Глава 11
Гроза
Однажды юная указывающая нашла раненого шаутта, и в ней проснулась жалость, ибо все существа, даже темные, достойны жизни. Так говорилось в сказках, что читала ей старая няня. Шаутт был прекрасен и так же юн, как она, и указывающая влюбилась в него, слушая слова, полные любви. Няня, узнав о том, что сделала девушка, сказала, что расскажет об этом таувину. И указывающая убила ее, ведь иногда любовь требует решительных действий, и отдала тело несчастной шаутту, дабы насытить его. И когда он стал здоров, то обнял указывающую, благодаря за помощь, шепча ей, что теперь они будут вместе, станут единым целым.
Шаутт сдержал обещание, пожрав свою спасительницу, а кости ее раскидал по вересковым пустошам в назидание глупцам, что верят в сказки.
«Ночные истории герцогства Летос»
Гроза, точно карифский кот, уже несколько дней ходила на мягких лапах вокруг замершего Пубира, то и дело глухо ворча, но не решаясь на что-то серьезное. Она заставляла людей поглядывать на небо, а обезьян, прятаться в развалинах древних крепостей, нервничать и устраивать драки между собой.
Лиловые тучи с набухшими животами, которые на закате золотились от света растерянного солнца, на мгновение появляющегося, прежде чем спрятаться за горами, обещали скорый дождь. Это пугало рыбаков, они не решались отправляться далеко в море, и оттого их улов оставался скудным, кошельки пустыми, а настроение совершенно отвратительным.
Но дождь все никак не приходил. Изредка с неба падали тяжелые вялые капли и все заканчивалось, не успев начаться. Гроза словно бы издевалась над городом, а сильнее всего над купцами, которые здраво опасались встречи с открытым морем, прекрасно зная, что им может подготовить непогода в это время года, когда внезапный дождик превращается в лютый шторм и волны поднимаются, как крепостные стены, а корабли падают в пропасти, чтобы уже из них и не выбраться, порой оказываясь на дне.
Все, кто мог, у кого не было в трюмах скоропортящихся товаров, кто не оказался связан контрактами с банками, Торговыми Союзами или тем паче Ночным Кланом, остались в порту. А потому кораблей здесь было больше, чем сельдей в старом бочонке. Все ждали, когда настанет непогода или же когда она наконец провалит ко всем шауттам, дав возможность отправиться в путь.
Гутер ис Тах, капитан «Даров ветров», невысокий жилистый дагеварец с темными бесстрастными глазами, с бородой кудрявой, совсем не седой (в отличие от тоненьких косиц, торчащих из-под бирюзового платка, ложащихся на уши и щеки), смотрел на нерешительность грозы с неодобрением человека, основную часть жизни проведшего в море. Он не был купцом, но работал на южный союз «Добрых братьев Дагевара», развозя по портам их шелк, пряности и слоновую кость. Сейчас его трюмы были пусты, из Пубира он не вез ничего, кроме документов, а потому мало нервничал из-за вынужденной задержки. Не то, что капитаны других судов.
Разумеется, риски были и у него: оплата лишних дней стоянки, дозакупка провизии и воды. Да и команда не прочь «потеряться» в веселых кварталах, чтобы потратить денежки на выпивку и ласковых девиц. А рядом с вином и девками всегда появляются неприятности. К примеру, в Филгаме, два года назад, Гутер ис Тах недосчитался двоих. Одного прирезали в кабацкой драке по совершенно надуманному поводу, а другой так напился, что стал трепать языком и Господин Порта узнал, что «Дары ветров» «забыли» рассказать таможеннику о двух тюках серфо и заплатить налог.
Очень большой.
Преступно большой.
Та болтовня стоила Гутеру множества седых волос, опустевшего сундучка с резервом на взятки, повышенного внимания в будущем, а также запрета возвращаться в этот порт Соланки в течение года.
Могло быть и хуже.
Сейчас почти вся команда сошла на берег и не планировала возвращаться до завтрашнего утра. Гутер с частью матросов, оставшихся охранять корабль, маялся от безделья и удил рыбу.
Рыбалка всегда радовала его. Отвлекала от пустых тревожных мыслей. От того, что надлежало спуститься в маленькую каюту, достать полученные письма, прочитать их, отсортировать, составить ответы и подписать несколько контрактов (часть из которых тяготили его ненужными обязательствами).
Здесь, сидя на бушприте, можно ни о чем таком не думать. Брать из помятого ведра содранные с волнореза мидии, раскалывать раковины рукояткой моряцкого ножа, доставать нежное мясо, нанизывать его на крючок и закидывать в мутную, звонко бьющую о борт воду.
Затем следовало довериться судьбе. Положиться на удачу. Гутер ис Тах часто думал, отчего удачу не считают богом, не чтят точно так же, как Шестерых? Ведь от нее в жизни зависит столь многое: честность нанявшего тебя купца, слепота таможенника, попутный ветер, сила опасных течений или проплывший мимо пиратский бриг.
Гутер слышал отдаленное ворчание грома, смотрел на неуклюжий поплавок, который время от времени резким рывком уходил на дно, в сторону якорной цепи, а после вытаскивал морских собак, а если очень везло, то и плоских, охряных жаборыб. С огромной зубастой пастью, выпученными красноватыми глазами и острыми встопорщенными плавниками.
Выглядели они как мамаша одной крошки из Ума, внезапновернувшаяся с базара с целой корзинкой змеиных яиц.
Отвратительно выглядели, чего уж скрывать.
Зато вкус этой рыбы был вполне угоден нутру Гутера, особенно если жарить бледное, сочное мясо на кокосовом масле.
Поплавок как раз ушел вниз, когда капитан обратил внимание на четырехвесельный ялик со спущенным парусом, который появился из-за пузатого треттинского ладжатто. Четверо сидели на веслах, один – тощий и высокий, с лысой головой – торчал на носу. Еще один, в капюшоне и одежде неброской, но ладной и, сразу видно, недешевой, больше присущей благородным, из тех, кто не кичится состоянием, но знает себе цену – на корме.
Лысый капитану был знаком. Он несколько раз видел его рядом с Господином Порта и знал, что главный здесь отнюдь не чиновник с герцогской лентой через плечо.
Отнюдь не…
Городская власть, эти важные раздутые индюки, назначенные из столицы волей самого герцога, мало что решала. За серьезными решениями всегда стоял Ночной Клан, а порт – порт, это очень серьезно. И здесь контролировался каждый чих. Начиная от цены за жалкий рыбацкий улов и заканчивая «налогом» с крупнейших Торговых Союзов. Золотые марки текли бесконечным уверенным потоком, оседая в нужных сундуках.
Гутер ис Тах тоже платил положенную дань владельцам Пубира. И не роптал. Он привык принимать негласные правила, умел считать и понимал, в чем проигрывает, а в чем выигрывает. Выигрывал больше, а потому каждый сезон, а то и чаще возвращался в этот город с товаром, который ему доверяли уважаемые купцы. Он не оставался внакладе, даже отдавая часть заработка тем, кто руководит тенями.
– Ферни, – негромко окликнул Гутер, откладывая удочку, продолжая смотреть на лодку. – Ферни, дери тебя все уины!
Его помощник, низкорослый, с кожей цвета старого мореного дерева, топая босыми ногами, подбежал к борту, сразу понял, почему его позвали, сказал негромко:
– Неприятностей быть не должно.
– Ты всех подмазал?
– Как всегда, – уверенно ответил тот. – Клянусь. Все, кто должен был, деньги получили.
– И вместе с тем они плывут именно к нам. Что в тайниках?
– Ничего не найдут.
– Я не спрашиваю тебя, найдут или нет. Я спрашиваю, что там осталось и о чем ты не сказал таможеннику?
– Бутылка экстракта жемчужного моллюска. Почти три сотни марок, но это для клиента в Туресе. Здесь мы продавать не планировали.
Гутер помнил бутылку самого мощного афродизиака в мире. Того, что в ней, довольно, чтобы тридцать разваливающихся стариков превратить в молодых, скачущих, точно козлята, юношей. Хорошая штука и дорогая. Окупит рейс и задержки из-за непогоды.
Но порой следует принимать правильные, пускай и неприятные решения.
– Отправь кого-нибудь посмышленее… Нет. Лучше так. Отправляйся сам, забери бутылку и поднимайся на палубу.
– Но…
– Сядешь на мое место, положишь ее в это ведро, с мидиями. Сиди, уди рыбу и не отсвечивай.
Лодка приближалась, и Гутер встал, вытер пахнущие моллюсками жилистые руки об короткие штаны.
– Если они начнут рыть, не дергайся. А вот если пойдут к тебе, роняй ведро в воду. Только не переигрывай. Это должно выглядеть естественно, без клоунады.
– Может, проще заплатить?
– Дурак. – Капитан уже стоял на палубе. – Время ушло. Ночной Клан принимает плату один раз. А вот наказывает тех, кто пожадничал – многажды. Если я найду крысу, что им нашептала об этой бутылке, протяну под килем и отправлю в объятия уин.
Помощник неспешно, чтобы не привлекать внимания подплывающих (хотя по его лицу было понятно, как он хочет перейти на бег), ушел выполнять поручение капитана. Гутер же сунул пятерню в густую бороду, что означало наивысшую степень раздражения. Но тут же взял себя в руки, и его плоское скуластое лицо не выражало ничего, кроме вежливого любопытства.
Ялик остановился у борта «Даров ветров», и тощий крикнул, обращаясь к нему:
– Позволит ли побратим ветра и волн подняться на палубу?
Еще бы он им не позволил. Это было бы забавное зрелище – не позволить. Гутер ис Тах даже на мгновение представил, какие у них будут лица, когда он их пошлет. А потом конечно же представил, какое лицо будет у него, когда поутру его выловят под пирсами.
В то же время ему польстило это пускай формальное, но вежливое море. Потому что он был «побратимом ветра и волн». Именно так в Дагеваре называли опытнейших мореходов, которые были не чета той спесивой и бездарной рыбешке Карифа. Основных соседей, врагов и конкурентов доставки мутских грузов на западный конец мира.
Поэтому Гутер без слов, пинком ноги столкнул вниз скатанную веревочную лестницу. Мол, добро пожаловать.
Лысый забрался первым, довольно сноровисто для сухопутного, и ему даже не помешал широкий короткий меч, висящий на поясе и то и дело бивший ножнами по бедру. За ним поднялся второй, к которому капитан не присматривался. Поднялся легко и очень ловко, словно обезьяна или моряк.
Остановился на палубе, осмотрелся, снял капюшон, взглянув прямо на Гутера, словно ожидая его реакции. Почти тут же вдалеке заворчал гром. Вполне драматичное совпадение.
Командир «Даров ветров» даже не поморщился. Лицо у незнакомца было изуродовано, особенно левая половина, словно человек упал в костер и там полежал немного или на него дохнули огненным дыханием цирковые заклинатели огня. Довольно жутковатое зрелище, в первую очередь из-за оскаленного уголка рта. Точно череп.
Но дагеварец не первый день жил на свете. В портах и разных странах он повидал множество уродств. Видел калек всех степеней несчастья: рожденных чудовищами; ветеранов военных кампаний, вышедших из битвы без челюстей, носов и ушей; объеденных крысами пьянчуг; обмороженных на дальнем севере; вышедших из ножевой драки в темном переулке с исполосованными лицами; попавших в пасть акулам: заболевших сонной гнилью, плоть с которых отваливалась от костей кусками, и человек даже не замечал, что только что потерял руку; ободранных песком от свирепого порыва ирифи… Да много чего он видел. Так что этому незнакомому благородному еще не так уж сильно и досталось.
Гутер ис Тах не собирался осенять себя знаком Шестерых или морщиться от отвращения.
Он счел нужным поклониться, но без подобострастия. Как человек, не видевший за собой никакого проступка или вины.
– У моего корабля проблемы?
– Не думаю. Мы просто поговорим, – у обожженного оказался неожиданно приятный голос.
– Моя каюта подойдет?
– Лучше останемся на палубе. Я Шрев. Твое имя, почтенный, знаю, – он сел прямо на доски, несмотря на то что их не драили уже неделю, они побелели от соли и сильно пахли дегтем и рыбой. Такие мелочи незваного гостя не смущали, да и одежду тот не боялся испортить.
Лысый, повинуясь его жесту, достал из сумки на поясе небольшую пузатую бутылку из темно-фиолетового стекла. То, как он передал эту бутылку Шреву, не укрылось от Гутера.
Интересно. Очень интересно. Перед кем на цыпочках может быть столь важный человек, как старший среди Ночного Клана в порту? Неужто поговорить приехал сам Золотой? Но ради чего? Сомнительно, что из-за жалкой недоплаты дани на припрятанную бутылку экстракта моллюска. Если бы ради нескольких монет приплывали столь важные люди, то мир бы давно треснул, словно во время Катаклизма.
Тогда кто?
Впрочем, Гутер тут же остановил себя. Какая, к уинам, разница? Плевать, кто перед ним. Лишь бы убрался побыстрее да забыл о существовании «Даров ветров».
– Кто-нибудь! Стаканы нам! – повысив голос, крикнул капитан.
Они молчали, слушая гром и глядя на тучи, что продолжали топтаться на месте, не решаясь пойти на решительный штурм. Один из матросов принес два деревянных стакана. Тот, что с обколотым краем, Гутер оставил себе, произнес без извинений:
– Не люблю стекло и хрусталь. В шторма их жизнь мимолетна.
Шрев понюхал посуду, и его и без того искаженный уголок рта исказился еще сильнее, что означало улыбку:
– Дагеварский кедр. То, как пахнет это дерево, ни с каким другим не спутаешь. Горячий ветер и аромат степных цветов.
– Были в моей стране?
– Был, – признался Шрев. – Жил бы там, если б не Пубир. Озера с фламинго и Виноградные холмы прекрасны.
Он налил Гутеру напиток карамельного цвета.
– Чтобы волна была мягкой, словно перина, а ветер нежным, как кошачий мех, – представитель Ночного Клана прекрасно знал традиции моряков южного герцогства. Это подкупало. Воспитанный человек. Впрочем, капитан не собирался расслабляться, видел, что прячется в глубине уцелевшего глаза собеседника.
Бездна.
Подобные люди хуже эскадры пиратов, если бы такая существовала. И не стоит к ним поворачиваться спиной.
Гутер, осторожно попробовав, вежливо приподнял брови. Чудесный выдержанный ром, скорее всего мутский, на кокосах и сахарном тростнике, а после доходящий в дубовых бочонках из-под старого треттинского вина. Ром дорогой и редкий, судя по богатому сладковатому вкусу и тому, как он холодит нёбо.
– Достойный дар для моря, – оценил капитан, плеснув малую каплю на борт своего корабля. – Всегда бы приходили такие гости.
– Ты уверен, что был бы рад, если бы такие, как мы, приходили к тебе слишком часто?
Они оба усмехнулись собственным, и в то же время совершенно одинаковым, мыслям. Шрев и дальше следовал традициям Дагевара, показывая, что уважает хозяина. Поговорили о погоде, о ценах на портовые стоянки, об опасностях и блокадах морских путей вокруг Пьины.
Гутер не торопил пришедшего. Тот достал из внутреннего кармана куртки соломку, бросил в стакан, потянул напиток, наконец выпил, зажмурился и сказал с неожиданной откровенностью:
– Теперь пью только так, иначе начинает выливаться. Странное ощущение, когда твой рот не всегда твой. Не спросишь, как мое лицо стало таким?
– А у вас часто такое спрашивают?
Шрев откинул голову назад и расхохотался. Легко и искренне. Веселясь по-настоящему.
– Скажу тебе так, капитан. Они боятся. А ты?
– Скорее мне не любопытно, господин Шрев, – спокойно ответил тот, сдержав себя, чтобы не сунуть пятерню в бороду. – Если у каждого встречного я стал бы расспрашивать о его шрамах, то потратил бы на это всю свою жизнь. А жизнь вещь быстрая и ценная, чтобы так ее растрачивать.
Изуродованный человек кивнул, принимая объяснение, и поинтересовался:
– Ты знаешь Нэ?
Очень просто. «Да». «Нет». Легкая проверка. Он знаком с теми, кто сыпался на подобной ерунде, врал непонятно зачем и все дальше и дальше погружался в омут лжи. Которая приводила на кладбище.
– Полагаю, вы не спросили бы, если не знали ответа.
– И все же хочу услышать от тебя, – в глазу Шрева не было ни тени улыбки.
– Она хороший клиент. Щедрый и ее заказы выполнимы. Без рисков и лишнего обременения. Радость для любого капитана.
– Радость… – пробормотал Шрев. – Когда ты выполнял ее последнее поручение?
И вновь Гутер посчитал в голове все варианты и расклады. Понял, что фраза «рассказывать о работе с клиентами – вредить репутации» подойдет здесь, как собачий хвост подходит овце. Подобное блеянье для людей Ночного Клана ничто. Максимум что вызовет, так это смех. Поэтому он собирался рассказать все возможное, дабы не пойти на дно.
– Осенью. В последний приход «Даров ветра» сюда.
– Что она попросила сделать?
– Отвезти пассажира.
– Высокий молодой парень.
– Да. Сероглазый, с чуть серебристыми волосами. Силен как бык, хоть еще и сопляк. И молчаливый. Хороший.
– Хороший? – Шрев почесал остаток левого уха.
– Вел себя достойно. Не был обузой. Я ценю таких пассажиров. Пускай он и странный.
– Хм?
– Да часами сидел там, где сейчас сидит мой помощник, – дагеварец махнул рукой в направлении бушприта. – И звенел в колокольчик. Динь-динь. Динь-динь. Иногда о еде забывал. Звенел да смотрел на море. Все бы странные были столь безобидны.
– Вещей с собой он вез много?
– Сумка.
– Куда ты его доставил?
Гутер ис Тах допил ром, подержал его во рту, прежде чем проглотить. Шрев не торопил, наполнил стакан, прищурившись, понаблюдал за приблизившимися тучами. Нападут? Нет?
– В Вьено. Он сошел в Вьено, как мы и условились с Нэ.
– Он говорил, куда собирается дальше?
Капитан пожал плечами:
– Нет у меня привычки болтать с мальчишками. Говорю же – молчаливый парень. Доплыл, сошел, затерялся в толпе. Человек без проблем. Ни драк, ни пьяных выходок. За борт не падал, палубу не облевал, костер в трюме не разжигал, к товару не лез. Все бы были такими.
– Значит, Вьено… – прищурившись протянул Шрев и отдал Гутеру бутылку рома, в которой было еще достаточно, чтобы надраться в веселой компании. – Благодарю тебя за помощь от всего Пубира. Тебе будут рады в нашей гавани.
Он спустился в ялик, и лысый отправился следом, послушный словно собачка.
Гутер провожал его взглядом, ощущая на нёбе мерзкий вкус прекрасного напитка. Очень хотелось уплыть как можно быстрее из гостеприимного Пубира, но проклятая гроза спутала все его планы.
Берег Костей, восточная граница Пубира, узкий мыс кинжалом, втыкающийся в море, считался местом диким и безлюдным. Кости – белые отполированные ребра неведомых строений, стоявших здесь еще до Катаклизма, теперь лежали вдоль прибрежной полосы в хаотичном беспорядке, и вокруг них бурлила пена вечернего прибоя, окрашивая алебастр алыми каплями закатного света.
Шрев любил приходить сюда с тех пор, как себя помнил. В детстве, сбегая из суконной мастерской дяди, он часто шел в это место. Здесь было гораздо интереснее, чем в душных помещениях, где его заставляли мести пол или таскать на спине тяжелые рулоны грубой ткани наравне со взрослыми.
Именно на Берегу Костей Шрев встретил друга. Чуть рыжеватый синеглазый мальчишка, с удивительно бледной кожей, к которой, казалось, не лип здешний вездесущий загар, смело прыгал по неведомым обломкам, играя наперегонки с волнами.
Это было весело и опасно. Перелетать через пропасти, касаться голыми ступнями гладкого камня, мокрого от морских брызг. Они вдвоем могли этим заниматься часами. А еще ныряли с восточной стороны мыса, там, где вода была не такой бурной. Ловили ящерок с бронзовой шероховатой кожей и ярко-алых злых змеек, раздувавших капюшон, желающих напугать, но совершенно неядовитых. Жарили мясо и рыбу на прутиках, ловили тени друг друга, представляя, что это шаутты. И пытались добросить камни до стеклянного колпака древнего, давно не работавшего маяка, пирамидой торчащего на самом краю Берега Костей, там, где камни всегда оставались мокрыми, а острых раковин и скользких водорослей было больше, чем крыс на нижних ярусах квартала Свинцовых Вод.
Хорошее вышло лето. Беспечное и полное радости.
Релго научил его делать сальто, рассказывал о матери, которая объездила весь мир, а из Гавека привезла ему настоящего медного жука, который мог поднимать крылышки, если завести пружину. Шрев научил друга охотиться на обезьян, кидать в них камни из пращи и рассказывал о суровом дяде, которому отдал мальчика отец, надеясь, что с годами сын превратится в мастера сукна. И о синяках, видимых, стоило лишь снять рубашку. О синяках, от которых глаза Релго потемнели, когда он их увидел на ребрах друга.
Мать Релго нашла их, когда они удили рыбу одной удочкой. Мальчишки хотели отрезать рыбьи головы и напихать под сукно в мастерской дядюшки, чтобы там все хорошенько провоняло.
Женщина распознала в Шреве дар. Такой же, как был у нее и ее сына. Она забрала его, и никто, ни отец в соседней провинции, ни дядя здесь, и возразить ей не посмели. Людям Ночного Клана не перечат.
И она стала его учить, взяв в пару к сыну. Он хотел быть лучшим, но у него не выходило. Лавиани всегда оставалась им недовольна, а ее холодные бледно-голубые глаза, столь странные для юга, смотрели на него иногда зло, иногда мертво.
– Ты должен стараться! – говорила в такие моменты она. – Должен! От этого зависит твоя жизнь!
Эта женщина муштровала его. Гоняла его. «Пытала» его. Насмехалась над ним. Ломала. Она была жестка. Даже жестока. Как может быть жесток предмет, раскаленный прут, что бьет тебя в бок, оставляя жгучий след.
Но Шрев признавал, что свою темную сторону Лавиани показывала, лишь когда он действительно ленился и не справлялся. Она никогда его не била – без причины или ради своего удовольствия, и сейчас он понимал, что те полученные удары палкой были честными… правильными. И сойка не делала разницы между ним и своим ребенком. Релго получал не меньше, а может, и больше. С ним Лавиани была еще более требовательна.
– Ты похож на своего отца! – говорила женщина с рыжинкой в волосах, и ее сын вздрагивал от этих слов. – Ты колеблешься! Сомневаешься! Он тоже сомневался и не мог принять окончательное решение. И что теперь? Теперь твой отец на той стороне! Хочешь к нему?!
Релго не желал походить на отца. Не желал на ту сторону. Хотел, чтобы мать гордилась им. И Шрев нисколько не отставал от друга. Он тоже хотел, чтобы учительница гордилась им. И стала для него матерью, которой у него никогда не было.
Любая ее похвала была настоящим праздником. Они оба старались. Из года в год. Шли вместе в странной науке соек. И стали наведываться к Нэ. Там, в ее башне, тоже жила боль. Другая. Боль от игл, которые впивались под кожу, и приходилось зубами сжимать палку, обмотанную тряпицей, чтобы не кричать. Но рисунка не было, левые лопатки украшали лишь несуразные бесцветные пятна.
– Ты точно умеешь рисовать? – с серьезным видом спросил у нее однажды Релго.
Нэ тогда улыбнулась, сказав:
– Рисунок у вас появится через годы. Будете приходить ко мне раз в месяц, я стану работать и дальше. Это долгий путь.
– И что будет нарисовано? – поинтересовался Шрев.
– Не я выбираю, – она позвонила в большой колокольчик.
– У матери рисунки на правой лопатке.
Бледные глаза Нэ прищурились:
– Твоя мать испорченная, парень.
– Она не испорченная! – Релго был не менее вспыльчив, чем Лавиани.
– Ну поглядим, куда выведет ее дорожка. И не станет ли Ночной Клан лить горькие слезы. А теперь проваливайте, пока я не ударила вас тростью. Я устала.
И они проваливали, а потом возвращались. Снова и снова. Росли. Взрослели.
Однажды Шрев застукал старуху и Лавиани во время разговора в Персте.
– Отдай мне его, – сказала Нэ. – У него талант, какого не было несколько поколений. Я научу его быть человеком.
– А кто он сейчас, по-твоему? Обезьянка? Или очередная певчая птаха из твоей клетки?
– Он свет. Из него может получиться нечто выдающееся. В нем нет изъянов, которые есть в других, в том числе и в тебе. Отдай его мне. Знаешь же, что можно взять лишь одного ученика, когда им будет двенадцать. Отдай. Я о нем позабочусь и научу рисунку.
– Как научила Таллеса? Моего учителя? – ядовито спросила она. – Теперь он в могиле со всеми этими знаниями.
– Таллес не справился. А в твоего мальчишку я верю.
Она фыркнула с презрением:
– Ты, видно, совсем выжила из ума, Нэ. Я не отдам сына в руки безумной старухи.
– Все мы будем старухами. И все в той или иной степени безумными. Отдай. Он…
Возникла пауза.
– Ну? Продолжай.
– Он достоин лучшей жизни. Сильнейший в поколении. Если я научу его, то будет рисунок светлячков. Светлячки приносят удачу.
– Да хоть задницы герцога! Я не отдам свою кровь. И если ты с этими глупостями пойдешь к Боргу…
Вновь возникла пауза.
– Не пойду. Все должно быть добровольно. Как знаешь. Но мы обе будем плакать о том, чего не случится.
Нэ ушла, а слова ее Шрев вспомнил, когда ему исполнилось двенадцать и Лавиани отказалась от него.
– Начинаются серьезные времена, мальчик. Ответственные. Один учитель для одного ученика. Ты знаешь правила. И понимаешь, кого я выберу. Ты научился многому, и мне есть чем гордиться.
– А мне? – с вызовом произнес он тогда, уже почти оказавшись с нее ростом. – Мне есть чем гордиться, учительница?
Ее взгляд был так же холоден, как и всегда.
– Надеюсь, эти времена настанут довольно скоро.
Он понимал правила. Понимал ее выбор. И все равно был очень обижен. Это походило на предательство. Словно бы мать, которую он нашел, пускай она была и не самой лучшей матерью, отреклась от него.
И он стал учиться усерднее. Чтобы она видела это. Знала о его успехах. И, может быть, жалела, что отвернулась, когда ему требовалась ее сила.
Он вырос. Вошел в близкий круг Борга, дружбу с Релго засыпала пыль прошедших лет. Шрев так и не превзошел сына Лавиани. Дельфинов на левой лопатке было больше, чем крабов, а в работе он и вправду был хорош.
Борг ценил нового помощника-сойку, держал при себе, давал самые щепетильные задания и со временем именно ему разрешил взять первых учеников. Шарлотту, Клеро, Квинта. Шрев сильно изменился за годы, стал интересоваться прошлым, артефактами и той силой, что они давали. Его тянула власть. Но не такая, какой горел Борг. Не власть над Кланом. Не власть над городом. Не власть даже над целым миром.
Его тянула власть, которую можно было получить от запретных знаний. Он искал книги, собирал слухи и странные, порой опасные вещи. Пытался постичь, как создавали таувины, как рисует старуха Нэ, где те, кто делал рыцарям света мечи?.. Он искал такой меч долгие годы.
И ему обещали его. За сущую малость. Смерть Релго. Шреву меч таувина, а Боргу целый корабль золота и должность для одного из сыновей в Лентре. Титул. Влияние. Новую жизнь. Новый шаг наверх. Куда нельзя пробраться даже богатым.
И они согласились тогда. Один без сожаления, второй… второй помня то, что их связывало.
Детство.
Но тоже согласился. Держать в руках оружие таувинов было важнее прошлого.
– А Лавиани? – спросил он у главы Ночного Клана. – Что с ней? Если она когда-нибудь узнает…
– Так сделай, чтобы не узнала. Она нужна мне. А ее щенок – нет. Слишком он стал матерым, и ходят слухи, что желает занять мое место.
– Сойки не управляют Ночным Кланом.
– Если этого не хотят Золотые. А им твой бывший дружок по душе. Сделай все хорошо.
И Шрев сделал. Долго ткал паутину, а когда все было готово, предложил Релго выбор. В память о том лете, когда они еще оставались беспечны. Без душ, отправленных на ту сторону, чьи тени легли на их плечи, превратив в других людей.
Тогда Релго ответил просто:
– Я не похож на своего отца.
И они дрались. И тот победил. И заколебался, держа нож у горла бывшего друга. И… поэтому проиграл.
– Все же похож, – сказал умирающему Шрев, не веря, что остался жив после схватки. – Все же… лучше, чем я.
А потом Лавиани обезумела, превратилась в пожар в сухом лесу и выжгла все, до чего дотянулась, пойдя по ложным и таким похожим на правду следам. Разя и правых, и виноватых. Находя каждого из виновных, которые были невинны.
Борг получил свой корабль золота и титул для любимого сына, а Шрев меч. Хороший, выкованный в начале прошлой эпохи, находящийся в коллекции очень влиятельного человека, который искренне считал клинок оружием таувина. Но это был просто меч. Без всякой силы. В нем не нашлось ничего необычного, кроме розоватого металла и острой кромки, что не требовала никакой заточки.
Забавно получилось.
Забавно и глупо.
А потом все стало как всегда. Разве что Лавиани сделалась мягче, да все меньше занималась делами. Пока не узнала правду.
И вспыхнул новый пожар. Сперва умер сын Борга в Лентре. Вместе с женой и внуками. А после смерть пришла в Пубир, и глава Ночного Клана много раз пожалел о том, что принял неправильное решение в тот раз.
Теперь, вспоминая все это, Шрев стоял на краю Берега Костей, а поднявшийся ветер скинул капюшон с его головы и дергал плащ. Гром гремел не переставая, и тучи сжимали кольцо. Было уже видно, что стена дождя, мутная серость, пеленой спускающаяся с небес, почти скрыла Палец, который отсюда был размером не больше… пальца. Гроза наконец-то пришла, и Шрев подошел к маяку и отпер дверь.
Поднялся в комнату смотрителя, где в синих бликах свечей сидел высокий плечистый бородатый человек с плохо сведенной с лица татуировкой. Пятнистый, который уже не Пятнистый.
– Я не ждал тебя, – сказал ему Шрев, отодвигая стул, слушая, как начинает бушевать море.
– Предпочитаю приходить именно в такие моменты.
Они смотрели друг на друга через стол, и сойка не боялся. Ему в какой-то момент стало все равно, кто перед ним. Человек. Или демон. Куда больше его беспокоила бесконечная боль в раненом лице.
– Почему он?
Лунный человек понял его правильно и счел забавным ответить, оскалив необычайно острые, не слишком похожие на человеческие зубы:
– Потому что рядом никого другого не было. И это мясо не хуже других. Во всяком случае, лучше, чем мясо таких, как вы. Недотаувинов.
– Жажду подробностей.
Демон подался вперед:
– И отчего я должен их тебе предоставить?
Шрев скучающе изучил ногти на правой руке, заметил полоску грязи под безымянным, ответил совершенно равнодушно:
– Потому что у тебя не очень большой выбор, с кем говорить. А говорить, как я понял, таким, как ты, так же интересно, как и обычным людям. Чем плохи тела соек?
– Мы быстро врастаем в них благодаря проклятым рисункам. Становимся едиными с оболочкой и уже не можем переходить в другие. Высок риск стать ничем. Лучше уйти, если есть возможность. Найти какого-нибудь, – он отвесил себе щелбан и звук вышел такой, словно в голове пустота. Впрочем, вполне возможно, что у Пелла в голове именно так и было. – Кого-нибудь попроще.
– Ты ранен.
Демон скрипнул зубами, посмотрев на небольшую лужицу, размером с ладонь, натекшую из-под его ноги.
– И слаб, – продолжил Шрев. – Нэ хорошо тебя потрепала.
– Ты не сказал, что она настоящий таувин!
– Я не знал, – все тем же тоном сказал он.
Шрев не верил ему. Что старуха таувин. Что убила Шарлотту. Скорее уж шаутт это все сделал, а теперь спихивает с больной головы на здоровую.
– Проклятый город. Горное герцогство считают упрямцами, но они быстрее поверили в Вэйрэна, чем в Пубире. Здесь бьют его проповедников, сжигают храмы, изгоняют тех немногих, кто решает верить. Пубир бесполезен!
– Найди другой город. Их полно в мире. Я буду рад, если ты свалишь.
Звонко щелкнули острые зубы:
– Не наглей, недотаувин. У нас было соглашение.
– Было, – согласился Шрев. – Ты спас мне жизнь в том лесу. Услуга за услугу. Так мы тогда договорились. Я привел тебя в Пубир, и Ночной Клан позволил последователям Рукавички нести ваше слово. Но люди здесь иные. Мы можем их контролировать в некоторых вопросах, но не в тех случаях, когда против весь город. Так, как в Шаруде, у вас не выйдет.
– И ты этому рад.
Шрев пожал плечами.
– Мне все равно. И ты это знаешь.
– Так же как знаю, что ты ушел от нашего соглашения. Мы договаривались, что я получу колокольчик. Ради этого я спас твою жалкую шкуру.
За окном сверкнула молния, на мгновение сжигая все тени в комнате, затем грохнуло, и приглушенно зашелестел дождь, не способный перебороть рев разбушевавшегося моря.
– Спас. Но мальчишка сбежал. Вместе с колокольчиком. А теперь нет и Нэ. В этом твоя вина.
– Сделка…
Шрев презрительно фыркнул. Он испытывал ежесекундную ненависть к этому существу, с тех пор, как оно вытащило его из канала в Шой-ри-Тэйране. И приходилось сдерживать себя каждое мгновение, чтобы не наброситься на тварь. Крабы на песке, казалось, именно этого и хотели.
– Сделка с демоном вещь хрупкая. Этот Вир не в Пубире. Где-то в другом месте. Найди его, возьми колокольчик.
– Мы не можем. Никто из нас не может! – раздраженно зашипел тот. – Ни один из великих символов Шестерых не ляжет в нашу руку. Ни колокольчик, ни рог, ни браслет, ни все остальные. Лишь асторэ или таувин могут их нам отдать.
– И как я понимаю, за тысячу лет никого такого ни разу не нашлось.
Пламя в свечах выросло, плавя воск сильнее, чем прежде.
– Мне надоел твой норов, недотаувин.
– А мне надоел ты, – сказал Шрев.
– Найди мальчишку.
– Найду. Но не ради твоей звенелки. Он единственный, кто умеет… должен уметь рисовать на спинах знаки после того, как Нэ ушла. Парень нужен Ночному Клану.
– Ты убьешь его.
– Я убью тебя, – усмехнулся Шрев. – Ты ранен и слаб.
Первый краб исчез, и человек ударил демона заостренной дубовой палочкой прямо в горло.
Дождь лил как из ведра. Гроза рычала, хохотала и стонала. Человек в рваном, все еще дымящемся плаще стоял перед развалинами того, что совсем недавно было маяком, выдержавшим Катаклизм.
После он направился в порт. Следовало найти «Дары ветров». Предстояла долгая дорога в Треттини.
