Глава 19

Команда была ее семьей, семья была ее командой.

Селфин растила вся банда Ригг – этакий сварливый, защищающий ее кружок почетных дядюшек, тетушек, братьев и сестер. Любовь к ним была такой яростной и сильной, что Селфин иногда чувствовала, будто связь между ними тянется, как сполохи красного пламени, и ее можно увидеть.

К двенадцати годам Селфин стала маленькой королевой Ледиз-Крейва и возглавляла собственную шайку, состоявшую из ребятишек примерно ее возраста, которые собирались со всех уголков гавани. У всех были разные отцы, порой эти отцы так и оставались неизвестными. Но это никогда не имело значения. Они все были детьми Ригг, командой Ригг. Селфин была самой младшей, но зато одной их храбрейших. Пока однажды не спустилась на дно в гидрокостюме и не поднялась, захлебываясь морской водой, с кровоточащими глазами и ушами.

Через две недели ее глаза больше не наливались кровью, но она по-прежнему не могла почти ничего слышать. Только жужжание, похожее на гул. Оно никогда не смолкало, лишь иногда меняло высоту, как стрекот насекомых. «Пчелы», как называла этот шум Сейдж, задумчиво глядя на Селфин. Сейдж была поцелованной морем первой помощницей Ригг и всегда казалась Селфин немного пугающей.

Звук сводил с ума и все никак не смолкал. Кроме того, семья не сразу поняла, что у Селфин высокая температура. Уши болели все сильнее, а когда лихорадка прошла, даже слабый звук посторонних голосов исчез. Она ничего не слышала. Кроме «пчел». Через несколько месяцев стало ясно, что ничего не изменится. Селфин стала поцелованной морем. Ригг яростно этим гордилась. Как, впрочем, и все остальные. Поэтому Селфин не могла заставить себя рассказать о Венне кому-нибудь из банды матери.

Венна имела вес в маленькой шайке Селфин. Она не могла соперничать с Селфин, что обрела отвагу на улицах, но обладала качеством, которое было несвойственно Селфин, – хитростью. Венна боялась открыто грубить Селфин, ведь это у каждого вызвало бы недовольство: поцелованные морем пользовались всеобщим уважением. Вместо этого она проделывала сотни мелких пакостей, таких, какие трудно было бы доказать.

Должно быть, она понимала, что глухота непривычна Селфин и та еще учится читать по губам. Поэтому она как могла усложняла жизнь девочки. Почему-то именно Венна всегда предлагала банде забраться в место потемнее, где Селфин было бы трудно понимать разговоры. Иногда она отчаянно тараторила, так что Селфин не успевала следить за движением ее губ, или начинала что-то говорить, когда та отворачивалась. Селфин наклонялась, например, чтобы что-нибудь поднять, а выпрямившись, обнаруживала, что все смеются. Над ней? Или над чем-то другим?

Каждый раз, когда Селфин теряла нить беседы, Венна злорадно ждала, когда же девочка переспросит, о чем шла речь. Селфин терпеть не могла спрашивать. Это задевало ее гордость и заставляло чувствовать себя глупо. Но если Селфин не высказывала свое мнение, рано или поздно Венна бы спросила: «А ты как думаешь, Селфин?» И тогда ей приходилось гадать, о чем говорили остальные. Придумывать ответ, который не вызвал бы насмешек. В таких случаях Венна медленно кивала, с видом равнодушной вежливости, и бросала взгляд на кого-то из приятелей. Иной раз она с нарочитым недоумением смотрела на Селфин: «Не понимаю, о чем ты, Селфин?» Та чувствовала, как горят щеки, и понимала, что ляпнула глупость. Если даже Селфин спрашивала, о чем говорят остальные, Венна «заботливо» объясняла, широко раскрывая рот, так чтобы Селфин не сумела прочесть по губам. Или, того хуже, отвечала: «Не важно. Слишком долго объяснять».

Она умело отстраняла Селфин от общей беседы, пытаясь изолировать, оставить в полном одиночестве. Селфин постоянно чувствовала себя изгоем, идиоткой, которой требуется помощь, которую нужно развлекать. Остальным друзьям было явно не по себе при виде того, как обращаются с поцелованной морем. Однако баланс сил в группе смещался. Они всегда преклонялись перед Селфин, но все чаще видели ее косноязычной, сконфуженной, она представала в самом невыгодном положении.

Если бы Селфин рассказала кому-то из банды матери или поцелованных морем о том, что происходит, Венна дорого бы заплатила. Но Селфин была слишком гордой, чтобы ябедничать. К тому же она знала, что может побить Венну в честном бою, несмотря на разницу в габаритах. Но разве остальные не сочтут ее сумасшедшей, если она вобьет зубы в глотку девице, которая настолько крупнее ее?

Как-то, когда Селфин упрямо не давала себя вовлечь в очередную игру Венны, та нетерпеливо закатила глаза и объявила: «Селфин, тебе лучше сказать, если то, о чем мы говорим, слишком сложно для тебя». Со стороны все выглядело так, будто она наставляет маленького глупого ребенка. Этого Селфин вынести не смогла. «Нет. Не сложно. Просто скучно. Когда ты начинаешь говорить, Венна, я не могу сосредоточиться, потому что ты невыносимо скучная».

С этими словами она встала, понимая, что если останется еще на несколько минут, то либо заплачет, либо сломает кому-нибудь челюсть. «Надоело якшаться с детьми», – бросила она и, повернувшись, быстро пошла прочь от группы, чтобы никто не видел, как она дрожит от ярости и унижения. Кричали ли они ей вслед? Просили вернуться? Разразились смехом? Стали перешептываться и гримасничать? Она никогда не узнает. Никогда.

Селфин полагала, что сохранила лицо, но оставила поле боя за Венной. И ненавидела себя за это, но твердо знала, что гордость никогда не позволит ей вернуться к друзьям. Следующие несколько дней она угрюмо болталась среди людей матери, не объяснив почему и не желая ни с кем говорить. Все гордились ею, но у нее самой было такое ощущение, что кто-то умер.

Однажды вечером Сейдж и еще кое-кто из взрослых поцелованных морем отошли от костра, чтобы прогуляться. Иногда они так делали, и остальные члены банды не возражали. На этот раз Сейдж повернулась и поманила Селфин совершенно прозаичным жестом. Таким же, каким подзывала своих приятелей. Селфин навсегда запомнила ту, первую ночь. Каково это – идти с Сейдж и остальными по людной гавани, когда люди расступаются перед тобой. Воины глубин, они были поцелованы морем. Они шли неторопливо, с важным видом – дерзкие и опасные. На улицах Ледиз-Крейва они были королями и королевами преступного мира.

Когда Сейдж передавала Селфин ее первую в жизни чашу медовухи, Селфин заметила Венну, глазевшую на нее в окно. Во взгляде читались зависть и изумление. Селфин сделала вид, будто не заметила ее, и продолжила прогулку в компании поцелованных морем. В этот момент она полюбила их так яростно, что, казалось, взорвется от переполнявших ее чувств. Но через два года исцеление Корама, похоже, все изменило. Ее любимая, наводящая ужас команда-семья менялась на глазах. В некоторых появились трусливое рвение и почтительность, от которых у Селфин мороз шел по коже. Ее друзья стали иначе думать, чувствовать и разговаривать, но никто, кроме нее, этого не замечал.

Сразу после спора с мальчишкой из Святилища Селфин отправилась потолковать с Ригг. Итог впечатлял: Ригг не отрицала, что намерена «вылечить» Селфин, и не собиралась уступать ни на дюйм.

– Сначала ты близко к морю не подходишь, теперь стала бояться и целителей? Селфин, меня уже тошнит от твоих навязчивых идей.

«– Я не безумна, – заявила Селфин, как обычно, теряя терпение. – Это твою голову пора привести в порядок!»

Ригг всегда забывала, что, когда орет, собеседникам трудно читать по губам. Если движения губ матери становились чересчур энергичными, Селфин даже не пыталась ее понять. Сейчас она отвела глаза, обрубив беседу, чего Ригг терпеть не могла.

Селфин все чаще чувствовала, что мать перестала ее понимать. Ригг гордилась дочерью и по-своему любила ее – агрессивно и деспотично. Но сама она не была поцелована морем. Она не была частью глухого мира Селфин. Сначала Селфин скучала по бесконечно энергичному, резкому, как воронье карканье, голосу матери. Иногда она пыталась вспомнить его, но он казался слабым и механическим.

Они все больше отдалялись друг от друга. Ригг считала, что разговор не задался, потому что Селфин не уловила всего сказанного. Но самой большой проблемой было категорическое нежелание Ригг осознать, что она просто не понимает дочь. Иногда Селфин казалось, что их попытки объясниться друг с другом напоминают беседу послов двух разных стран.

Селфин больше ничего не рассказывала Ригг, когда была расстроена. Иногда она шла к Сейдж, главной помощнице матери, грубые черты и резкий голос которой так пугали Селфин в детстве. Оказалось, что Сейдж, с которой она общалась только знаками, была абсолютно другой. Ее лицо оживало, когда она жестикулировала, и становился очевидным ее ум, дерзкий и беспощадный. Она не повторяла направо и налево, мол, все будет хорошо, но если уж говорила так, значит, это было правдой.

Большинство поцелованных морем из банды Ригг немного слышали – одним ухом или обоими. Но Сейдж, как и Селфин, слышала только жужжание пчел. Ригг, должно быть, заметила, что Селфин говорит теперь по душам не с ней, а с Сейдж, но ничего не сказала. Она никогда не признавалась в собственной ранимости, усталости или болезнях. Если ее и задело отчуждение дочери, она скрыла это.

Селфин продолжала собирать съедобные травы для мальчишки из Святилища, когда тот уплывал исцелять кого-то. Это позволяло ей держаться подальше от сеансов исцеления. «Я знаю Нест лучше всех, – подчеркивала она. – Недаром я следила за мальчишкой из Святилища несколько дней. И знаю места, где больше всего трав». Это она следила за Харком, который привел ее к Джелту, что позволило банде окружить их возле хижины. Теперь-то она жалела, что ей так удалось это провернуть.

Селфин все знала о сеансах исцеления, потому что члены банды свободно обсуждали при ней это. С каждым разом пациентов становилось все больше. Лихорадка, цинга, раны и скованные ревматизмом суставы. Слухи распространяются быстро. Вскоре целителям пришлось лечить уже по несколько человек одновременно. К концу второй недели на Нест приезжали даже с островов, до которых был день пути.

«– Не все пациенты больны или ранены», – объяснила как-то Сейдж Селфин, когда обе сидели у костра.

«– О чем ты?» – встрепенулась Селфин.

«– Появились тут как-то четверо и потребовали, чтобы их сделали лучше, – пояснила Сейдж. – Хотя не объяснили, что означает «лучше»».

«– Что было дальше?»

«– Они провели десять минут с целителями, – с усмешкой ответила Сейдж, – а когда вышли, женщина плакала от счастья, потому что ноздри у нее заросли. Гладкие, как яйцо, не осталось даже самой маленькой дырочки. Все остальные поздравляли ее. «Знак», как они это назвали. Очевидно, она была «избрана». Избрана, видимо, для того, чтобы не чувствовать запаха».

Сейдж была одним из немногих членов банды, которые относились к целителям с долей скептицизма. Но она находила всю шумиху скорее забавной, чем тревожной. Однако это было не последнее появление компании странных людей, желающих стать лучше. Через два дня они снова вернулись – теперь с пятью приятелями, одержимыми идеей самосовершенствования. После сеанса исцеления они вышли вроде бы ничуть не изменившимися, но один заявил, будто его глаза стали другими, хотя описать изменения он не смог, сказал только, что видит мир по-новому.

Несколько дней спустя они вернулись целой толпой, причем захватили палатки и одеяла и отказались уходить. Все, чего они хотели, – наблюдать за работой целителей и быть как можно ближе к ним. По крайней мере, так они объясняли. Они были готовы платить за это, так что Ригг пожала плечами и взяла деньги. Поначалу почти все люди Ригг смеялись над ними и обзывали подхалимами.

«– Они жуткие, – заметила Селфин, глядя на группки людей, сидевших между палатками. – Что они хотят? Они сами-то знают?»

– Не такие они и плохие, если с ними поговорить, – возразил Корам.

Сам он много общался с ними, а потом обычно садился рядом и зачарованно разглядывал свой шрам как что-то невообразимо прекрасное. С момента своего исцеления он казался заторможенным, словно его опоили. Селфин и раньше видела его таким, и это всегда было дурным знаком. Когда он становился неуклюжим и рассеянным, это означало, что в его голове зреет какая-то мысль. Гораздо больше времени уходило на то, чтобы выбросить эту мысль из его головы.

Со временем другие члены банды тоже стали болтать с подхалимами. После этих бесед друзья Селфин выглядели ослепленными и тараторили о знаках, предзнаменованиях и переменах времени.

– Не могу сказать, что согласен с ними, – говорил кто-нибудь из них, – но их речи заставляют задуматься…

– Никогда не увлекался легендами о богах, – говорили они, – но легионеры говорят точно так же.

– Я не утверждаю, что эти парни, целители, – посланники самого Подморья, – говорили они, – но…

Сильнее всего эти идеи воздействовали на старших членов банды, среди которых были даже те, кто застал еще времена богов. Теперь они расхаживали вокруг с подобострастным лицом.

«Целительная пещера» теперь выглядела иначе. Перед входом стояла палатка из коричневой парусины, поверх которой бахромой свисали длинные, истрепанные веревки. На стенах палатки виднелись корочки соли, но от этого пещера выглядела еще более таинственной, словно море собственноручно вышило узоры на старой парусине.

Палатка производила на людей должное впечатление. Земля вокруг пещеры была усыпана раковинами, кусочками агата, раскрашенными птичьими скелетами и бусинами из серого коралла. Никто не просил пациентов приносить это, но все инстинктивно понимали, что, когда посещаешь святыню, одних лишь денег недостаточно. Необходимо подношение.

Селфин неизменно держалась на расстоянии, не доверяя целителям. Но довольно скоро обнаружила, что даже некоторые товарищи по команде тайно оставляют подношения. Они переставали разговаривать, даже на языке жестов, когда оказывались близко от палатки, и с благоговением проходили мимо.

«– Почему вы все такие почтительные? – Селфин хотелось раздавать оплеухи направо и налево. – Мы банда Ригг! Мы ни перед кем не пресмыкаемся!»

Но это уже было не так.

Глубоко в душе Селфин надеялась, что база на Уайлдменс-Хаммере долго не продержится, банде все это надоест. Как всегда, они соскучатся по Ледиз-Крейву и начнут ворчать из-за того, что на островке нет таверн. Кроме того, их ждали дела: надо было доставлять товары, встречать суда. День за днем Селфин ждала, что Ригг сменит курс, как всегда, резко и без объяснений, и объявит, что все возвращаются домой… Но как-то Селфин явилась на Уайлдменс-Хаммер и обнаружила новые перемены. Бо́льшая часть банды Ригг отсутствовала, а подхалимы были вооружены.

«– Что происходит? – спросила она мать. – Почему ты позволяешь им привозить сюда оружие?»

Теперь подхалимы носили при себе ножи, топоры и дубинки и обороняли узкую, огороженную каменными стенами тропу, которая вела к палатке.

– Мы не можем постоянно держать здесь наших людей, – пояснила Ригг. – «Пеликан» прибудет через несколько дней.

Иностранные суда вроде «Пеликана» иногда уклонялись от грабительских налогов, таможенников и платы за швартовку и вели торговлю вдали от берега со «скиммерами» контрабандистов. Это было абсолютно незаконно, но выгодно, если, конечно, удавалось провернуть дело.

– Пока наши люди на Ледиз-Крейве, пусть эти охраняют целителей и базу. Почему не воспользоваться оказией, раз они все равно торчат здесь?

Селфин словно попала в кошмар, ее мир медленно делал сальто, все перевернулось с ног на голову.

«– О чем ты говоришь? – вскинулась она. – Ты поставила стражу, чтобы целители не удрали, а не ради их безопасности! Подхалимы не наши люди, они преданы целителям!»

– Это не проблема, – отмахнулась Ригг. – Корам поручился за них. Это его приятели.

«– А кто указывает Кораму, что говорить? – с бешенством возразила Селфин. – Он приходит в палатку целителей поболтать, а выходит с новыми взглядами и идеями, что на него совершенно не похоже. Выполняет приказы, причем не твои. И он не единственный!»

– Что за чушь ты мелешь! – воскликнула Ригг.

«– Больше это не твоя база, – заявила Селфин, – и если не будешь смотреть в оба, скоро и банды лишишься».

Но Ригг ей не поверила. Она слишком надеялась на свою банду и свое положение в ней. Команда была семьей, семья была командой. Каким образом люди, которые не были ни тем, ни другим, могут украсть у нее семью и команду? Нонсенс. Она гневно и обиженно уставилась на дочь, посчитав, что у Селфин окончательно помутился рассудок и она бредит. Ей очень хотелось исправить это и излечить наконец дочь.

В поисках поддержки Селфин пошла к Сейдж, но на этот раз та оказалась не на ее стороне.

«– Знаю, что ты не любишь целителей, но они делают для нас много хорошего. Теперь у нас есть деньги, чтобы впервые за год отремонтировать субмарину. Да и жуткое исцеление все равно хорошая альтернатива виселице».

Она потрогала два заживших надреза на ухе.

«– Так или иначе слово твоей матери – закон. Прости, но прежде всего я верна ей».

«– Я тоже верна! – гневно ответила Селфин. – Но это не означает, что я должна подчиняться, если она не права!»

Единственным человеком, кроме самой Селфин, который страдал из-за всей истории с целительством, был мальчишка из Святилища. Но говорить с ним было все равно что пытаться схватить угря. Все беседы кончались тем, что Селфин принималась ему угрожать и едва сдерживалась, чтобы не начать швыряться в него камнями.

Селфин даже не пыталась потолковать с целителем постарше. Просто не представилось возможности. Она не подходила к палатке целителей, а тот редко выбирался на воздух. Кроме того, интуиция подсказывала, что говорить с ним бесполезно. С таким же успехом можно убеждать акулу не жить в зарослях ламинарии.

Селфин ощущала вибрации, исходившие от неизвестного реликта, даже на расстоянии. И хорошо представляла, как он накачивает темной энергией воздух, камни и плоть, вливается в них. Она представляла, как вены медленно чернеют, разум искажается, тела незаметно тают и превращаются в нечто иное. Яд, которого ее друзья не чувствуют и не видят, исподволь меняет их всех, дюйм за дюймом. «Я остановлю тебя, – мысленно пообещала она. – Заставлю их послушать меня».

Но никто ее не послушал.