Глава 16. Ближе некуда

Вирна Мэйс

В ушах грохочет собственное сердце, рядом грохочет океан. Мне кажется идиотизмом то, что я только что собиралась туда войти. В воду.

«Вода – это жизнь, Вирна».

Нет, вода – это смерть. Страшная, соленая смерть, которая смыкается над головой, швыряя тебя из стороны в сторону, как щепку. Пусть даже я не помню этого, я отчетливо ощущаю, как волны подхватывают меня и швыряют о камни. С той же легкостью, с которой ветер может швырнуть перышко, и тогда станет уже все равно, есть там Эн или нет, потому что меня уже не будет.

– Синеглазка, стой! – доносится из-за спины. – Мэйс! Да стой ты уже!

Я оборачиваюсь: К’ярд меня догоняет. Это я так быстро бегаю, или… Нет, или. Я понимаю это в тот момент, когда он подлетает ко мне с темными, как ночь глазами, и вместо румянца от быстрого бега на щеках белые пятна.

– Куда тебя понесло? – рычит он. – Что случилось?!

– Я не могу, – мотаю головой, не представляя, как сказать ему о силе. – Не могу. Мне… страшно.

И нечем дышать.

Стоит представить, что я сейчас окажусь в воде, и мне снова становится нечем дышать: спазм сдавливает грудь, не пуская в легкие воздух, начинает тошнить, все тело пронзает мелкая дрожь. К’ярд сдергивает с меня маску и вглядывается в лицо, а потом ругается так, что я краснею. По крайней мере, мне так кажется.

– Просто сказать нельзя было? – цедит он, протягивая мне руку. – Пойдем.

– Я не…

– Да не в воду! Назад.

Назад мы идем очень медленно. То, что меня трясет, я чувствую как-то странно, фоном, словно смотрю на себя со стороны. Впрочем, стоит мне окончательно осознать, что никто не заставит меня приближаться к воде и тем более туда заходить, как дышать становится легче. Кровь снова растекается по телу, согревая ледяные пальцы, в отличие от К’ярда, рука которого просто ледяная.

– Ты в порядке? – спрашиваю я, когда мы садимся в эйрлат.

Идиотский вопрос, но он все-таки отвечает.

– Нет. Мне говорили, что мне нельзя к океану, но чтобы так… Е-е-едхов хидрец!

От удара панель навигатора идет трещинами, и я вздрагиваю. Особенно когда вижу сбитые в кровь костяшки и совершенно белое лицо, а еще глаза – дикие, сумасшедшие, полные такого отчаяния, что мне становится не по себе.

– Я могу попробовать еще раз, – говорю я, глядя на К’ярда.

Не потому, что хочу туда идти, а потому… потому что он сейчас такой из-за меня. Осознание этого отзывается солью океанских брызг на губах и странным ударом сердца, напоминающим удар падающей в жестянку ложки.

– А мне потом вытаскивать твое бездыханное тело? – Он косится на меня. – И заново запускать сердце? Нет, спасибо.

Да, я сама только что об этом думала, но его слова от этого не становятся менее острыми.

– Я не просила меня спасать, – говорю глухо и отворачиваюсь.

К’ярд снова ругается, а потом хватает меня за плечи и разворачивает лицом к себе.

– Я не об этом, – говорит он. – А о том, что если ты зайдешь в воду, у тебя случится остановка сердца. Это был юмор, Мэйс, чтоб тебя! Ты свое лицо вообще видела?

– Нет, зато я видела твое, – хмыкаю я.

Это точно не совсем то, что стоит говорить, но он слишком близко и вызывает во мне слишком много чувств. Честно говоря, он вызывает во мне столько чувств, сколько не вызывал никто и никогда за всю свою жизнь, поэтому мне хочется оказаться как можно дальше от него. Не только физически.

– И чем же тебя не устраивает мое лицо? – неожиданно интересуется он.

Сейчас, когда в его глазах не горит огонь въерхов, он выглядит просто человеком. Хотя нет, просто человеком он никогда не выглядел, потому что эта черная тьма в глазах, в которой тонут даже зрачки – нечеловеческая, но она меня не пугает. Я вдруг отчетливо понимаю, что она меня не пугает, и что единственное, что мне сейчас хочется сделать – это проверить, соленые у него губы или нет.

Приплыли.

– Тебе помочь? – интересуюсь я, выворачиваясь из его рук и кивая на панель навигатора, которая тоже темная.

Еще бы, после того, как ее чуть ли не раскрошили одним ударом.

Одним ударом! И это при том, что в нем не было силы въерха. О том, что стало бы с эйрлатом, будь она у него, думать не хочется. Хотя тогда с эйрлатом точно было бы все в порядке.

– Я поставлю автопилот, – говорит он. – Здесь по прямой, никаких ограничителей, так что твоя помощь не потребуется.

Ну и чудесно.

– А вот в городе тебе придется сесть за рогатку.

– Что?!

– Меня сейчас может вырубить, – говорит он. – И если это случится…

Можно не продолжать.

– Я не умею водить!

– Здесь ничего сложного. Я объясню.

Ну еще бы, это же так легко.

– У меня прав нет, Лайтнер!

– Ты назвала меня Лайтнер?

В салоне взмывшего ввысь эйрлата нет ничего тяжелого, и это определенно в тему. Потому что мне хочется его стукнуть.

– Ты никогда не нарушаешь правила, Вирна?

Он выделяет мое имя, и стукнуть его хочется еще сильнее.

– Нет, – отвечаю я. – Не нарушаю.

– В общем, если даже случится такое счастье и тебя остановят… в законах Раверхарна есть пункт, что ты имеешь право сесть за рогатку, если спасаешь кому-то жизнь.

– Ты это только что придумал? – вскидываю бровь. – И тебе не надо спасать жизнь. Вроде бы.

– Ты в этом так уверена? – интересуется К’ярд, а потом начинает хрипеть и заваливается на бок.

От удара головой о стекло раздается глухой звук.

– Очень смешно, – говорю я.

Ответа, разумеется, не получаю. Автопилот ведет ровно, но мне все равно не по себе.

– Ладно, – говорю я. – Пошутили и хватит. Ха-ха-ха.

Тишина.

К’ярд белый, как полотно, грудь его тяжело вздымается, и мне становится не по себе.

– Эй, – наклоняюсь к нему, легонько касаюсь его руки. Собираюсь осторожно нащупать пульс, когда меня резко перехватывают за запястье. От неожиданности дергаюсь назад, ладонью впечатываюсь в панель управления, раздается писк, и сиденье К’ярда откидывается. Нас дергает назад, я валюсь на него, собираясь высказать все, что думаю, но не успеваю. Его губы врезаются в мои раньше, чем я делаю вдох, и мне снова нечем дышать. Нечем дышать, не за что ухватиться, кроме как за одну мысль.

Его губы совсем не соленые.

Жесткие и горячие – да, но не соленые. Меня странно ведет то ли от этой мысли, то ли от того, как они сминают мои. Ураган чувств, который обрушивается всей своей мощью, грозя утопить не хуже штормовой волны, но я все-таки дышу. Рвано и через раз, когда по губам скользит холодный воздух, а потом опять падаю в этот дикий, обжигающий поцелуй.

Поцелуй.

С К’ярдом.

Осознание этого заставляет отстраниться, вот только вдох (или выдох?) почему-то похож на стон. Я снова дергаюсь назад, но он успевает меня подхватить за мгновение до того, как я влечу в рогатку. Мне хочется закрыть руками рот, хочется затолкать этот выдох в себя и стереть его поцелуи с губ и из памяти, вместо этого я упираюсь ему в грудь.

– Ты идиот! – шиплю я.

– Так на меня еще никто не реагировал.

Почему-то это «никто» ударяет больнее, чем должно. По большому счету, оно меня вообще цеплять не должно, но он меня цепляет.

– Все когда-нибудь случается впервые, – хмыкаю я, отбрасываю его руку и буквально падаю на собственное сиденье. – Но это не отменяет того, что ты идиот.

К’ярд дотягивается до панели, коротким прикосновением возвращает кресло в нормальное положение.

– Почему бы тебе просто не признать, что ты за меня волновалась, Мэйс?

– Почему бы тебе просто не признать, что это нормально – волноваться, когда кому-то становится плохо? – возвращаю ему его же слова.

– Кому-то? – Он смотрит на меня, прищурившись.

– Кому-то, – подтверждаю я.

– Ну-ну, – он усмехается.

В другой раз я бы промолчала, но сейчас внутри все бурлит и клокочет, наверное, так чувствует себя океан, когда в нем зарождается смертоносная волна.

– По-моему, тебе стоит признать, что не все крутится вокруг твоей персоны, К’ярд.

– По-моему, тебе стоит признать, что тебе понравилось со мной целоваться, – фыркает он, и прежде чем я успеваю ответить, добивает: – Гораздо больше, чем с парнем твоей сестры.

Сначала во мне кончаются слова. Потом начинаются, но я молчу, потому что все они нецензурные. Потому что помню, что произошло в «Бабочке». Потому что помню, что он меня спас.

– Между мной и Вартасом ничего нет, – говорю я. – А если ты до сих пор этого не уяснил, ты идиот. Хотя с этим фактом мы уже почти разобрались.

– Ну разумеется. – К’ярд издевательски вскидывает брови: откуда только силы взялись. – Осталось только разобраться с тем, что кое-кто полная и безоговорочная трусиха, не умеющая признавать даже самых очевидных вещей.

– Очевидных? – интересуюсь я. – Например?

– Что он на тебя запал.

– Он – что?!

– Бегает за тобой, Мэйс. Пускает на тебя слюни, понимай, как знаешь.

– Он любит мою сестру!

– А я люблю Кьяну, – сообщает К’ярд.

– Ну ты и едх, – цежу я. – Даже без пальто.

– От надры слышу.

– В следующий раз, когда тебе станет плохо, я пройду мимо.

– Даже не сомневаюсь.

Из эйрлата мы выкатываемся растрепанные, злые, и если честно, я готова не просто опрокинуть на него поднос, я готова его пнуть. В самое ценное, потому что просвещенные умы полагают, что боль приводит в гармонию разум и восстанавливает равновесие. Не знаю, что она там куда приводит, но мне правда не помешает это самое равновесие восстановить.

Чтобы это поскорее случилось, я поднимаюсь к сестрам и коротко обрисовываю Мит ситуацию: до того, как Ромина окажется под следствием, им придется пожить здесь. В школе я постараюсь выбить им домашнее обучение, у нас такое допустимо, если, например, в семье не хватает денег на еду и на проезд, но если не получится, придумаю что-нибудь еще. Впрочем, то, что они не будут ходить в школу, вовсе не значит, что им целыми днями не придется ничем заниматься.

– Будешь готовиться к занятиям, как обычно, – говорю я сестре. Мы стоим в коридоре и стараемся говорить тише, чтобы Тай не услышала. Для нее это просто интересное приключение, пусть оно таким и останется. – А заодно помогать Тай освоить программу.

– Тапеты придется отключить от сети, – доносится из-за спины голос К’ярда.

– Что?! – У Мит расширяются глаза, я же принципиально не оборачиваюсь.

– Иначе ваше пребывание здесь теряет всякий смысл.

Понимаю, что он прав, поэтому протягиваю руку.

– Нет! – восклицает сестра.

– Митри.

– Ненавижу, – бурчит она. – Мы же здесь со скуки сдохнем.

– Не сдохнете, – сообщает К’ярд, – Вирна соберет школьную программу на свой тапет и перекинет мне. Я передам ее Зоргу, так что будете учиться.

Он обходит меня и теперь стоит впереди, рядом с сестрой, так что мне волей-неволей приходится на него смотреть. На него и на его губы, чтоб его линария взасос поцеловала!

– А если это затянется на годы? – язвительно интересуется Митри.

– Не затянется, – обещает К’ярд.

После чего возвращается к лестнице, снова оставляя нас одних.

– Поверь, если бы не было серьезной угрозы, я бы ни за что с вами не рассталась, – говорю я, и внутри что-то дергается. Мне страшно представить, каким станет дом без сестер, но еще страшнее представить, что с ними может сделать Ромина.

– Я знаю, – вздыхает Мит. – Иначе едха с два ты бы меня сюда затащила.

– Митри!

– Угу, – она разворачивается, уходит, возвращается с тапетами. Я вырубаю сеть, меняю пароли и отдаю ей.

– Я буду скучать, – говорю тихо.

– Я тоже.

Мы обнимаемся, потом я обнимаю Тай. Она сидит на кровати, гораздо более удобной, чем была у нас дома, и болтает ногами.

– Ты же вернешься? – спрашивает, облизывая леденец.

Откуда он у нее взялся – вопрос, но без Зорга тут точно не обошлось.

– Обязательно.

– Скоро?

– Скоро.

Горло сдавливает, поэтому я быстро отпускаю сестру и выхожу из комнаты. Понимаю, что долгое прощание сейчас лишнее, и что К’ярду сейчас стоит убраться как можно дальше от океана. Стоит мне подумать про него – и губы начинают гореть, я вытираю их тыльной стороной ладони, но не помогает.

– Хидрец, – доносится до меня.

Поворачиваюсь и вижу, что он стоит в дверях, в арке, ведущей на кухню (кажется, именно здесь меня отпаивали чем-то после того, как Ромина швырнула меня в воду). Смотрит, и даже сквозь непроглядную темень в его глазах начинают вспыхивать искры.

– Пошли, – командует резко, разворачивается и выходит.

Я иду за ним, сунув руки в карманы, чувствуя, как сердце ударяется о ребра.

Со стороны это выглядело паршиво, этот жест с губами, но так будет лучше. Для всех.

Я думаю об этом, пока он объясняет мне, как управлять эйрлатом – короткие, рубленые фразы, в которые приходится вслушиваться, чтобы часть не упала мимо. Думаю, когда дрожащими руками первый раз поднимаю эйрлат в воздух, и когда Лайтнер на ходу объясняет, какие сигналы (не считая известных всем) и как трактовать. В городе я прицельно сосредоточена и не повышаю скорости даже тогда, когда вижу, как у него на лбу выступают капельки пота.

– Снижайся здесь, – говорит он. – Я позвоню, и меня заберут.

Мне снова хочется к нему потянуться, убрать налипшую на лоб прядку, но я понимаю, что это лишнее. Это совершенно точно лишнее, как и тот поцелуй, и то, что я в эти мгновения чувствовала.

Поэтому как только платная парковка принимает нас, я выхожу из эйрлата.

И ухожу, не оборачиваясь и не оглядываясь.