Софья Багдасарова.
Прочие хармсинки
Литературные анекдоты, придуманные Пятницким и Доброхотовой-Майковой, стали моделью для особого жанра небольших абсурдистских рассказов, в народе получивших прозвание «хармсинки» (или «хармсики»). Их сочинение в определенных кругах становилось повальной модой — например, в 1980-е возникло несколько текстов о рок-музыкантах, в 2010-е годы их сочиняют про русскоязычных фантастов и их фестивали, и т. д. Подобно оригиналу, они характеризуются ограниченным набором «масок» и действий, а также пытаются использовать те же приемы юмора.
В данном разделе приведено три блока подобных текстов.
Героями первого, что удивительно, стали писатели Серебряного века и раннего советского времени. Мы приводим этот цикл, поскольку он был напечатан в эпохальном сборнике Д. И. Хармса под редакцией Кобринского «Горло бредит бритвою» вместе с «Веселыми ребятами» без какого-либо визуального разграничения, как будто их авторство тоже принадлежит Пятницкому и Доброхотовой-Майковой, чьи фамилии Кобринский указал. В ответ на наш запрос он уточнил, что знал о том, что это два разных корпуса текстов, но опубликовал их все равно слитно. Сборник этот 1991 года вышел тиражом в 100 тыс. экз., и юное поколение той эпохи познакомилось с анекдотами во многом именно благодаря ему. В их памяти подлинные «Веселые ребята» и этот аппендикс от Анонима (которого мы обозначим как «Аноним Первый») слились воедино.
Второй блок подражаний, наоборот, полностью канул в Лету. Но они уникальны другим: судя по всему, первым печатным изданием «Веселых ребят» является публикация в 1979 году десяти самых удачных анекдотов в эмигрантском журнале «Ковчег» в Париже. Пятницкий и Доброхотова-Майкова там были обозначены как «Аноним (Москва)», а после их анекдотов было напечатано 5 явных подражаний, озаглавленных в журнале «Аноним Второй». Они высмеивают Ленина и, в отличие от «Веселых ребят», для советского человека могли стать опасными.
Третий блок иллюстрирует бытование анекдотов в эпоху интернета.
Аноним Первый.
Дополнительные анекдоты из «Горло бредит бритвою»
(36)
Государь всегда жаловал стихотворца Александра Пушкина, однако не упускал случая слегка пожурить его. «Вы, Александр Сергеевич, — говаривал он с хитринкой, — вслед за французами все о ножках пишете? Пора бы уже в ваши лета и о России подумать».
(48)
Над Державиным, Гаврилой Романычем, много смеялись за его косоглазие. Когда он в очередной раз слышал об этом за своей спиной, он приходил в ярость, топал лакированными туфлями и зло говорил: «Ну и что? Вон Веневитинов — тот вообще в постель мочится».
(55)
Ломоносову трудно давался русский язык, Херасков вечно путался в грамматике, Фет писал стихи с помощью франко-русского словаря, а Добролюбов просто двух слов связать не мог: подзывая полового в трактире г. Савватеева и К°, он только кричал: «Эй, эй!…» Все они получали деньги как писатели.
(56)
Сумароков страдал от недостатка остроумия, но чтобы не отставать от придворных остряков, сочинял пару анекдотов в год и рассказывал их в обществе, подставляя новые имена, дабы однообразием не наскучить дамам. Это дошло до Потемкина, который вызвал Сумарокова и спросил: «Ты что, братец, и оды так сочиняешь?» Сумароков не нашелся что ответить, но анекдотов от него больше не слышали.
(57)
Однажды Плетнев и Языков, задремав в дилижансе, выпали из него прямо в грязь — Плетнев слева, а Языков справа, — так что старорежимные городовые не знали, кого из них поднимать вперед.
(58)
Белинский любил Достоевского как родной отец, а Достоевский по-родственному относился к Некрасову и намекал на свою любовь к Панаевой, и все вместе они любили русскую литературу.
(59)
Чернышевский никак не мог достать себе модную оправу и специально ездил в Англию спросить Герцена: не подскажет ли тот подходящий фасон.
(60)
Герцен был откровенен до бестактности. Как-то встретив в Бессарабии Писарева, он наговорил ему много плохого о Белинском. Писарев был так удивлен, что чуть было не раскаялся в своих прогрессивных взглядах.
(61)
В демократическом лагере больше всех уважали Герцена — за осанку, за хорошее знание иностранных языков и большие связи.
(62)
Буташевич-Петрашевский ни от кого не скрывал своего желания свергнуть самодержавие, — об этом знали его племянница с мужем и их дети, его старая экономка и ее двоюродная сестра и еще несколько родственников, живших в деревне.
(63)
Апухтин слишком азартно играл в карты и, следуя советам Некрасова, частенько крапил их. Его нещадно били, мазали дегтем и катали в перьях, таскали по улице за ноги, сдавали в полицию и ссылали. Если бы не стихи, ему бы ни за что не выкрутиться.
(64)
Фет много слышал о хорошей жизни за границей и просился ежегодно туда у царя. Царь комкал его прошения и бросал их под ноги со словами: «Ох уж эти мне стихотворцы! Все норовят разъехаться! Вот приедет Тютчев, приедет Майков, — выпущу Фета».
(65)
Толстой, смущенно одергивая грязную толстовку и грассируя, любил подолгу говорить перед крестьянами о гуманизме и гражданственности. Крестьяне его очень любили за это, брали деньги в долг и называли Левой.
(66)
Арцыбашев на протяжении многих лет был очень дружен с Толстым и, как говорят, постоянно оказывал на него дурное влияние. Однако сам Арцыбашев ни за что не хотел признаваться, что подговаривал Толстого отказаться от имения и не ходить в церковь.
(67)
Игорь Северянин частенько пописывал статейки в газеты и состоял сотрудником «Биржевых ведомостей». Это настолько нравилось читающей публике, что Северянин сумел открутиться от службы в армии в мировую войну и три года смеялся над Гумилевым, который с линии фронта передавал ему приветы через знакомых.
(68)
Ходасевич однажды одолжил у Городецкого сто рублей, от Гумилева ушла жена, Блок подрался с Нарбутом, а разнимал их Лившиц, у Андреева сгорела квартира, Мандельштам сшил себе новую шубу, а Мариенгоф, моясь в ванне, больно ударился головой, — много интересного можно рассказать о русской литературе начала XX века.
(69)
Есенин никак не хотел состоять в одной Советской энциклопедии со Стекловым, Коганом и Серафимовичем, хотя статья о нем была уже написана… «Да если вы это сделаете, если сделаете… — сорвавшимся голосом говорил он на редакционном совете, — то я с собой такое сделаю…»
(70)
Даниил Хармс любил каждое утро постоять на голове. И днем он частенько вставал на голову, и после обеда, и перед ужином, и после ужина, и до глубокой ночи. Все вокруг что-то писали, пропихивали, заседали, стучали в двери и ходили в присутственные места, — а он все стоял и стоял, и стоял.
(71)
Толстой решил окончательно опроститься и сбежал от семьи в Оптину Пустынь. Войдя в монастырь, он увидел дворника, подошел к нему и сказал: «Вот ты, братец, все метешь, а я — Лев Толстой». «Очень приятно-с», — ответил дворник и взял под козырек.
(72)
Маяковский, Сельвинский, Асеев и Третьяков, играя в «румбу» и «звезду», перессорились и передрались и понаписали друг на друга эпиграммы. Третьяков — в стиле Сельвинского, Сельвинский — в стиле Асеева, Асеев — в стиле Маяковского, так что самому Маяковскому пришлось рисовать на бумаге кукиш.
(73)
Шевырев и Погодин частенько спорили, где жить лучше: у нас, в России, или за границей? Шевырев говорил, что у нас, потому что за границей нет цензуры, а у нас есть. А Погодин говорил, что за границей, потому что там городовые курят сигары и много обходительнее наших. Споры были длинные, со слезами и оскорблениями, и никто не мог рассудить Шевырева с Погодиным.
Аноним Второй.
Политические анекдоты из журнала «Ковчег»
Однажды Владимир Ильич увидел на стене муху. Он поймал ее в кулак и поднес к уху. Муха жужжит, а Ленин думает. А думает он о том времени, когда на Земле все люди станут свободными и счастливыми…
КАК ЛЕНИН ЖАНДАРМОВ ПЕРЕХИТРИЛ
Однажды Дзержинский пригласил Ильича на чашку чая.
Отправившись в гости, Владимир Ильич встретил знакомых жандармов.
— Хотите Ленина покажу, господа, — по-доброму улыбнувшись, спросил Ильич.
— Хотим, — и жандармы взяли под козырек.
Ровно через неделю Феликс Эдмундович звенел канадалами в Шушенском.
* * *
Однажды Владимир Ильич пил чай у Феликса Эдмундовича и по рассеянности опустил серебряную ложечку во внутренний карман пиджака. На другой день Владимир Ильич обнаружил, что в кармане ложечки нет.
— Ну нет, так нет, — сказал Владимир Ильич.
Вот какой бессребренный человек был Ленин.
* * *
Ленин был свиньей. Это, конечно, аллегория. На самом деле он был Лениным. Но иногда его так называли на конспиративной квартире, чтобы всем было ясно, о ком речь. Ему нравилась эта кличка, дающая простор революционным возможностям.
Однажды в Большом давали «Жизель». «Свинья в зале», — раздался возглас в партере. Началась давка. Ленин был очень доволен.
— Люблю аппассионату, — говорил он с тех пор, — нечеловеческая музыка.
* * *
Немцы очень мало платили Ленину. «Ты посмотри, раззява, как Троцкие живут», — часто говорила ему Надежда Константиновна. Завидовала. Однажды кассир вовсе денег не привез. Пришлось Ленину уехать с конспиративной квартиры, не заплатив.
Выпрыгивая из окна квартиры, Ленин сломал ногу. Вот почему у Ленина была только одна нога.
С. Багдасарова.
Анекдот 2010 года
Сначала предыстория. Анекдоты о писателях я, редактор-составитель данного издания, впервые прочла в сборнике «Горло бредит бритвою», еще будучи подростком, и пришла в восторг. То, что это не настоящий Хармс, было понятно, т. к. они находились в приложении под заголовком «Приписываемые». Однако про то, что это называется «Веселые ребята» Пятницкого и Доброхотовой-Майковой, я не знала, как и того, что их авторские анекдоты были там перемешаны с более поздними подражаниями.
В июле 2010 года я выложила в своем блоге анекдот, сочиненный, как теперь мне понятно, под влиянием № 68 от Анонима Первого. Он, конечно, получился более многословным, но, кажется, все-таки смешным. Привожу его тут с исследовательской целью. Поскольку авторство истории принадлежит мне, за десять лет, прошедшие с момента опубликования, у меня выработалась привычка наблюдать за тем, в какой именно форме эта история циркулирует в интернете, и что с ней из-за этой циркуляции происходит.
Ценным в рамках летописи самиздата, которой неожиданно стала эта книга, на мой взгляд, является именно это прослеживание бытования, поскольку мало кто занимается подобными длительными наблюдениями (да и я не обратила бы внимания, будь это чужой текст).
Сам анекдот — вернее, «длинный пост в Живом Журнале», выглядит так:
Александр Блок ходил по проституткам, но так боготворил свою жену, что не притрагивался к ней пальцем. Жена Александра Блока утешалась с Андреем Белым. Андрей Белый устроил интимный триумвират с Валерием Брюсовым и истеричкой по имени Нина Петровская, воспетой в сногсшибательном романе о дьяволе и ведьмах «Огненный ангел» (рекомендую). Валерий Брюсов был приличным человеком, а вот Нина Петровская позже вышла замуж за Соколова-Кречетова, который клал руку на колено юного гимназиста Шершеневича и спрашивал его, потерял ли он уже невинность. Зрелый Шершеневич крутил роман с поэтессой Надеждой Львовой, и она считала, что он ее не любит.
Не любил ее и Брюсов, потому что был приличным человеком. Однажды она позвонила им обоим по телефону, прося приехать, они отказались, и она застрелилась из того самого револьвера, из которого за 8 лет до этого Нина Петровская стреляла в Политехническом музее в Брюсова, но пистолет дал осечку. Нина Петровская тоже покончила с собой, в эмиграции.
Блока домогалась Лариса Рейснер, говорят, безрезультатно. Зато Гумилев назначил ей встречу в доме свиданий, говорят, успешно. Потом Рейснер стала женой Карла Радека. Гумилева бросила жена. Анна Ахматова держала в возлюбленных композитора Артура Лурье. Лурье весьма «любил как женщину» актрису Глебову-Судейкину, которая была замужем за художником Судейкиным и вызывала ахи у Блока. На квартире у Судейкиных жил Михаил Кузмин. Однажды Глебова-Судейкина сунула нос в дневник мужа, и у нее не осталось никаких сомнений в отношениях между мужем и Кузминым. Кстати, Михаил Кузмин любил эфебов, писал стихи, происходил из староверческой семьи, ходил в поддевке и смазных сапогах, да носил бороду.
Николай Клюев писал стихи, происходил из староверческой семьи, ходил в поддевке и смазных сапогах, да носил бороду. Еще он очень любил молодого златовласого Есенина и «давал ему путевку в жизнь»: «поясок ему завязывает, волосы гладит, следит глазами». Есенин много лет прожил в одной квартире с Мариенгофом и ночевал с ним под одним одеялом. Однажды, когда в Москве стояли жуткие холода, они наняли молодую красивую поэтессу, чтобы она грела им постель в течение 15 минут и потом уходила домой, а сами, согласно уговору, сидели лицом в угол, не подсматривая. 4 дня спустя девушка, невероятно оскорбленная тем, что они ничего не попытались сделать с нею, уволилась. Женой Есенина была Зинаида Райх. Когда он ее бросил, она вышла замуж за Мейерхольда. Всеволоду Мейерхольду посвятил одно из своих стихотворений эгофутурист Иван Игнатьев. Сборник назывался «Эшафот. Эго-футуры» и вышел с посвящением «Моим любовникам». Герой-рассказчик предлагает режиссеру расстегнуть Шокирующую Кнопку, иначе говоря, — ширинку. Еще Игнатьев покровительствовал Игорю Северянину, но Северянин ничего не понимал.
Игорь Северянин ухаживал за Шамардиной во время общих гастролей с Маяковским. Она была лирична, нездорова, но Северянин ничего не понимал, а потом выяснилось, что у нее как раз тогда был роман с Маяковским и она сделала от него аборт. Маяковский встречался с Эльзой Триоле, и она ему вставила зубы (оплатила дантиста). Потом Эльза уступила его своей сестре Лиле Брик. Лиля Брик запиралась со своим мужем известным опоязовцем Осипом Бриком и громко занималась сексом, а Маяковский сидел под дверью и подвывал. А в Эльзу Триоле был влюблен Виктор Шкловский. Она уехала в Париж и вышла замуж за Луи Арагона. Арагон занимался коммунизмом вместе с Жоржем Батаем, который делил одну любовницу с Пильняком — Колетт Пиньо. Шкловский поехал заграницу вслед за Триоле. Потом он вернулся в Россию к жене. Его жена была Суок, Серафима Густавовна. До этого она сожительствовала с Юрием Олешей, который дал ее фамилию своей кукле из «Трех толстяков». Потом Олеша женился на ее сестре Ольге Суок. На третьей сестре, Лидии, женился Эдуард Багрицкий. Еще Шкловский увел женщину у Булгакова, за что тот его ненавидел и вывел в виде демонического персонажа «Шполянского». Елена Сергеевна ушла к Булгакову от генерала Шиловского, прототипа Рощина из толстовских «Хождений по мукам». После ухода «Маргариты» Шиловский женился на дочери А. Н. Толстого. Толстой был влюблен в невестку Горького, про которую ходили слухи, что она спуталась с Ягодой. Горький 16 лет прожил с Марусей Будберг, которая потом стала гражданской женой Герберта Уэллса, а также распускал слухи про Маяковского, что он болен сифилисом. Осип Брик бросил Лилю Брик, чем несказанно ее удивил, оказавшись первым мужчиной, который ее бросил, и женился на простой хорошей женщине.
Пост был озаглавлен «Лев Толстой очень любил детей», и для людей понимающих это означало, что это — юмор, и его следует воспринимать как продолжение карнавализации русских писателей, начатой Хармсом. Многие другие, впрочем, восприняли его либо как клевету на деятелей Серебряного века, либо — что встречалось чаще, как обличительное их клеймение, которое надо использовать для дальнейшего развенчания (например, Дмитрий Пучков, опубликовав текст на своем сайте «Тупичок Гоблина», прокомментировал: «Часто спрашивают: что такое элита? Вот — это она»).
Текст этот сразу стал очень популярным: в моем блоге за 5 месяцев 2010 года к нему было оставлено около 350 комментариев (потом я их отключила — надоело читать). Сегодня, почти 10 лет спустя, согласно поисковику Яндекса этот текст выложен на различных сайтах и в блогах около 15 тыс. раз. Пару раз в год я вижу его где-то в фейсбуке с пометками «перепост 1 тыс. раз», «перепост 2,5 тыс. раз» и т. п. Месяц назад его прислали мне же, как доказательство разврата интеллектуальной элиты XX века.
Теперь наблюдения. Первое — про качество воспроизведения. Эра машинописного самиздата прошла, тексты копируют на компьютере с помощью одного клика, поэтому потерь в качестве из-за «ошибок переписчика» не происходит. Тем интереснее те искажения текста, которые все-таки случаются. Они вызваны «добрыми намерениями», желанием «улучшить» текст — и часто проистекают из того, что «редактор» не понял шутки.
Например, в анекдоте про яблоки (№ 47) из «Веселых ребят» самиздатовские редакторы раскрывали авторские сокращения «Нат. Ник.» и «Лерм.», не понимая, что это сделано нарочно, ради усиления комического эффекта. В случае моего текста какой-то «редактор» не понял, что Михаил Кузмин и Николай Клюев описаны совершенно одинаковыми словами, чтобы подчеркнуть их близнечность (и посмеяться над ней). Поэтому же они стоят ровно в центре текста, как ось симметрии. «Повтор» про Клюева в такой редактуре воспринимается «ошибкой» и выкидывается, а в результате выходит, что юного Есенина в следующем предложении домогается не он, а ни в чем не повинный Кузмин.
Второе наблюдение — про авторство. Считаные единицы, «утаскивая» текст из моего блога к себе, копировали последнюю строчку — с указанием авторства и значком копирайта. Возможно, этой строчкой пренебрегают при копировании, потому что «несмешная». (В «Веселых ребятах» имена авторов стояли на отдельном титульном листе, который подсознательно тоже был «не нужен» и быстро потерялся при воспроизведении). Сетевой этикет требует, чтобы, помещая чужой текст, ты указывал если не автора, то хотя бы ссылку на исходное расположение текста: этого, в случае с данной историей, тоже не случалось практически никогда. Более того, некоторые размещавшие этот текст, делали вид, что авторы — это они, и в ответ на благодарные комментарии отвечали «спасибо, я старался». Тезис «анонимное — значит, ничье, и я могу присвоить себе» даже был озвучен прямо. В феврале 2016 года одна дама поместила в своем блоге на «Снобе» статью под названием «Разврат, который мы потеряли», в котором переписала анекдот своими словами, обличая писателей, причем без какого-либо юмора. Уличенная бдительными читателями в плагиате, дама начала долгую дискуссию. И, наконец, приписала к своей статье, что своей вины в плагиате не чувствует, поскольку это — «перепев того, что я считала народным фольклором, гуляющим по сети, а у него, оказывается, есть автор».
Третье наблюдение — о дружеской атрибуции. В ситуации с «Веселыми ребятами» мы видим это на примере Николая Котрелева, который, будучи другом Пятницкого, точно знал, что это — не Хармс, и поэтому боролся за восстановление истины. В 2010-х годах благодаря интернету это происходит намного в более спрессованной, быстрой форме. О том, кто именно настоящей автор моей истории, знает и помнит много моих друзей (онлайн-френдов). И, натыкаясь на этот анекдот на посторонних площадках, они регулярно просят указать подлинного автора, либо же уличают публикатора в плагиате. Люди делают это, наверно, из благодарности к автору текста, а также из стремления восстановить справедливость. Сигналы о таких поступках я получаю три-четыре раз в год.
Любопытно, что подлинное авторство моего анекдота элементарно установить, потратив несколько минут на поиски в интернете. Однако и подлинное авторство «Веселых ребят» давно опубликовано: тем не менее на многочисленных страницах в интернете они продолжают лежать как тексты Хармса.
