Глава IX. Бои местного значения в районе Мекензиевых гор

Серьезность своих намерений и готовность идти до конца Манштейн доказал уже на следующий день, когда вновь продолжил наступление на стыке третьего и четвертого секторов обороны Севастополя.

Передняя линия советской обороны представляла собой широкую полосу оборонительных укреплений, состоявшую из минных полей, четырехрядную заградительную линию колючей проволоки, а также траншей, окопов, дотов и дзотов.

Шесть дней непрерывного артиллерийского обстрела не очень помогли немецкой пехоте в её попытке прорвать оборону противника. Да, были организованы проходы в минных полях и серьезно повреждена заградительная линия, но хорошо углубленные в полный рост окопы с траншеями, а также доты и дзоты не были полностью разрушены, что обернулось для немцев чувствительными потерями.

Для быстрого и эффективного исправления допущенных ошибок и недочетов Манштейн приказал применить против русской обороны зенитную артиллерию. Знаменитые немецкие пушки «ахт-комма-ахт» с началом боевых действий на Восточном фронте хорошо зарекомендовали себя в борьбе не только с самолетами, но и с танками противника.

Это были единственные орудия вермахта, что могли пробить броню советских танков Т-34 и КВ, неприступную для снарядов других немецких пушек. Зная эту особенность зенитных орудий, гениальный стратег Манштейн решил использовать их против дотов и дзотов Севастополя, и его выбор оказался верным. После обстрела из зенитного орудия огневые точки, как правило, прекращали свое существование.

Столь неожиданный ход принес свои плоды уже в тот же день. Сосредоточив свои ударные силы на узком участке фронта, после пятичасового обстрела немцы прорубили оборону советских войск в долине реки Бельбек. Массированный удар авиации, артиллерии, танков буквально выкосил ряды защитников Севастополя. Так, 172-я стрелковая дивизия по своей численности не превышала полк, а 70-я стрелковая бригада едва могла равняться по своему личному составу двум обычным батальонам. В этих условиях советские солдаты не смогли противостоять натиску врага и были вынуждены отступить к станции Мекензиевы Горы и к южным скатам высоток, примыкавшим к станции.

При прорыве обороны немцам удалось окружить часть соединений 172-й дивизии. Все попытки имеющимися в третьем секторе силами пробить коридор к взятому в кольцо батальону майора Невоструева успеха не принесли. При поддержке реактивных минометов и полевой артиллерии немцы успешно отразили контратаку советских войск. Казалось, что судьба окруженных войск ясна, и генерал Петров предложил считать их потерянными, но с этим в самой категоричной форме не был согласен командующий. Несмотря на то что в южной части обороны немцы и румыны в этот день продолжали наносить вспомогательные удары, Рокоссовский снял часть войск из района Инкермана и ближе к вечеру предпринял ещё одну контратаку, увенчавшуюся успехом.

Ради вызволения бойцов батальона из смертельных тисков гитлеровцев севастопольцам пришлось серьезно опустошить свои арсеналы. На этот факт генерал Петров специально обратил внимание командующего при подведении итогов боевых действий за день.

– Ещё несколько таких контратак, и мы останемся без снарядов… – В этих словах командующего СОР было слышно продолжение недавнего спора о разумной длительности артиллерийской контрподготовки. Упрек был в определенной мере справедлив, но по прошествии нескольких часов генерал был вынужден признать свою неправоту. Поздним вечером в бухту Казачью прибыл крейсер «Ворошилов» в сопровождении эсминцев, на борту которых находилось маршевое пополнение и большое количество различных боеприпасов. Кроме этого, на аэродром Херсонес прибыло шесть транспортных самолетов Ли-2, доставивших в осажденную крепость тридцать тонн боеприпасов. Зная об острой нехватке боеприпасов, которую испытывали защитники Севастополя, Мехлис сумел добиться от Москвы отправки на Крымфронт двадцати транспортных самолетов. При этом Лев Захарович настоял на том, чтобы самолеты прибывали груженные боеприпасами, согласно списку, составленному генералом Малининым.

Столь вовремя прибывшие подкрепления сняли определенную остроту разногласий между «варягами» и старожилами по тактике, но не смогли устранить разногласия по стратегии.

Если для Рокоссовского все действия противника были ясны и понятны, то для генерала Ивана Ефимовича и его штаба в вопросе направления главного удара немцев полной определенности по-прежнему не было. Во всех действиях противника они в первую очередь видели хитрость, за которой стояла угроза прорыва обороны в том месте, где его не ждали.

Кроме этого, командующий войсками фронта и командующий СОР расходились в вопросе противодействия противнику. Оба генерала стояли за активное противостояние войскам врага путем проведения контратак, но полностью расходились во взглядах по их осуществлению. Петров стоял за статичную, размеренную оборону с привлечением для контратак резервов СОР, тогда как Рокоссовский имел совершенно противоположную точку зрения. Выяснив направление главного удара врага, он собирался противодействовать ему путем усиления этого участка обороны через переброску войск со спокойных участков фронта, сохраняя при этом резервы. На резонное замечание оппонента, что противник может воспользоваться временным ослаблением сектора обороны и прорвать его, командующий говорил, что он предпочитает бороться с реальной угрозой прорыва обороны, а не с гипотетической.

– Да, такая угроза существует, но, поддерживая постоянную плотность войск во всех секторах обороны, мы создаем Манштейну благоприятные условия к прорыву нашей обороны в районе Мекензевых гор и к выходу к главной бухте Севастополя. Для недопущения этого нам необходимо сформировать мощный кулак на пути корпуса генерала Хансена, наткнувшись на который, немцы бы отступили.

Командующий говорил без криков и энергичных междометий, обычно присутствующих в речах советских командиров, но всем было ясно, что его позиция не является предметом споров и обсуждений. Выработав кровью и потом свою «науку побеждать», генерал Рокоссовский не собирался от неё отступать.

Обсуждая тактику противодействия противнику, ни старожилы, ни «варяги» не смогли найти эффективного способа борьбы с гаубицами и зенитными пушками немцев. Первые были надежно скрыты от огня советских пушек складками местности, а вторые, благодаря своим вездеходам, могли быстро менять свою дислокацию или вести огонь прямо с колес.

Совещание уже закончилось, когда дежурный по штабу доложил Рокоссовскому, что к нему на доклад просятся летчики. Поначалу командующий полагал, что авиаторы хотят обсудить с ним вопросы прикрытия транспортов или противодействия самолетам противника, но они предложили ему другую тему разговора.

В составе авиации СОР было две пары самолетов У-2, в основном использовавшихся для связи с Большой землей или для разведки. Маленькие и тихоходные самолеты не годились для быстрого и скоростного боя, но летчики предложили использовать их самолеты в качестве ночных бомбардировщиков.

– Мы слышали, товарищ командующий, что наши войска сильно зенитки донимают, так мы можем попытаться уменьшить их численность.

– Но каким образом? – удивился Рокоссовский. – Пусть я не авиатор, но даже мне ясно, что в противостоянии У-2 с зениткой больше шансов на победу у зенитки.

– Ваше утверждение верно только наполовину, товарищ генерал. В дневное время зенитка, конечно, сможет быстро сбить наш тихоход, но вот ночью картина полностью противоположная. На малой высоте с работающим на малых оборотах мотором, а иногда и без него, У-2 сможет незаметно подойти к цели и произвести скоростное бомбометание. Две фугасные бомбы по сто килограммов или четыре по пятьдесят наша «блоха» вполне потянет.

– Но вам ещё нужно будет выяснить, где находятся зенитки врага. К сожалению, точным местом их расположения мы не обладаем, – честно признался командующий, которому идея с У-2 очень понравилась.

– С точным их местоположением было бы неплохо, но эта проблема вполне решаема.

– Как?!

– Мы заставим их себя обнаружить, – принялись летчики с увлечением пояснять генералу. – Один самолет без бомбовой нагрузки пройдет над предполагаемой позицией врага и позволит немцам себя засечь. Они, естественно, зажгут прожекторы и откроют огонь по воздушной цели. Пока они будут пытаться сбить нашу приманку, главные силы нашего отряда подойдут со стороны немецкого тыла и уничтожат зенитки противника.

– Но ведь это очень опасно и рискованно. Кроме того, у вас наверняка нет опыта в проведении подобных операций.

– Уже есть, товарищ командующий, – усмехнулись пилоты. – Прошлой ночью мы атаковали одну гаубичную батарею немцев, что сильно беспокоила наши позиции в районе Сапун-горы. Вышли, сбросили бомбы и благополучно вернулись домой. По докладам наблюдателей, больше она нас не тревожит.

– И когда вы намерены уменьшить численность зениток у Манштейна – сегодня?

– Можно и сегодня, но было бы лучше провести наблюдение за действиями противника, чтобы нанести точный удар.

– Хорошо, – быстро согласился Рокоссовский. – Нам примерно известно, где завтра будут действовать немцы, поэтому давайте определимся, кого куда пошлем наблюдателем.

Обрадованный предыдущим успехом, утром 9 июня генерал Манштейн продолжил свое наступление по прежнему шаблону. Первой по советским позициям ударила авиация, затем артиллерия, после чего в дело вступили штурмовые группы. В этот день немцам нужно было окончательно прорвать первую линию обороны противника и выйти к фортам, главным защитным укреплениям Севастополя. О них они сломали себе зубы в декабре сорок первого и на этот раз намеривались получить за этот конфуз достойную сатисфакцию.

Сил, решимости сделать это у гитлеровцев хватало, но с самого начала стали возникать досадные неожиданности. Число зенитных установок в северных секторах обороны Севастополя увеличилось, что сказалось на количестве потерь немецких самолетов. За один день от огня с земли летчики люфтваффе потеряли девять самолетов, и ещё три получили повреждения. Свои неприятные сюрпризы получили и немецкие артиллеристы. Во время обстрела советских позиций из пушек, минометов и зениток они столкнулись с хорошо организованной контрбатарейной борьбой. Несмотря на новый обстрел осадных гигантов «Доры» и «Карлов», зловредная батарея майора Александера продолжила громить тылы немецких войск вместе с неизвестно откуда взявшейся 203-миллиметровой гаубичной батареей.

Удары, наносимые советскими артиллеристами, были для гитлеровцев довольно чувствительными, и потому они были вынуждены незамедлительно принять контрмеры. Вместо того чтобы своим огнем расчищать дорогу изготовившейся к наступлению пехоте, часть расчетов занялись контрбатарейной борьбой, что имело пагубные последствия для пехоты, так как не все огневые точки противника были подавлены.

Дальше – больше. Во время атаки пехоты быстро выяснилось, что вместе с зенитками русские перебросили на северную сторону обороны несколько гаубичных 152– и 122-миллиметровых батарей. Скрытые до поры до времени, они стали камнем преткновения для наступающей пехоты немцев. Именно руководимые наблюдателями, они быстро отсекли атакующие цепи пехоты от штурмовых орудий, сделав их легкой добычей для расчетов ПТР.

Несколько раз солдаты 25-й пехотной дивизии генерал-майора Теттау пытались занять станцию Мекензевые Горы, но все их атаки были отбиты. Советские войска прочно удерживали свои позиции и не отступили ни на шаг. Кроме этого, во время последней атаки произошел трагический случай. Видя безрезультативность этого наступления, командир 32-го пехотного полка полковник Толь отдал приказ об отходе на занимаемые позиции. Получив приказ командира, солдаты полка стали отступать и в этот момент попали под огонь советских гвардейских минометов, легендарных «катюш». Понесенные от этого потери исчислялись десятками, и полковник был смещен по приказу Манштейна.

Это день наступления принес командующему 11-й армией сплошные разочарования. Кроме конфуза с наступлением, Манштейн сделал для себя несколько неприятных открытий. Во-первых, противник явно ждал наступления немецких войск в этом месте. Едва только артиллерия прекратила огонь по позициям врага и пехота пошла на штурм укреплений, как русские быстро подтянули резервы. Это было хорошо видно с наблюдательного пункта в «Орлином гнезде». После обстрела русских траншей и окопов из гаубиц и минометов, вместо разрозненных очагов сопротивления, как это было вчера, немецкие солдаты наткнулись на хорошо насыщенную оборону противника и были вынуждены отступить.

Во-вторых, Манштейн и офицеры его штаба заметили такой факт: если в прежние дни русские артиллеристы вели свой огонь очень экономно, явно считая каждый свой снаряд и руководствуясь исключительно необходимостью действий, то на этот же раз они вели огонь ровно столько, сколько это было нужно для боя, не пытаясь сэкономить. Подобные действия противника ясно говорили, что осажденная крепость явно получает помощь извне и провозглашенная блокада Севастополя существует только на бумаге. Сделанные командующим открытия послужили основанием для неприятной беседы, произошедшей между ним и летчиками и моряками. Лучший германский ум не пожелал слушать их жалкие объяснения, что русские корабли действуют в основном в ночное время суток, что не позволяет создать полную морскую блокаду осажденной крепости.

– Севастополь должен быть изолирован! В противном случае не мы перемелем его гарнизон, а он нас, – гневно бросил Манштейн вытянувшимся в струнку военным. Энергетическое воздействие начальства на подчиненных всегда было действенным методом. Переполненные энтузиазма, ответственные за блокаду Севастополя офицеры приступили к работе и уже утром смогли порадовать генерала приятными новостями.

Первыми отличились моряки. Их стоявшие в Ялте торпедные катера сумели потопить на подступах к Балаклаве две шхуны и баркас, груженный боеприпасами и продовольствием. Конечно, куда более приятным известием было бы сообщение об уничтожении более крупного корабля, но и это обрадовало генерала. На безрыбье и рак рыба, а на бесптичье и попа соловей.

Вслед за моряками о своей удаче доложили Манштейну и летчики. Согласно их победному донесению был поврежден и уничтожен крупный транспортный корабль русских, везший в Севастополь боеприпасы, людское пополнение, и в этом было горькая доля правды. Из-за разгильдяйства и безответственности некоторых товарищей из штаба адмирала Октябрьского теплоход «Абхазия» был выпущен из Туапсе с большой задержкой, в результате чего подошел в район Севастополя в светлое время суток. Более того, вместо двух кораблей прикрытия его сопровождал один сторожевик, что было грубым нарушением инструкции, утвержденной членами Военного совета Крымфронта.

Первый раз транспорт подвергся атаке четырех истребителей противника в районе мыса Форос. Однако благодаря своим зенитным установкам и пулеметам сторожевика, ему удалось отразить все атаки противника без серьезного ущерба. В результате грубой ошибки капитана обнаруженная врагом «Абхазия» не попыталась укрыться в Балаклаве, а продолжила движение в Севастополь. На траверзе мыса Херсонес транспорт атаковала восьмерка «юнкерсов» вместе со звеном истребителей. Благодаря вовремя поднятой в воздух авиации прикрытия, а также самоотверженной работе зенитных расчетов мыса Херсонес, противник не смог потопить «Абхазию». С многочисленными пробоинами и повреждениями она вошла в Камышовую бухту, где встала под разгрузку.

На добивание транспорта было брошено два десятка пикирующих бомбардировщиков, но потопить корабль они так и не смогли. Сначала сделать это им помешала дымовая завеса, которую согласно приказу генерала Рокоссовского ставили над любым транспортом, по тем или иным причинам оказавшимся в Севастополе днем. Затем гитлеровским стервятникам под удар было подставлено старое гидрографическое судно, потерявшее ход. Именно оно приняло на себя град бомб фашистов и было ими потоплено, сохранив для осажденного города свыше 500 тонн боеприпасов и боевое пополнение численностью в бригаду.

Когда Мехлис узнал о случившемся, его гневу не было предела. В кратчайшие сроки было проведено расследование, и все виновные в случившемся пошли под трибунал. Звания, награды и сроки летели подобно осенним листьям в ветреную погоду. Первый комиссар страны был безжалостен к нарушителям, впрочем, и он был вынужден считаться с военным временем. Лишившись званий и должностей, виновные сохранили жизни, ибо все приговоры были отложены на время войны.

Что касается адмирала Октябрьского, то он основательно поседел, когда Мехлис зачитал ему проект телеграммы к Верховному Главнокомандующему. Попади она на стол Сталина, и бедному Филиппу Сергеевичу уже ничто бы не помогло.

– Ваше счастье, что для её отправки в Москву нужно две подписи; моя и генерала Рокоссовского. Свою подпись я уже поставил, но вот командующий не согласен со мной. Он не видит вашей полной вины в произошедшем случае. Пока не видит, но если по недосмотру ваших подчиненных пострадает ещё один транспорт, я вам не завидую, Октябрьский, – холодно произнес Мехлис, и у адмирала защемило сердце от предчувствия того, как ему будет плохо. С трудом сдерживаясь, чтобы не схватиться за ноющую грудь, пересохшими от волнения губами Филипп Сергеевич пообещал своему мучителю, что контроль за отправкой транспортов в Севастополь будут удвоен, утроен – ужесточен, одним словом.

– Я лично прослежу за тем, чтобы подобного безобразия не повторилось, товарищ Мехлис. Лично, – заверил Октябрьский первого комиссара, и тот согласился не отправлять телеграмму в Москву, но тут же выкатил новые требования к флоту, составленные к этому времени генералом Малининым.

Все это было потом, а утром 10 июня, взбодренный хорошими известиями от летчиков и моряков, командующий 11-й армией пребывал в хорошем настроении. Шестое чувство подсказывало ему серьезную удачу в этот день, и оно его не обмануло. Не прошло и часа, как наблюдатели донесли, что в результате выстрела одного из «Карлов» на форте «Максим Горький» замечен взрыв, после которого огонь русской батареи ослаб. С замиранием сердца генерал потребовал скорейшего подтверждения этого сообщения от летчиков, и оно вскоре поступило. Сначала летчики сообщили по радио, что одна из башен батареи сорвана с погона, а затем это было подтверждено напечатанными фотографиями.

Радость о хотя бы частичном уничтожении ненавистной батареи у всех присутствующих в штабе офицеров была огромна. Все наперебой поздравляли друг друга с успехом, и в этом радостном гуле потонуло сообщение о том, что прошлой ночью русская авиация уничтожила несколько зенитных установок. Горечь потерь оставила свою зарубку на душе генерала, но не смогла испортить предчувствия скорой победы.

Несколько отойдя от прежнего рисунка наступления, в этот день Манштейн первыми двинул в бой войска генерала Фреттера-Пико. После привычной бомбардировки передовых позиций русских с земли и с воздуха немцы пошли в атаку при поддержке двух рот танкового батальона 22-й танковой дивизии. Желая создать у противника иллюзию в переносе направления главного удара, Манштейн был вынужден частично задействовать свой танковый резерв из-под Керчи. Стремясь хоть как-то компенсировать ослабление этого заслона, он согласился на включение в состав танковых рот трех трофейных советских танков КВ.

Задумка лучшего тевтонского ума была неплохой, но все пошло прахом из-за её скверного исполнения и активного противодействия генерала Новикова. Первая заключалась в том, что, несмотря на активные действия против южного сектора русской обороны, немцы так и не смогли вскрыть полностью всю её схему. Будучи полностью уверены в том, что уничтожили всю переднюю линию укреплений противника, немецкие солдаты шли в наступление и натыкались на новые очаги сопротивления. Пытаясь исправить допущенные ошибки при помощи артиллерии, через некоторое время Фреттер-Пико вновь атаковал, и вновь безрезультатно.

Попав под сильный минометный огонь прикрытия, немецкая пехота не смогла продвинуться дальше линии первых траншей. Что же касалось танковой поддержки, то здесь цивилизованные немцы столкнулись с примитивной азиатской хитростью. За ночь перед наступлением противника советские саперы скрытно установили новые минные поля, что стало полной неожиданностью для немецких танкистов. Полностью уверенные в том, что наступают по чистому месту, они атаковали позиции защитников Севастополя и потеряли на минах пять машин, в том числе и два трофейных танка. Потеряв в бесплодных атаках убитыми и ранеными свыше трехсот человек, Фреттер-Пико прекратил наступление и, по язвительному совету Манштейна, занялся тщательным изучением обороны противника.

Танковые атаки произошли в этот день и на северной стороне обороны города, но только на этот раз в качестве атакующей стороны были советские танкисты. После двухчасовой задержки Манштейн продолжил наступление на стыке третьего и четвертого секторов обороны Севастополя, стремясь на узком участке фронта выйти к форту «Сталин». Это укрепление он называл «поворотным столбом», разрушение которого должно было привести к краху всей главной линии обороны противника.

Бросив в прорыв главные силы 25-й дивизии, генерал-полковник буквально прогрыз оборону противника и вышел к поставленной цели. Офицеры штаба на радостях послали за шампанским, но пить его вновь не пришлось. Подтянув к месту боя свежие резервы и не дав противнику закрепиться на захваченных им позициях, генерал Рокоссовский контратаковал врага. Вместе с прибывшим на «Абхазии» пополнением в бой было введено танковое подразделение, состоявшее из восьми Т-26 и одного Т-34. Его появление было для немцев полной неожиданностью. Потеряв всего две машины, танкисты вместе с пехотинцами опрокинули врага и обратили его в бегство.

В результате грамотной и быстрой контратаки советские войска сумели ликвидировать опасные вклинивания в свою оборону. Удар был настолько неожиданным, что основные силы 25-й пехотной дивизии могли попасть в окружение, но благодаря интенсивному огню немецких артиллеристов этого не случилось. Наступательные действия советской пехоты были остановлены, и немецкие солдаты благополучно выскользнули из «красных клещей».

Взбешенный провалом так хорошо начавшейся атаки, Манштейн дал волю своему гневу. Сместив с должности командира полка полковника Толя, командующий отправил в штабной резерв и генерала Теттау. Вместе с командиром с передовой была удалена и сама 25-я дивизия, чей численный состав за последние дни сильно сократился.

Сильные потери, понесенные соединениями 11-й армии за последние дни, серьезно огорчили Манштейна, но не заставили его отказаться от своих намерений. Вечером 10 июня он позвонил в штаб фельдмаршала Бока и, объяснив всю сложившуюся ситуацию, попросил его срочно прислать пополнение численностью в четыре полка. Это известие не очень обрадовало командующего группой армий «Юг», но как прусский аристократ Федор фон Бок не остался равнодушным к просьбе своего собрата. Прекрасно понимая, что Гитлер не согласится на отправку в Крым четырех полков накануне нового наступления на восток, фельдмаршал пошел на маленькую хитрость. Он приказал изъять из каждого полка по две роты и, соединив их в одно целое, отправил в Крым.

Получив подтверждение от фон Бока о благополучном решении его просьбы, Манштейн приказал продолжить наступление против северных секторов советской обороны.

Не зная ещё о нахождении в Севастополе генерала Рокоссовского, Манштейн отметил изменение тактики противника.

– Этот генерал Петров очень быстро извлекает уроки из своих прежних ошибок и неудач. Он стал активнее действовать и вместо обороны предпочитает контратаковать, и следует признать, действует весьма удачно, – сказал генерал, подводя итоги так хорошо начавшегося дня.

– Совершенно с вами согласен, экселенц. Рисунок действий противника действительно сильно изменился, и у меня появились определенные сомнения, сумеем ли мы взять эту чертову крепость, – высказал свои опасения начальник штаба.

– А я в этом нисколько не сомневаюсь. Фельдмаршал фон Бок поможет нам резервами, а мы при помощи авиации и артиллерии доведем начатое дело до конца. Генерал Петров сопротивляется нам, тем даже лучше. С завтрашнего дня я прикажу уничтожать выявленные батареи противника без оглядки на количество боекомплектов. Посмотрим, чей карман окажется толще, и тогда горе проигравшему! – зло изрек Манштейн, и в словах новоявленного предводителя галлов не было столь привычного для пруссаков бахвальства и пренебрежения.

Германский запас снарядов в разы превосходил севастопольские арсеналы. Благодаря ручейку с Большой земли, в среднем на одно орудие приходилось от двух до четырех боезапасов в зависимости от его калибра. Этот задел позволял защитникам города кратковременно отбивать атаки противника, но вступать в затяжную схватку было смерти подобно. Благодаря регулярному подвозу боеприпасов, немцы имели неоспоримое преимущество.

Именно благодаря этому фактору Манштейн намеревался в самое ближайшее время прорвать оборону противника и продвинуться к севастопольской бухте. Но прежде чем он смог приступить к исполнению задуманного, судьба преподнесла ему две горькие пилюли. Первая заключалась в том, что за прошедшую ночь русские бомбардировщики вновь атаковали позиции 11-й армии, в результате чего осадная артиллерия лишилась сразу шести 150-миллиметровых чешских гаубиц.

Свидетели налета в один голос утверждали, что не слышали в ночной темноте привычного для атакующего самолета гула. Только лишь один из часовых, охранявших артиллерийскую позицию, услышал негромкий звук, перед тем как с небес на батарею обрушились бомбы.

– Звук был очень похож на звук работающей швейной машинки «Зингер». Это было так необычно, поэтому я запомнил, – слова солдата сильно удивили ведущих расследование офицеров. Мало ли чего может послышаться часовому, но, следуя духу немецкого порядка, они были зафиксированы на бумаге для дальнейшей консультации с летчиками.

Вторым неприятным сообщением было то, что оба могучих «Карла» вышли из строя. Дав по два залпа по ненавистному для каждого солдата 11-й армии форту «Максим Горький», «Один» и «Тор» умолкли по досадной и очень банальной причине. У любимых пушек фюрера кончились снаряды. Естественно, их выбытие из строя не могло серьезно ослабить ударную силу немецкой артиллерии. Здесь главную роль играли гаубицы, а не мортиры, но сам факт пагубным образом сказывался на настроении армии. Величественный рейх, сумевший в короткий срок построить такие громады, не мог обеспечить их бесперебойное функционирование. Все это наводило на неприятные размышления, которые нет-нет да и проскальзывали в разговорах немецких солдат и офицеров, несмотря на бравурные крики подопечных рейхсминистра Геббельса.

Настроение у генерал-полковника ухудшилось бы ещё больше, если бы он узнал, что транспорт «Абхазия» жив и даже смог покинуть Камышовую бухту. Отремонтированный и залатанный на скорую руку, под прикрытием специально прибывших за ним эсминцев, он покинул Севастополь, взяв на борт раненых и больных.

Для прикрытия поврежденного транспорта адмирал Октябрьский прислал крейсер «Молотов» и три эсминца. Учитывая полученные с «Абхазии» боеприпасы и орудия, а также большие потери за последние три дня, генерал Рокоссовский просил прислать пополнение, что и было сделано. Целых две стрелковые бригады влились в ряды защитников Севастополя, покинув временно спокойный Закавказский фронт. Семен Михайлович Буденный не очень охотно расстался со своими соединениями, но отказать своему собрату по оружию, как и фельдмаршал Федор фон Бок Майнштейну, не смог.

Прибытие подкрепления несколько успокоило генерала Рокоссовского. Отражая фашистские атаки, он умело маневрировал войсками, снимая соединения с относительно спокойных участков фронта. Подобные действия приводили к успехам, но при этом сохранялась угроза, что, нащупав слабое место в советской обороне, противник ударит по ней всеми своими силами.

Две бригады существенно улучшили силы осажденной крепости, но никак не могли противостоять убийственному напору изделий господина Густава Круппа. 11 июня было днем триумфа артиллеристов 54-го корпуса, которые, выполняя приказ командующего, буквально завалили окопы и траншеи противника своими снарядами. По самым скромным подсчетам, в этот день ими было выпущено более полутора тысяч тонн боеприпасов. Не было ни метра советской обороны, на который не упало по одной мине или снаряду, а то и по нескольку штук. За несколько часов немецкие канониры буквально перепахали передовые укрепления севастопольцев, но даже тогда они не смогли сломить их сопротивление и обратить в бегство. Оказав врагу яростное и упорное сопротивление, советские войска отошли на новый оборонительный рубеж, ставший непреодолимым препятствием на пути атакующего врага.

Как ни пытались немцы закрепить и расширить наметившийся успех по прорыву советской обороны, но севернее кордона Мекензия № 1, станции Мекензиевы Горы и высоты, прозванной немцами Нос Сталина, они продвинуться не смогли. Саксонцы под командованием генерал-майора Вольфа атаковали противника до глубокой ночи, но не смогли продвинуться ни на шаг. Не помогло даже введение в бой штурмовых орудий, за которыми среди немецких солдат закрепилось прозвище «Штуг».

Имея хорошее вооружение, они могли уничтожить бетонный дот или любое земляное оборонительное сооружение. Могли разнести впух и впрах любой легкий танк противника и успешно вести бой с грозным Т-34. Пятидесятимиллиметровая броня надежно предохраняла от снарядов русской противотанковой артиллерии и бронебойных пуль противотанкового ружья, однако против гранат и бутылок с зажигательной смесью в ближнем бою она была бессильна.

Из пяти штурмовых орудий, брошенных на штурм Носа Сталина, было потеряно три машины. Две из них были подожжены метателями бутылок, а одно орудие было подорвано гранатой во время преодоления окопа. Во всех случаях повредившие орудия метатели погибли, но атака «Штуг» была сорвана. Видя быструю гибель своих товарищей, оставшиеся экипажи ретировались, проявив разумную осторожность вместо безумной храбрости.

– Мы не эти дикари русские, готовые погибнуть, но не позволить нам продвинуться вперед. Завтра мы их так забросаем снарядами, что в этих чертовых окопах никого не останется, а те счастливчики, что уцелеют, позавидуют мертвым, – грозились саксонцы, зло сплевывая в сторону русских окопов.

Ободренные успехом и раздосадованные полной невозможностью его развить, гордые тевтоны рвались в бой и, охваченные нетерпением, с трудом смогли заснуть в эту короткую летнюю ночь. Пылко отдавшись в объятия Морфея, они не видели, как со стороны израненного, но не сломленного Севастополя в расположения немецких частей полетели крылатые тени. Глухо издавая звук «выр-выр», они принялись хищно кружить над подразделениями 54-го армейского корпуса в поисках добычи. Словно отвратительные гарпии, скользили они над головами ничего не подозревавших воинов фюрера, неся в своих стальных зажимах притаившуюся смерть. Каждая из теней могла унести больше десятка солдатских жизней, но не они были их целью этой ночью.

Тяжелые осадные орудия, что терзали укрепления осажденного города, интересовали ночных гостей. Имея точный адрес, где что искать, они недолго бродили посреди звездного неба. Плавно совершив разворот и выйдя на угол атаки, бесшумные тени скользнули вниз и ударили по ничего не подозревавшим артиллеристам.

В свете разрывов бомб и взметнувшихся в небо осветительных ракет многие из стоявших на часах солдат увидели в черном небе очертания бипланов без каких-либо опознавательных знаков. Открытый ими огонь по крылатому врагу не имел результата. Вражеские самолеты благополучно ушли от справедливого возмездия, нанеся осадной артиллерии вермахта новый урон. В результате ночной атаки были уничтожены две 194-миллиметровые французские гаубицы и серьезно пострадало третье орудие батареи. Все они внесли свой вклад в недавнем прорыве советской обороны, и теперь на их убойный огонь немцам рассчитывать не приходилось.

Другой жертвой вражеского налета стала батарея 280-миллиметровых гаубиц, доставшихся вермахту в наследство от рейхсвера и производивших обстрел стратегически важного форта «Сталин». Одно из орудий было полностью уничтожено прямым попаданием пятидесятикилограммовой бомбы. У второй гаубицы был поврежден массивный лафет, и от взрывной волны она завалилась на бок. На восстановление орудия требовалось много времени, и потому его также можно было смело исключать из боевого списка 11-й армии.

Стоит ли говорить, что известие о ночном происшествии вызвало у Манштейна приступ гнева и раздражения.

– Как случилось, что наши доблестные войска, вооруженные лучшим в мире оружием, оказались беззащитны перед допотопным русским бипланом?! Перед этой летучей «этажеркой», что повадилась каждую ночь бомбить наши батареи! Когда вы собираетесь навести порядок?! – бурно вопрошал генерал представителя люфтваффе майора Циммера, но ответы летчика не смогли погасить его праведный гнев.

– Все дело в том, что русские «этажерки» в ночном небе – это серьезный противник, господин генерал. Находясь на низкой высоте, они плохо заметны для постов ПВО, благодаря этому могут подлетать к своей цели совершенно незаметно.

– Что за ерунда?! А прожекторы, а зенитки, а часовые, а истребители, наконец? Неужели никто из них не сможет совладать с этими фанерными бестиями?!

– Все зенитные орудия сняты со своих постов и переданы для поддержки пехоты, – любезно напомнили генералу его распоряжение летчики, – а что касается прожекторов и часовых, то из-за низкой высоты и тихой работы мотора они могут заметить противника только перед самой атакой.

– А наши славные асы истребители, – не сдавался Манштейн, – неужели они не могут сбить этот тихоход, пусть даже ночью?

– Сбить, конечно, можно, но очень сложно. Из-за своей высокой скорости наши истребители обычно проскакивают эти, как вы точно заметили, «этажерки», господин генерал. Если же попытаться во время атаки сбросить скорость, то возникает угроза свалиться в штопор. А учитывая малую высоту, на которой идет самолет противника, и ночные условия, летчику должно очень повезти, чтобы сбить этот тихоход.

– Значит, больше всего шансов сбить русский самолет можно огнем с земли?

– К сожалению, это так, – вынужден был признать майор, припертый вопросом генерала к стенке.

– Прекрасно! – полным ядовитого сарказма голосом констатировал лучший тевтонский ум. – Значит, нам не стоит ждать помощи от люфтваффе и придется брать дело в свои руки. Шпехт… – обратился командующий к своему помощнику, – пусть подготовят приказ по армии о появлении у русских «секретного оружия», против которого бессильны наши прославленные асы, и уничтожить его можно только огнем с земли. Пусть также объявят, что за каждый сбитый самолет объявлено вознаграждение в тысячу марок.

Манштейн решил сыграть на нежных струнах самолюбия и жадности своих солдат, но хорошо знавший историю вопроса майор не согласился с ним.

– Тысячи марок за сбитый самолет мало, господин генерал. Фельдмаршал фон Бок назначил награду в три тысячи марок, – многозначительно подчеркнул Циммер, но собеседник не услышал его.

– За маленький биплан и тысячи марок много, и я назначаю такую цену, так как не могу снять с фронта ни одного зенитного орудия, – решительно отрезал генерал, но последующие за этим события показали его неправоту. Ни назначенная награда, ни осветительные ракеты, которые немцы стали запускать ночью над передовой, не смогли остановить нашествие крылатых мстителей. Постоянно рискуя быть сбитыми, они ухитрялись находить лазейки в защите врага и сбрасывать на его позиции свои бомбы.

Скученная на относительно небольшом пространстве, осадная артиллерия немцев не имела свободу маневра и являлась прекрасной мишенью для ночного бомбардировщика У-2. Малое число самолетов и их скромная бомбовая нагрузка здорово выручали немцев, но с каждой ночью укусы красных «валькирий» становились все злее и злее. За последующие три дня они вписали в свой список трофеев несколько 210-миллиметровых мортир и 150-миллиметровых гаубиц, пару зенитных установок и один склад боеприпасов. За все это «небесные тихоходы» заплатили несколькими пулевыми пробоинами в крыльях и фюзеляже, что совсем не помешало им вернуться на родной аэродром.

Однако самым удачливым оказался налет в ночь с 13 на 14 июня, когда точным ударом с неба был уничтожен штаб одного из саксонских полков, захватившего накануне станцию Мекензиевые Горы.

Продолжая строго придерживаться выбранной тактики, Манштейн утром наносил на узком участке фронта мощный бомбово-артиллерийский удар, а затем пытался продвинуться вперед при помощи штурмовых групп. Солдаты генерала Хансена яростно шли в атаку за атакой, но защитники Севастополя отвечали не менее яростными контратаками. Кордон Мекензия № 1 и станция Мекензиевы Горы неоднократно переходили из рук в руки, пока вечером 13 июня не перешли под полный контроль немцев вместе с высотой Нос Сталина. Не имея возможности противостоять мощному напору противника, который за два дня боев израсходовал чуть менее пяти тысяч тонн боеприпасов, советские войска были вынуждены отступить к Трензиной и Графской балкам.

Пытаясь сковать действия Рокоссовского, Майнштейн приказал генералу Фреттер-Пико активно наступать на стыке первого и второго секторов советской обороны в районе Сапун-горы. Там немецкие артиллеристы также щедро засыпали окопы и траншеи противника снарядами и минами, но без особого успеха. Все, чего смогли достичь гренадеры 30-го корпуса за два дня боев, это вклиниться в оборону противника на глубину двести-триста метров.

Что касается румынского горного корпуса, то его солдаты не столько сражались, сколько удачно изображали бурную деятельность. На своем секторе фронта славные воины великого кондукатора не продвинулись ни на метр. Таковы были героические будни прославленного города, в борьбе за который ни одна из сторон не собиралась опускать руки и признавать себя побежденной.