Книга: «Лев Толстой очень любил детей...»
Назад: Софья Багдасарова. Песни о Льве Толстом
Дальше: Михаил Боде-мл. Приручение Хармса
Софья Багдасарова.
Комментарии к тексту: аллюзии и переклички
Во время составления комментариев к тексту анекдотов обнажилось огромное количество скрытых цитат, а также пародий на реальные факты биографий писателей. Это позволяет ясней увидеть методологическую разницу между корпусом анекдотов «псевдо-Хармса», настоящими «Анегдотами» Хармса, а также упражнениями подражателей. Хармс просто придумывает максимально абсурдные ситуации вокруг Пушкина. Историк культуры Станислав Дединский вообще считает, что сходство с Хармсом было весьма отдаленным, а «для своих историй Пятницкий выбрал более близкий себе лесковский, ремизовский стиль изложения, а не синтезированную, рационально структурированную интонацию Хармса, которому тем не менее, не стесняясь, подражал».
В отличие от Хармса, соавторы «Веселых ребят» издеваются не над самими писателями, а над сложившимися вокруг них «культами личностей», вышучивают прилипшие к ним ярлыки и казенные определения. Поэтому в тексте оказалось так много отсылок к Ленину и Луначарскому — к 1970-м годам голова читателя была уже набита огромным количеством языковых штампов и официозных ассоциаций. Соавторы берут цитату из советского классика и оборачивают ее переносный смысл в реальную ситуацию (например, из-за вопроса «о чем же плакал Гоголь?» Луначарского персонаж Гоголя рыдает на подоконнике дома Вяземского, а Герцена декабристы действительно будят). Складная трость-стул Льва Толстого, воспетая его биографами как атрибут сакральных многочасовых прогулок, превращается в костыль, которым Толстой лупит Герцена (экспонат «трость-стул» в усадьбе Ясная Поляна сохранился и действительно выглядит угрожающе). Во времена Хармса подобного пласта советского литературного новояза еще не сформировалось, да и не факт, что он стал бы использовать этот прием.
Другое отличие и построенный на нем прием, которые бросаются в глаза при изучении комментариев — колоссальная начитанность соавторов. Они совершенно свободно жонглируют сюжетами из русской литературы, какие едва ли всплывут в памяти обычного читателя, которому для жизни достаточно школьной программы. Легко ли с лету опознать ситуации из пушкинского «Гробовщика» или лермонтовской «Тамбовской казначейши»? При этом аллюзий на быстро узнаваемые произведения, вроде «Евгения Онегина», нет, вероятно, потому что задачи высмеивать конкретные книги не стояло. Хрестоматийные же цитаты, например «где твой кинжал, вот грудь моя» или «ай да Пушкин» при этом явно нарочно, для комического эффекта, вложены в уста тех писателей, которые не имеют к ним отношения. А из какого-то весьма малозначимого факта биографий, наподобие трений при знакомстве Толстого и Герцена, выдумывается целая сквозная тема.
Спрессовывается не только время (все персонажи живут в условно-прекрасном XIX веке), но и пространство — все происходит на московском Тверском бульваре, располагающемся между Пушкинской площадью и Никитскими воротами, и ради этого даже дом Вяземского «выползает» из переулка и оказывается стоящим окнами на бульвар.
Насыщенность текста «Веселых ребят» всеми этими потайными реверансами отличает их не только от Хармса. Если вдуматься, от Хармса-то тут лишь два персонажа (Пушкин, а также Гоголь — не из «Анегдотов», а из пьесы) и абсурдность, причем гораздо меньшего градуса, чем у великого обэриута. Становится очевидным, почему практически все эпигоны, придумывавшие «хармсинки», восторга не вызывают. Они использовали приемы, лежащие на поверхности — ограниченный набор «масок», фирменные фразы а-ля «тут все и кончилось», и банально калькировали структуру анекдотов, не умея воспроизвести ни атмосферу абсурда, ни густое переплетение скрытых аллюзий, для создания которого нужен весьма и весьма большой культурный багаж.
Орфография и пунктуация даются согласно рукописи, поэтому в тексте есть орфографические и пунктуационные ошибки.
Номера анекдотов идут без скобок, страниц — в скобках. На некоторых страницах только рисунки без текста, поэтому здесь они не приведены.
•••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••
№ 1 (стр. 3)
Однажды Гоголь переоделся Пушкином и пришёл в гости к Льву Толстову. Никто не удивился, потому что в это время Ф. М. Достоевский, царство ему небесное.
Анекдот выглядит незаконченным, однако его визуальное оформление свидетельствует, что так и было задумано.
«Пушкином» и «Толстову» — авторская орфография в рукописи, непонятно, шутка это или описка. В версии самиздата исправляли, а также добавляли многоточие в конец анекдота. (Здесь и далее курсивом будут даны замечания относительно бытования собственно текста. — Ред.)
•••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••
№ 2 (стр. 5)
Лев Толстой очень любил играть на балалайке (и, конечно, детей). Но не умел. Бывало пишет роман Война и мир, а сам думает: Тен-дер-день-тер-день-день-тень!.. или: Брам-прам-дам-дарарам-пам-пам!..
Балалайка в словаре Льва Толстого встречается. Например, «Дядя Ерошка пришел из хозяйской хаты к Оленину мертвецки пьяный, с красным лицом, растрепанною бородой, но в новом красном бешмете, обшитом галунами, и с балалайкой из травянки, которую он принес из-за реки. Он давно уже обещал Оленину это удовольствие и был в духе» («Казаки»).
Сам писатель очень любил музыку, плакал, слушая произведения Шопена и Бетховена. Умел играть на фортепьяно и хорошо читал ноты. В молодости Толстой часами упражнялся и, как считал его друг пианист Гольденвейзер, «слегка мечтал стать музыкантом». (Гусев Н. Н., Гольденвейзер А. Б. Толстой и музыка. Воспоминания. М., 1953).
В случае, если здесь и далее в рукописи кавычки отсутствуют, вместо них для удобства чтения нами употреблен курсив. В самиздате кавычки добавляли.
•••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••
№ 3 (стр. 6, 8, 11)
Николай I написал стихотворенье на именины императрицы. Начинается так:
Я помню чудное мгновенье… и тому подобное дальше.
Тут к нему пришёл Пушкин и прочитал…
А вечером в салоне у Зинаиды Волконской имел через них большой успех, выдавая, как всегда, за свои. Что значит профессиональная память у человека была.
И вот утром, когда Александра Фёдоровна кофие пьёт, царь-супруг ей свою бумажку подсовывает под Ея блюдечко
Она это прочитала и говорит
— Ах, Кокó, как мило, где ты достал, это же свежий Пушкин!
Пародия на описания встреч Пушкина с императором. (См. Щеголев П. Е. Император Николай I и Пушкин в 1826 году. «Русская мысль», 1910, № 6; и др.) Более сложный уровень таков: в советской пропаганде, детской литературе и проч. Николай I традиционно выводится, как человек невежественный, ограниченный, солдафон. (См. например: Брашинский И. Б. В поисках скифских сокровищ. Л. 1979. С. 59). Также со времен Добролюбова обличалась его развратность, «васильковые дурачества» с фрейлинами, его домогательства к жене Пушкина. В анекдоте же, наоборот, он выводится как человек, способный написать стихотворение уровня гения, подчеркивается его нежная любовь к супруге (которую подтверждают воспоминания современников, как и тот факт, что солдафоном Николай I все-таки не был).
Про «Коко»: неизвестно, называла ли Николая I так его жена Александра Федоровна (прусская принцесса), зато к Николаю II его жена Александра Федоровна (гессенская принцесса) обращалась в начале их совместной жизни именно так (но потом перешла на вариант «Ники», принятый в семье). Уменьшительное «Коко» в семье бытовало ранее, например, известно, что Александр III называл так своего дядю, великого князя Константина Николаевича, с которым очень не ладил (См. Семейные прозвища // Зимин И. В. Двор российских императоров. Энциклопедия жизни и быта. Т. 1. М., Кучково поле, 2014).
В рукописи заметно исправление порядкового номера императора с «II» на «I».
В версии самиздата любопытно сглаживание стилистики конца анекдота, убраны старомодные слова и обороты, прозвище царя: «И вот рано утром, когда Александра Федоровна пьет кофе, царь-супруг ей свою бумажку подсовывает под блюдечко. Она прочитала ее и говорит: «Ах, как мило…»»
•••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••
№ 4 (стр. 12)
Однажды Фёдор Михайлович Достоевский, царство ему небесное, наблюдал любовь бегемотов.
Видит — получаются цветы, и заинтересовался, какого пола. Пускай, думает, женский пол будет
а мужской пол будет
тогда если
и будет женский пол, а если
то будет мужской. Ничего сложного в этой науке нет.
Комментарий Н. Доброхотовой-Майковой (далее Д.-М.): «Бегемотов придумал Пятницкий. Кажется, это откуда-то из Хлебникова». Ее замечание наводит на мысли о «Зверинце» Хлебникова, однако там, да и вообще в его словаре нет ни бегемотов, ни гиппопотамов.
Выражение «царство ему небесное» взято, видимо, из описания похорон Достоевского в хрестоматиях: «На тротуарах стояли сплошные толпы народа. Простой народ с удивлением смотрел на процессию. Мне передавали, что какая-то старушка спросила Григоровича: — Какого генерала хоронят? — а тот ответил: — Не генерала, а учителя, писателя. — То-то, я вижу, много гимназистов и студентов. Значит, большой и хороший был учитель. Царство ему небесное». (Попов И. И. Ф. М. Достоевский, его похороны // Минувшее и пережитое. Из воспоминаний, М. — Л. 1933, С. 87–91).
Из-за сложности воспроизведения «формулы» в машинописных копиях анекдот про бегемотов выбрасывали.
•••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••
№ 5 (стр. 14)
Однажды Пушкин написал письмо Рабиндранату Тагору.
“Дорогой далекий друг, — писал он, — Я Вас не знаю, и вы меня не знаете. Очень хотелось бы познакомиться. Всего хорошего. Саша”.
Когда письмо принесли, Тагор предавался самосозерцанию. Так погрузился, хоть режь его. Жена толкала-толкала, письмо подсовывала — не видит. Он, правда, по русски читать не умел.
Так и не познакомились.
Д.-М.: «Рабиндранат Тагор возник в тексте, поскольку моя бабушка до революции увлекалась теософией. У нее в доме даже имелось русское издание его гимнов “Гитанджали” (“Приношение песен”) 1914 года, я ими зачитывалась, когда была маленькая».
В отличие от Пушкина, Лев Толстой в переписке с великим индусом находился, но не с Тагором, а с Ганди. Начало их общению положил борец за независимость Индии Таракнат Дас, который в 1908 году писал в Ясную Поляну в поисках поддержки против британского владычества. В ответ на его письма Толстой сочинил открытое «Письмо индусу» (июнь 1908). В 1910 году Ганди, которому тогда было 40 лет, напечатал это письмо по-английски в своем журнале Indian Opinion. С Толстым он переписывался по поводу разрешения на публикацию, а также по другим вопросам. Толстой написал Ганди два письма, которые сохранились и опубликованы, переписка оборвалась из-за смерти графа. В своей автобиографии Ганди пишет, что толстовская идея непротивления злу, изложенная в «Письме индусу» и в книге Толстого «Царство божие внутри вас», оказала на него значительное влияние.
•••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••
№ 6 (стр. 16)
Лев Толстой очень любил детей. Бывало, привезет в кабриолете штук пять и всех гостей оделяет. И надо же — вечно Герцену не везло: то вшивый достанется, то кусачий. А попробуй поморщиться — схватит костыль и трах по башке!
Д.-М.: «Первую фразу придумала я. Как-то очень много в тот момент в квартире обитало наших с сестрой маленьких детей».
Любовь Льва Толстого к детям мифологизировалась — из-за школы в Ясной Поляне, из-за написанной им детской «Азбуки», сказок и проч. Ср.: «Счастливая, счастливая, невозвратимая пора детства! Как не любить, не лелеять воспоминаний о ней? Воспоминания эти освежают, возвышают мою душу и служат для меня источником лучших наслаждений» (Лев Толстой, «Детство»).
В одной из версий самиздата: «привезет в кабриолете» заменено на «приведет в кабинет», а последняя фраза звучит как «А попробуй поморщиться — хватит костылем».
•••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••
№ 7 (стр. 17)
Пушкин шел по Тверскому бульвару и встретил красивую даму. Подмигнул ей, а она как захохочет! “Не обманете, — говорит, — Николай Васильевич! Лучше отдайте три рубля, что давеча в бурима проиграли”.
Пушкин сразу догадался, в чем дело. “Не отдам, — говорит, — дура!” Показал язык и убежал.
Что потом Гоголю было!
Д.-М.: «Все происходило на Тверском бульваре, потому что там располагается Дом Герцена — здание Литературного института (булгаковский “Грибоедовский дом”). Для нас оно тогда было важным — там располагалась редакция журнала “Знамя”. Поэзией в нем заведовала Галина Корнилова, с которой мы дружили, нас познакомила Наталья Горбаневская. Там же работал молодой Лев Аннинский. Постоянно заходили поэты, Евтушенко, был Шаламов, велись интересные разговоры, была эдакая писательская атмосфера».
Ни Гоголь, ни А. С. Пушкин в особой любви к буриме не замечены, а вот Василий Львович Пушкин был их большим мастером, что Лев Толстой отдельно упоминает в «Войне и мире». (См., например: Первые русские буриме // Бердников Л. И. Русский Галантный век в лицах и сюжетах. Кн. II). В семье Доброхотовых-Майковых это также было одним из любимых развлечений. Добавим, что играть в буриме (написание стихов на заданные рифмы) на деньги как-то затруднительно.
Изменения, вносимые сомиздатчиками, иногда вызывают удивление. В одной из версий в этом анекдоте все восклицательные знаки заменены на точку или многоточия. Почему?…
•••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••
№ 8 (стр. 18)
Лев Толстой жил на площади Пушкина, а Герцен — у Никитских ворот. Обоим по литературным делам часто приходилось бывать на Тверском бульваре.
И уж если встретятся — беда: погонится и хоть раз, да врежет костылем по башке. А бывало и так, что впятером оттаскивали, а Герцена из фонтана водой в чувство приводили.
Вот почему Пушкин к Вяземскому-то в гости ходил, на окошке сидел. Так этот дом потом и назывался — дом Герцена.
Лев Толстой никогда не жил на Пушкинской площади (до 1931 года — Страстной), максимально близкий «толстовский» адрес — Английский клуб на Тверской улице, где он просто часто бывал. (См. Васькин А. А. Московские адреса Льва Толстого. К 200-летию Отечественной войны 1812 года. М., 2012; Родионов Н. Москва в жизни и творчестве Л. Н. Толстого. 1948). «Вранье» и то, что Герцен жил у Никитских ворот, — упомянутый выше Дом Герцена стоит на противоположном конце Тверского бульвара, именно у Пушкинской площади. Напомним, что Д.-М. родилась и выросла на Волхонке, и центр Москвы был для нее родным и отлично знакомым, т. е. географическая абсурдность является одним из нарочито используемых приемов, понимаемых, впрочем, лишь теми, кто помнит историю и географию Москвы.
Вяземский жил в небольшом особнячке в Вознесенском переулке, д. 9, стр. 4. Здание действительно находится вблизи Тверского бульвара, однако окнами на него не выходит. Пушкин живал здесь по несколько месяцев, читал на публике «Бориса Годунова» и проч. Позже в этом домике поселился Шаляпин.
Постоянство, с которым действие анекдотов все время возвращается к одной и той же локации — это тот же психологический закон, который породил три единства классицизма: правило драматургии, согласно которому все происходит в одно и то же время, в одном и том же месте и на один главный сюжет. Поэтому все писатели XIX века внезапно становятся современниками и совершают повторяющиеся действия.
•••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••
№ 9 (стр. 19, 20)
Шел Пушкин по Тверскому бульвару и увидел Чернышевского. Подкрался и идет сзади. Мимоидущие литераторы кланяются Пушкину, а Чернышевский думает — ему. Радуется.
Достоевский прошел — поклонился, Помялович, Григоровский — поклон, Гоголь прошел — засмеялся так и ручкой сделал привет — тоже приятно. Тургенев — реверанс. Потом Пушкин ушел к Вяземскому чай пить. А тут навстречу Толстой — молодой еще был, без бороды, в эполетах. И не посмотрел даже. Чернышевский потом написал в дневнике:
“Все писатили хорошие, а Толстой хамм. Потомушто графф”.
Д.-М.: «“Мастера и Маргариту” мы, конечно, к тому времени знали, у Булгакова там сделана путаница между Панаевым и Скабичевским, так что давайте назовем переделанные фамилии писателей Николая Помяловского и Дмитрия Григоровича здесь скрытой цитатой. Роман Булгакова был в журнале, его нам дали, естественно, ненадолго. Читали вслух. У нас была свеча, отлитая в трехлитровой колбе, подарок Славы Лена, она изображала луну. Сидели в полумраке, Володя рисовал в уголке, мама вязала, дети внимали».
22 июля 1856 года Некрасов написал Л. Толстому: «Особенно мне досадно, что Вы так браните Чернышевского. Нельзя, чтоб все люди были созданы на нашу колодку». Это было ответом на письмо Толстого от 2 июля, где он писал про Чернышевского так: «…Теперь срам с этим клоповоняющим господином». (Подробнее см. Луначарский А. В. Чернышевский и Толстой (К юбилею Чернышевского) // Вечерняя Москва, 1928, № 166, 19 июля; Николаев М. П. Л. Н. Толстой и Н. Г. Чернышевский. Приок. кн. изд-во, 1978).
В самиздатовских перепечатках «ошибка» Помялович/Григоровский обычно оказывается исправленной. «Албанский» язык последней фразы бывает более литературным: «Все писатели хорошие, а Толстой хамм. Потому что графф».
•••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••
№ 10 (стр. 21)
Гоголь читал драму Пушкина “Борис Годунов” и приговаривал: — “Ай да Пушкин! Действительно, сукин сын!”
Напомним источник этой фразы: «Трагедия моя кончена; я перечел ее вслух, один, и бил в ладоши, и кричал, ай да Пушкин! ай да сукин сын!» (Из письма А. С. Пушкина П. А. Вяземскому, 7 ноября 1825).
Между прочим, второе публичное чтение «Бориса Годунова» Пушкиным состоялось как раз в доме Вяземского 20 сентября 1826 года. (См. Богаевская К. Первые чтения «Бориса Годунова» // Наука и жизнь. 1972, № 10. С. 46–48).
•••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••
№ 11 (стр. 22)
Достоевский пошел в гости к Гоголю. Позвонил. Ему открыли. “Что вы, — говорят, — Федор Михайлович, Николай Васильевич уж лет пятьдесят как умер”.
“Ну и что же, — подумал Достоевский, царство ему небесное, — я ведь тоже когда-нибудь умру”.
Как написано у Булгакова: «Протестую, — горячо воскликнул Бегемот. — Достоевский бессмертен!» («Мастер и Маргарита»).
Гоголь умер в 1852 году, а Достоевский спустя 29 лет после него в 1881 году, т. е. визит спустя пятьдесят лет нереален. Если помнить эти цифры, эпизод приобретает макабрическую потусторонность (как и прочие анекдоты про Достоевского в этом цикле). Любопытно, что в версии самиздата эти невозможные 50 лет бывают исправленными на реалистичные 15.
Еще это аллюзия, быть может, на эпизод из пушкинского «Гробовщика»: «— А приходили ко мне от покойницы Трюхиной? — Покойницы? Да разве она умерла? — Эка дура! Да не ты ли пособляла мне вчера улаживать ее похороны? — Что ты, батюшка, не с ума ли спятил, али хмель вчерашний еще у тя не прошел? Какие были вчера похороны? Ты целый день пировал у немца, воротился пьян, завалился в постелю, да и спал до сего часа, как уж к обедне отблаговестили. — Ой ли! — сказал обрадованный гробовщик. — Вестимо так, — отвечала работница. — Ну, коли так, давай скорее чаю да позови дочерей».
•••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••
№ 12 (стр. 23)
У Лермонтова было много собак, а одна — лучше всех. Он хотел ее выучить всяким штукам и подарить Пушкину. Целый день, бывало, кричит: “Тубо! Пиль! Апорт!” Собака воет — ужас!
Раз выглянул в окно, а там вся компания — и Гоголь, и Толстой, и Достоевский, и Тургенев. Стоят, слушают. Подходит городовой. “Что, — спрашивает, — за шум из сей квартиры?” “А это, — они ему, — это, изволите видеть, Лермонтов собаку учит, хочет Пушкину подарить”.
Лермонтов расстроился и… (см. рис.)
Исторических подтверждений любви Лермонтова к собакам не найдено. Поскольку Лермонтов в цикле анекдотов выведен в амплуа комического военного, здесь также стоит вспомнить картину Павла Федотова «Анкор, еще анкор!», про офицера, от скуки дрессирующего пса. Об отношении же к собакам Пушкина, например, оставил сообщение его друг Соболевский, у которого поэт жил в Москве: «Вот где стояла кровать его, на которой подле него родила моя датская сука, с детьми которой он так нежно возился и нянчился впоследствии» (Вацуро В. Э. А. С. Пушкин в воспоминаниях современников. М., 1985, Т. 2. С. 13).
«Тубо! Пиль! Апорт!» — обычный набор французских приказов для дрессировки собак. См., например, употребление у Лескова в «Очарованном страннике». Или, например, в журнале «Эпоха», издаваемом семейством покойного Достоевского, в рассказе, написанном от лица черного пуделя: «Я до того понял магическое значение слов: cherche, тубо, пиль, apporte, что не только обходился без арапника, но предупреждал уже движение ошейника и по одному скрипу блока догадывался, чего от меня хотели». (Милюков А. П. Посмертные записки одного скитальца // «Эпоха». Петербург, 1864. № 8. С. 48).
Поскольку анекдот заканчивался рисунком с разбегающимися писателями, в версии машинописного самиздата он тоже выбрасывался.
•••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••
№ 13 (стр. 26)
Лев Толстой очень любил детей. Утром проснется, поймает какого-нибудь, и гладит по головке, пока не позовут завтракать.
Д.-М.: «А еще, когда мы начали ездить к друзьям в Переделкино, мне рассказали такую историю про Корнея Чуковского. К нему приводили в гости детей, он с ними долго играл, был ласков. Когда детей уводили, он кричал: “Зачем вы их привели? Я на них зря время потратил. Я детей не люблю! Я детьми ин-те-ре-су-юсь!”»
В самиздате «какого-нибудь» превращается в грамотную форму «кого-нибудь».
•••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••
№ 14 (стр. 27)
Тургенев мало того, что от природы был робок, его еще Пушкин с Гоголем совсем затюкали. Проснется ночью и кричит: “Мама!” Особенно под старость.
Тургенева затюкали, конечно, не покойные коллеги, а именно мать, не зря писатель сделал ее прототипом злодейки-барыни в «Муму». Мать писателя скончалась в 1850 году, ее смерть предоставила ему финансовую и, главное, психологическую свободу.
•••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••
№ 15 (стр. 28)
Однажды Гоголь переоделся Пушкиным, пришел к Пушкину и позвонил. Пушкин открыл ему и кричит: “Смотри-ка, Арина Родионовна, я пришел!”
Во взрослом возрасте Пушкин жил в Москве очень недолго, наездами: в доме Вяземского, в домике на Старом Арбате (после венчания, февраль — май 1831), у С. А. Соболевского на Собачьей площадке и в квартире П. В. Нащокина в Воротниковском переулке. Фактически «у себя», а не в гостях у друзей, Пушкин жил в Москве только в 1831 году.
Арина Родионовна умерла в 1828 году в Петербурге, в доме сестры Пушкина Ольги.
•••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••
№ 16 (стр. 29, 30)
Лев Толстой очень любил детей. За обедом он им все сказки рассказывал, истории, с моралью для поучения. Бывало, все уже консоме с пашотом съели, профитроли, устриц, бланманже, пломбир — а он все первую ложку супа перед бородой держит, рассказывает. Мораль выведет — и хлоп ложкой об стол!
Д.-М.: «Такой список блюд был взят, наверно, из дореволюционного экземпляра “Подарка молодым хозяйкам” Елены Молоховец. Периодически он откуда-то всплывал в квартире, и над ним хохотали — по советским временам он звучал невероятно смешно».
Меню Льва Толстого давно интересует исследователей. Вегетарианцем он стал в 1890-х годах, его примеру последовали дочери Татьяна и Мария. С той поры стол в Ясной Поляне разделялся на две половины — для них и других членов семьи, а также гостей. (См. Поваренная книга Толстых // Сюткины О. и П. Русская и советская кухня в лицах. Непридуманная история. М., 2016; Толстая С. А. Кулинарная книга Софьи Андреевны Толстой. Обед для Льва. М., 2016).
В самиздате вторая фраза бывает сокращена: «…сказки рассказывал да поучения».
•••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••
№ 17 (стр. 31)
Однажды Гоголь шел по Тверскому бульвару (в своем виде) и встретил Пушкина. “Здравствуй, Пушкин, — говорит, — что ты все стихи да стихи пишешь? Давай вместе прозу напишем”.
«Прозой только ……………………………………………………………………………… хорошо», — возразил Пушкин.
Д.-М.: «Вместо многоточия подразумевается, конечно, многоэтажный виртуозный мат».
Также эти отточия напоминают об аналогичным образом отмеченных авторских пропусках в «Евгении Онегине».
Коллаборация с Пушкиным приносила Гоголю большую пользу. Писатель Владимир Соллогуб вспоминал: «Пушкин познакомился с Гоголем и рассказал ему про случай, бывший в г. Устюжна Новгородской губернии — о каком-то проезжем господине, выдавшем себя за чиновника министерства и обобравшем всех городских жителей». Так появился «Ревизор». Из «Авторской исповеди» Гоголя также можно узнать, что Пушкин подсказал ему и сюжет «Мертвых душ».
•••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••
№ 18 (стр. 33)
Лермонтов хотел у Пушкина жену увезти. На Кавказ. Все смотрел на нее из-за колонны, смотрел… Вдруг устыдился своих желаний. — Пушкин, — думает, — зеркало русской революции, а я — свинья. —
Пошел, встал перед ним на колени и говорит: — Пушкин, — говорит, — где твой кинжал? Вот грудь моя! —
Пушкин очень смеялся.
«Зеркало русской революции», конечно, на самом деле — Лев Толстой (Ленин В. И. «Лев Толстой, как зеркало русской революции». «Пролетарий» № 35, И (24) сентября 1908 г.).
«Где твой кинжал? Вот грудь моя», — говорит Дона Анна Дону Гуану в пушкинском «Каменном госте». Лермонтову же принадлежит стихотворение «Кинжал» («Люблю тебя, булатный мой кинжал…»).
Чужую жену украл не Лермонтов, а его секундант на дуэли с Мартыновым — князь Сергей Трубецкой, в 1851 году. Князя и его возлюбленную Лавинию Жадимировскую поймали в Тифлисе. В конце 1970-х этот материал ляжет в основу романа Булата Окуджавы «Путешествие дилетантов».
•••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••
№ 19 (стр. 34, 35)
Лев Толстой и Ф. М. Достоевский поспорили, кто лучше роман напишет. Судить пригласили Тургенева. Толстой прибежал домой, заперся в кабинете и начал скорей писать роман — про детей, конечно (он их очень любил). А Достоевский сидит у себя и думает:
“Тургенев — человек робкий. Он сейчас сидит у себя и думает: “Достоевский — человек нервный. Если я скажу, что его роман хуже, он и зарезать может”. Что же мне стараться? (это Достоевский думает). Напишу нарочно похуже, все равно денежки мои будут (на сто рублей спорили)”.
А Тургенев в это время сидит у себя и думает:
“Достоевский — человек нервный. Если я скажу, что его роман хуже, он и зарезать может. С другой стороны, Толстой — граф. Тоже лучше не связываться. Ну их совсем!”
И в ту же ночь потихоньку уехал в Баден-Баден.
Конкурс «Кто лучше напишет роман» напоминает пушкинский же анекдот, как Сумароков и Барков соревновались в написании оды.
Тургенев имел среди современников репутацию труса, поскольку в 1838 году, в 20-летнем возрасте повел себя малодушно во время аварии на пароходе «Николай I», следовавшем в Германию, во время которой погибло 8 человек. Впав в панику, юный Тургенев молился, подкупал матросов, отталкивал женщин и детей. Эпизод этот не отпускал его до старости — очерк «Пожар на море», где он описывает свою версию случившегося, Тургенев продиктовал Полине Виардо за несколько недель до смерти. Достоевский же спародировал эту историю в «Бесах», где пародией на Тургенева является Кармазинов.
Д. М.: «Тургенев у нас начал постоянно уезжать именно в Баден-Баден, просто потому что это звучало смешно».
В Баден-Баден настоящий Тургенев переехал на постоянное жительство в 1863 году, вслед за Полиной Виардо, которая привезла туда лечиться мужа. Писатель прожил там семь лет и потом был вынужден уехать из-за франко-прусской войны, поскольку семья Виардо больше не могла там оставаться.
Кроме Тургенева, в Баден-Бадене жили очень многие русские, в том числе Жуковский (там и умер), Гоголь, Вяземский (тоже там умер), Достоевский (написавший там «Игрока»), Лев Толстой, Гончаров.
Персонажи боятся, что Достоевский может кого-нибудь зарезать, во-первых, потому что он действительно был достаточно нервным; во-вторых — он единственный судимый из сквозных персонажей анекдотов, пусть и по политической статье. Кроме того, его знаменитые книги посвящены именно убийствам, в особенности «Преступление и наказание», которое историки детективного жанра записывают в первые и эталонные его образцы.
•••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••
№ 20 (стр. 37)
Лев Толстой очень любил детей, и все ему мало было. Приведут полную комнату, шагу ступить негде — а он все кричит: еще! еще!
Любопытно, что лже-автор анекдотов Даниил Хармс детей не любил, причем осознанно («Я всегда ухожу оттудова, где есть дети» и др.). Его вдова рассказывала Глоцеру: «Всю жизнь он не мог терпеть детей. Просто не выносил их. Для него они были — тьфу, дрянь какая-то. Его нелюбовь к детям доходила до ненависти. (…) Но вот парадокс: ненавидя их, он имел у них сумасшедший успех» (Глоцер В. Марина Дурново. Мой муж Даниил Хармс. М., 2015. С. 60). Причем эта ненависть Хармса к детям даже становится предметом отдельного изучения исследователей (см. Злобина А. Случай Хармса, или Оптический обман // Новый Мир, № 2, 1999).
•••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••
№ 21 (стр. 38)
Однажды Пушкин решил испугать Тургенева и спрятался на Тверском бульваре под лавкой. А Гоголь тоже решил в этот день испугать Тургенева, переоделся Пушкиным и спрятался под другой лавкой.
Тут Тургенев идет. Как они оба выскочат!
Гоголь в Москве действительно постоянно ходил по Тверскому бульвару: он жил в усадьбе Талызиных-Толстых на Никитском бульваре (сейчас там его музей), продолжением которого является Тверской бульвар.
Скамейки на Тверском бульваре, напротив литературной «мекки» раннего советского периода — Дома Герцена, были предметом особенным. См., например, воспоминания поэта Николая Корнеевича Чуковского, который посвящает одной такой лавке большой эпизод: «Днем на бульварной скамейке я пообедал — сгущенным молоком с хлебом. (…) Я присел на скамейку на Тверском бульваре и провел на ней всю ночь. (…) Проснулся я, когда солнце плыло уже высоко над крышами, почувствовав, что кто-то пристально смотрит мне в лицо. Я открыл глаза. Надо мной стоял Осип Эмильевич Мандельштам, тревожно и внимательно разглядывая меня». (Чуковский Н. К. Литературные воспоминания. М., 2017. С. 290–291). Николай Чуковский, кстати, был близок с группой «Серапионовы братья», с которой дружила бабушка Д.-М. Валентина Герн (подробней о ней см. стр. 262). Или вот Николай Оцуп вспоминает: «Гасили огни в кафе, мы с Есениным вышли на Тверской бульвар, выбрали скамейку, свободную от влюбленных, сели и продолжали разговор, начатый в кафе» (Шубникова-Гусева Н. И. Русское зарубежье о Сергее Есенине: воспоминания, эссе, очерки, рецензии, статьи. М., 2007. С. 176). Во времена написания анекдотов, 1970-е, насыщенность Тверского бульвара писателями тоже оставалась высокой.
•••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••
№ 22 (стр. 39)
Однажды Пушкин стрелялся с Гоголем. Пушкин говорит:
— Стреляй первый ты.
— Как ты? Нет, я!
— Ах, я? Нет, ты!
Так и не стали стреляться.
Дуэли Пушкин явно любил: всего пушкинисты насчитывают не менее 20 вызовов, состоялись четыре, включая трагическую последнюю — прочие кончились примирениями. В числе его реальных противников был Кюхельбекер (пистолеты оказались заряженными клюквой), в числе несостоявшихся — Модест Корф, Толстой-Американец, Владимир Соллогуб (См. Ходасевич В. Ф. «Дуэльные истории» // Пушкин в эмиграции. М., 1997).
А вот Гоголь в дуэлях не участвовал. Впрочем, еще во время учебы в гимназии, когда его товарищ Константин Базили отказался участвовать в спектакле, Гоголь сделал вид, что вышел из себя и вызвал его на дуэль. И подал театральные пистолеты без курков. Все кончилось смехом и примирением. (Вересаев В. В. Гоголь в жизни. Ч. 1. М., 2018. С. 52).
В версии самиздата «ты» и «я» в репликах бывают поменяны местами.
•••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••
№ 23 (стр. 40)
Лев Толстой очень любил детей, а взрослых терпеть не мог, особенно Герцена. Как увидит, так и бросается с костылем, и все в глаз норовит в глаз. А тот делает вид, что ничего не замечает. Говорит: “Oh, Толстой, oh!”
Герцен и Толстой были знакомы и состояли в переписке. Познакомились в Лондоне в 1860-х годах. Записаны воспоминания Толстого о знакомстве: «Сначала Л. Н. хотел просто посетить Герцена, как русский. Но его не приняли. Тогда он послал наверх свою карточку. Через некоторое время послышались быстрые шаги, и по лестнице, как мяч, слетел Герцен. (…) Он сейчас же, — это я хорошо помню, — повел меня почему-то не к себе, а в какой-то соседний ресторан сомнительного свойства. Помню, меня это даже несколько покоробило. (…) К нам тут же подошли польские деятели, с которыми Герцен возился тогда. Он познакомил меня с ними. Но потом, вероятно, сожалел, потому что сказал мне, когда мы остались вдвоем: “Сейчас видна русская бестактность: разве можно было так говорить при поляках?”» (Сергеенко П. Герцен и Толстой. Русское слово, 1908, 25 декабря (7 января 1909), N. 299). Советская историография, наоборот, подчеркивала их уважительное отношение друг к другу.
В самиздате латиница утратилась за отсутствием буквы «h» на печатных машинках: иногда писали «о!», иногда «ох!».
•••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••
№ 24 (стр. 41)
Пушкин сидит у себя и думает:
“Я гений — ладно. Гоголь тоже гений. Но ведь и Толстой гений, и Достоевский, царство ему небесное, гений! Когда же это кончится?”
Тут все и кончилось.
В 1835 году Гоголь писал о Пушкине: «Пушкин есть явление чрезвычайное и, может быть, единственное явление русского духа: это русской человек в его развитии, в каком он, может быть, явится чрез двести лет. В нем русская природа, русская душа, русской язык, русской характер отразились в такой же чистоте, в такой очищенной красоте, в какой отражается ландшафт на выпуклой поверхности оптического стекла» («Несколько слов о Пушкине»).
Также см.: Рейтблат А. И. Как Пушкин вышел в гении… М., 2001.
•••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••
№ 25 (стр. 42)
Однажды Гоголь переоделся Пушкиным и пришел в гости к Майкову. Майков усадил его в кресло и угощает пустым чаем. “Поверите ли, — говорит, — Александр Сергеевич, куска сахару в доме нет. Давеча Гоголь приходил и весь сахар съел”.
Гоголь ничего ему не сказал.
Д.-М.: «Поэта Майкова мы вставили в анекдоты просто потому, что он наш частичный однофамилец. Но не предок» (подробней крайне интересную историю о ее предках см. на стр. 252).
Городничий в «Ревизоре» напоминает, что «казенного жалованья не хватает даже на чай и сахар». Гиляровский в «Людях театра» свидетельствует, что эта реплика стала присказкой у актеров казенных театров, которым запрещали играть на стороне, в частных театрах.
•••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••
№ 26 (стр. 43, 44)
Лермонтов был влюблен в Наталью Николаевну Пушкину, но ни разу с ней не разговаривал. Однажды он вывел своих собак погулять на Тверской бульвар. Ну, они, натурально, визжат, кусают его, всего испачкали. А тут — она навстречу, с сестрой Александриной. “Посмотри, — говорит, — машер, охота некоторым жизнь себе осложнять! Лучше уж детей держать побольше!”
Лермонтов аж плюнул про себя. “Ну и дура, — думает, — мне такую даром не надо!” С тех пор и не мечтал больше увезти ее на Кавказ.
Наталья Пушкина предстает «смутным объектом желаний» Лермонтова в рамках широкой низовой традиции приписывания ей разнообразных поклонников или даже любовников. Кроме того, Лермонтов был офицером (и в анекдотах это его главное амплуа), а император Николай I ухаживал за Натальей Пушкиной, по выражению ее мужа, «как офицеришка».
С Пушкиным Лермонтов увидеться не успел, а вот с его вдовой познакомился позже, на карамзинских вечерах. По воспоминаниям ее дочери А. П. Араповой, он всегда избегал ее, был холоден, явно виня ее за гибель мужа. Вдова же хотела поблагодарить его за стихотворение «Смерть поэта». Раскрылся он ей и тепло поговорил только в последний вечер накануне своего отъезда на Кавказ, где ему суждено было погибнуть. (См. Мануйлов В. А. Назарова Л. Н. Лермонтов в Петербурге. Лениздат, 1984. С. 206).
Детей у Натальи Николаевны родилось много: от первого брака 4, от второго — 3. Кроме того, в доме супругов Ланских жили родственники и воспитанники, о которых она заботилась, как о родных.
В версии самиздата непонятное слово «машер» (ma chère, фр. — «моя дорогая») бывает исключенным.
•••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••
№ 27 (стр. 45)
Однажды Гоголю подарили канделябр. Он сразу нацепил на него бакенбарды и стал дразниться. “Эх ты, — говорит, — лира недоделанная!”
Д.-М.: «Бакенбарды тут подразумеваются пушкинские. Наверно, Пятницкий имел в виду, что Гоголь завидовал Пушкину».
Обратите внимание на аллитерацию «бакенбарды — канделябры».
•••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••
№ 28 (стр. 46)
Тургенев хотел быть храбрым, как Лермонтов, и пошел покупать саблю. Пушкин проходил мимо магазина и увидел его в окно. Взял и закричал нарочно: “Смотри-ка, Гоголь (а никакого Гоголя с ним вовсе и не было), смотри-ка, Тургенев саблю покупает! Давай мы с тобой ружье купим!”
Тургенев испугался и в ту же ночь уехал в Баден-Баден.
Существует мемуарная запись о взаимоотношениях Тургенева с саблями: внук казахского хана, офицер и этнограф Чокан Валиханов (1835–1865) рассказывал друзьям, что «однажды, когда он изображал “гром и молнию Невского проспекта” (…), т. е. когда шел по Невскому, отпустив на длинном ремне саблю, Тургенев удостоил его своим вниманием и наступил ему на саблю». Друг Валиханова, пересказавший с его слов эту историю, впрочем, добавляет, что, наверное, она выдумана (Валиханов Ч. Ч. Собрание сочинений в 5 томах. Главная ред. Казахской сов. энциклопедии, 1985. Т. 5. С. 363).
В версии самиздата постоянно исчезает особенная разговорная интонация анекдотов, идет упрощение речи. Например, фраза в скобках звучит как «а никакого Гоголя с ним не было».
•••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••
№ 29 (стр. 47)
У Вяземского была квартира окнами на Тверской бульвар. Пушкин очень любил ходить к нему в гости. Придет — и сразу прыг на подоконник, свесится из окна и смотрит. Чай ему тоже туда, на окно, подавали. Иной раз там и заночует. Ему даже матрас купили специальный, только он его не признавал. “К чему, — говорит, — такие роскоши!” — и спихнет матрас с подоконника. А потом всю ночь вертится, спать не дает.
Д.-М.: «Широкий подоконник, с которого удобно смотреть на Тверской бульвар — не от подлинного домика Вяземского, а от того же Дома Герцена, флигель справа, большие окна на первом и втором этаже, все как на ладони».
О проживании Пушкина у Вяземского даже есть советские стихи: «…Здесь когда-то Пушкин жил, / Пушкин с Вяземским дружил, / Горевал, лежал в постели, / Говорил, что он простыл…» (Геннадий Шпаликов, «Я шагаю по Москве», 1963).
Тема любви к чаепитию (впрочем, как и любви к шампанскому) постоянно встречается в творчестве Пушкина, как примета русского быта. (Этой теме была посвящена выставка «Бег времени. Время пить чай». Выставка-путешествие из XXI века в XIX. 2016 год. Музей-заповедник А. С. Пушкина «Михайловское»).
Про матрас, правда, чужой, Тынянов пишет в «Пушкине»: однокашник Пушкина по царскосельскому лицею Вольховский каждую ночь снимает матрас с кровати и спит на голых досках, чтобы закаляться в подражание Суворову.
•••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••
№ 30 (стр. 48, 49)
Однажды Ф. М. Достоевский, царство ему небесное, поймал на улице кота.
Ему было надо живого кота для романа. Бедное животное пищало, визжало, хрипело и закатывало глаза, потом притворилось мёртвым; тут он его отпустил. Обманщик укусил бедного в свою очередь писателя за ногу и скрылся. Так остался невоплощённым лучший роман Фёдора Михайловича, царство ему небесное, “Бедные животные”. Про котов.
Собственных котов у Достоевского никогда не было, однако он с большим вниманием наблюдал за ними и использовал их образы в творчестве. (См. подробное исследование о котах в его творчестве: Сараскина Л. И. Пушистые и когтистые компаньоны человека у Достоевского. // Достоевский и современность. Материалы XXVI Международных Старорусских чтений 2011. Великий Новгород, 2012. С. 325–341). «Бедные животные» — разумеется, отсылка к первому напечатанному произведению писателя «Бедные люди».
Д.-М.: «На страницах 48–49 почерк Пятницкого (на остальных — мой)».
В самиздате восстанавливают порядок слов: «укусил, в свою очередь, бедного писателя», не ощущая, что это тоже сатирический прием.
•••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••
№ 31 (стр. 51)
Однажды Гоголь переоделся Пушкиным, сверху нацепил маску и, поехал на бал-маскарад. Там к нему подпорхнула прелестная дама, одетая баядерой, и сунула ему записочку: “Je vous aime”. Гоголь читает и думает: “Если это мне как Гоголю — что, спрашивается, я должен делать? Если же это мне как Пушкину — как человек порядочный, не могу воспользоваться. А что, если это всего лишь шутка юного создания, избалованного всеобщим поклонением? А, ну ее!” И бросил записку в помойку.
Баядера, баядерка (от португ. bailadeira — «танцовщица») — европейское название индийских танцовщиц. В пушкинское время такие восточные наряды на маскарадах были модны; к их числу относится Лалла-Рук — образ будущей императрицы Александры Федоровны 1821 года, который Пушкин тоже воспевал. Слово вообще было в ходу в поэзии романтизма, позже появилась «Баядера» Имре Кальмана, которую Д.-М. тоже называет как источник.
Самая ранняя известная попытка вывести Пушкина в беллетристике именно как персонажа — рассказ «Маскарад», напечатанный под псевдонимом «Неверин» в 1839 году в «Библиотеке для чтения». В нем персонаж по имени «Александр Сергеевич П-н» общается с красивой замаскированной дамой, которая называет его Алеко и просит от него услуг для своего мужа. (Кунин В. В. России первая любовь: повести и рассказы о Пушкине. Книга, 1983. С. 222).
В версии самиздата французское выражение («Я вас люблю») выкидывают целиком.
•••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••
№ 32 (стр. 52)
Однажды у Достоевского засорилась ноздря. Стал продувать — лопнула перепонка в ухе. Заткнул пробкой — оказалась велика, череп треснул. Связал веревочкой — смотрит, рот не открывается. Тут он проснулся в недоумении, царство ему небесное.
История вдохновлена созданием масок писателей из папье-маше, которыми авторы занимались всей семьей (подробней см. стр. 61). См. также в «Братьях Карамазовых»: «Приедешь в Париж, он осмотрит нос: я вам, скажет, только правую ноздрю могу вылечить, потому что левых ноздрей не лечу, это не моя специальность, а поезжайте после меня в Вену, там вам особый специалист левую ноздрю долечит».
Здесь почему-то хочется напомнить легенду о том, как в 1931 году при перенесении праха Гоголя из Даниловского монастыря на Новодевичье кладбище выяснилось, что его черепа в гробе нет. По слухам, его украли во время реставрации могилы в 1909 году, однако, скорей всего, останки просто переместились из-за подвижек почвы. (См. Лидин В. Г. Перенесение праха Гоголя // Российский архив: (История Отечества в свидетельствах и документах XVIII–XX вв.) М., 1991. Вып.1. С. 243–246; также Ястржембский Д. А., Шокарев С. Ю. Тайна головы Гоголя // Гоголь в Москве. М., 2011. С. 293–310). Из-за переноса этого захоронения уже Булгаков смог «переодеться» Гоголем: брошенный надгробный камень с могилы Гоголя увидела вдова Булгакова и добилась его установки на могиле мужа.
•••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••
№ 33 (стр. 53)
Лев Толстой очень любил детей и писал про них стихи. Стихи эти списывал в отдельную тетрадку. Однажды после чаю подает эту тетрадку жене: “Гляньте, Софи — правда, лучше Пушкина?” — а сам сзади костыль держит. Она прочитала и говорит: “Нет, Левушка — гораздо хуже. А чье это?” Тут он ее костылем по башке — трах! С тех пор во всем полагался на ее литературный вкус.
Несколько стихотворений Льва Толстого сохранились. Например, стихи-сказка «Дурень» (1875), начинающиеся строками: «Задумал дурень / На Русь гуляти, / Людей видати, / Себя казати» (Толстой Л. Н. Азбука графа Л. Н. Толстого. СПб, 1872. С. 99). Еще есть «Песня про сражение на р. Черной 4 августа 1855 г.»: «Как четвертого числа / Нас нелегкая несла / Горы отбирать. / Барон Вревский генерал / К Горчакову приставал, / Когда подшофе… и т. д.». (Толстой Л. Н. Полное собрание сочинений в 90 т. М., 1935. Т. 4. С. 307–308). Любопытно, что «Казаков» он сначала задумывал как поэму, но потом передумал (к счастью).
•••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••
№ 34 (стр. 54)
Однажды Гоголь переоделся Пушкиным и пришел в гости к Вяземскому. Выглянул случайно в окно и видит — Толстой Герцена костылем лупит, а кругом детишки стоят, смеются. Он пожалел Герцена и заплакал.
Тогда Вяземский понял, что перед ним не Пушкин
Гоголь в массовой памяти отличается слезливостью. Благодаря ему возникло выражение «невидимые миру слезы» (исходно «видный миру смех и незримые, неведомые ему слезы», «Мертвые души», т. I, гл. 7). Вот и Луначарский пишет: «О чем же плакал Гоголь? Он плакал об извращении человека, о превращении человека в урода породы человеческой, общества человеческого — в сложную комбинацию целых серий разнообразных уродливых масок». (Луначарский А. В. Что вечно в Гоголе. «Правда», 1927, № 52, 4 марта).
•••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••
№ 35 (стр. 56, 57)
Однажды Гоголь написал роман. Сатирический. Про одного хорошего человека, попавшего в лагерь на Колыму. Начальника лагеря зовут Николай Павлович (намек на царя). И вот он с помощью уголовников травит этого хорошего человека и доводит его до смерти. Гоголь назвал роман “Герой нашего времени”. Подписался: “Пушкин”. И отнес Тургеневу, чтобы напечатать в журнале.
Тургенев был человек робкий. Он прочел роман и покрылся холодным потом. Решил скорее все отредактировать. И отредактировал.
Место действия он перенес на Кавказ. Заключенного заменил офицером. Вместо уголовников у него стали красивые девушки, и не они обижают героя, а он их. Николая Павловича он переименовал в Максим Максимыча. Зачеркнул “Пушкин”, написал “Лермонтов”. Поскорее отправил рукопись в редакцию, отер холодный пот и лег спать.
Вдруг посреди сладкого сна его пронзила кошмарная мысль. Название! Название-то он не изменил! Тут же, почти не одеваясь, он уехал в Баден-Баден.
Д.-М.: «Примерно так мы представляли работу издательств…» (напомним, что оба соавтора работали журнальными и книжными иллюстраторами).
Тургенев в данном анекдоте выступает в роли издателя журнала, чем он не был знаменит (в отличие от Некрасова с «Современником» и Герцена с «Колоколом»). Зато в 1856 году Тургенев в качестве редактора подготовил сборник Фета, на что поэт потом горько жаловался. Фет не мог сопротивляться нажиму Тургенева, и поэтому, по его словам, «издание из-под редакции Тургенева вышло настолько же очищенным, насколько и изувеченным». Впрочем, без правки Тургенева строка «Шопот, робкое дыханье» звучала как «Шепот сердца, уст дыханье». Тургенев же свою редактуру ценил высоко, говоря, что «(я) Фету вычистил штаны…». (См. Ранчин А. Еще раз о тургеневской редактуре стихотворений Фета. Несколько полемических замечаний. Вопросы литературы. 2009. № 1. С. 208–220). Редактировал он и стихи Тютчева, и за эти исправления литературоведы его тоже очень критикуют (Благой Д. Д. Тургенев — редактор Тютчева // Тургенев и его время. М.; Пг., 1923).
«Герой нашего времени» публиковался по частям, три из них были напечатаны в трех номерах «Отечественных записок» 1839–1849 годов. В тот период издателем журнала был Андрей Краевский.
•••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••
№ 36 (стр. 58)
Лермонтов любил собак. Еще он любил Наталью Николаевну Пушкину. Только больше всего он любил самого Пушкина. Читал его стихи и всегда плакал. Поплачет, а потом вытащит саблю и давай рубить подушки! Тут и любимая собака не попадайся под руку — штук сорок так-то зарубил!
А Пушкин ни от каких стихов не плакал. Ни за что.
Пушкин сказал Погодину: «Я не плакал с тех пор, как сам сочиняю», — заплакав по прочтении двух действий погодинской трагедии «Марфа-Посадница». По крайней мере, Погодин так записал в своем дневнике за 14 мая 1830 года. Еще Погодин отметил, что Пушкин от восторга целовал и жал ему руку. «Такая похвала чуть-чуть доставляет мне удовольствие», — скромно добавляет Погодин в конце записи (А. С. Пушкин в воспоминаниях современников. М., 1982. Т. 2. С. 29).
•••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••
№ 37 (стр. 60)
Однажды Гоголь переоделся Пушкиным, сверху нацепил львиную шкуру и поехал в маскарад. Ф. М. Достоевский, царство ему небесное, увидел его и кричит: “Спорим — это Лев Толстой! Спорим — это Лев Толстой!”
Ср. с эпиграммой Пушкина Ex Ungue Leonem: «…Он по когтям узнал меня в минуту…»
Пушкин маскарады любил, но какие костюмы он на них надевал — неизвестно; в одной мемуарной записи упоминается домино и маска. Также Пушкин сочинял стихи для маскарадов, например, «Циклоп», написанный для Е. Ф. Тизенгаузен, выступавшей в костюме циклопа на маскараде в Аничковом дворце 4 января 1830 года, когда все участники должны были выступить со стихотворным приветствием императорской чете. (Лямина Е. Э., Самовер Н. В. Поэт на балу. Три маскарадных стихотворения 1830 года // Лотмановский сборник. Вып. 3. ОГИ, 2004. С. 141–176).
Гоголь в России великосветские маскарады, видимо, никогда не посещал, зато бывал на карнавалах в Италии, которые имели характер всеобщего празднования: «Теперь время карнавала: Рим гуляет напропало. Удивительное явление в Италии карнавал, а особенно в Риме, — все, что ни есть, все на улице, все в масках. У которого же нет никакой возможности нарядиться, тот выворотит тулуп или вымажет рожу сажею. (…) Слуги, кучера — все в маскарадном платье. В других местах один только народ кутит и маскируется. Здесь все мешается вместе. Вольность удивительная, от которой бы ты, верно, пришел в восторг. Можешь говорить и давать цветы решительно какой угодно. Даже можешь забраться в коляску и усесться между ними. Коляски все едут шагом» (Из письма А. С. Данилевскому 2 февраля 1838 г.).
•••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••
№ 38 (стр. 61)
Гоголь только под конец жизни о душе задумался, а смолоду у него вовсе совести не было. Однажды невесту в карты проиграл. И не отдал.
Гоголь никогда не был женат или помолвлен. Считается, что он был сильно влюблен в Екатерину Михайловну Хомякову, жену философа и сестру Языкова. Ее ранняя смерть стала для него сильным ударом, он умер спустя месяц.
Не имел Гоголь, в отличие от многих коллег, проблем с азартными играми. В молодости он играл в бостон, если дома не хватало партнера, однако, как вспоминала его мать, «он никогда не любил карт, а впоследствии времени и в руки их не брал». (Вересаев В. В. Гоголь в жизни. Ч. 1. М., 2018. С. 49). Иногда лишь играл на бильярде, но плохо (по свидетельству С. Т. Аксакова).
Проигрыш невесты (жены) в карты — см. «Тамбовская казначейша» Лермонтова. Реальная история с проигрышем М. Г. Голицыной (1772–1865) ее первым мужем А. Н. Голицыным второму Л. К. Разумовскому произошла около 1799–1802 года.
•••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••
№ 39 (стр. 62)
Однажды Чернышевский видел из окна своей мансарды, как Лермонтов вскочил на коня и крикнул: — “В Пассаж!” — “Ну и что же, — подумал Чернышевский, — Вот, Бог даст, революция будет, тогда и я так-то крикну!” И стал репетировать перед зеркалом, повторяя на разные манеры: — “В ПАССАЖ! — В Пассаж! — В пасСАЖ!!! — в ПаССССажжжж… в па…ССаАаАа!!! Ж!!! — — — ВВввввВПассажвпассажвпассажвпассажвпассажжжжЖЖ!
Д.-М.: «Роман Чернышевского “Что делать?” тут процитирован, потому что я его жутко любила».
В этом романе Рахметов и неназванная по имени вдова («дама в трауре») влюбляются друг в друга, однако не могут быть вместе, поскольку ему сначала надо сделать революцию. Последний эпизод романа начинается строкой: «— В Пассаж! — сказала дама в трауре, только теперь она была уже не в трауре: яркое розовое платье, розовая шляпа, белая мантилья, в руке букет». Из цвета наряда следует, что она счастлива в любви, т. е. революция уже свершилась.
Пассаж (Невский проспект, 48) — знаменитый магазин в Петербурге, ставший своего рода символом города. Достоевский написал про него рассказ «Крокодил» — о заживо проглоченном в Пассаже чиновнике (возможно, сатира на Чернышевского).
В версии самиздата «Пассаж» иногда пишется с маленькой буквы, таким образом, становится непонятным, что речь идет о конкретном месте. И, разумеется, исчезает вся роскошь последнего абзаца, который может сократиться до 3–4 повторов.
•••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••
№ 40 (стр. 63)
Однажды Гоголь переоделся Пушкиным и пришел в гости к Державину, Гавриле Романычу. Старик, уверенный, что перед ним и впрямь Пушкин, сходя в гроб, благословил его.
Напоминаем строки «Старик Державин нас заметил / И, в гроб сходя, благословил» («Евгений Онегин», 8, II). Реальный эпизод присутствия Державина на экзамене в Царском Селе (8 января 1815), известный по мемуарам, также подробно описан в «Пушкине» Тынянова и изображен на картине Ильи Репина.
Державин умер в 1816 году — маленький Гоголь, родившийся в 1809 году, тогда жил в родном доме в Миргородском уезде.
В версии самиздата отчество Державина исправляют на «грамотный» манер.
•••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••
№ 41 (стр. 64, 65)
Счастливо избежав однажды встречи со Львом Толстым, идет Герцен по Тверскому бульвару и думает: — “Все же жизнь иногда прекрасна”. Тут ему под ноги — огромный черный котище — и враз сбивает с ног! Только встал, отрясает с себя прах — налетает свора черных собак, бегущая за этим котом, и вновь повергает на землю. Вновь поднялся будущий издатель “Колокола” — и видит: навстречу на вороном коне гарцует сам владелец собак, поручик Лермонтов. “Конец, — мыслит автор “Былого и дум”, — сейчас они разбегутся, — и…” Ничуть не бывало. Сдержанный привычной рукой, конь строевым шагом проходит мимо, и только, почти уже по миновании Герцена, размахивается хвостом и — хлясь по морде! Очки, натурально, летят в кусты. “Ну это еще полбеды”, — думает бывший автор “Сороки-Воровки”, отыскивает очки, водружает себе на нос — и что видит посреди куста? Ехидно улыбающееся лицо Льва Толстого! Но Толстой ведь не изверг был. “Проходи, — говорит, — проходи, бедолага”, — и погладил по головке.
Еще немного про взаимоотношения Герцена и Толстого: самым ранним свидетельством отношения Толстого к Герцену является воспоминание Г. П. Данилевского о конце 1850-х годов. «Граф Л. Н. Толстой, как теперь помню, вошел тогда в гостиную хозяйки дома во время чтения вслух нового произведения Герцена. Тихо став за креслом чтеца и дождавшись конца чтения, он сперва мягко и сдержанно, а потом с такой горячностью и смелостью напал на Герцена и на общее тогдашнее увлечение его сочинениями, и говорил с такой искренностью и доказательностью, что в этом семействе впоследствии я уже не встречал изданий Герцена». (Гусев Н. Герцен и Толстой // Литературное наследство. Т. 41–42. М., 1941. С. 505).
На всех хрестоматийных портретах Герцен изображен без очков или пенсне. Главными очкариками русской литературы являются П. А. Вяземский, А. С. Грибоедов, А. П. Чехов. (См. выставку «А еще в очках!», Государственный музей А. С. Пушкина, 2016).
В анекдоте также пародируется канцелярийская манера избегать повторов фамилии, заменяя ее различными синонимами.
В версии самиздата «почти уже по миновании Герцена» бывает исправлено на «и только уж миновав Герцена».
•••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••
№ 42 (стр. 67)
Ф. М. Достоевский, царство ему небесное, тоже очень любил собак, но был болезненно самолюбив и это скрывал (насчет собак), чтобы никто не мог сказать, что он подражает Лермонтову.
Про него и так уже много чего говорили.
Отдельной публикации, посвященной собакам в творчестве Достоевского (в отличие от котов), обнаружить не удалось, хотя тема, безусловно, обширная. В энциклопедии «Достоевский» (М., 2008. С. 166) собственная словарная статья, например, посвящена Белке — собаке, которая жила при остроге и стала другом писателю во время его заключения (подробно описано в «Записках из мертвого дома»).
Среди «разговоров» о Достоевском было обвинение его в педофилии. Например, его биограф Николай Страхов через несколько лет после смерти писателя, 28 ноября 1883 г., послал письмо Льву Толстому, в котором обличал Достоевского и в числе его грехов назвал растление девочки в бане. По словам Страхова, поведал ему об этом Павел Висковатов. Письмо было опубликовано только в 1913 году, и вслед за этим вдова Достоевского выступила в прессе с резкой критикой этого слуха. Другим источником распространения истории был Иван Тургенев, которому Достоевский рассказал эту историю сам, а потом признался, что разыграл его (см. Андрианова И. С. «Клеветы Страхова», или Протест вдовы и племянника Достоевского // Неизвестный Достоевский. 2015. № 3; и др.).
•••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••
№ 43 (стр. 68, 69)
Однажды Ф. М. Достоевскому, царство ему небесное, исполнилось 150 лет. Он очень обрадовался и устроил день рождения. Пришли к нему все писатели, только почему-то наголо обритые, как сговорились. У одного Гоголя усы нарисованы.
Ну, хорошо. Выпили, закусили, поздравили новорожденного, царство ему небесное. Сели играть в винт. Сдал Лев Толстой — у каждого по пять тузов! Что за черт! Так не бывает! Сдай-ка, брат Пушкин, лучше ты. — Я? — говорит, — пожалуйста сдам! И сдал. Всем по шесть тузов и по две пиковых дамы. Ну и дела! Сдай-ка ты, брат Гоголь! Гоголь сдал… Ну, и знаете… Даже нехорошо сказать. Так как-то получилось… Нет, право слово, лучше не надо!
Д.-М.: «В 1971 году праздновался 150-летний юбилей Достоевского, об этом постоянно говорили — это раздражало. История была сочинена конкретно в день рождения писателя».
Мистическая игра в карты — известный фольклорный мотив. «Мертвецы подошли к Ивану и в один голос крикнули: “Довольно тебе читать, давай лучше с нами в карты играть!” Иван поднял голову, посмотрел на них и сказал: “Почему же и не поиграть”». (Сказки, записанные в станице Наурской // Сборник материалов для описания местностей и племен Кавказа. 1893, Вып. 15, отдел 2. С. 152).
Финансовые проблемы Пушкина, Льва Толстого и Достоевского из-за азартных игр хорошо известны. Гоголь карты не любил, зато он автор комедии «Игроки» про карточных шулеров. «Пять тузов» — обозначение шулерства. У Пушкина, правда, выходят пиковые дамы (причем две), но только потому, что он — автор одноименного произведения. В анекдоте не упомянут Некрасов, который выигрывал так часто, что его подозревали в шулерстве (на выигранные деньги он жил и даже издавал журнал).
Д.-М.: «Одно время мы увлекались спиритизмом, крутили блюдечко. Володька был, конечно, медиум. Все мы делали не так, и круг нарисовали неправильно, и ничего вразумительного не получалось, кроме одного раза: дух Есенина на вопрос Володьки отчетливо ответил: в гроб вгонит вас водка». Она же вспоминает о дне, когда анекдот был сочинен: «В тот день было какое-то торжественное литературное заседание, и мы договорились встретиться с Ириной Бенционовной Роднянской, она ехала к Ренате Гальцевой (они уже тогда, наверно, участвовали в «Философской энциклопедии»). С Ренатой я до того не была знакома. По дороге они все шумно спорили… тогда определилось у нас направление «почвенников», «деревенщиков». Блокнот мы взяли с собой, Роднянская очень восхищалась и радовалась. Вот она и подсунула книжку Ренате. Кажется, Рената оскорбилась. Вернула Ире книжку со словами: “я прочла” ледяным голосом».
•••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••
№ 44 (стр. 70)
Пушкин часто бывал в гостях у Вяземского, подолгу сидел на окне, все видел и все знал. Он знал, что Лермонтов любит его жену. Поэтому считал не вполне уместным передать ему лиру. Думал Тютчеву послать за границу — не пропустили: сказали: не подлежит — имеет художественную ценность. А Некрасов ему как человек не нравился.
Вздохнул и оставил лиру у себя.
Эстафета у русских писателей все-таки случилась, но в иной форме. В 1824 году Елизавета Воронцова подарила Пушкину перстень-талисман при отъезде его из южной ссылки («Храни меня, мой талисман» и проч. стихотворения). С руки мертвого Пушкина этот перстень снял Жуковский. После кончины Жуковского в 1852 году перстень остался в его семье, но в 1870-х годах его сын, художник Павел Жуковский, передал кольцо Тургеневу. Тургенев писал: «После моей смерти я бы желал, чтобы этот перстень был передан графу Льву Николаевичу Толстому… Когда настанет и “его час”, гр. Толстой передал бы мой перстень по своему выбору достойнейшему последователю пушкинских традиций между новейшими писателями». Однако Полина Виардо, распоряжавшаяся имуществом покойного Тургенева, передала кольцо в 1887 году Пушкинскому музею в Лицее. В марте 1917 года, вскоре после Февральской революции, перстень был украден из музея. Впрочем, перстней Пушкина было несколько, и существует некоторая неясность насчет того, который именно украли (см. Березин В. Русская орнитология // «Текст и традиция», № 6. — СПб.: Институт русской литературы (Пушкинский дом), Росток, 2018. С. 326–355).
•••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••
№ 45 (стр. 71)
Однажды Ф. М. Достоевский, царство ему небесное, сидел у окна и курил. Докурил и выбросил окурок в окно. Под окном у него была керосиновая лавка, и окурок угодил как раз в бидон с керосином. Пламя, конечно — столбом. В одну ночь пол Петербурга сгорело. Ну, посадили его, конечно. Отсидел, вышел. Идет в первый же день по Петербургу, навстречу — Петрашевский. Ничего ему не сказал, только пожал руку и в глаза посмотрел со значением.
Д.-М. «Наверно, сочинение этой истории было связано с диссидентами, с посадками, о которых тогда бывало слышно».
Имеются в виду петербургские пожары 1862 года, когда город в течение нескольких дней поджигали в разных районах. Горожане подозревали, что Петербург подожгли радикалы, нигилисты, поляки, какие-либо другие подозрительные элементы. (Подробнее о реакции на эти пожары Достоевского см. стр. 149).
Достоевский входил в кружок революционера Петрашевского и был вместе с ним осужден в 1849 году. Петрашевский с 1856 года — ссыльнопоселенец, в Петербург до своей кончины ему вернуться не довелось.
Достоевский действительно курил, причем очень много. Вдова его вспоминала: «Курил папиросы, которые набивал сам, смешивая два сорта, Саатчи и Мангуби Дивес средний и Лаферм. 1/4 фунта 80 коп. После поездки в Москву на Пушкинское торжество он бросил папиросы и курил сигары, уверяя, что гораздо меньше теперь кашляет. Сигары были хорошие, дорогие, 25 штук 6 руб. и дороже». (Фокин П. Е. Достоевский без глянца. М. 2018).
•••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••
№ 46 (стр. 72)
Лев Толстой очень любил детей. Однажды он играл с ними весь день и проголодался. Пришел к жене. “Сонечка, — говорит, — ангельчик, сделай мне тюрьку”. Она возражает: “Левушка, ты же видишь — я “Войну и мир” переписываю”. “А-а! — возопил он, — я так и знал, что тебе мой литературный фимиам дороже моего “Я!” И костыль задрожал в его судорожной руке.
Лев Толстой тюрьку уважал. В «Анне Карениной» мы читаем: «Мужики собрались — дальние под телеги, ближние — под ракитовый куст, на который накидали травы. Левин подсел к ним; ему не хотелось уезжать. (…) Старик накрошил в чашку хлеба, размял его стеблем ложки, налил воды из брусницы, еще разрезал хлеба и, посыпав солью, стал на восток молиться. — Ну-ка, барин, моей тюрьки, — сказал он, присаживаясь на колени перед чашкой. Тюрька была так вкусна, что Левин раздумал ехать домой обедать».
Про фимиам: когда двоюродная тетка писателя Александра Андреевна гостила в Ясной Поляне, ее поразило обилие писем, газет, брошюр со всех концов света. Литературовед В. Львов-Рогачевский пишет: «Фимиам благоговейного почитания струился от всех этих приветствий. Полушутя А. А. предостерегала Льва Толстого от гордости и спрашивала: как он не задохнется от расточаемого ему фимиама?» (Новейшая русская литература. Мир, 1927. С. 60).
В версии самиздата еще один пример опрощения речи: «ангельчик» исправлен на «ангелочек».
•••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••
№ 47 (стр. 74)
Однажды Лермонтов купил яблок, пришел на Тверской бульвар и стал угощать присутствующих дам. Все брали и говорили “Merçi”. Когда же подошла Наталья Николаевна с сестрой Александриной, от волнения он так задрожал, что яблоко упало из его руки к ее ногам (Нат. Ник., а не Алекс.). Одна из собак схватила яблоко и бросилась бежать. Александрина, конечно, побежала за ней.
Они были одни — впервые в жизни (Лерм., конечно, с Нат. Ник., а не Алекс. с собакой). (Кстати она (Алекс.) ее не догнала).
В мифах Парис дает яблоко с надписью «прекраснейшей» богине Афродите.
Александра Гончарова, при всем своем сходстве с знаменитой красавицей-сестрой, страдала сильным косоглазием и имела неприятный желтый оттенок кожи. «Люди, видевшие обеих сестер рядом, находили, что именно это предательское сходство служило в явный ущерб Александре Николаевне», — вспоминала ее племянница А. П. Арапова. «Некрасивая сестра» очень долго не могла выйти замуж, пока, наконец, в возрасте 41 года, в 1852 году не обвенчалась с Густавом Фогелем фон Фризенгофом, вдовцом своей родственницы. Александра прожила 80 лет, имела единственную дочь Наталью, которая вышла замуж за герцога Элимара Ольденбургского, внука шведского короля.
В версии самиздата латиница превращается в «мерси», и иногда раскрываются сокращения имен, что снижает комический эффект.
•••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••
№ 48 (стр. 76, 77)
Ф. М. Достоевский, царство ему небесное, страстно любил жизнь. Она его, однако, отнюдь не баловала, поэтому он часто грустил. Те же, кому жизнь улыбалась (например, Лев Толстой), не ценили этого, постоянно отвлекаясь на другие предметы. Например, Лев Толстой очень любил детей. Они же его боялись. Они прятались от него под лавку и шушукались там: “Робя, вы этого дяденьку бойтесь. Еще как трахнет костылем!” Дети любили Пушкина. Они говорили: “Он веселый! Смешной такой!” И гонялись за ним босоногой стайкой. Но Пушкину было не до детей. Он любил один дом на Тверском бульваре, одно окно в этом доме… Он мог часами сидеть на широком подоконнике, пить чай, смотреть на бульвар… Однажды, направляясь к этому дому, он поднял глаза, и на своем окне увидел — себя! С бакенбардами, с перстнем на большом пальце! Он, конечно, сразу понял, кто это. А вы?
Д.-М.: «Наверно, дети любили Пушкина, потому что он сам был ребенок (так нам казалось)».
Костылем Лев Толстой не пользовался, зато у него была подробно описанная современниками трость-стул, которая до сих пор хранится в Ясной Поляне. Это могучая конструкция, представляющая собой раскладной табурет на одной ножке с острым железным наконечником. Трость была подарком Петра Алексеевича Сергеенко. Именно с ней Толстой ушел из усадьбы в свое последнее путешествие. Также у писателя имелись другие переносные складные стулья.
В версии самиздата иногда исчезает слово «отнюдь».
•••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••
№ 49 (стр. 78, 79)
Однажды Лев Толстой спросил Достоевского, царство ему небесное: — “Правда, Пушкин плохой поэт?” — “Неправда”, — хотел ответить Ф. М., но вспомнил, что у него не открывается рот с тех пор, как он перевязал свой треснувший череп, и промолчал. “Молчание — знак согласия”, — сказал Лев и ушел.
Тут Федор Михайлович, царство ему небесное, вспомнил, что все это ему приснилось во сне. Но было уже поздно.
Любопытно, что Бродский, упоминая о Достоевском, не забывал добавить «царство ему небесное» (см. например: С. Волков. Диалоги с Иосифом Бродским; впрочем, он вообще любил это выражение).
В творчестве Достоевского мотив снов возникает достаточно часто. Например, в «Идиоте» он пишет: «Иногда снятся странные сны, невозможные и неестественные; пробудясь, вы припоминаете их ясно и удивляетесь странному факту: вы помните прежде всего, что разум не оставлял вас во все продолжение вашего сновидения; вспоминаете даже, что вы действовали чрезвычайно хитро и логично во все это долгое, долгое время, когда вас окружали убийцы, когда они с вами хитрили, скрывали свое намерение, обращались с вами дружески, тогда как у них уже было наготове оружие, и они лишь ждали какого-то знака; вы вспоминаете, как хитро вы их наконец обманули, спрятались от них (…) Почему тоже, пробудясь от сна и совершенно уже войдя в действительность, вы чувствуете почти каждый раз, а иногда с необыкновенной силой впечатления, что вы оставляете вместе со сном что-то для вас неразгаданное?»
•••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••
№ 50 (стр. 80)
Пушкин был не то чтобы ленив, но склонен к мечтательному созерцанию. Тургенев же — хлопотун ужасный, вечно одержимый жаждой деятельности. Пушкин этим частенько злоупотреблял. Бывало, лежит он на диване; входит Тургенев. Пушкин ему: — “Иван Сергеич, не в службу, а в дружбу — за пивом не сбегаешь?” — И тут же спокойно засыпает обратно. Знает: не было случая, чтобы Тургенев вернулся. То забежит куда-нибудь петицию подписать, то к нигилистам на заседание, то на гражданскую панихиду. А то испугается чего-нибудь и уедет в Баден-Баден. Без пива же остаться Пушкин не боялся. Слава богу, крепостные были. Было кого послать.
Опять нарочитое передергивание. Проблемы Пушкина из-за маленького имущества (в т. ч. количества крепостных) хорошо известны. Ср. также с подлинными мемуарными анекдотами о Пушкине, например: «Однажды пригласил он (А. С. Пушкин) несколько человек в тогдашний ресторан Доминика и угощал их на славу. Входит граф Завадовский и, обращаясь к Пушкину, говорит: — Однако, Александр Сергеевич, видно туго набит у вас бумажник! — Да ведь я богаче вас, — отвечает Пушкин, — вам приходится иной раз проживаться и ждать денег из деревень, а у меня доход постоянный — с тридцати шести букв русской азбуки». (Курганов Е., Охотин Н. Русский литературный анекдот XVIII — начала XIX в. М.: Художественная литература, 1990. С. 215).
Как оказалось, Пушкин действительно пил не только шампанское, но и пиво. Например, в «Путешествии в Арзрум» он пьет немецкое и английское, отмечая, что английское ему нравится больше. В стихотворении «Погреб» он упоминает целый бочонок портера (портерные лавки разрешили открывать в Петербурге в 1807 году). Возможно, любовь к английскому пиву была связана с англоманией той эпохи. В конце концов, именно ему принадлежат бессмертные строки «Я там был, мед, пиво пил».
Д.-М.: «Этот текст очень любила Наталья Горбаневская. Цитировала с такой барской растяжкой, со своим природным грассированием: слава богу, крепостные были…»
В версии самиздата Тургенев забегает «к нигилисткам», что, конечно, поинтересней, чем забегать «к нигилистам».
•••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••
№ 51 (стр. 82, 83)
Лев Толстой очень любил детей. Однажды он шел по Тверскому бульвару и увидел идущего впереди Пушкина. Пушкин, как известно, ростом был невелик. “Конечно, это уже не ребенок, это скорее подросток, — подумал Толстой. — Все равно, дай догоню и поглажу по головке”. И побежал догонять Пушкина. Пушкин же, не зная толстовских намерений, бросился наутек. Пробегая мимо городового, сей страж порядка был возмущен неприличной быстротой в людном месте и бегом устремился вслед с целью остановить. Западная пресса потом писала, что в России литераторы подвергаются преследованию со стороны властей.
Рост Пушкина известен достоверно. 15 апреля 1832 года, в доме графа Павла Кутайсова на Большой Миллионной, художник Григорий Чернецов произвел замеры его роста. Это требовалось для верного изображения Пушкина в группе писателей на гигантском групповом портрете «Парад и молебствие по случаю окончания военных действий в Царстве Польском 6 октября 1831 года на Царицыном лугу в Петербурге» (закончен в 1837 году). Его рост составил 2 аршина 5 вершков с половиной (166,7 см). (Венгеров С. А. Чернецовская галерея русских деятелей 1830-х годов // Нива, — 1914, № 25, стр. 492–496).
Рост его жены известен по карандашной заметке на двери в усадьбе ее наконец замужней сестры Александры фон Фризенгоф — в возрасте 50 лет в ней было 173 см.
Фраза про городового своей грамматической несуразностью несет явные чеховские аллюзии («Подъезжая к сией станцыи и глядя на природу в окно, у меня слетела шляпа»).
•••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••
№ 52 (стр. 84)
Снится однажды Герцену сон. Будто эмигрировал он в Лондон, и живется ему там очень хорошо. Купил он будто собаку бульдожьей английской породы. До того злющий пес — сил нет: кого увидит, на того и бросается. И уж если достигнет, вцепится мертвой хваткой — все, можешь бежать заказывать панихиду. И вдруг будто он уже не в Лондоне, а в Москве; идет по Тверскому бульвару, чудовище свое на поводке держит, а навстречу Лев Толстой… И надо же, тут на самом интересном месте пришли декабристы и разбудили.
Герцен жил в Лондоне (очень хорошо) с 1852 по 1865 год.
Выражение про разбуженного Герцена крылатым сделал Ленин: «…узок круг этих революционеров. Страшно далеки они от народа. Но их дело не пропало. Декабристы разбудили Герцена. Герцен развернул революционную агитацию. Ее подхватили, расширили, укрепили, закалили революционеры-разночинцы…». (Ленин В. И. Памяти Герцена // Социал-Демократ. 1912. № 26, 8 мая). Обратите внимание, что революция, как перстень Пушкина, передается эстафетой.
У самого Герцена собак, видимо, не было, однако их держали женщины его семьи — одну собаку звали Линда, другую Туту (см. Герцен и Огарев в кругу родных и друзей. М., 1997). С бульдогом он сравнивал себя сам: «Белинский лежал в углу на кушетке, и когда я проходил мимо, он меня взял за полу и сказал: — Слышал ли ты, что этот изверг врет? У меня давно язык чешется, да что-то грудь болит и народу много, будь отцом родным, одурачь как-нибудь, прихлопни его, убей какой-нибудь насмешкой, ты это лучше умеешь — ну, утешь. Я расхохотался и ответил Белинскому, что он меня натравливает, как бульдога на крыс» («Былое и думы»).
В версии самиздата сложное слово «достигнет» меняли на «догонит».
•••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••
№ 53 (стр. 85)
Однажды Гоголь переоделся Пушкиным и задумался о душе. Что уж он там надумал, так никто никогда и не узнал. Только на другой день Ф. М. Достоевский, царство ему небесное, встретил Гоголя на улице — и отшатнулся: — “Что с вами, — воскликнул он, — Николай Васильевич? — У вас вся голова седая!”
Персонаж Гоголя Хома Брут в «Вие» весь поседел после второй ночи в церкви. Раздумья Гоголя на тему души привели, конечно, к написанию «Мертвых душ». Также ему принадлежит пассаж: «Нет, братцы; так любить, как русская душа, любить не то чтобы умом или чем другим, а всем, чем дал Бог, что ни есть в тебе, а!.. (…) Нет, так любить никто не может!» («Тарас Бульба»).
Также в голову приходит ассоциация с «у вас вся спина белая» Эллочки-людоедки, но никаких отсылок к Ильфу и Петрову, что удивительно для столь популярной книги, в «Веселых ребятах» вообще не заметно.
В самиздате этот анекдот бывает исключенным, видимо, как «не смешной».
•••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••
№ 54 (стр. 86)
Однажды во время обеда Софья Андреевна подала на стол блюдо пышных, горячих, ароматных рисовых котлеток. Лев Толстой так разозлился! “Я, — кричит, — занимаюсь самоусовершенствованием! Я не кушаю больше рисовых котлеток!” Пришлось эту пищу богов скормить людям.
«Рисовые котлетки» — это выражение Ленина. Он писал, что Толстой — это «с одной стороны, гениальный художник, (…) с другой стороны — “толстовец”, т. е. истасканный, истеричный хлюпик, называемый русским интеллигентом, который, публично бия себя в грудь, говорит: “Я скверный, я гадкий, но я занимаюсь нравственным самоусовершенствованием; я не кушаю больше мяса и питаюсь теперь рисовыми котлетками”» (Ленин В. И. «Лев Толстой, как зеркало русской революции». Там же).
В упомянутой выше поваренной книге С. А. Толстой рецепта рисовых котлет не нашлось, но приводим рецепт, озаглавленный «Котлеты в папильотах»: «Распустить чухонское масло, в кастрюлю положить котлеты, посыпать солью и перцем и жарить, чтобы котлеты почти изжарились, выложить их на блюдо, полить маслом и посыпать петрушкой, луком-пореем и т. п., изжаренными в другой кастрюле. Дать этим котлетам остыть, взять бумагу, намочить ее прованским маслом, обсыпать каждую котлету жареными травами, обложить с обеих сторон тоненькими ломтиками свиного сала, свернуть бумагу таким образом, чтобы котлеты лежали в ней как можно плотней, и, чтобы сок не вытекал, прикрепить бумагу ниткой к кости. За 1/2 часа, как надо подавать, уложить котлеты на ростере (а в случае нужды на сковороде) и жарить на самом слабом огне, чтобы бумага не сгорела; потом снять нитки и подать на стол в бумаге. В соуснике подать густой бульон с лимоном и каперсами».
•••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••
№ 55 (стр. 87)
Однажды Пушкин переоделся Гоголем… тьфу, …… … мать!
