка.
32 г. после Катаклизма
Пожалуй, настал первый день, когда Дэйт больше не чувствовал боли.
Ребра перестали напоминать о себе каждую минуту, стоило ему лишь забыться, сделать вдох чуть глубже, чем следовало. Или во сне, когда он поворачивался с бока на бок и почти мгновенно просыпался – из-за ощущения, что кто-то ударил в грудь булавой.
Кости срослись, больше не докучали постоянным нудным и мучительным нытьем.
Отеки сошли с лица еще раньше, заплывшие глаза открылись, он снова мог видеть мир не через узкие щелочки, а синяки, иссиня-черные, стали сперва коричневыми, затем бледно-желтыми и почти полностью исчезли, остался лишь один, под левым глазом.
Нос зажил, кровоподтеки исчезли. Пальцы левой руки наконец-то могли сжиматься в полной мере и, не роняя, крепко удерживать предметы. Дэйт перестал страдать от простреливающих спазмов в предплечье.
Почки достаточно пришли в норму, чтобы не причинять постоянных неудобств, особенно на холоде, и лишь отсутствие пары зубов справа несколько тяготило его. Во всем остальном он перестал ощущать себя стариком, развалиной, мясницкой колодой. Бесполезным существом, о котором приходилось заботиться ежечасно: одевать, раздевать, мыть, смазывать раны, кормить и добывать птицу для бульона в местах пустынных и опасных.
Тусклый зимний свет мягкой кошачьей лапой трогал грязную полупрозрачную тряпку, висевшую на маленьком окошке, таком маленьком, что в него едва можно было бы просунуть голову. В очаге догорал огонь, но нагретые за ночь камни печи все так же щедро одаривали тесную комнатку теплом, а масляная лампа на грубом дощатом столе мягко и слабо мерцала сердцем светлячка.
Дэйт осторожно сел на жесткой лежанке и откинул несколько тяжелых коровьих шкур, служивших ему одеялом. От постели пахло потом и прелым сеном, а в комнате витал аромат сытного гуляша и вяленых яблок.
Протянув руку, Дэйт взял за ручку глиняный кувшин с широким горлышком, с краю отбитым, так, что можно было поранить губы, если быть невнимательным, и напился воды. В горле после долгого сна пересохло, и язык словно бы прилип к нёбу.
Что ему снилось? Он нахмурился, пытаясь вспомнить. Талорис? Полет на д’эр вин’еме? Кровавый бой на мосту в пещерах или синее пламя во дворце герцога и тени, убивающие солдат?
Беда в том, что ему давно не снился родной край. Лица дочерей. Детство. Хоть что-то светлое.
Дверь маленького лесного домика распахнулась, пропуская человека, принесшего снег на войлочных сапогах, а вместе с ним и стылый дух зимы. Он посмотрел на проснувшегося Дэйта, едва поклонился:
– Утречка доброго, милорд.
За ним появилась женщина, внимательно изучила Дэйта, тоже кивнула, но ничего не сказала, была немой. Оставляя снег на половицах, подхватила тряпку, сняла котелок с углей, поставила на стол. Показала бывшему начальнику охраны герцога, что ему надо поесть, пока не остыло.
– Уходим мы, милорд. Ваш друг только что приехал.
Люди, которые заботились о нем несколько недель, а может быть, и месяцев, здесь, среди глухого леса, вытаскивая с той стороны. Он хотел бы им что-то дать в благодарность, но был нищ, точно бродячий артист. Даже одежда была не его, чего уж говорить о деньгах?
Они как будто прочитали его мысли. Женщина, которую звали Свит, улыбнулась, а ее муж, Кестор, произнес:
– Не беспокойтесь, милорд. Ваш друг был очень щедр. Нет нужды в еще одной плате. Нам пора возвращаться в деревню, к родственникам.
– Спасибо за все.
Они снова поклонились, принимая столь простую благодарность с достоинством людей, которые знали, что хорошо выполнили дело, которое им поручили, а затем вышли. Свит, прежде чем навсегда исчезнуть из жизни Дэйта, еще раз ткнула пальцем в котелок.
Он посидел с десяток секунд, слушая, как скрипит снег и отдаляется звук шагов.
Новый гость объявился лишь через час, когда уже полностью рассвело. Едва некто поднялся на крыльцо, воин протянул руку к лежащему на столе уже взведенному арбалету. Времена нынче опасные, а по лесу мог шастать кто угодно.
Мильвио вошел порывистым шагом, захлопнул дверь, опустил засов и потянул носом воздух, уловив аромат гуляша. Несмотря на холод, шапку треттинец не носил, на вьющиеся волосы был накинут капюшон теплой куртки. Он обстучал ботинки от снега, стянул рукавицы, затем перчатки, бросив быстрый взгляд на арбалет, чуть улыбнувшись.
– Рад видеть тебя в добром здравии, сиор, – как всегда певуче произнес он. – Признаться, в какой-то момент я опасался, что мы больше не сможем поговорить, так плохо ты выглядел.
– И я рад. – Дэйт улыбнулся, точно медведь. Его борода еще сильнее отросла, стала косматой и вся словно бы обсыпана солью из-за редкой седины. – Полагаю, именно тебя мне стоит благодарить за все это? За жизнь.
– Право, сиор, я сам не знаю, кого благодарить за то, что мы уцелели.
Он расстегнул перевязь, удерживавшую бастард за спиной, прислонил узкий меч к стене, скинул куртку, под которой оказался темно-зеленый шерстяной свитер грубой вязки.
Дэйт, предусмотрительно державший котелок рядом с огнем, чтобы тот оставался горячим, сам встал и наполнил миску густым, ароматным, жирным варевом. Снял с темного каравая полотенце, отрезал кинжалом широкий ломоть.
Треттинец не стал отказываться, было видно, как он голоден. Его лицо обветрилось за время пути, на щеке появилось несколько глубоких, совсем недавно заживших царапин. Он ел, стуча деревянной ложкой об миску, и Дэйт терпеливо ждал. Знал, что разговор выйдет долгим, а торопиться ему некуда – лишние минуты не сыграют никакой роли в череде дней, когда он маялся от неизвестности.
Мильвио отодвинул опустевшую посуду, сказав:
– Твое терпение, сиор, достойно легенд. Какие новости ты знаешь?
– Смутные. Неточные. То, что доходило в лесные хутора, а после приносил Кестор. Где ты их нашел, кстати?
Треттинец легко пожал плечами:
– Я человек дороги. Бываю везде, знаком со многими. Они хорошие люди, и им можно доверять. Ну и самое главное – были близко.
– И пока они меня штопали и ставили на ноги, что делал ты?
Глаза Мильвио стали серьезными:
– Носился с ветром по всему Пограничью. И с этой стороны горного хребта, и с той. Слушал, говорил, отправлял письма и думал, как отправиться в Кариф.
– Кариф? – Дэйт удивился, услышав об этом герцогстве. – Зачем в такую даль?
Южанин вздохнул:
– Я дал кое-кому обещание вернуться и уже давно нарушил все сроки.
Воин несколько долгих секунд размышлял, затем сделал предположение:
– Женщина?
Он никогда не спрашивал де Ровери о семье, о том, кто его ждет и кем он был, прежде чем стать наемником в отряде арбалетчиков, дружить с белыми львами и отправиться на Талорис. На вопрос Мильвио лишь улыбнулся со все той же грустью и направил беседу в прежнее русло:
– Что ты слышал, сиор?
– Что на моей родине беда. Что война завершена, но Фихшейз и Ириаста даже не думают захватывать наши земли. Наоборот, укрепляют свои границы. Говорят, Скалзя больше нет. Говорят, что герцог да Монтаг мертв, как и все его близкие. Эрего теперь правитель, и многие присягнули ему, ибо он асторэ, и больше это не тайна. Что шаутты ходят меж людей, не трогая тех, кто верует в Вэйрэна. Что преследуют сторонников Шестерых и дороги забиты беженцами. А еще твердят о том, что магия возвратилась в наш мир вместе со странными существами, что сеют страх и смерть. Расскажи мне, друг, что из этого правда? А лучше начни с того, как я оказался здесь, за десятки лиг от Скалзя? Не представляю, что надо было сделать, чтобы вытащить меня из задницы, в которую я угодил.
– О. Когда ты оставил меня в том саду, явился наследник его светлости с телохранителями и той, кого ты знаешь как Рукавичку. Мы обменялись любезностями и неплохо провели время. В итоге телохранителей пришлось убить, наследник… полагаю, тоже мертв. – Мильвио увидел, как вздрогнул Дэйт, и поспешил добавить: – Я к этому непричастен. А женщина, что смутила умы слишком многих, оказалась шауттом, и довольно сильным. Ее убить не удалось.
– Если ты полагаешь, что я хоть что-то понял… – Воин нахмурился.
– Нет. Конечно же нет. – Мильвио прикрыл глаза на мгновение, собираясь с мыслями. – История эта длинная и теряется в веках, если не в тысячелетиях. В тайнах далекого прошлого я могу лишь вылавливать крупицы истины да перекидывать между ними шаткие мостики. Она началась задолго до Скованного и Войны Гнева. Быть может, во время Битвы Теней или с появлением Шестерых. Но нынешняя часть произошла на Талорисе несколько лет назад. Сейчас это не важно, я опущу подробности, с твоего позволения, пока окончательно все не узнаю. Остановимся на самом ближайшем прошлом, точнее, уже настоящем. Я некоторое количество лет разыскиваю асторэ в нашем мире…
– И многих нашел? – недоверчиво усмехнулся собеседник.
– Достаточно, чтобы знать, где настоящий асторэ, а где ложный, – последовал серьезный ответ, и в ярко-зеленых глазах не появилось и намека на шутку.
Он рассказал Дэйту о том, как всех обманул шаутт и что случилось в саду замка. Слушая эту историю, близкий друг герцога все крепче сжимал кулаки и, не выдержав, с ожесточением произнес:
– Проклятая тварь! Это целиком моя вина. Я первый, кто разговаривал с ней. Встретил во дворце, провел к герцогу. Должен был понять! Почувствовать!
Он помнил Рукавичку. Робкую. Вежливую. И в то же время решительную. Верующую в своего Вэйрэна. Помнил, как она смело призналась, что асторэ. Помнил, как спасла его в ночь, когда пришли демоны. Спасла всех их: семью герцога, солдат, слуг. Весь город. Все это оказалось ложью, обманом. Игрой. За обликом красивой слепой женщины, принесшей в его страну новую веру, которую принимали сперва по приказу его светлости, затем из страха перед шауттами, а после – ради истины, скрывалась тьма. И он, Дэйт, открыл ворота этой тьме, впустил ее к своим друзьям, близким, в свою страну.
– Должен? – удивился Мильвио. – Демоны лживы. Они умели обманывать даже великих волшебников. Люди всегда остаются людьми, а те хотят верить в лучшее, в то, что им обещают, и в то, что дарует надежду. Эта Рукавичка подарила надежду. Герцогу и герцогине – что защитит их уцелевшего сына. Людям – что сохранит мир в стране и не допустит в нее шауттов. Все хотели поверить в лучшее и поверили. Обычное дело.
– И все же моим долгом было защищать их, – глухо произнес Дэйт, испытывая злость, горечь и опустошение. – Я не справился, и теперь мне с этим жить. Мальчик и вправду мертв?
– Не могу с определенностью подтвердить или опровергнуть.
Треттинец произносил каждое слово так, словно укладывал его на весы, проверяя, надежно ли оно.
– Мне хватит твоего мнения.
– Его тело дышит, ест, спит. Но… сомневаюсь, что это личность Эрего да Монтага. Шаутт проделал большую работу, он занимался с мальчишкой, как я понимаю, много месяцев, обманывая, что пробуждает талант асторэ, а на самом деле… ты знаешь, как действует насекомое-наездник?
Дэйта явственно передернуло:
– Да. Откладывает свои яйца в гусеницу, к примеру. Считаешь, что с мальчишкой сделали то же самое?
– Его не пожирают изнутри, если ты об этом. Но существует некто, кому требовалась оболочка, и ее надлежало подготовить, чтобы она смогла выдержать силу той стороны.
– И кто этот некто? Вэйрэн?
Треттинец пожал плечами, отчего Дэйт ощутил внезапное разочарование, отметив про себя, что его странный друг знает далеко не все, как бы этого ни хотелось.
– Могу лишь с уверенностью утверждать, что этот некто веками ждал своего часа на Талорисе и освободился, когда к нему пришел некромант.
У Дэйта было множество вопросов, в том числе и о ребенке, которого они привезли с Талориса, но он пока решил выяснить судьбу Эрего:
– А обратить козни шаутта назад можно? Если, к примеру, вновь придет некромант, Эрего исцелится?
Для него пока «некромант» был такой же сказкой, как совсем недавно – полет на крылатом льве. Нечто нереальное.
– Сожалею, сиор. Та сторона не имеет такого свойства – быть снисходительной к людям. Она убивает нас, использует и меняет. Демоны не те, кто дает шанс и оставляет калитку открытой. Эрего больше нет. Есть нечто иное. А может быть, и вообще ничего нет, лишь кукла, управляемая лунными людьми. Знаю точно одно – через эту куклу течет сила той стороны. Поток, завязывающийся в нити, которые расползаются по твоей стране, захватывая, оплетая всех, кто поверил в Вэйрэна. Он меняет их, подчиняет, дарует запретную магию, превращает в чудовищ.
– Это и есть другие, о которых ты мне говорил когда-то?
– Да. Они.
– С ними можно справиться?
– Они умны и сильнее обычного человека, к тому же обладают магией той стороны. Примитивной, но мощной и действенной. Чем-то похожи на мэлгов, но каждый стоит нескольких воинов этого проклятого племени, а то и целого десятка. Я столкнулся с парой и выжил лишь чудом. Это основа чьей-то армии, сиор. С каждым днем их больше. Целый Скалзь стал… другим. И в прочих областях Горного герцогства они появляются ежедневно, стягиваются к границам, переходят уже в соседние герцогства.
– Чего они хотят?
Треттинец развел руками:
– Желания солдат дело второстепенное. Вопрос должен звучать так: чего желает их командир? Для чего он готовит свою армию? Куда ее пошлет?
– Вэйрэн ненавидел людей за то, что Шестеро сделали с асторэ.
– Верно. Ненавидел. Так говорят. – Мильвио откинулся на спинку стула и легко покачался туда-сюда. – Но в прошлые времена считалось, что он боролся все же не с людьми, а с властью Шестерых. Желал вернуть магию, отобранную у его народа. Отомстить, разумеется, но не всему человечеству. Во всяком случае, пока доспех, подаренный шауттами, не свел его с ума. Весь вопрос – Вэйрэн ли сейчас это или некто, кто скрывается за его именем?
– Кто же?
– Никто. Шаутты, демоны. Они тысячелетиями сидели на той стороне, лишь изредка вырываясь к нам. Наш мир, наша реальность для них лакомый кусок, и они жаждут его в силу той магии, что когда-то создала их.
– Ты уверен?
– Нет, – признался Мильвио. – Я, как и ты, могу только строить предположения.
– Хорошо. Но что ты знаешь?
– Знаю, как можно сопротивляться случившемуся.
– Воевать с демонами? – уточнил Дэйт.
– Да. И это тоже.
Они долго смотрели друг другу в глаза, и становилось понятно, что южанин не собирался делиться никакими подробностями.
– Хорошо, – снова сказал бывший начальник охраны герцога. – Что случилось после, в саду?
– Шаутт сбежал, к моему большому сожалению. Я постарался убить Эрего… Да. Попытался и не скрываю этого, но мир вокруг меня словно стал рушиться. Начал наполняться тенями, я остался на маленьком островке, который с каждой секундой становился все меньше и меньше. По сути, – Мильвио поморщился, словно от дурного воспоминания, – я уже много лет не попадал в столь безнадежные ситуации. До мальчишки не дотянуться, шаутт где-то за спиной, один из телохранителей на моих глазах превращается в нечто крайне отталкивающее, да еще и привычный мир тает.
– И как ты выбрался? – Дэйт бы не удивился, если бы треттинец сказал ему, что отрастил крылья или призвал на помощь эйвов.
– Благодаря магии, разумеется. Кто-то взял и сшил разрыв между реальностями, проложил для меня дорогу, и я прошел по граням той стороны, едва успевая опережать тени.
– Кто-то? – нахмурился его собеседник. – Хоть какая-то определенность у тебя есть? Хоть в чем-то?!
– Увы, сиор. С магией в нынешнюю эпоху все очень неопределенно. Но обещаю, я найду этого неизвестного и задам ему вопросы. – Глаза у Мильвио стали неожиданно жесткими, что не увязывалось с дружелюбной улыбкой. – Находить я умею. Нашел же тебя в охваченном безумием дворце. Признаюсь, солдаты не больно-то желали отпускать пленника без серьезных аргументов.
– Полагаю, таким аргументом стал твой меч.
– О, Фэнико разрешил множество споров, мой друг. Не отрицаю. Но в тот раз помогло то, что появился один из других и охране стало не до меня. Пришлось тащить тебя на закорках до двора. Взял ближайшую лошадь и… – Пожатие плечами. – Рассказывать о том, как я вырвался? Этих приключений хватило бы на целую книгу, сиор. Город умирал, корчился в агонии, выплевывал паникующих, ничего не понимающих, молящихся, сражающихся друг с другом людей. Хаос. Пожары. Трупы на улицах и площадях. Мертвых оказалось столько, что на целую минуту они запрудили горную реку и остановили течение. А еще другие, которые не трогали никого, кто верил в Вэйрэна, и убивали всех, кто поддерживал Шестерых.
– Но тебе удалось выбраться.
– Почти. Появились шаутты, и они искали меня.
– С чего бы… – проворчал Дэйт, но это отнюдь не было вопросом. Такого человека, как Мильвио, демоны могли искать. Особенно после того, как он раскрыл личность Рукавички.
– Лошадь убили, так что, несколько провозившись, пришлось снова нести тебя.
– Это начинает походить на славную традицию. Сперва в пещерах, затем в Скалзе.
Треттинец рассмеялся и закончил краткий рассказ:
– Затем был долгий путь к границе вместе с беженцами. Даже не путь. Бегство. Через перевалы и снег. Ну, а после я привез тебя сюда и оставил. И вот мы снова говорим.
– Что происходит в моей стране сейчас?
Лицо Мильвио стало грустным:
– Ах, сиор. Если быть честным, то такой страны на данный момент больше не существует. Распалась. Сторонники Вэйрэна и Шестерых убивают друг друга. Делают это открыто и с удовольствием. Многие благородные объявили, что больше не признают власти да Монтагов. Бароны заперлись в замках и горных крепостях. Удерживают свои долины, не желая пускать туда чужаков. Заключаются и рушатся союзы. Все горит. Много крови, и непонятно, где друзья, а где враги. Армии нет. Кто разбежался, кто подался в грабители и мародеры. Герцог да Монтаг убит собственным сыном за предательство веры и за то, что заключил сделку с шауттами. Новый правитель, Эрего да Монтаг, собирает верных людей и нелюдей, чтобы привести власть Вэйрэна в каждый дом и огнем выжечь тех, кто против.
Дэйт снова скрипнул зубами.
– Беженцы идут потоком в соседние герцогства. Говорят о новой войне. Куда более страшной, чем прежняя. С шаутами, мэлгами, асторэ и всеми возможными существами. И реальными, и выдуманными. Зараза веры в Вэйрэна распространяется по континенту. Говорят, даже в Пубир она пришла, но Ночной Клан выжигает ее ростки. Пока выжигает. Шаутты идут по миру. Слухи приходят из всех герцогств. И в некоторых семьях правителей уже раздумывают, а не принять ли им власть Темного Наездника, чтобы защититься от демонов.
– Все будет так же, как и здесь.
– Верно, сиор. Так же. Больше армии, больше других, больше влияния. Поэтому лично я планирую не сидеть, а действовать.
– Как?
– Следует собирать тех, кто сможет мне помочь. Сила должна противостоять силе. Требуются люди, оружие. Нельзя выйти против врага с голыми руками и надеяться, что победишь. Такое хорошо лишь в сказках. Сперва я отправлюсь к герцогу Треттини. А ты? Что будешь делать ты, сиор?
Дэйт сказал:
– Вернусь в Горное герцогство. Это мой дом, и я должен быть там.
– Чтобы погибнуть? – негромко спросил южанин. – Для этого не стоит проделывать столь длинный путь до твоего родового поместья, мой друг. Достаточно выйти на мороз голышом. Результат будет такой же, но с экономией времени и сил. Ты не представляешь, что творится за горами. Беззаконие и смерть. В некоторых провинциях начался голод, о нескольких городах говорят, что их захватили шаутты и мэлги лопаются от сожранной человечины.
Дэйт выслушал эти слова спокойно, без обиды, и негромко ответил:
– Это моя страна.
– Страны больше нет, сиор. Вы не вернете своего сюзерена, он мертв. А Эрего… убить в одиночку не получится. Но даже если удастся, вы просто разрушите оболочку, шаутты найдут новую, подготовив ее точно так же, как это проделали с мальчишкой.
– Месть – это не главное. Там осталась моя семья. Дочери.
Мильвио мягко откашлялся и, сунув руку за пазуху, извлек белый прямоугольный конверт и покрутил его в руках:
– Я позволил себе предпринять некоторые действия, не спрашивая твоего позволения. Взял твое кольцо, нашел нужных людей, отправил их к твоим дочерям.
Дэйт посмотрел на указательный палец левой руки, на котором носил простое серебряное колечко с гербовым знаком. Его пропажу он заметил давно, но даже не стал думать, что с ним случилось. Теперь выяснил.
– Я не говорил тебе, где они.
– Не говорил, – согласился треттинец. – Пришлось искать. Заверил их письмом, что ты в порядке. И хорошие люди вывезли их в Алагорию. Я назову тебе адрес в Пьине, один вельможа должен мне и пристроил их у себя. Здесь их сообщение тебе.
Конверт пересек стол. Дэйт взял его внезапно липкими пальцами, поколебался. Ему очень хотелось прочесть, но он решил оставить письмо на более подходящее время. Так что сказал:
– И снова я твой должник.
– Ну, тогда сделай одолжение. Не возвращайся в Горное герцогство. Если хочешь увидеть дочерей, отправляйся через море, на восток. Север с каждым днем все более опасен для людей. А алагорцы крепкий народ – там будет безопасно до самого последнего дня.
Воин, сцепив пальцы, напряженно думал.
– Что-то о герцогине да Монтаг слышно?
– Нет. Она была в Шаруде, где теперь горит синий огонь. Сомневаюсь, что она жива. Сомневаюсь, что вообще кто-то жив в столице.
– Мой родич. Барон да Мере. Он был в Скалзе, в замке, схвачен, как и я. Что-то о нем известно?
Мильвио с сожалением покачал головой:
– Полагаю, с ним произошли не самые приятные вещи. Та сторона расползалась по крепости очень быстро. Кроме меня и тебя оттуда успел выбежать лишь дневной гарнизон внешнего двора. Да и то они почти сразу же вступили в бой с шауттом.
– Я обещал позаботиться о его детях и моей сестре.
Треттинец прикрыл глаза на мгновение:
– Слово есть слово. Ближайший крупный город отсюда – Балк. Там у меня знакомые, расскажешь, что надо сделать, и они помогут. Если кто-то из твоей семьи уцелел.
– Тоже хочешь вывести их в Алагорию?
– Как возможность.
– Сомневаюсь, что это получится. Они хранители Драбатских Врат. И не оставят землю предков.
– Подумаем. С этим домом пора прощаться. До Балка доберемся вместе, а дальше наши пути разойдутся, сиор. Меня ждут на юге. Тебе же дорога на восток. Ты готов?
– Да.
Мильвио вышел на улицу, принес тяжелый тюк, бросил его на пол так, что в нем лязгнуло.
– Здесь одежда обычного путника. Кольчуга и секира. Собирайся. Я буду ждать в лесу. Следует послушать птиц.
Удивления Дэйт не выказал. Странный спутник вполне мог разговаривать и с птицами, если говорил с белым львом. Конечно же бывшего начальника охраны герцога терзало любопытство. Ему хотелось знать о своем знакомом хоть что-то конкретное, но расспрашивать без толку. Захочет – сам расскажет. А не захочет… Что же. Дэйт вполне довольствуется тем, что Мильвио помог ему несколько раз. Но все же окликнул его на самом пороге:
– А асторэ? Что с ними?
Зеленоглазый мечник непонимающе приподнял брови.
– Ты сказал, что искал асторэ и находил их. Настоящих, а не таких, как шаутт. Что с ними…
Южанин помолчал, словно раздумывая, следует ли ему вообще отвечать. Было в его позе нечто странное, даже надломленное. Словно перед Дэйтом стоял не молодой человек, а старик, на плечи которого возложили непосильный груз.
– Никто из них не выжил.
Морозный воздух был словно хмельное вино и кружил голову. Большой крепкий мерин из породы фихшейзских тяжеловозов без труда тащил за собой легкие сани. Дэйт, соскучившийся хоть по какому-то делу, без всяких церемоний забрал у Мильвио вожжи и правил по зимней лесной дороге, тянущейся вдоль густых зарослей старого орешника.
Иногда в ветвях возникали широкие просветы, и в эти моменты ветер дул с утроенной силой, а воин видел бескрайнее пространство немного холмистой снежной равнины. Он никогда не был в Фихшейзе, стране вечно враждебной к его народу, но не замечал никаких особых отличий от Горного герцогства. Ну, кроме отсутствия гор, разумеется.
Письмо, отданное Мильвио, теперь грело сердце. С его дочерьми все в порядке, и за долгие дни появилась хоть какая-то определенность. Хоть в чем-то. И он был несказанно рад этому. С другой стороны, его продолжала грызть вина. Жестоко сжимала острые зубы, не собираясь отступать. Дэйт знал, что он дал клятву. На нем долг и обязанности. Герцог. Его семья. И вот – все впустую.
Шаутт переиграл человека. Легко. Вызывающе легко. Он не заподозрил ничего. По глупости. И незнанию. Слышал в детстве от кормилицы десятки историй о таувинах, великих волшебниках и лунных людях, но, повзрослев, счел их глупостями. А в итоге сам оказался настоящим глупцом – не вспомнил простую вещь. Никто не вспомнил! Что огонь горит синим рядом с шауттами постоянно, а возле асторэ – только если те используют магию!
Так просто и так… сложно.
Века забвения, потеря прописных истин из-за Катаклизма и гибели знающих людей. Смены эпох. Они забыли то, чего забывать не стоило.
И вот теперь за потерю этих знаний расплачиваются тысячи ни в чем не повинных людей, ставших игрушками в лапах демонов.
Всадники выехали из-за орешника по невидимой с дороги тропинке и перекрыли путь, остановив коней в ста ярдах от них. Пятеро на невысоких мохнатых выносливых лошадках, в теплой одежде, меховых круглых шапках, с короткими кавалерийскими луками, на которых уже были наложены стрелы.
Дэйт глухо заворчал, опустив правую руку к арбалету, и, скосив глаза, посмотрел на торчавшую из-под шкуры рукоятку тяжелой двуручной секиры. Он прекрасно понимал шансы.
Никаких. Не против пятерки стрелков. Он видел, как они сидят в седлах, держат луки и как правят конями с помощью одних лишь коленей. Не грязные разбойники. Опытные ребята.
Мильвио негромко рассмеялся.
– Могу я узнать у почтенного сиора, что его так рассмешило? – негромко, в бороду, спросил Дэйт, исподлобья наблюдая за неизвестными, натягивая вожжи, чтобы придержать мерина.
– Птица рассказала мне о самой безопасной дороге. Я просто представил, что же тогда было на опасной. А вот и их друзья.
Еще пять всадников перекрыли дорогу там, где спутники только что проехали, отрезая возможность бегства.
– Попробуем поговорить, – принял решение Дэйт.
– Разговоры – это хорошо, – одобрил Мильвио. – Всегда лучше начинать с разговоров. А там поглядим, куда приведут нас слова.
Мерин остановился в нескольких шагах от конных. Те, что остались позади, неспешно приближались, пока не взяли сани в кольцо.
Один из них, по виду молодой, с заветренным открытым лицом и чуть прищуренными карими глазами, негромко произнес:
– Командир четвертой десятки Четвертой роты Третьего полка пограничной кавалерии герцогства Фихшейз, Олтан Десп. Патруль. Кто такие и откуда?
Мильвио спокойно ответил:
– Прошу прощения за откровение, но вы не очень похожи на армию, любезный сиор.
Десятник нахмурился, бросил резко:
– И все же мы армия, а не бандиты… господин. Назовите свои имена и что вы здесь делаете.
– Мильвио де Ровери, учитель фехтования, к вашим услугам. Направляюсь с севера, на родину, в Риону, по личному приглашению его светлости герцога Анселмо де Бенигно. Это мой близкий друг мастер Дэйт. Я много лет обещал показать ему Риону.
Треттинец специально опустил родовое имя Дэйта. «Да Лэнг» известно слишком многим – человек близкий к герцогу. Можно получить множество проблем на пустом месте от тех, кто совсем недавно считался врагом. И такая предусмотрительность могла только радовать.
Десятник несколько мгновений размышлял, затем произнес:
– Разрядите арбалет.
Дэйт сильно хотел сплюнуть в снег и сказать, что он обо всем этом думает. Разряжать арбалет неразумное решение. Но куда более неразумно спорить с кучей вооруженных людей.
– У него большое натяжение, а я не арбалетчик, – сказал Дэйт. – Боюсь быть неловким. Сейчас я возьму его в руки и выстрелю в снег. Так будет проще. Устраивает?
Десятник кивнул, один из его солдат тронул конские бока коленями, сместившись в сторону и чуть оттянув тетиву. Очень показательно, чтобы люди на санях правильно расценили последствия.
Дэйт выстрелил в снег, как и обещал, в пяти ярдах от себя. Бросил арбалет обратно на шкуры, слез и под взглядами воинов сходил забрал болт. Так, словно тот был необычайно ценным. Пока шел, еще раз быстро оглядел всех, приметив, что кони у них подустали. Скорее всего, десятка в пути с самого утра.
Олтан Десп перегнулся, поднял с саней секиру, положил поперек седла:
– Пока лейтенант не решит, что с вами делать, побудет у меня. Кинжал можешь оставить.
– Щедро, – буркнул Дэйт.
– Ваш меч, господин.
– Сожалею. Но у него уже есть хозяин. – Мильвио продолжал улыбаться, а к клинку даже не потянулся.
Его отказ заставил людей напрячься, с другой стороны, все видели, что южанин не выказывает угрозы.
– Похоже, вы не осознаете серьезность ситуации, господин.
– Осознаю, десятник. Но поставь себя на мое место. У вас никаких знаков различия, лишь слова, что вы солдаты.
– Вы, южане, упрямы порой до глупости, господин. Трясетесь над своими клинками, словно они самое ценное в вашей жизни.
– Мы треттинцы, сиор. Мечи – наша жизнь. И раз так понимаете нас, то должны знать, что не отдаем их по первому приказу неизвестных. Вот уж это истинная глупость.
– Глупо спорить с лучниками.
– Глупо конным лучникам бояться мечника. – Его улыбка была столь дружелюбной, а тон спокойным и приветливым, что заставляло десятника колебаться. – Я бы хотел увидеть вашего командира, сиор. Могу поклясться, что не обнажу оружие против твоих людей, если вы не нападете на нас. Но меч позволь оставить. К тому же подаривший мне его говорил, что он проклят для всех, в ком нет благородной крови моей земли.
Молодой десятник потемнел лицом, но тут же справился с собой. Холодно, мрачно, решительно кивнул, словно бы надеясь на продолжение разговора в будущем. Весь его вид говорил «ну если ты только не понравишься моему командиру, спесивый упрямец! Я за тебя возьмусь».
Тройка кавалеристов ехала впереди. По два всадника следовали слева и справа от саней, остальные замыкали маленькую колонну. Все держали оружие под рукой и поглядывали недовольно. Дэйт хотел поинтересоваться, что вообще нашло на Мильвио. Дался ему этот полуторник. Хороший клинок, бесспорно, но в столичных оружейных лавках можно было сыскать и получше. Он не стоил спора и уж тем более риска быть убитым, если бы десятник оказался чуть более вспыльчив, обидчив или горд.
Скосил глаза на треттинца, но тот совершенно беспечно подмигнул, словно не происходило ничего необычного и он только и делал, что задирал солдат на пустых лесных трактах.
Похоже, несмотря на лихой вид и разномастную одежду, это действительно были военные или те, кто раньше служил в армии. Дэйт отметил, сколь четко и точно они управляют лошадьми, как следят за местностью и «пленниками», как контролируют позиции товарищей, не мешая друг другу.
Сработанная десятка.
В полном молчании они ехали минут двадцать, пока орешник не стал гуще, а затем не разошелся в стороны, открывая большую опушку, поросшую редкими рябинами, а за ней – открытое пространство равнин, в которых и терялся путь.
На опушке было полно конных. Человек тридцать, может, сорок, Дэйт не смог всех сосчитать, но отряд оказался внушительным и как раз собирался с привала, многие уже ждали в седлах, держали поводья заводных, когда появилась десятка, осматривавшая окрестности.
К ним подошли двое. Первый – плечистый крепкий мужик, такой же высокий и кряжистый, как Дэйт. С седоватой бородой, шрамами на щеках и густыми сросшимися бровями. Второй гораздо моложе – русоволосый, поджарый, точно степной волк, с запавшими щеками, заросшими густой щетиной, и ярко-синими внимательными глазами. Тонкие губы сжаты в линию, подбородок чуть выступает, отчего с непривычки лицо кажется немного сердитым.
– Что тут, Лось? – спросил молодой, обращаясь к десятнику Олтану Деспу.
– Вот, господин лейтенант, – сказал тот, все еще зло поглядывая на Мильвио. – Нашли их в тылах, решили понаблюдать, затем проверили. Южанин отказался сдавать оружие.
– Я лейтенант Четвертой роты Третьего кавалерийского полка его светлости Эйрисл Рито. Это старший десятник Роган Лайс.
Мильвио снова представил и себя, и Дэйта, чуть поклонившись.
– Риона, значит? Риона далеко. Куда вы следуете сейчас?
– В Балк.
Он кивнул, принимая этот ответ. Вполне честный, да и направление правильное.
– Скажите любые три слова, мастер Дэйт, – внезапно предложил лейтенант.
Воин посмотрел на командира кавалерийского отряда с понимающей усмешкой, зная, к чему эта просьба, произнес:
– Что-то не хочется.
Молчать было глупо, и это бы лишь вызвало подозрения.
Лейтенант услышал акцент, вернул усмешку, но куда более неприветливую, а старший десятник негромко заворчал, переступив с ноги на ногу, словно старый вышколенный пес, который с радостью бы бросился, да хозяин не отдал команды.
Пока не отдал.
– Из Горного, как я и думал, – сказал Эйрисл Рино. – Интересные вы путники. Треттинец и… ты, мастер. Два довольно несочетаемых персонажа вместе.
– Сиору стоило бы высказывать намеки конкретнее.
– Я и высказываю, господин де Ровери. Вы участвовали в войне, что была в прошлом году?
– Да. – Дэйт решил притянуть внимание к себе. Наемников регулярные войска любили куда меньше, и, если начнут узнавать, в качестве кого сражался треттинец, могут возникнуть куда худшие неприятности.
– И, полагаю, не на стороне Фихшейза.
Лейтенант Дэйту с каждой фразой нравился все меньше.
– Каждый из нас защищает свою родину. Мне нечего стыдиться. Я был солдатом, ты им остался. Война завершена.
– Ты защищал родину. Это достойно уважения, мастер Дэйт. Даже если мы были по разные стороны. А вы, господин де Ровери? Что защищали вы?
– Справедливость.
– Хм… Интересный ответ. Впрочем, спор в безлюдных местах о поводах пускать друг другу кровь не лучшее решение. В этом лесу и на равнине встречаются бандиты. И мародеры. Они нападают на путников, грабят фермеров, сжигают деревни. Воруют. Поэтому интерес моего десятника к вам небеспричинен. Те, кто когда-то был солдатом, пришли на наши земли и начали разорять их. Мы ловим таких бандитов и вешаем. Вороны тоже хотят есть, а мы не жестоки и стараемся находить для них еду. Что будет, если я прикажу своим людям обыскать ваши сани? Найдется ли там что-то, забранное у одиноких путников или крестьян?
– Сиору никто не станет препятствовать. – Мильвио сделал приглашающий жест в сторону их небольших тюков.
Лейтенант кивнул старшему десятнику, предупредив:
– Только аккуратно.
Бородатый позвал двух солдат, и они перетряхнули все вещи, но, не найдя ничего подозрительного (тут Дэйт, про себя усмехнувшись, представил, что бы случилось, если бы из сумки южанина выпал какой-нибудь визжащий поросенок), сложили все обратно.
– Мой отряд тоже направляется в Балк. Будем там в поздние сумерки. Вы поедете с нами.
Рота кавалеристов сильно растянулась, передовой отряд Лося двигался в полулиге от них, а десятки не перемешивались. Всадники не обгоняли друг друга, держали походный строй и темп. Создавалось впечатление, что их лохматые лошадки в таком темпе могут идти часами. Мерин, тянувший сани, пускай более крупный и казавшийся сильнее, уже начал уставать.
За новыми спутниками присматривали. Без явной враждебности, но около саней всегда кто-то был, да и лейтенант на ярко-рыжем норовистом жеребце несколько раз подъезжал, окидывая их вроде бы равнодушным взглядом. В синих глазах была какая-то поволока, словно командир находился не здесь или его терзала болезнь.
Старуху Дэйт заметил не сразу. Она ехала позади, в самом конце колонны, и оказалась рядом на одной из кратковременных стоянок. Два солдата помогли ей спуститься, расстелили скатанную валиком шкуру, чтобы усадить, но Мильвио окликнул их:
– Пусть госпожа присядет на сани, сиоры! И вообще, она может ехать дальше с нами, будет удобнее.
Лейтенант, услышавший его предложение, спросил у женщины:
– Что скажешь, Катрин?
Та оперлась на палку и сказала странным многоголосым шепотом:
– Шансов умереть на санях у меня меньше, чем в седле. Воспользуюсь щедрым приглашением мальчика.
Она, сильно налегая на палку и немного прихрамывая, направилась к ним, и Дэйт с удивлением смотрел на нескладную фигуру старухи. Она была с ним одинакового роста, и это… несколько смущало. Мильвио спрыгнул с саней, протянул руку, чтобы помочь, но бабка легонько стукнула его палкой по предплечью.
– Без заигрываний. Знаю я вас, южан.
Рассмеялись многие, в том числе и треттинец. Обстановка стала чуть более расслабленной. Старуха села рядом с Дэйтом, даже не посмотрев на него. Следующий час она дремала, покачиваясь в такт хода мерина. А затем внезапно, прямо из дремы, подняла голову и сказала совершенно не сонным, удивительно четким и чистым голосом:
– Ветер идет.
Дэйт уставился на нее, не понимая. Особенно потому, что на равнинах уже больше часа царило полное безветрие, и мороз, кажется, даже забыл покусывать щеки и нос.
– Ветер идет, – глядя в упор на него, произнесла странная старуха, и ее веки казались ярко-розовыми, а глаза, наоборот, блеклыми, мертвыми, погасшими. – Чувствуешь?
Дэйт не чувствовал никакого намека на ветер. Даже на слабый сквознячок, и подумал, что полусумасшедшая старуха со сна забыла, на каком свете находится. Поэтому не сказал ничего.
– Чувствую, – голосом непохожим на свой обычный сказал Мильвио и резко натянул вожжи, останавливая мерина. Сорвал правую перчатку и, сунув пальцы в рот, свистнул так, что у Дэйта зазвенело в ушах.
Всадники начали оборачиваться, придерживать коней. Десятник с обгоревшим лицом, имени которого Дэйт не знал, а чуть помедлив, и лейтенант направились к саням из головной части колонны.
Мильвио же, спрыгнув в снег, в распахнутой куртке, смотрел куда-то на юг, словно стараясь заглянуть за спокойный горизонт и увидеть, что там скрывается.
– В чем дело? – недовольно спросил Эйрисл, на рысях подъехавший к ним.
– Ветер идет, – сказала ему старуха так, словно речь шла о чем-то важном.
Фихшейзец непонимающе заморгал.
– Ветер? – недоуменно переспросил командир. – Вас взволновал ветер? Он обычен на равнине.
– Не просто ветер. Бродяга. – Ноздри у Мильвио раздувались, точно у гончей, почуявшей добычу. – И он уже близко. Отзови десятку, лейтенант. Им надо срочно вернуться.
– Тот самый Бродяга? – обгорелый с некоторой иронией почесал то, что осталось от его уха. – А армии эйвов с ним, случайно, нет?
Дэйт первым поверил в слова треттинца. Уже привык, что тот не склонен шутить со столь серьезными вещами.
Эту легенду он прекрасно помнил. Когда из-за действий великих волшебников случился Катаклизм, то на континенте образовались Северные и Южные Смерчи – территории, потерянные для людей навсегда. Ветра, свирепствующие там, убивали любого, кто осмеливался пересечь невидимую границу. Иногда граница слабела, и тогда с бесплодных земель вырывался безжалостный путник. Бродяга. Смерть. Он рыскал по дорогам и пустошам, носился по лесам и оврагам, пока не натыкался на человека и не убивал его. А затем, насытившись, исчезал.
Раньше, в начале эпохи, Бродяга ежегодно собирал большие жертвы, оставлял вместо городов кладбища, но теперь, спустя века после Катаклизма, когда мир справился с последствиями Войны Гнева, о нем порой не слышали десятилетиями. Во всяком случае, Дэйт за всю свою жизнь не знал ни одного подтвержденного случая встречи с Бродягой. Слухов – сколько угодно. В любой таверне подобных историй навалом, а вот настоящих фактов…
Катрин, по-птичьи склонив голову, проклекотала:
– Ты знаешь, что южанин прав, лейтенант. Чувствуешь это. Кровь Летоса шепчет тебе о смерти с самого утра.
Странно, но эти не слишком понятные слова решили дело.
– Смолистый. Всем горнам сигнал: «Срочно назад!», «Опасность!», – отрывисто приказал Эйрисл, и десятник, не привыкший оспаривать команды, направил коня прочь, выкрикивая распоряжения.
– Ничего не вижу, – произнес Эйрисл, все еще сомневаясь. – Вы уверены?
– Отчего же вы мне верите, сиор? – Мильвио все так же смотрел на горизонт, его кулаки были сжаты.
Тот, скрывая истинную причину, холодно ответил:
– Лучше ощутить себя дураком из-за сказки, чем из-за смерти людей. Я за пару дней увидел много того, чего не может быть. Что нам следует сделать?
– Соберите весь отряд вокруг саней. Спешьтесь. Коней надо стреножить и укрыть им головы. И никому не разбегаться, что бы ни происходило. Объясните солдатам: как бы страшно не было – не бежать.
Запели три кавалерийских горна. В первый раз вразнобой, затем хором, слитно. Снова и снова. Тревожно и звонко. Звук полетел над снежной равниной туда, где рассыпались черные точки – десятка Лося.
Дэйт, покосившись на старуху, тоже спрыгнул на снег, спросил у Мильвио:
– Он может пройти мимо?
Усмешка на лице южанина походила на гримасу боли.
– Когда здесь столько людей? Нет. Он летит прямо к нам.
– Я могу как-то помочь?
– Просто выживи. А для этого вернись назад.
Горны продолжали петь, черные точки дрогнули, остановились и начали обратный путь. Солдаты стягивались к саням, и Дэйт встал рядом со старухой. Она с меланхоличным видом сидела, поджав под себя ноги и укрыв плечи теплым одеялом, которое бесцеремонно вытащила из тюка Мильвио. На лице у нее застыло скучающее выражение, словно ровным счетом ничего не происходило, хотя именно она первой упомянула о ветре.
– Это убийца, – внезапно наклонившись, прошептала она ему. – Хороший убийца. Созданный для того, чтобы прореживать армии. Талантливая работа молодого мага. Он спустил его с поводка в год, когда они стали проигрывать и армии Скованного теснили их, откидывая все дальше и дальше на восток. Спустил, точно голодного карифского кота, а после сам ужаснулся тому, что сделало его создание.
Старуха обвела рукой равнину, сказав тоном, от которого даже у него, человека много чего повидавшего и не дрогнувшего перед шауттами, по спине пробежали мурашки:
– Поля алых костей. Груды. Они лежали там даже спустя века. Люди умерли страшно, съеденные заживо жесткосердным ветром, от которого отвернулся хозяин.
– Тион?
Она закудахтала тонко, и из ее левого слезящегося глаза по морщинистой щеке скатилась слезинка. Старуха этого даже не заметила.
– Тион? Нет. Тион обладал куда более редким талантом, чем опасные игры с ветром. Ветер всегда принадлежал Войсу.
Черные точки уже не были точками. Всадники мчались во весь опор.
– Интересно. – Безумная бабка усмехнулась краешком рта. – Очень интересно, как пройдет эта встреча. Узнает ли кот того, кто когда-то поил его молоком и грел у себя за пазухой? Узнает после того, как хозяин отказался от него, а после лишился всего?
Дэйт перестал слушать ее бредни. В нем все же проснулась тревога, и он то и дело бросал взгляд на снежное поле и спешащую назад десятку, пока вокруг собирались солдаты. Он стал помогать им с лошадьми, Мильвио тоже не остался в стороне.
– Горнистам продолжать! – гаркнул Эйрисл. – «Самым быстрым темпом!»
Они были все ближе и ближе. На снежном белом поле, на котором никто не замечал и слабого дуновения.
– Не успеют, – едва слышно сказала старуха, и Мильвио печально сказал:
– Нет.
– Поможешь им?
– Если я уйду, у вас не будет и шанса.
Бабка кивнула, принимая ответ, а Дэйт еще подумал: «О чем они вообще говорят?!»
Это случилось, когда всадникам оставалось преодолеть последние четыреста ярдов.
– Там! – взлетевшим голосом закричал стоявший недалеко от Дэйта солдат с пушистыми ресницами. – Там! И вправду ветер!
Словно два острых плавника хищных рыб стали резать равнину. Снег, подхваченный внезапным порывом, поднимался вертикально вверх и несся наперерез скачущим. Выглядело это немного странным, но… совершенно неопасным.
Все изменилось в мгновение. Вихрь преодолел расстояние до всадников, и Дэйт пораженно моргнул, просто не понимая, что он сейчас видит. Вот были люди и кони, а вот их нет.
Исчезли.
Вместо них в воздухе остался лишь миллиард драгоценных камешков, рубинов, сквозь которые светили солнечные лучи. Кто-то потрясенно ахнул, возможно восхищаясь невероятной, неожиданной красотой. Несметным богатством, достойным сокровищницы любого герцога.
Дэйту пришлось прищуриться, так ярко сияли камни, только что бывшие людьми и конями.
А затем вихрь, словно опытный игрок в мяч, небрежно, с презрением к более слабому сопернику, понимая, что, даже дав фору, выиграет, швырнул рубины в людей. Никто из них не успел среагировать, отвернуться, закрыться щитами, так быстро все произошло.
Рубины, рухнувшие на них, должны были превратить тела в решето, но лишь обдали горячим, взрываясь на лошадиных шкурах, одежде, лицах и коже алыми каплями с запахом железа.
Кровавая капель окрасила снег вокруг красным, заставив его впитать жертвенную влагу и слабо задымиться на морозе, отдавая тепло. Лошади, почуявшие запах смерти, забеспокоились, и солдаты закричали, повисая на поводьях, пытаясь сдержать животных.
А после пришел злой ветер.
Сперва он, точно волк, играющий с отарой перепуганных овец, описал несколько кругов, а затем, выбрав жертву, бросился. Это был словно удар боевого молота в тягучем кошмаре. Взвыли тысячи шауттов, яростные и безумные, оглушающие, внушающие ужас. С воем пришел смрад гниющей плоти, стали, крысиного дерьма и нечистот. Столь зловонный и тяжелый, что остановилось не только дыхание, но и сердце.
Дэйт видел ветер, словно тот был материальным. Белые тяжи с пепельными хвостами, точно рой шершней, развевающиеся волосы утопленниц. То и дело, будто в замедленном сне, появлялись в нем когтистые старушечьи лапы, искаженные в гневе уродливые молодые лица. Он менялся, был нестабилен и чередовал облики, как умелый игрок в карты комбинирует расклады. Вот воющий волк, вот разгневанная дева, свирепый вол и жуткий скелет. Герцог, ребенок, дикий кот, воин, вор, орел, мертвец, саранча. Они все были разными, но их объединяло одно – ярость, ненависть, желание убить.
Дэйт успел заметить, что Мильвио с решительным лицом делает шаг вперед, вскидывает вверх раскрытую левую ладонь, словно пытается остановить рухнувший небесный купол.
Два жеребца, обезумев от ужаса, рванулись, повалили держащих их солдат, потащили за собой, но люди соображали быстро и выпустили поводья. Ветер коснулся вырвавшихся из круга коней, взметнул высоко. Так высоко, что один улетел вертикально вверх, сразу же превратившись в едва различимую кляксу. Другого же Бродяга вернул назад, придержал над землей, не давая разбиться в лепешку, и, красуясь перед зрителями, объял. Словно тысячи насекомых с маленькими челюстями набросились на несчастное животное, сорвали шкуру, за секунду съели плоть, оставив ослепительно-белый скелет, разобрали его на фрагменты, перемололи, всосали костяную муку и с насмешкой плюнули в людей рубиновыми каплями.
Искаженное лицо призрачной молодой женщины оказалось прямо рядом с Дэйтом, что-то резко дернуло его назад, схватив за пояс, и он отшатнулся, упал на сани, а женщина, обратившись д’эрвин’емом, пронеслась мимо.
Катрин, спасшая воина, вновь застыла в неподвижности, лишь чуть склонила голову, следя за Мильвио, а по ее щекам медленно стекали капли чужой крови.
Другим повезло меньше, чем Дэйту. Сизый вихрь зацепил руку солдата с пушистыми ресницами, и она как будто попала между двух мельничных жерновов.
Р-рр-раз – и от локтя до кончиков пальцев лишь белые кости. Крик захлебнулся, Эйрисл, оказавшийся рядом, подхватил раненого, а вихрь уже метался на другой стороне группы, оторвав голову еще одному воину и пробив в корпусе лошади сквозную дыру. Высосал через нее сердце, выдернул внутренности, раскидав в стороны.
Он играл. Забавлялся. Был сыт, но все еще жесток и не собирался уходить.
Все произошедшее заняло лишь с десяток секунд, показавшихся им вечностью. Бесконечной встречей с шауттом, истязающим жертву.
А затем ветер оказался перед Мильвио.
Лицом к лицу.
Бросился на него, раскинув когтистые лапы, споткнулся в нескольких дюймах от раскрытой ладони и остановился, неуверенный. Все так же воя, но уже не двигаясь. А потом внезапно стих, и Дэйт видел его лишь как дрожащее марево, лежавшее у ног южанина.
– Хватит. Довольно, – сказал треттинец Бродяге, а после, совсем тихо: – Прости.
И ветер распался на несколько легких сквознячков, серебристыми ящерками юркнувших между лошадиных ног и исчезнувших. Рассеявшихся среди алого снега и потрясенных, еще не пришедших в себя людей.
