Святые отцы строго различают в духовной жизни две степени, два состояния: крест деятельный и крест созерцательный. Первое состояние есть страдный, многоскорбный, узкий путь креста, время подвига, усилий и борьбы с самим собой — с ветхим человеком, и с врагами спасения — миром и диаволом.

Второе состояние есть упокоение сердца в Боге, глубокий мир души, Христовой благодатью победившей страсти, очищенной, просветленной и в таинственном общении с Богом обретшей еще здесь, на земле, залог блаженства небесного. Первый путь есть общий, для всех спасаемых неизбежный; второй — удел только особых избранников благодати, о котором святые Отцы не позволяют и мечтать тому, кто не очистил сердца от страстей. Нам, страстным, никогда не постигнуть своим, воистину слепотствующим умом дивной тайны облагодатствованного состояния души, обновленной, освященной, восстановленной в своей первобытной Богоподобной красоте и совершенстве. Это мир — для нас грешных сокровенный, мир, в котором действуют свои законы, не подходящие под нашу земную мерку, под мерку нашего ограниченного разумения, и мы можем наблюдать только внешние проявления этого небесного еще на земле, одухотворенного еще во плоти состояния святых Божиих избранников; мы можем благоговейно созерцать только те слабые лучи их светлой, Богоподобной чистоты, которые противу их воли как бы прорываются наружу в их необычных поступках, словах и движениях. Ударяя в наше страстное сердце теплотой благодатной, они поражают и смиряют наш ум необычайным для него сиянием иного, высшего порядка вещей, и влекут наши души к этим дивным избранникам благодати…

И преподобный отец наш Сергий прошел общим путем скорбей и подвига крестного прежде, чем явился тем дивным благодатным мужем, каким мы видим его во второй половине, и особенно в последние годы, его жизни. Мы видели его в подвиге и борьбе, в борьбе неустанной, для мира непонятной, но для Христова послушника — неизбежной. Победа наконец одержана. Стихли страсти. Убито себялюбие, повержен в прах идол плотоугодия, не смеет подступиться мир со своими соблазнами. «Рубище прикрывало его святое тело, — говорит митрополит Платон, — тесная хижина была собеседницей в его Богомыслии, и простой жезл подкреплял подвигами добродетели ослабленную плоть. Но его дух был преисполнен обилием благодати, его сердце вкушало те сладости, коих вкус есть вкус манны животныя и нетленныя». В смиренном сердце подвижника тихо сиял неизреченный свет благодати Божией, согревая все его духовное существо. Ему преизобильно сообщены все дары Божии: и дар чудотворений, и дар пророчества, и дар утешения и назидания, совета и разума духовного. Для его духовного взора как бы не существует ни преград вещественных, ни расстояний, ни самого времени: он видит далече отстоящее яко близ сущее, зрит будущее как бы настоящее… Мы уже говорили о том, как прозорливый старец предсказал несбыточность мечтаний гордого Митяя, как он успокоил Великого князя обетованием победы над Мамаем, как в самый час битвы созерцал он духовными очами то, что совершалось на поле сражения. Вот еще случаи этой дивной прозорливости старца, записанные его преподобным учеником.

В 1390 году просветитель Перми святой епископ Стефан путешествовал в Москву. Путь его лежал мимо славной обители Сергиевой, всего в десяти верстах от нее, и святому Стефану очень захотелось видеться со святым ее игуменом. Но обстоятельства требовали спешить в столицу, и он решил посетить преподобного на обратном пути. И вот, поравнявшись с обителью, святой епископ прочитал «Достойно есть яко воистинну…» и издали поклонился в ту сторону, где стояла обитель Сергиева, приговорив: «Мир тебе, духовный брат мой!»

Справедливо говорят, что «сердце сердцу весть подает». Так бывает иногда даже с нами грешными, а сердца святых Божиих еще более связаны союзом любви, и потому еще скорее отзываются на привет любви.

Преподобный Сергий сидел за трапезой с братией. Вдруг он встает из-за стола и, после краткой молитвы, делает поклон к западу, тихо промолвив: «Радуйся и ты, пастырь Христова стада, и мир Божий да пребывает с тобой!»

Братия была очень удивлена таким необычайным поступком своего игумена; более опытные старцы поняли, что он имел какое-нибудь видение и по окончании трапезы спросили его о случившемся. Преподобный не скрыл от них своего духовного видения. «В этот самый час, — сказал он, — епископ Стефан на пути в Москву, остановился противу нашего монастыря и поклонился Святой Троице, и нас смиренных благословил».

Преподобный Сергий назвал даже место, где это произошло, и некоторые из братии тотчас поспешили туда и еще застали там людей, сопровождавших святителя Стефана. Троицкие иноки спросили их: «Как было дело?» И, услышав их рассказ, прославили Бога, прославляющего их святого старца даром прозорливости.

Памятником сего необычайного взаимного приветствия святых друзей служит и поныне каменная часовня на 11-й версте Московской дороги, с большим деревянным крестом, на том месте, где останавливался святитель Стефан Пермский. А в обители преподобного Сергия и доселе свято соблюдается, в воспоминание этого заочного свидания святых, такой обычай: во время трапезования, перед последним блюдом, ударяют в колокольчик, братия встают, и чередной иеромонах произносит: «Молитвами святителя Стефана и преподобного Сергия, Господи Иисусе Христе, помилуй нас!» после чего все садятся оканчивать трапезу.

Вот другой случай прозорливости старца. Серпуховский князь Владимир Андреевич, сын князя Андрея Радонежского, в отчине которого находилась обитель Сергиева, часто сам посещал преподобного Сергия и иногда посылал ему в подарок что-нибудь из житейских потребностей. Раз он послал своего слугу со съестными припасами на утешение братии. Дорогой слуга соблазнился и украдкой что-то съел из посланных князем гостинцев. Вот он является к святому игумену, но прозорливый старец не принимает от него подарков князя. Слуга упрашивает, боясь гнева княжеского. Тогда преподобный говорит ему: «Зачем ты, брат мой, послушался врага? Зачем отведал брашен, которых тебе, без благословения, не подобало есть?» Обличенный слуга упал в ноги святому старцу и со слезами стал просить у него прощения, сознавая вину свою. Только тогда преподобный Сергий принял от него гостинцы, простил его и отпустил с миром, поручив передать благоверному князю благодарность за его любовь и благословение от обители Пресвятой Троицы.

Но не в прозорливости только давала себя видеть благодать Божия, обитавшая в святой душе Радонежского игумена. Для тех, чьи очи духовные были чище, кто сам шел по стопам святого старца в подвигах духовных, для присных учеников богоносного Сергия было дано видеть высокое благодатное состояние его души в чувственных образах, и особенно в те священные минуты, когда святая душа старца как бы отрешалась от всего видимого мира и, вся пламенеющая любовью ко Господу, уносилась к Нему всем духовным существом своим. Это были святейший минуты совершения им Божественной литургии.

Так, когда один из любимых учеников его, преподобный Исаакий, любитель безмолвия, просил святого старца благословить его на подвиг совершенного молчания, то он сказал ему: «Если желаешь, чадо, безмолвствовать, то завтра, когда совершим Божественную литургию, стань у северных дверей, и там я благословлю тебя». Старец желал благословить ученика именно после литургии, после приобщения Святых Христовых Таин, когда сам ощущал в себе особенное действие благодати Божией, желал так потому, что сам подвиг молчания столь высок и столь многотруден со стороны искушений вражеских, что нужно было оградить ученика от этих искушений особенной молитвой.

На другой день, по слову игумена, Исаакий встретил его в назначенном месте. Преподобный Сергий осенил его крестным знамением и сказал: «Господь да исполнит желание твое!»

И вот, в самую минуту благословения, Исаакий видит, что чудный пламень исходит от руки благодатного старца и объемлет его, Исаакия.

И с той минуты огражденный молитвами старца ученик вступил в избранный им подвиг. И если иногда молчальник хотел бы тихо произнести какое-либо слово, и тогда возбраняла ему это молитва Сергиева, и молча пребыл Исаакий до конца дней своих, по слову Божественного Писания: яко глух не слышай, и яко нем не отверзаяй уст своих (Пс. 37, 14).

В другое время преподобный Сергий совершал Божественную литургию вместе с братом своим Стефаном и племянником Феодором, уже посвященным тогда в сан пресвитерский. Молчальник Исаакий стоял в церкви. Вдруг он видит в алтаре четвертого, чудного образом мужа, сослужащего сим трем и сияющего необычайным светом, в блистающих ризах. На малом входе с Евангелием чудный муж шел вслед за Сергием, и лицо его сияло как солнце, так что Исаакий не мог даже взирать на него. Это чудное видение разрешило ему уста, и он обратился к стоявшему подле него благоговейному старцу Макарию с вопросом: «Что это за чудное видение, отче? Кто этот дивный муж?»

Макарий и сам был поражен чудом и отвечал: «Не знаю, чадо, но и меня объемлет страх… Разве не пришел ли какой священнослужитель с князем Владимиром?»

А князь Владимир Андреевич гостил тогда в обители, и тут же, в церкви, стоял его боярин. Иноки спросили его, нет ли священнослужителя с князем? Боярин сказал, что нет. Тогда блаженные ученики Сергиевы уразумели, что с их аввой служит Ангел Божий, ибо «Ангелы любят себе подобных».

Литургия окончилась, и чудный оный муж стал невидим. Оба ученика, удостоенные видения, улучив удобную минуту, наедине спросили преподобного о его таинственном сослужителе. Смиренный старец сначала уклонялся от объяснений: «Что чудное видели вы, дети мои? — говорил он. — Служил брат мой с сыном своим и с ними я, недостойный, а еще никого с нами не было». Но ученики не переставали упрашивать его: «Господа ради не скрой от нас, честный отче, ведь мы своими очами видели четвертого, точно Ангела Божьего, служившего с тобой». Тогда преподобный сказал им: «Дети мои любезные! Если уж Сам Господь Бог открыл вам эту тайну, то могу ли я скрыть ее от вас? Тот, кого вы видели, действительно Ангел Господень. И не теперь только, а и всегда, когда я совершаю Божественную литургию, мне, недостойному, бывает такое посещение. Но вы строго храните это в тайне, пока я жив».

А вот и еще неложный свидетель благодатного видения — это блаженный Симон-экклесиарх, муж испытанной добродетели, о котором с похвалой отзывался сам преподобный Сергий. Однажды, когда святой игумен совершал Божественную литургию, он видел, как небесный огонь сошел на Святый Тайны в минуту их освящения, как этот огонь ходил по святому престолу, озаряя весь алтарь, обливаясь около святой трапезы и окружая всего священнодействующего Сергия. А когда преподобный хотел причаститься Святых Таин, Божественный огонь свился «как бы некая чудная пелена» и вошел внутрь святого потира. Таким образом, угодник Божий причастился сего огня «неопально, как древле купина неопально горевшая».

Ужаснулся Симон от такого видения и в трепете безмолвствовал; но не укрылось от преподобного, что ученик его сподобился видения. Причастившись Святых Христовых Таин, он отошел от святого престола и спросил Симона: «Чего так устрашился дух твой, чадо мое?»

— Я видел благодать Святого Духа, действующую с тобой, отче, — отвечал тот.

— Смотри же, никому не говори о том, что ты видел, пока Господь не позовет меня из этой жизни, — заповедал ему смиренный авва.

Долго было бы повествовать, замечает описатель жития Сергиева, о многих других знамениях, в которых, по разнообразной потребности утешения и назидания, разнообразно являлась пребывавшая с блаженным Сергием благодать Духа Господня. Но не должно умолчать еще об одном чудесном видении, которое не только самого Сергия исполнило утешением, но и всех пребывающих в его Лавре не перестает исполнять сердечной радостью, надеждой и благодарностью к Господу Богу. «Сама Царица Небесная, сопровождаемая ближними Царя царствующих, нисходила в его святое уединение, чтобы утвердить в его пустыне благословение неба, которое впоследствии времени враждебные силы мира, при всем видимом их могуществе, тщетно покушались разрушить». Вот что поведает об этом посещении Небесной Гостьи преподобный Епифаний.

Однажды в глубокую ночь преподобный Сергий совершал свое келейное правило и перед иконой Богоматери пел Акафист, что он делал, по своему обычаю, ежедневно. Часто взирал он на святую икону и усердно молил Матерь Божию о своей обители. «Пречистая Мати Христа моего, — взывал святой старец, — ходатаица и заступница и крепкая помощница роду человеческому! Буди и нам, недостойным, ходатаицей, присно моли Сына Твоего и Бога нашего, да призрит Он милостиво на святое место сие, посвященное в похвалу и честь Его святого имени на веки! Тебя, Матерь сладчайшего моего Христа Иисуса, призываем на помощь, рабы Твои, ибо Ты имеешь великое дерзновение у Сына Твоего и Бога! Будь же всем спасительное упокоение и пристанище!»

Так молился Преподобный; его чистое сердце горело благодатным пламенем, его смиренный ум весь погружен был в молитву, и он, как дитя, в простоте души, беседовал с Пречистой Матерью всех, возлюбивших чистым сердцем Ее Божественного Сына.

Окончив молитву, он сел для отдохновения; но вдруг его святая душа ощутила приближение небесного явления, и он сказал своему келейному ученику, преподобному Михею: «Бодрствуй, чадо, мы будем в сей час иметь чудесное посещение». Едва сказал он это, как послышался голос: «Се, Пречистая грядет!»

Тогда старец встал и поспешно вышел в сени; здесь осиял его свет паче солнечного, и он узрел Преблагословенную Деву, сопровождаемую апостолами Петром Первоверховным и Иоанном-девственником Богословом… Не в силах будучи вынести этого чудного сияния и неизреченной славы Матери Света, преподобный Сергий пал ниц; но благая Матерь прикоснулась к нему рукой и ободрила его словами благодати: «Не бойся, избранниче Мой, — изрекла Она, — Я пришла посетить тебя; услышана молитва твоя об учениках твоих; не скорби больше и об обители твоей: отныне она будет иметь изобилие во всем, и не только при жизни твоей, но и по отшествии твоем к Богу Я неотступна буду от места сего, и всегда буду покрывать его…» Сказала так и — стала невидима…

Вострепетал старец от страха и радости, несколько минут он был как бы в восторженном состоянии, а когда пришел в себя, то увидел ученика своего Михея лежащим на полу, как бы умершим. Великий наставник мог видеть Царицу Небесную и слышал голос Ее, а ученик, пораженный ужасом, не в состоянии был видеть все и видел только свет небесный…

— Встань, чадо мое, — кротко сказал старец.

Михей пришел в чувство, поднялся, но тут же упал к ногам преподобного Сергия. «Скажи, отче, Господа ради, — говорил он, — что это за чудное видение? Душа моя едва не разделилась от тела…»

Но Сергий и сам еще не мог говорить от волнения душевного, только лицо его цвело небесной радостью. «Подожди, чадо, — сказал он ученику, — и моя душа трепещет от этого видения».

Когда, наконец, старец несколько успокоился, то послал Михея пригласить двоих благоговейнейших мужей из братии — Исаакия-молчальника и Симона-экклесиарха. Те поспешили на зов своего старца-игумена, и он рассказал им все, что сейчас было у него в келлии. И все вместе совершили они молебное пение Богоматери, а преподобный Сергий всю ночь провел без сна, внимая умом Божественному видению, которое было венцом его подвигов еще здесь, на земле. «Не гаданием, не в сонном видении, а наяву видел он Матерь Божию, как видел Ее некогда преподобный Афанасий Афонский», — замечает при сем летописец.

По древнему преданию, записанному в Никоновой летописи, это небесное посещение было в пост Рождества Христова, в ночь с пятницы на субботу и, как думают, в 1384 году. По другому предположению это событие относят к Рождественскому посту 1379 года, указывая на то, что в наступавших летом 1380 года трудных обстоятельствах (нашествие Мамая) сам великий заступник земли Русской, преподобный Сергий, имел духовную нужду в особенном подкреплении, и обращают внимание на то, что преподобный послал на поле Куликово именно Богородичную просфору. В благодарное воспоминание сего чудного посещения в обители преподобного Сергия установлено каждую пятницу, с вечера, совершать всенощное бдение с Акафистом Богоматери, в юго-западном притворе Троицкого собора, на том месте, где, по преданию, стояла келлия преподобного Сергия и где красуется теперь величественная икона, изображающая это чудное пришествие Небесной Гостьи. А каждую субботу, после ранней литургии, в церкви преподобного Никона, в том же притворе совершается молебное пение во славу Богоматери, причем поется нарочито составленный, по образу Пасхального, канон в воспоминание сего посещения (попеременно с двумя другими канонами).

Рассказав о сем таинственном событии, блаженный Епифаний сообщает два чудесных случая, которые показывают, что та же всемогущая сила Божия, которая обильно действовала через святого старца в утешение скорбящих, во исцеление болящих, она же, когда то было потребно, вразумляла неверующих, наказывала непокоряющихся слову благодати, исходившему из уст богоносного Сергия. Вот эти случаи.

Прибыл из Царьграда в Москву, вероятно, за сбором милостыни — что часто бывало тогда — один епископ и пожелал видеть святого старца в его пустынной обители. Нужно думать, что сюда влекло его только любопытство, потому что в душе он не верил рассказам о дивных подвигах преподобного и о чудесных знамениях, через него бывающих. Может быть, тут замешано было безотчетное чувство превозношения грека перед русским: его ослепленному самолюбию не хотелось верить рассказам о таких подвигах, которые русского инока ставили в ряд древних великих подвижников Греческой Церкви. По крайней мере, вот как он рассуждал, по словам Епифания: «Может ли быть, чтобы в сих дальних и недавно обращенных к свету Христову странах возсиял такой светильник, которому подивились бы и наши древние отца?» Грек, по-видимому, не знал или не хотел знать о подвигах русских Киево-Печерских преподобных отцов; как бы то ни было, однако же его неверие не было так упорно, чтобы совсем не могло подчиниться смиряющей деснице Божией. Последствия показали, что заблуждения его ума еще не совсем омрачили сердце, способное к смирению.

Епископ уже подходил к обители, как вдруг им овладел непонятный страх, а когда он вошел в ограду монастырскую и впервые взглянул на святого старца, то внезапно поражен был слепотой, так что преподобный игумен, встретив его, должен был взять его за руку и вести таким образом в свою келлию. Это наказание, или лучше сказать — прикосновение вразумляющей десницы Божией, так подействовало на епископа, что он со слезами исповедал перед старцем свое неверие и, сознавая свою вину, просил исцеления. Смиренный Сергий с молитвой прикоснулся к его зеницам, и тотчас же от очей его отпали как бы чешуи и он прозрел.

Тогда сказал старец смирившемуся епископу с кротким упреком: «Вам, премудрым учителям, подобает учить нас — не высокая мудрствовать и не превозноситься над смиренными; а вы пришли искушать неразумие наше… Какую же вы получите пользу от нас, простых невежд? Но праведный Господь зрит сердца человеческие…»

И епископ, прежде колебавшийся сомнением, с того времени стал всех открыто уверять, что нашел в преподобном Сергии истинного человека Божьего, и что Господь сподобил его видеть земного ангела и небесного человека. С подобающей его сану честью проводил его Сергий из своей обители, и он возвратился в свое место, прославляя Бога и Его угодника.

Так наказано было горделивое самомнение. А вот какое наказание понесла жадность человеческая.

Один скупой человек, живший близ обители, отнял у своего соседа — круглого сироты — откормленную им свинку, не уплатив за нее денег. Обиженный прибегнул к посредничеству святого старца, на которого все смотрели как на миротворца и судью помышлений человеческих. Милостивая душа, угодник Божий сжалился над бедняком и пригласил к себе обидчика.

— Сын мой, — сказал ему кротко старец, — веришь ли ты, что есть Бог? Знай же, что Он — Судия праведным и грешным, Отец сиротам и вдовицам. Он всегда готов на отмщение неправды людской, и страшно впасть в Его руки… Как же мы не страшимся отнимать чужое, обижать ближнего и творить всякое зло? Ужели мы еще недовольны тем, что дает Он нам по благости Своей, когда засматриваемся на чуждое добро? Или ни во что ставим Его долготерпение? Разве не видим мы, как у нас на виду творящие неправду становятся нищими, их дома пустеют и память о них исчезает навсегда?.. А в будущей жизни их ждет вечное мучение! Отдай же, сын мой, отдай сироте то, что ему следует, и впредь так не делай!»

Долго увещевал преподобный жестокосердного скупца, и тот как будто устыдился своего поступка и даже обещался уплатить обиженному, что стоит свинка. Но, возвратясь домой, легкомысленный пожалел денег и не сдержал своего слова. Дело было зимой. Вот он входит в клеть, где хранилась зарезанная им свинка, и с изумлением видит, что все мясо, несмотря на мороз, уже изъедено червями. На него напал такой страх, что он и после долго боялся показаться на глаза святому игумену. Между тем он тогда же уплатил бедняку цену свинки, а испорченное мясо выбросил собакам, но и те не польстились на его лихоимную добычу.

Так восходил от силы в силу, преуспевая в духовном просветлении и приближаясь к Богу, благодатный старец. Сбылось над ним таинственное слово таинственного инока — Ангела, просветившего в детстве его ум к уразумению Слова Божьего: он стал воистину обителью Пресвятой Троицы! Сбылось дивное обетование Господа: аще кто любит Мя, слово Мое соблюдет; и Отец Мой возлюбит его (Ин. 14, 23), и Аз возлюблю его (21), и к нему приидем, и обитель у него сотворим (23)… Справедливо замечает его ученик и списатель жития его, что Сергий был «яко един от древних великих отцев». За свою крепкую веру он удостоился лицезреть камня веры — Петра, за свою девственную чистоту — девственника и друга Христова Иоанна, а за свое величайшее смирение — смиреннейшую из земнородных Владычицу мира, Пресвятую Борогодицу… С раннего детства и до глубокой старости во всех его действиях мы видим прежде всего два прекрасные свойства его святой души: глубокое смирение и детскую простоту. Эти две добродетели составляют основные черты его нравственного облика; они, так сказать, окрашивают в свой цвет все прочие его добродетели: его благостное ко всем отношение, его голубиное незлобие, все его великие подвиги. В соединении с духовным рассуждением они образуют в нем тот цельный нравственный характер, красота которого невольно влечет к себе человеческое сердце. Когда ближе всматриваешься в святолепный образ сего старца Божьего, каким изображает его жизнеописатель, то сердце переполняется каким-то неземным чувством красоты и душа рвется упасть к стопам угодника Божьего! Это чувствовали добрым сердцем еще его современники. «Еще в жизни сей, — говорит святитель Платон, — за святость жития своего он был почти от всех любим и почитаем, и уважаем более, чем сколько позволяло это его тогдашнее смиренное состояние. А ведь в этой жизни как часто добродетель бывает закрыта, как часто бросают на нее тень и даже преследуют! Если же его добродетель еще в сей жизни сияла так светло, что ни развращение мира, ни страсти злых, ни слепота гордых не могли помрачить ее, то какова же ее светлость там, где нет ни страстей, ни мрака, где все праведники сияют яко солнце в Царствии Небесном? (Мф. 13, 43)».

И льется этот тихий свет с высоты небесной на нас, грешных обитателей их земной родины, и пробуждается в душе чувство горького упрека нашей немощи: вот, думается, каковы были наши духовные предки — истинные последователи Христова учения! А мы что? Господи, какая пропасть отделяет нас, плотяных, от них — одухотворенных, нас, оземленившихся рабов греха, от них — святых, чистых, свободных граждан горнего Иерусалима! И кто же тому виной, братие-читатели мои? Кто, кроме нас же самих? Ведь святые Божии такие же люди были, что и мы, той же плотью были облечены, те же немощи имели, те же скорби несли. Значит, и нам никто не помешал бы такими же стать, какими они были, если бы только сами мы того пожелали, да пожелали всем сердцем, всей душой, всем помышлением своим!..

Будем же чаще всматриваться в дивные образы их, о, недаром ведь сказано в Писании: с преподобным и сам преподобен будеши, с благодатным и сам облагоухаешься ароматом благодати, исходящим от одеяния души его!..