Глава VIII. Голос Одина и Тора

Смертельную хватку немецких тисков севастопольцы ощутили на себе ещё до второго июня, когда на город обрушился шквал орудийных снарядов и град бомб. С каждым днем увеличивалось число самолетов, прилетевших в Крым с материка, что не замедлило сказаться на количестве атак кораблей, пришедших в гавань Севастополя.

Двадцать шестого мая доставивший в осажденный город маршевое пополнение и снаряды транспорт «Абхазия» подвергся воздушной атаке звена немецких истребителей на обратном пути. Вооруженные пулеметами, пушками и бомбами, вражеские летчики напали на транспорт, и только наличие шести зенитных пулеметов позволило «Абхазии» отбиться от самолетов противника. Получив минимальные повреждения от огня фашистских асов, корабль благополучно завершил свой поход, сбив при этом один самолет.

На следующий день, при подходе к Севастополю, атаке с воздуха подвергся лидер «Ташкент». Три «юнкерса» под прикрытием истребителей пытались уничтожить советский корабль, но бортовая зенитная артиллерия и поднятые в воздух истребители сорвали планы врага. В завязавшейся схватке было уничтожено два самолета противника и один поврежден, потери защитников Севастополя составили один истребитель.

Ещё один жаркий бой развернулся двадцать девятого мая, когда в главную гавань Севастополя пришли крейсер «Ворошилов» и эсминец «Свободный» с грузом гаубиц и снарядов к ним. Не успев разгрузиться за ночь, они были подвергнуты воздушной атаке со стороны врага прямо в порту.

Не имея возможности из-за плотного зенитного огня проводить прицельное бомбометание, пилоты Рихтгофена не смогли нанести кораблям флота каких-либо серьезных повреждений. Сброшенные ими бомбы падали куда угодно, но только не на цель. Застигнутые врасплох вражеским налетом авиаторы не успели быстро поднять в воздух свои самолеты, и два сбитых самолета были записаны на счет зенитчиков.

Разъяренные неудачей, немцы повторно атаковали советские корабли в районе Феодосии, бросив против них четыре торпедоносца под прикрытием истребителей. Черноморцы храбро вступили в схватку с врагом и отбили все его атаки. Умело проводя маневр уклонения, они разминулись со сброшенными на них торпедами, а истребители были отогнаны зенитным огнем. Окончательно отбили атаку врага прилетевшие с Кубани истребители по требованию моряков.

Кроме крупных кораблей, в Севастополь шли суда и малого тоннажа. Под покровом ночи они приходили в Балаклаву, Мраморную и Казачью бухту и, быстро разгрузившись, уходили обратно. Трудившийся в поте лица под неусыпным оком первого комиссара адмирал Октябрьский специально разработал им такой график движения, но иногда случались и накладки. Несколько раз сторожевики не успевали вовремя сгрузить привезенные ими боеприпасы и на обратном пути подвергались нападению немецких летчиков.

Следуя привычной логике, маленькие суда были легкой добычей для германских стервятников, но на деле это оказалось не совсем так. Оказалось, что «маленькие блохи» могли больно кусаться. Вдвое против прежнего усиленные зенитными пулеметами, сторожевики яростно отбивали любые воздушные атаки противника. За все время столкновений малых кораблей с асами люфтваффе немцы только дважды праздновали победу. Один раз – просто задавив числом атакованный ими тральщик, а в другом случае потопив сейнер из-за несогласованных действий команды.

Однако не только надводные корабли доставляли боеприпасы и людей в осажденную крепость. Свою лепту в общее дело защиты Севастополя вносили и моряки-подводники. Пройдя незаметно под водой, они доставляли массу различных грузов, без которых оборона города не была бы столь крепкой, какой она оказалась в годину испытаний.

Привыкший опираться в своей работе на работников бывшего штаба, генерал Рокоссовский был вынужден разделить этот костяк. С собой в Севастополь он забрал генерала Казакова и полковника Шадрина, остальные остались с Малининым в Керчи.

Приезд в Севастополь командующего со своим штабом не вызвал серьезных трений с генерал-майором Петровым. С первого момента своего прибытия Рокоссовский решительно отказался от общения с командующим СОР по привычному генеральскому принципу «я начальник – ты дурак». Он сразу дал понять Ивану Ефремовичу, что видит в нем важного и ценного для себя помощника, чье мнение интересно и уважаемо.

Весь остаток мая крепость в авральном режиме добирала все необходимое вооружение и боеприпасы. Каждый день, каждая ночь были очень важны для осажденного города, но второго июня начался его третий штурм.

С раннего утра до позднего вечера немцы принялись расстреливать советские укрепления по всей линии фронта. Загрохотали гаубицы и мортиры, полевые орудия и зенитные пушки, реактивные установки. Весь этот огневой кулак с немецкой тщательностью и педантичностью молотил по передовой линии обороны Севастополя, с регулярными перерывами. Немецкие военные делали это не ради того, чтобы сэкономить боеприпасы. Имея не меньше семи боекомплектов на орудие, они могли позволить себе подобную роскошь. Остановки в обстреле были необходимы для того, чтобы укрывшиеся на вершине горы наблюдатели могли оценивать результативность артиллерийского огня вермахта.

Среди тех, кто при помощи стереотруб наблюдал за разрушением оборонительных сооружений русских, находился сам Манштейн с офицерами своего штаба.

– Отлично работают наши зенитчики! – восторженно заметил генерал, обращаясь к начальнику оперативного отдела штаба армии полковнику Буссе. – Они буквально вгоняют свои снаряды в бойницы вражеских дотов и бронированных башен.

– Не завидую я тем русским, которые сейчас там находятся, – поддакнул Буссе, но с его мнением не согласился заместитель начальника штаба полковник Шпессарт.

– В том, что им сейчас приходится не сладко, я полностью с вами согласен, но вы не учитываете природное упрямство этих дикарей. Там, где любой цивилизованный француз, итальянец или англичанин давно начал бы вести переговоры о почетной сдаче, русские будут стоять до конца. Великий Фридрих говорил, что русского солдата мало убить, его ещё нужно повалить на землю, и то, с чем мы сталкиваемся каждый день, подтверждает слова короля-воителя.

– Имей мы в своем распоряжении одну артиллерию, я бы согласился с вами, полковник, но, слава богу, у нас имеется VIII корпус генерала Рихтгофена. Будем надеяться, что их бомбы смогут пробить широкую брешь в их обороне, – сдержанно ответил ему Манштейн, и в его словах была большая доля истины.

Летчики действительно ни в чем не отставали от артиллеристов. Используя численное превосходство, они прочно оседлали небо Севастополя, забрасывая его защитников бомбами. С каждым днем число вылетов немецких бомбардировщиков увеличивалось в геометрической прогрессии. Начав с трехсот вылетов в день, они быстро перевалили за тысячу, и это не было пределом.

Ужасный молох разрушения пронесся по небольшому клочку суши, сметая все на своем пути. В восторженных реляциях немцы говорили, что полностью снесли советские укрепления с лица земли.

«Весь город утонул в сполохах разрывов наших мин, снарядов и авиабомб. Севастополь и его окрестности объяты многочисленными пожарами, густой дым от которых застилает небо и прилегающий к берегу участок моря. Проволочные заграждения, траншеи и огневые точки передовой линии обороны врага полностью уничтожены. Находившиеся в них солдаты убиты или в панике отступили в тыл, так как ничто живое не может противостоять напору славных солдат фюрера. Большевистские генералы находятся в ужасе перед невиданной мощью вермахта. Оборона Севастополя парализована, и дни последнего оплота Сталина на Черном море сочтены!» – восторженно предрекали военные корреспонденты «Фелькишер беобахтер», специально присланные доктором Геббельсом из Берлина. Вскормленные ядовитым молоком Министерства имперской пропаганды, они с упоением строчили уничижительные статьи, восторженно снимали на кинопленку разрушительную работу летчиков рейхсмаршала Геринга, а также азартную работу немецких артиллеристов, обстреливающих Севастополь.

Яростно колотя в барабаны и трубя в трубы скорой победы, они должны были создать в мозгах у обывателей твердую убежденность в том, что на Восточном фронте все обстоит прекрасно. Да, не считаясь с чудовищными жертвами и при помощи генерала Мороза и маршала Грязи, русским удалось остановить продвижение германских войск на восток, но теперь все позади. Превосходя диких азиатов буквально во всем, славные солдаты рейха продолжили свой крестовый поход против большевизма.

Победные сообщения из штаб-квартиры фюрера, вместе с аршинными заголовками газет, фотографиями разбитой советской боевой техникой и кадрами кинохроники с длинными колоннами пленных впечатляли, но все это было не совсем правдой.

В сердцах солдат и матросов, защищавших Севастополь, не было дикого страха и безграничного отчаяния от осознания безнадежности своего положения, брошенности Верховным командованием на произвол судьбы. Вместо всего этого была горечь и боль от понесенных потерь, была ярость и злость на врага, была обида за невозможность ответить равноценным ударом. Однако больше всего у них было решимости отстоять город от вражеских полчищ и готовности ради этого биться с ними до конца.

С тем, что противник превосходил авиацию Крымского фронта своей численностью, и спорить было трудно и глупо. Силы VIII корпуса 4-й воздушной армии рейха прочно оседлали небо, и выбить их оттуда было чрезвычайно трудно, но это не означало, что советские летчики отказались от борьбы. Временно выдвинув на передний край борьбы с бомбардировщиками противника средства ПВО, они сосредоточились на прикрытии транспортов и боевых кораблей, доставлявших в Севастополь боеприпасы и маршевое пополнение. Не проходило дня, чтобы самолеты противника не несли потери от действий наших летчиков, что приводило в бешенство Рихтгофена и Манштейна, желавшего установления полной блокады Севастополя.

Регулярные приходы в бухты крепости кораблей и потери авиации заставляли фашистское командование нервничать и перебрасывать с сухопутного фронта на его морской участок все новые и новые подразделения, тем самым ослабляя ударные силы корпуса.

Не все гладко обстояло и у осадной артиллерии. Превосходя противника по числу стволов и степени калибра, немцы никак не могли добиться ответного артогня по своим позициям, для выявления позиций советских батарей. Единственными, чьи «адреса» им были хорошо известны, являлись береговые батареи в северной и южной части Севастополя, получившие на немецких картах обозначение «Максим Горький I» и «Максим Горький II». Все остальное, включая прибывшие на кораблях гаубицы большого калибра, проводило пристрелочную стрельбу по позициям врага, успешно скрывая от его наблюдателей свое местонахождение.

Генерал Казаков только тем и занимался, что размещал прибывшие пушки по секторам обороны, укрывал их и проводил пристрелочные стрельбы. Особым его вниманием пользовались гаубичные батареи, которым со дня на день предстояло вступить в схватку с врагом. Их, как всегда, было мало, но и то, что было, могло нанести врагу серьезный урон.

Каждый день обобщая приходящие в штаб обороны разведывательные данные из различных источников, Рокоссовский вместе со своим штабом пришел к определенным выводам. Исходя из того, что Манштейн делал основной упор на артиллерию и авиацию, командующий предположил, что противник не имеет серьезного превосходства в живой силе.

– Почти год сражаясь с немцами, я сделал один важный для себя вывод. Противник никогда не воюет, не имея численного перевеса. Рота не сражается с ротой, батальон с батальоном, полк с полком. Всегда немцам необходим численный перевес, а если его нет, то они пытаются ослабить противостоящую им роту либо при помощи артиллерии и авиации, либо заслав в неё предателя-провокатора для её разложения изнутри. Исходя из этого, все попытки Манштейна разрушить до основания наши оборонительные укрепления говорят об ограниченности его людских резервов, что подтверждается данными, полученными от партизан и наших разведгрупп. Они не зафиксировали прибытие под Севастополь крупных свежих соединений врага.

– Опасно недооценивать врага, – выразил свои опасения генерал Петров, – немцы большие мастера пускать пыль в глаза.

– В том, что мастера, согласен. Они могут отлично замаскировать танки, пушки, склады и прочие секретные объекты, но вот спрятать целую дивизию, а тем более две или три, – очень трудно. А что касается недооценки противника, то этого у меня нет и в мыслях. Немецкий солдат очень хороший солдат. Смелый, храбрый, дисциплинированный и в меру инициативный, а вот командиры у них плохие. Отказываясь сражаться ротой против роты, они внушают своим солдатам скверную мысль об их слабости против наших солдат. Что одолеть нас они могут лишь большим числом или при помощи измены, а это опасная червоточинка, которая в конечном счете обернется страшным поражением для немцев. В самый ответственный момент солдат спасует, найдет тысячу и одну причину не выполнять приказ.

Рокоссовский говорил негромко и спокойно, внушая собеседнику уверенность в сказанных им словах не громким голосом и ярким образом, а стройной логикой и правдой жизни. В кожаном плаще, без знаков различия, он был совершенно не похож на того плакатного героя, что одним своим видом должен был убеждать всех и вся в скорой победе над врагом малой кровью и на чужой территории. Однако, общаясь с собранным и даже несколько неторопливым генералом, каждый из штабных работников, а также те командиры, с которыми он успел пообщаться за эти дни, проникались твердой мыслью, что враг будет разбит и победа будет за нами.

– А что вы скажите относительно главного направления наступления врага? Если следовать вашей логике, то у Манштейна хватит сил только для нанесения одного удара, но никак не двух, что противоречит привычной немецкой тактике, – спросил начальник оперативного отдела штаба, чьи аналитические выводы несколько расходились с выводами командующего.

– Сейчас у меня нет четкой уверенности, но на данный момент я больше склоняюсь к северному варианту, – честно признался Рокоссовский.

– Почему?! Ведь здесь Манштейн уже дважды получали по рукам, и он наверняка придумал какой-нибудь хитрый ход. Все его предыдущие действия говорят, что он не любитель шаблонных решений.

– Я отдаю предпочтение северному варианту по двум причинам. Во-первых, это самый короткий путь к центру крепости, севастопольской бухте, чем через Сапун-гору и Федюнинские высоты. Во-вторых, исхожу из данных нашего наблюдения за артиллерией противника. Они однозначно говорят об интенсивности немецких обстрелов именно в северных секторах обороны.

– Значит, нам следует начать сосредоточение резервов в четвертом и третьем секторах? – встрепенулся Петров, но командующий покачал головой.

– Не думаю, что нам следует с этим торопиться. Возможно, что противник нас умело провоцирует, подталкивает к выгодному для него решению, чтобы затем одним ударом обескровить наши силы. Давайте подождем, пока Манштейн не сделает свой первый шаг.

Упомянутое Рокоссовским наблюдение за действиями артиллерии противника было поставлено генералом Казаковым на серьезную основу. Каждый день в штаб стекались донесения не только от наблюдателей, занятых выявлением места расположения осадных батарей врага. Командиров подразделений, держащих оборону на передовой, обязали докладывать о применении противником орудий большого калибра. Благодаря этому, удалось точно установить время вступления в дело главных калибров фюрера и примерное место их расположения. Так, первые четыре дня город в основном обстреливали 210– и 240-миллиметровые гаубицы, вместе с батареями 305-миллиметровых мортир «Шкода».

Главные калибры немцев в лице 355-миллиметровой пушки М.1, 420-миллиметровых «Гамма», а также «Тор», «Один» и «Дора» подали свои голоса лишь на пятый день бомбардировки Севастополя. И главной проблемой их позднего вступления являлись их размеры. Оба «Карла» имели малую дальность обстрела и потому должны были находиться вблизи передовой. Для их безопасности немецкие саперы преимущественно ночью создали специальные укрытия в складках скальной местности, вынув полторы тысячи кубометров грунта.

Из-за острой нехватки времени и средств, к работам по размещению «Одина» и «Тора» были привлечены военнопленные, которые после окончания работ были все уничтожены. Немецкие генералы не могли допустить, пусть даже гипотетической, возможности утечки сведений о месте нахождения любимых «игрушек» фюрера.

Не меньшая проблема возникала и с «Дорой». Для того чтобы это уникальное орудие могло вести огонь, его было необходимо вывезти из укрытия в специально подготовленное место и при помощи специальных домкратов придать конструкции устойчивость. После этого моторы приводов приподнимали огромный ствол в нужное положение, наводили на цель, и только тогда орудие могло вести огонь.

Шестого июня «Гамма» и оба «Карла» заговорили, выпустив по советским позициям около сорока снарядов, вместе взятые. Пушка 355 миллиметров громила форт «Сибирь», «Гамма» вела обстрел форта «Сталин», но серьезных повреждений этому укреплению нанесено не было. Как германские артиллеристы ни старались, но все зенитные орудия этой батареи, равно как и находившиеся там четыре 76-миллиметровых орудия, не пострадали от огня противника.

Мощные «Карлы» обрушились на батарею майора Александера, она же «Максим Горький I». Именно она внесла решающую лепту в отражение двух предыдущих немецких штурмов, и потому ей было уделено огромное внимание. Кроме двух огромных мортир, эту батарею с особой настойчивостью утюжили эскадрильи пикирующих бомбардировщиков, по десять-пятнадцать машин одновременно.

Хорошо видимая с воздуха батарея была отличной мишенью для немецких асов, которые три дня подряд сбрасывали на неё свои бомбы. Установленные на самолетах фотокамеры беспристрастно фиксировали множественные разрывы сброшенных немцами бомб. Согласно многочисленным рапортам наблюдателей, зловредная батарея была превращена в руины, однако это не соответствовало действительности. Батарея майора Александера была словно заговоренная. Снаряды и бомбы попадали куда угодно, только не в орудийные башни. Все пространство вокруг них было изрыто воронками, но крепкая броня надежно защищала боевые расчеты четырех 305-миллиметровых башенных орудий.

Обстрел двух «Карлов» не смог серьезно изменить общее положение дел. Несмотря на огромные разрывы фугасных снарядов, основательно сотрясавшие позиции советских артиллеристов, подобно сильному землетрясению, результат обстрела был незначителен. После одного из взрывов у одной из башен возникли проблемы с поворотным механизмом. Это временно исключило её участие в боевых действиях, но ненадолго. За сутки интенсивных работ проблемы были устранены, и батарея майора Александера встретила наступление врага в полном боевом составе.

Ничуть не лучше состоялся дебют у «Доры». Невозможность провести точную пристрелку этого гиганта сразу исключила его участие в обстреле переднего края советской обороны. Как бы ни были точны обслуживающие его артиллеристы, угроза попадания огромного снаряда по своим войскам составляла пятьдесят на пятьдесят. Поэтому цели для обстрела были выбраны в глубоком тылу противника.

Имея относительно точные сведения от перебежчика, подкрепленные данными воздушной разведки, немцы сосредоточили огонь «Доры» по Сухарной балке, где находились склады со снарядами. Также целью для обстрела была выбрана батарея № 16, на которой, по данным немецкой разведки, находились 280-миллиметровые морские орудия.

За день дивизион подполковника Боме, обслуживавший «Дору», сделал четырнадцать выстрелов. После каждого залпа гиганта артиллеристы терпеливо ждали доклады наблюдателей, чтобы внести изменения в своей наводке. Как и «Карлы», «Дора» оказалась дорогим, но малоэффективным оружием. Смотрящие в цейсовые трубы наблюдатели так и не увидели взрывы от пяти снарядов, упавших на позиции севастопольцев, а действие остальных не произвело должного эффекта. Они падали, взрывались, но не наносили того ущерба, на который рассчитывали создатели орудия и генерал Манштейн.

Штольни Сухарной балки, в которых хранился боезапас северной стороны, несмотря на их целенаправленный обстрел, остались целыми и невредимыми, не говоря об их уничтожении.

Единственный серьезный урон от обстрела «Доры» состоял в том, что от сотрясания почвы сдетонировали снаряды, хранящиеся открытым способом и предназначавшиеся для отправки на южную сторону. Большой столб взрыва был немедленно зафиксирован наблюдателями, а также по счастливой случайности и на кинопленку хроникеров, снимавших дебют любимого гиганта фюрера. Все это легло в основу торжественной реляции, направленной в ставку Гитлера вечером этого дня. В ней говорилось, что чудо-снаряд «Доры» пробил скальный грунт русской оборонительной позиции и, уйдя на глубину в сто метров, уничтожил находившийся там пороховой склад врага. К ней также был приложен доклад наблюдателей с перечислением числа взрывов на позициях батареи № 16, а также снимки воздушной разведки, запечатлевшие взрывы снарядов «Доры» в этом районе.

Стоит ли говорить, что подобный доклад, подкрепленный кино– и фотоматериалами, срочно отправленный специальным самолетом Гитлеру, вызвал у него бурную радостную реакцию. В штаб 11-й армии немедленно полетел приказ представить к Железным крестам людей, особо отличившихся при уничтожении половины арсенала русской крепости. Приказ фюрера был священен, и представление было составлено, хотя награждать артиллеристов не было никаких оснований. Батарея одиннадцатидюймовок, чьего огня так панически боялись немецкие генералы, существовала лишь в их воображении. Согласно решению Генерального штаба, орудия с батареи были демонтированы в конце двадцатых годов. Так что бронебойные снаряды господина Круппа в течение дня добросовестно разрушали давно заброшенную позицию, где в этот момент не было ни одного солдата противника.

Поздно вечером в штабе генерала Рокоссовского подводили итоги знакомства с главными калибрами врага, которые по своей эффективности значительно уступали действию остальных осадных орудий 11-й армии и самолетов генерала Рихтгофена. Уже потом станет известно, что за пять дней непрерывных обстрелов и бомбардировок противник сбросил на город 46 тысяч бомб крупного калибра и выпустил свыше 126 тысяч тяжелых снарядов.

По замыслу генерала Манштейна, этот страшный обстрел должен был серьезно ослабить оборонительные укрепления Севастополя и породить панику в рядах защитников города. Исходя из опыта штурма оборонительных укреплений в северной Франции и Бельгии, немцы ожидали, что русские солдаты начнут сходить с ума от непрерывного обстрела, как происходило с французами и бельгийцами, но этого не случилось. В противовес цивилизованным европейцам, с готовностью выбросившим белый флаг и покорно поднявшим руки, русские варвары продолжали сидеть в своих казематах и дотах, не помышляя о сдаче.

Первые сообщения о применении противником орудий большого калибра были разрозненные, не позволяли определить месторасположение осадных орудий, и этому были свои объяснения. Если залпы хорошо укрытых «Карлов», «Гаммы» и «Н» с грехом пополам ещё можно было засечь, то в отношении «Доры» это было сделать невозможно. Все выпущенные ею и разорвавшиеся снаряды наблюдатели отнесли к авиабомбам особо крупного калибра. Именно так они и были отмечены в рапортах. Но не факт начала обстрела города из особо крупных орудий был главной новостью этого вечера. Перед самым заседанием штаба командующего из второго сектора обороны сообщили о румынском перебежчике, сообщившем, что начало штурма Севастополя назначено на 3 часа утра 7 июня.

Ближе к полуночи разведчики четвертого сектора обороны взяли «языка», который после интенсивного допроса назвал примерно те же сведения, но только с небольшим уточнением. Наступление должно было начаться в три часа по берлинскому времени. Ещё больше градус накала страстей усилился к часу ночи, когда из первого сектора обороны сообщили, что при проделывании проходов в проволочном заграждении у подножия Сапун-горы взят немецкий сапер. Сведения, полученные от него, полностью повторяли добытые ранее, как под копирку.

В этой непростой обстановке Рокоссовскому нужно было определиться, чем являются полученные сведения – хитрой дезинформацией со стороны противника или случайностью, позволяющей вскрыть его тайные замыслы. Но, даже определившись с этим трудным и непростым вопросом, командующий становился перед новым выбором, не менее сложным и важным.

В случае признания полученных от пленных сообщений правдивыми необходимо было предпринять неотложные шаги по срыву наступления врага. Самым эффективным способом противостояния противнику являлось нанесение упреждающего удара.

Из-за ограниченности людских резервов и средств севастопольцы не могли нанести полноценный контрудар, который мог либо заставить врага отказаться от своих намерений, либо на время отложить его исполнение. Единственное, что могли сделать советские войска – это нанести массированный артиллерийский удар по немецким позициям, который должен был ослабить их наступательный потенциал. В том, что необходимо нанесение артиллерийского удара, никто из работников штаба не сомневался. Весь вопрос упирался в продолжительность этого удара. Учитывая количество имеющихся в крепости боеприпасов, генерал Петров стоял за продолжительность в двадцать минут.

– Большего, к сожалению, мы себе позволить не можем. Нам ещё предстоит отбивать штурм врага, и совершенно неизвестно, как быстро мы сможем пополнить наши арсеналы, – в голосе генерала звучали разум и здравомыслие, и с ним были согласны большинство офицеров штаба.

Генерал Казаков настаивал на том, что продолжительность обстрела должна быть если не вдвое больше, то не менее сорока пяти минут.

– То, что вы предлагаете, Иван Ефимович, полумеры. Да, мы ударим противника, но не кулаком, а растопыренной ладонью, что совершенно недопустимо в нашем положении. Только сознательно рискнув своими арсеналами, мы можем серьезно ослабить изготовившегося к броску врага. Иного выхода просто нет, а что касается вопроса пополнения наших запасов мин и снарядов, я думаю, что флот, под руководством адмирала Октябрьского, справится с поставленной перед ним задачей, – уверенно заявил артиллерист, и ни у кого из штабистов не нашлось аргументов, чтобы возразить «варягу».

После того как оба генерала высказались, собравшиеся стали с нетерпением ждать, чью сторону примет Рокоссовский. Выбор был крайне трудный, но Константин Константинович недолго решал, кого ему следует поддержать. Выбирая между разумной осторожностью и оправданным риском, он встал на сторону генерала Казакова.

– Чтобы нанести максимальный урон неприятелю, необходим сильный удар. В этом я полностью согласен с генералом Казаковым. За его плечами имеется опыт подобных действий, и если он уверен в успехе предлагаемого им варианта, то у меня нет оснований сомневаться. Однако, принимая сторону Василия Ивановича, я не намерен сбрасывать со счетов аргументы генерала Петрова о необходимости экономии снарядов. На данный момент у нас имеется от двух до шести боекомплектов на разные виды артиллерии, включая минометы и орудия крупного и среднего калибра. Пока у нас нет претензий к действиям флота по снабжению нас боеприпасами, но обстановка может сложиться таким образом, что он не сможет оказывать нам поддержку по независящим от него причинам. Я полностью убежден, что в самое ближайшее время противник предпримет попытку создать морскую блокаду вокруг Севастополя и удушить наши войска голодом, как в прямом, так и переносном смысле. Будь я на месте Манштейна, то сделал бы это обязательно.

Рокоссовский говорил правду такой, как она была, без утайки и прикрас, но от того, как он говорил, в сердцах собравшихся людей преобладал не страх, а уверенность, что и в этот раз они смогут отразить наступление врага на город, правда очень высокой ценой.

– В сложившейся обстановке, думаю, что продолжительность нашей артиллерийской контрподготовки должна составлять сорок минут. Этого хватит, чтобы сократить численность изготовившейся к штурму пехоты в передовых окопах и нарушить управление войсками. Однако ограниченность наших огневых запасов не позволяет вести огонь такой интенсивности по всему периметру фронта. Нам хорошо известна боеспособность румынских частей, и потому считаю, что обстрел их позиций можно сократить до двадцати минут, как предлагает генерал Петров… – Рокоссовский вопросительно посмотрел на оппонентов, но возражений с их стороны не последовало. – Кроме этого, силу нашей контрподготовки можно усилить за счет привлечения к обстрелу немецких позиций корабельной артиллерии, находящейся сейчас в гавани, крейсера «Молотов» и сопровождающих его эсминцев. Учитывая время начала нашего контрудара и его продолжительность, не вижу никакой серьезной опасности для кораблей. Их пушки следует нацелить на поддержку северных секторов обороны, где, по моему мнению, враг будет наносить свой главный удар. Если вопросов нет, предлагаю приступить к подготовке нанесения артиллерийской контрподготовки. Господин Манштейн оставил нам мало времени.

Времени до нанесения упреждающего удара было действительно очень мало для тех, кто его организовывал, но оно невыносимо долго тянулось для тех, кто остался в штабе. По предложенному генералом Казаковым варианту пушки должны были заговорить за полчаса до предполагаемого наступления противника, но Рокоссовский внес небольшую коррекцию. Ещё больше подняв градус напряжения и ответственности, командующий сократил назначенный Казаковым срок упреждения на десять минут.

– За полчаса немцы ещё не достигнут своего максимального сосредоточение войск на переднем крае атаки, и, следовательно, мы не сможем нанести противнику тот ущерб, на который надеемся. Пусть как можно полнее влезут в процесс подготовки атаки, так плотно, чтобы уже нельзя было остановить запущенный механизм, – предложил Рокоссовский, и начальник артиллерии фронта с тяжелым вздохом согласился. Ждать дополнительные десять минут было для него серьезным испытанием.

Удар советской артиллерии оказался настоящим шоком для противника. Град снарядов, засыпавших немецкую передовую, в тот момент, когда там скопились готовые к наступлению штурмовые отряды пехоты и подразделения штурмовых орудий, можно с чистой совестью сравнить с апперкотом в солнечное сплетение. Особую силу этому удару придавал огонь гаубиц, недавно прибывших в осажденную крепость. В отличие от настильного огня полевых и батарейных орудий, имевшего возможность громить в основном тылы и выявленные огневые позиции врага, гаубицы беспощадно били по пехоте противника, укрывшейся в лощинах и за пригорками, коих в окрестности Мекензевых гор было превеликое множество.

В полной уверенности в отсутствии у русских гаубиц среднего калибра, немцы безбоязненно накапливали пехоту для штурма русских позиций за всевозможными складками местности. Не каждый из снарядов летел точно в цель, но даже если каждый третий из выпущенных советскими гаубицами снарядов падал туда, куда было надо, игра стоила свеч.

Сразу после начала артобстрела немцы попытались начать контрбатарейную борьбу, но вскоре прекратили огонь. Уж слишком мощно и напористо грохотали батареи Мекензевых гор и Сапун-горы, пушки Инкермана и Херсонеса, орудия кораблей, стоявших в севастопольской гавани. Сорок минут извергали они по врагу шквал огня, который сокрушал все на своем пути, сея смерть и разрушение в рядах противника. Громко кричали раненые и с тихим стоном уходили умирающие солдаты, что-то с грохотом рвалось и горело, заставляя славных тевтонов хмуриться и потуже застегивать ремешки своих касок. Русские Иваны опять применили против них какой-то хитрый ход, принесший солдатам вермахта новые горести.

Изготовившиеся к штурму ветераны хмуро говорили: «Слава богу, что сейчас весна, а не зима и нам сейчас не нужны шинели». Этим самым они напоминали своему командующему, что помнят его людоедский приказ, отданный им в декабре 1941 года. Тогда разгневанный неудачами штурма форта «Сталин» и форта «Максим Горький» Манштейн приказал отобрать у идущих в бой солдат теплые шинели.

– Их отсутствие не позволит этим бездельникам долго лежать на снегу и принудит к атакам русских траншей, – изрек лучший ум Германии, и его приказ был выполнен в точности. Лишенные шинелей солдаты дошли до самых передних траншей обеих советских батарей, но так и не сумели выполнить приказ своего генерала. Защитники фортов стояли насмерть. Их решимость умереть была выше стремления врага одержать победу, и противник был отброшен от стен крепости с большими потерями.

Советская артиллерийская контрподготовка нанесла ощутимые потери для полков вермахта, но остановить эту огромную машину была не в силах. Задержка немецкого наступления составила один час двадцать минут, из которых сорок минут заняла артиллерийская подготовка. За это время немцы успели эвакуировать с передовой раненых и убитых, убрать поврежденные орудия и машины, подтянуть необходимые резервы и пополнить ими штурмовые отряды. Теперь настал час артиллерийского бога Третьего рейха, который должен был доломать и уничтожить то, что не успели и не смогли орудия Круппа и «Шкоды» за предыдущие дни. Весь передний край советской обороны был объят огнем от разрывов мин, снарядов и ракет реактивных минометов, выпущенных врагом в свои сорок минут. Советский артиллерийский контрудар не сильно ослабил ударную силу противника, которая принялась нещадно терзать оборонительные рубежи севастопольцев. Свою лепту в это дело попытались внести и оседлавшие небо над городом асы люфтваффе, но на этот раз не совсем удачно. Все дело заключалось в том, что, обнаружив присутствие в бухте Севастополя советских кораблей, немецкие пилоты обрушили свои бомбы именно на них, стремясь существенно сократить численность Черноморского флота. Не обращая никакого внимания на зенитное прикрытие, как со стороны наземных батарей, так и зенитных установок крейсеров и эсминцев, немцы яростно атаковали советские корабли. Бомбы на акваторию бухты сыпались как горох, но серьезных повреждений кораблям не нанесли.

Предвидя возможность атаки с воздуха, с появлением первых самолетов противника моряки поставили дымовые завесы. Под их прикрытием корабли благополучно покинули бухту крепости и взяли курс на Туапсе. При прохождении района Ялты «Молотов» и эсминцы подверглись новой атаке, как с воздуха, так и с моря. С воздуха корабли были атакованы звеном торпедоносцев, а со стороны моря на них напали итальянские торпедные катера, недавно прибывшие в Крым через румынские порты. Воздушное сопровождение «Молотова» в лице четырех истребителей, вместе с зенитными установками, помогло советским кораблям сорвать планы врага. Один из торпедоносцев получил серьезные повреждения и ушел с боевого курса, а остальные не смогли произвести прицельный сброс торпед по кораблям.

Что касается итальянских моряков, то у них не было существенного боевого опыта. Полностью сосредоточив внимание на защите собственных портов, прикрытии военных конвоев в Тунис и на борьбе с британской эскадрой, стоящей в Александрии, дуче отправил своему другу не лучших представителей королевского флота. Натолкнувшись на заградительный огонь корабельной артиллерии, итальянцы предпочли скорее имитировать торпедную атаку, чем её осуществить. Благодаря чему советские корабли благополучно вернулись в свою базу.

Свой главный удар, как и предполагал генерал Рокоссовский, враг нанес на северном участке обороны Севастополя, на стыке секторов 3 и 4, силами трех полков. Благодаря разрушительным действиям артиллерии и саперам, немецкие солдаты быстро преодолели минные поля и заградительные построения советской обороны. Орудия ещё вели огонь, когда штурмовые отряды спустились в долину реки Бельбек и, перейдя ее вброд, поскольку она была неглубока и имела несильное течение, атаковали позиции советских войск вдоль Камышловского оврага. Именно в этот момент стало возможно оценить эффективность действий немецкой артиллерии все эти дни, и она не поднялась выше оценки 3+.

Огневые точки не были полностью подавлены, а, казалось бы, разрушенные от длительной бомбардировки окопы и траншеи советской обороны ощетинились плотным огнем автоматов и винтовок. Вместе с ними вели огонь по врагу и советские снайперы. Воспользовавшись тем, что замах атаки противника был слишком длинен, они уверенно выбивали из его наступающих цепей в первую очередь офицеров и пулеметчиков, что существенно влияло на силу атаки.

Не сыграли в этот день и бронетанковые подразделения вермахта, на которые Манштейн делал особые ставки. Из-за сложности рельефа столь любимые генералом штурмовые орудия не смогли действовать в своем прежнем блеске на берегах Бельбека. Несколько машин подорвалось на минном поле противника, затем выяснилось, что угол склонов не позволяет орудиям в полной мере оказывать огневую поддержку пехоты.

Кроме этого, весьма эффективно против них действовали расчеты противотанковых ружей и метатели бутылок с зажигательной смесью. Они смогли остановить и зажечь четыре штурмовых орудия, к огромному раздражению Манштейна, лично следившего за штурмом. Последнюю точку в их участии в атаке поставил огонь гаубичных батарей, заставивший бронированные машины вермахта отступить.

Также не столь эффективным оказалось применение немцами радиоуправляемых танкеток. Любимое детище покойного маршала Тухачевского получило боевое крещение, только с обратной стороны фронта. «Боргварды», так именовались они в немецкой документации, не смогли произвести ни одного удачного подрыва. Несколько танкеток вышли из строя ещё до начала атаки из-за технических проблем. Большая часть машин, принявших участие в атаке, было повреждено артиллерийским огнем защитников Севастополя. Некоторые переворачивались в результате близких разрывов снарядов, с другими терялось управление, третьи преждевременно взрывались, нанося ущерб атакующим порядкам пехоты. Те танкетки, что не были повреждены огнем советской артиллерии, попросту застряли на неровной дороге и были брошены своими операторами.

Единственный случай, когда танкетке удалось достичь позиций противника, был зафиксирован, когда аппарат двигался по ровной проселочной местности. Несмотря на пулеметно-автоматный огонь, танкетка приблизилась к своей цели и по сигналу оператора взорвалась, но достигнутый успех не был поддержан усилиями пехотинцев.

Полная неэффективность радиоуправляемых танкеток проявилась под стенами Севастополя во всей «своей красе», наглядно продемонстрировав всю пагубность идей «великого маршала», в свое время потратившего миллионы рублей на создание этого детища.

Все тяжесть штурма Севастополя легла на плечи немецких пехотинцев, которые только в одном месте, на стыке двух секторов, смогли прорвать оборону и блокировать гарнизон одного из её укреплений. Об этой новости немедленно сообщили Манштейну, но радость была недолгой. Рокоссовский немедленно подтянул к месту прорыва резервы и быстрой контратакой восстановил положение дел. Немцы ещё дважды, при поддержке артиллерии и реактивных установок, пытались прорвать в этом месте оборону противника, но безуспешно. Укрепление несколько раз переходило из рук в руки, но в конце концов осталось за советскими воинами.

Не добились успеха подразделения и генерала Фреттера-Пико, атаковавшие позиции в районе Сапун-горы. Преодолев минные поля и вклинившись в оборону русских, немецкие штурмовые роты попали под фланговый пулеметно-минометный огонь. Своевременно подтянув резервы, генерал-майор Новиков провел контратаку противника и заставил его солдат отойти на исходные позиции.

Действия румынского горного корпуса в документах 11-й армии было определено как «неспособность незамедлительного использования эффекта огневой подготовки и неэффективное руководство войсками на всех уровнях их управления».

Подводя итоги первого дня наступления, Манштейн был вынужден признать, что в этот день ни на одном участке фронта боевая задача не была выполнена. Командующий 1-й армией признал, что сопротивление советских войск оказалось сильнее ожидаемого. Что выпущенные в этот день по позициям врага четыре тысячи тонн боеприпасов не позволили германской армии прорвать советскую оборону.

Особенное раздражение у лучшего военного ума рейха вызвали цифры потерь. В общей сложности убитыми и ранеными они составляли около четырех тысяч солдат и офицеров немецко-румынского воинства. Имеющиеся в распоряжении Манштейна резервы позволили ему компенсировать потери этого дня, но все это наводило на грустные мысли.

Также неудачной оказалась поддержка наступательных действий пехоты со стороны артиллерийских гигантов. 355-миллиметровые М.1 и «Гамма» не смогли заставить умолкнуть орудия фортов «Сталин» и «Чека», как и уничтожить их защитников. Все немецкие атаки разбивались о стойкость гарнизонов этих укреплений.

Два мощных «Карла», выпустивших в этот день пятьдесят два снаряда на двоих по батарее майора Александера, вновь достигли очень скромных успехов. На этот раз они повредили поворотный механизм другой башни и тем самым на время вывели её из строя. Выпадение части орудий зловредной батареи было сразу замечено немецкими наблюдателями. Уменьшение количество активных стволов форта «Максим Горький» было расценено как большой успех, о чем сначала было сообщено Манштейну, а затем и в штаб-квартиру фюрера. Этот мнимый успех одного из «Карлов» на время позволил прикрыть фиговым листком срам неудачного наступления, а также проблемы, возникшие при эксплуатации «Доры». В этот день из-за многочисленных проблем технического характера чудо-оружие смогло сделать по русским позициям всего одиннадцать выстрелов. Главной целью «Доры» вновь стали штольни, укрывавшие арсенал северной стороны Севастополя, но на этот раз удача смотрела в противоположную сторону.

Как ни пытались наблюдатели рассмотреть в мощные цейсовские окуляры результаты действий своих сверхгигантов, но так и не смогли этого сделать. Подручные подполковника Боме не смогли смести с лица земли ни укрепление форта «Молотова», ни «Белый утес». В качестве оправдания своей малорезультативной стрельбы артиллеристы указали невозможность проводить пристрелку орудия двумя выстрелами из-за плохих погодных условий.

Так закончился первый день этого штурма. Севастопольцы сумели отбить натиск врага, но Манштейн славился своим упорством и настойчивостью. Вцепившись мертвой хваткой в противника, он не собирался отступать. Внеся коррекцию в свои наступательные планы, генерал решил усилить акцент морской блокады Севастополя, чтобы обескровить защитников крепости.

В ближайшее время должен был прибыть отряд немецких торпедных катеров, которые, по замыслу Манштейна, должны были переломить ситуацию в пользу вермахта. Кроме этого, Рихтгофен обещал перебросить из-под Ростова дополнительные эскадрильи пикирующих бомбардировщиков. Все ещё только начиналось.