Глава 10. За английским забором

Ресурс – это, как правило, «сперва хорошо, а потом плохо» или даже «сразу плохо». Но такой взгляд достаточно примитивен – часто интересным и поучительным вопросом является «для кого хорошо и для кого плохо?». Конечно, чаще всего этот ответ стандартен – «хорошо» для той части элит, которые «приватизируют» ресурс или потоки прибыли от него тем или иным образом; «плохо» – для всей экономики страны. Но бывают ситуации, когда «распределение» меняется – и весь вред ресурса обрушивается на какую-то общественную страту. Если она оказывается достаточно сильной (мы позже увидим это на примере Ирана), то страну ждут потрясения прямо на фоне ресурсного изобилия. Если нет – она становится жертвой ресурса, своим благополучием и часто жизнью оплачивая ресурсное развитие страны. Ярким историческим примером такой расплаты за процветание является Англия XVI–XVII веков, в которой начавшаяся промышленная революция и бурный рост производства шерсти привели к катастрофе мелких крестьянских хозяйств.

В XI веке Англия стала более или менее стандартной европейской аграрной страной, в которой, как и в большей части Западной Европы, господствовал феодальный строй, установленный Вильгельмом Завоевателем в 1086 году введением статута распределения земли в рамках классической феодальной формулы: земля принадлежит королю, она передается великим лордам в долгосрочное пользование, они, в свою очередь, передают ее арендаторам. Более 85 % населения Англии не попало в эти три категории населения – они были «прикреплены» к земле и обязаны на ней работать, не имея возможности сменить место жительства или занятий без разрешения пользователя земли . Постепенно права на землю, формально оставаясь леном и арендой, стали приобретать всё больше черт собственности – уменьшалось количество причин для отзыва лена и расторжения аренды, возможности передачи земли новым пользователям ограничивались.

Чума в XIV веке явилась если не причиной, то триггерной точкой изменений: гибель низшего сословия была такой массовой, что трудовые ресурсы стали повсеместно дефицитными. Их мобильность оказалась так важна, что многие бароны стали готовы нанимать свободных крестьян за «рыночную цену» и получать подати в денежной форме вместо отработки на земле. Законодательство, на которое после подписания Великой хартии вольностей Magna Carta королем Джоном бароны оказывали большое влияние, быстро адаптировало новые практики, способствуя освобождению крестьян. К середине XV века лишь 1 % крестьян в Англии оставался в крепостной зависимости , а к началу XVI века крупные юристы, в частности Энтони Фитцхерберт, называли крепостную зависимость «крупнейшим неудобством в системе английского права».

Но за свободу всегда приходится чем-то платить. Земля оставалась в руках лордов, свободные крестьяне, за редким исключением, не имели никакой полноценной земельной собственности. Незначительной частью земель владели так называемые freeholders, фригольдеры, «свободные держатели», часто – крестьяне, распоряжавшиеся земельными участками по своему усмотрению. Однако большая часть крестьян находилась в положении субарендаторов земли, бывшей в лене у лордов. Предполагалось, что дворянин-землевладелец обязан заботиться об арендующих его землю крестьянах и следовать устоявшимся обычаям при установлении арендной платы, дабы не изнурять крестьян чрезмерными поборами. Субаренда была долгосрочной, передающейся по наследству, а факт ее был закреплен записью в «судебном свитке», копию которого держал у себя крестьянин как доказательство права на такую аренду. Крестьян с арендованной землей называли «держателями копии свитка» или просто «держателями копии» – copyholders (копигольдеры). Копигольдеры не могли использовать арендованную землю по своему усмотрению, были обязаны испрашивать разрешения феодала-арендодателя на любые связанные с ней операции и действия и при этом платили арендную плату. Практически все пригодные для земледелия пространства в Англии представляли из себя поля большого размера (несколько сотен акров и больше), разделенные на полосы, арендованные одной семьей копигольдеров. В каком-то месте вблизи полей стояли компактные деревни, в которых селились копигольдеры. Обработка земли была крайне трудозатратным занятием, участки земли в аренде – небольшими, но «открытые поля» (термин, которым назывались такие поделенные на полосы зоны земледелия) позволяли высокую степень кооперации и существенно оптимизировали работу земледельцев. Именно поэтому другие формы организации сельского хозяйства практически не существовали.

Основным занятием английских крестьян в XVI веке являлось земледелие, но уже активно развивалось и овцеводство – из овечьей шерсти в многочисленных городских мануфактурах уже тогда производилось сукно. В XVI–XVII веках роль производимого в Англии сукна начала заметно возрастать. Из-за массовой колонизации новых земель европейскими державами и развития морских путей сообщения резко возросло значение международной торговли и упала ее себестоимость. Качественное английское сукно, экспортируемое в другие страны, заняло прочные позиции на международном рынке. К концу XVI века перенасыщенная золотом и серебром из колоний Испания теряет своё производство шерсти в пользу импорта – прежде всего из Англии (хотя чаще всего – обходными путями, в связи с враждой двух стран). Спрос на английское сукно начал стремительно расти, сукно становилось выгодным источником прибыли как для производящих его мануфактур, так и для владельцев овец, поставлявших мануфактурам шерсть. XVI век ознаменовался небывалым ростом производства сукна в Англии, а овечья шерсть превратилась в ресурс, дающий огромную прибыль всем, кто был так или иначе связан с циклами ее обработки и продажи. Английские власти стремились поддерживать рост рынка шерсти самыми необычными мерами. В конце XVI века был даже издан закон о том, что все низшие классы общества обязаны носить «в церковь и другие места» шерстяные (именно – шерстяные) шапки. Видимо он был пролоббирован крупными производителями.

Бизнес овцеводства в отличие от земледелия был выгоден только при наличии определенного минимального масштаба производства и становился тем выгоднее, чем большее поголовье овец было у скотовода. Овцы требовали больших земельных угодий под пастбища и заготовку корма на зиму, и в выигрыше оказывались владельцы больших пространств свободной земли. Высокая маржа, получаемая владельцами больших стад овец, и растущий рынок шерсти стали привлекать к овцеводству новых участников: дворяне, в чьих владениях превалировало земледелие, стремились перепрофилировать свои открытые поля под нужды овцеводства. Задача перепрофилирования, однако, была не простой: открытые поля, которые можно было бы использовать как пастбища, в основном были давно сданы и арендованы обрабатывавшими землю крестьянами-копигольдерами.

Естественным стремлением землевладельцев стало выдавить копигольдеров со своей земли часто «серыми» и даже «черными» методами, поскольку законы всё же защищали интересы мелких арендаторов, не позволяя просто так прогонять их с земли. Чаще всего это делалось через многократное увеличение арендной платы: в какой-то момент она становилась для крестьянина абсолютно неподъемной, и лорд изымал у копигольдера его участок в качестве штрафа за неуплату ренты.

Было распространено и насильственное изгнание крестьян с их наделов без поиска нарушений договора с их стороны. Центральные власти поначалу достаточно вяло сопротивлялись процессу – были выпущены даже королевские акты, запрещающие снос построек копигольдеров (естественно, что превращение открытых полей в пастбища сопровождалось сносом земледельческих деревень и включением их в периметр пастбищ) и изъятие земель в долгосрочной аренде без нарушений договора. Но в течение XVI века позиция властей под действием потока прибылей от производства сукна коренным образом поменялась – уже к концу XVI века появляются законы, существенно ограничивающие возможности мелких землевладельцев и арендаторов, в частности акт о строительстве коттеджей, запрещающий любое строительство тем, кто владеет менее чем четырьмя акрами (примерно 1,5 гектара) земли. Положение крестьян усугублялось и тем, что суды, как правило, вставали на сторону дворян (которые чаще всего и были судьями), и отсудить право аренды участка было сложно.

Владельцы открытых полей, завершая процесс изъятия земель у арендаторов, приспосабливали их под выгоны для овец и, естественно, выстраивали вокруг участков изгороди или вырывали рвы – «огораживали» территорию (по-английски этот процесс назывался enclosure – ограждение). Огороженные земли сдавались в аренду фермерам, которые разводили на них овец для производства шерсти и платили дворянам ренту, которая была гораздо выгоднее той, что ранее выплачивали крестьяне.

Огораживание стремительно вело к тому, что большое число крестьян оставалось без земли. Овцеводство было значительно менее трудозатратным бизнесом, а выручка от продажи шерсти и сукна позволяла закупать продовольствие за границей, тем более что кормить оставшихся без работы крестьян никто не собирался. Уже в первую половину XVI века возникла целая армия таких безземельных крестьян, которые были лишены возможностей для заработка и добычи пропитания законными способами. Вследствие этого в Англии получило распространение массовое бродяжничество. Крестьяне устремлялись в города. Во времена царствования Елизаветы Тюдор (годы правления: 1558–1603) только в Лондоне было не менее 50 тысяч бродяг при 200 тысячах жителей . Обнищание крестьян усиливалось и начатой еще королем Генрихом III (годы правления: 1509–1547) секуляризацией обширных церковных земель, из-за чего лишившиеся монастырского крова монахи и задействованные в работе на церковь крестьяне также пополняли армию бродяг.

Нищие бродяги не производили никакой продукции и превращались в маргиналов, живущих за счет попрошайничества и преступной деятельности. Естественно, власть видела в бродягах зло и прямую угрозу «добропорядочным» гражданам и стремилась бороться с ростом преступности и распространением бродягами болезней наиболее понятными всем властям мира средствами – запретами. Издавались многочисленные законы против бродяжничества, которые даже получили название «кровавых». В 1495 году за бродяжничество могли отправить в тюрьму на три дня и три ночи – по средневековым меркам это было довольно мягким наказанием. Но в скором времени работоспособных нищих стали наказывать уже более долгим тюремным заключением, а также телесными увечьями. После первой поимки власти брали с бродяги обещание отправиться туда, откуда он пришел, и начать работать, при повторной поимке отрезали пол-уха, били плетьми или клеймили, а в случае третьей – казнили. Те же бродяги, которые не могли работать физически, в 1530 году получили право собирать милостыню, если им выдавали на то письменное разрешение.

Уже в 1536 году, видимо, осознав масштабы бедствия, король выпускает акт, в котором местным властям предписывалось искать работу всем работоспособным нищим и бродягам. Однако поиск работы был возложен исключительно на городские и приходские органы власти, которые сами не до конца понимали, как решить проблему, – у них не было ни достаточного фронта работ, ни средств на их оплату. Идей «национальных проектов» в Англии XVI века не возникало, центральные власти на трудоустройство бродяг средств не выделяли, и акт 1536 года фактически не применялся.

Лишь единицы из потерявших землю крестьян могли надеяться на счастье попасть батраками в овцеводческие хозяйства. Единственным выходом для остальных становилась работа в мануфактурах на предельно невыгодных условиях. На протяжении XVI–XVII веков мануфактуры пополнило огромное количество новых рабочих рук, высвободившихся из-за обезземеливания крестьян, и мануфактурное производство получило грандиозный импульс к развитию. Впоследствии именно переход крестьян на работу в мануфактуры послужил одной из причин аграрного переворота в Англии, в более отдаленной перспективе создавшего в ней условия для промышленной революции.

В XVI и XVII веке положение широких масс в стране было крайне бедственным. Томас Мор, автор известного произведения «Утопия», так высказывался по поводу происходившего в Англии: «Мужчины и женщины, мужья и жены, сироты и вдовы, объятые отчаянием матери с грудными детьми, все домочадцы, бедные средствами к жизни, но многочисленные… бредут прочь… и нигде не находят приюта… Внезапно выброшенные на улицу, они вынуждены распродавать имущество за бесценок. И когда этими несчастными скитальцами истрачено всё до последней копейки… то… что им остается делать, как не красть? Но тогда их вешают по всей форме закона».

Кроме того, авторству Мора принадлежит и более известное высказывание, наиболее точно отображающее суть огораживания: «Ваши овцы, обычно такие кроткие, довольные очень немногим, теперь, говорят, стали такими прожорливыми и неукротимыми, что поедают даже людей, разоряют и опустошают поля, дома и города». Выступая с речью в английском парламенте, знаменитый философ Фрэнсис Бэкон аналогично обосновывал наблюдавшееся бродяжничество и рост пауперизма – массового обнищания крестьян.

Страдавшие от нищеты крестьяне, вынужденные выживать в крайне неблагоприятных экономических условиях, часто поднимали восстания против властей. Требованием восставших, как правило, было «восстановление старого порядка» и появление «хороших господ», которые вернут арендные отношения и открытые поля. Самым крупным восстанием можно считать бунт Роберта Кета из Норфолка. Хотя Кет и сам был землевладельцем, имевшим огороженные пастбища, он оказался далеко не столь успешен, как владельцы более обширных пастбищ и поголовий овец, и потому, как и крестьяне, был недоволен политикой огораживаний. Восстание началось в июле 1549 года в Эттборо со стихийного сноса ограждений между пастбищами и крестьянскими наделами, быстро охватило соседние поселения. Далее восставшие крестьяне во главе с Кетом двинулись на Норфолк. Под Норфолком к восставшим присоединились тысячи сочувствующих. В конце июля город был занят, и английской короне пришлось послать 12-тысячное войско под предводительством Джона Дадли, состоявшее из иностранных наемников. Восставшие потерпели поражение, а Кет и 300 его ближайших сподвижников были казнены.

Настроения обнищавших крестьянских масс ошибочно было бы называть «левыми», хотя они и требовали отказа от более экономически эффективных моделей хозяйствования и апеллировали к традиционному укладу экономических отношений. В отличие от «левых» более поздних эпох, они искали не компенсации за вынужденную безработицу, а права продолжать работать и зарабатывать свой хлеб. Королевская власть, с другой стороны, не занимала чисто «правой» позиции. Она смотрела на возникший кризис неоднозначно. С одной стороны, издавались очень жестокие законы против многочисленных безработных, которых преследовали по всей стране и пытались вынудить трудиться без попытки создания рабочих мест даже в рамках дискриминационных законов (тот же акт о строительстве сильно снижал возможности для возведения жилищ для бедных). С другой стороны, государство, видимо, опасаясь более крупных восстаний крестьян, пыталось ограничивать и масштабы огораживаний. Акты против огораживаний выходили в 1489, 1515 и 1536 годах. Создавались комиссии, специально для работы с проблемами, возникающими от огораживания (1517, 1548 и 1565 годы). Однако усилия английских властей, естественно, наталкивались на упорное сопротивление бенефициаров огораживаний – крупных феодалов. Лобби дворян, заинтересованных в продолжении огораживания, было сплоченным и влиятельным. В итоге преследование бродяг и притеснение крестьянства, с одной стороны, и нападки на систему огораживаний – с другой, порождали массовое недовольство королевской властью как среди низших сословий, так и среди феодальной знати.

К середине XVII века в Англии, несмотря на усилия власти, начался кризис перепроизводства шерсти и сукна. Новый Свет понемногу выстраивал свое производство и меньше закупал сукна в Европе. Европа была ослаблена и финансово истощена Тридцатилетней войной – в Германии население сократилось более чем 20 %, по некоторым данным даже на 30–40 %,, Испания, терявшая доходы из колоний и обанкроченная войнами, впала в депрессию, стоимость драгоценных металлов на рынках Европы сильно сократилась вследствие завоза их из Южной Америки и открытия более эффективных способов добычи. Нидерланды и Швейцария, напротив, обрели независимость, и производство шерсти там развивалось, создавая конкуренцию английской шерсти.

Англия, несмотря на всё вышеперечисленное, могла бы побороться за продолжение доминирования на рынках шерсти и сукна. Однако, как часто бывает, в ситуацию вмешалась центральная власть – и, как обычно, это вмешательство привело к катастрофе. Под влиянием советников, убеждавших, что Англия теряет огромные прибыли, продавая сукно вместо продажи готовой одежды, парламент издал закон о запрете экспорта сукна и шерсти. Реакция мирового рынка была жесткой – Нидерланды полностью прекратили импорт из Англии, остальные европейские страны существенно его снизили. Закон был отменен через несколько лет, но покупатели уже перестроились: если в 1603 году Англия поставляла в Европу сукно на сумму 1,2 млн фунтов, то к 1640 году всего лишь на 850 тыс. фунтов .

Получавшие ранее огромные прибыли суконщики и занятые в его производстве рабочие сами стали пополнять армию безработных бродяг. Из-за усугубляющегося кризиса суконной промышленности огораживания так же стали постепенно сходить на нет, поскольку производить шерсть становилось экономически невыгодно. Но запущенные обезземеливанием крестьян в XVI веке центробежные процессы было уже не остановить: обнищание широких масс и противоречия между дворянством и королевской властью в конечном итоге привели к Английской революции, двум гражданским войнам и коренному изменению социально-экономического уклада страны. На базе «класса бродяг» выросло первое промышленное производство, а потеря Англией собственного сельскохозяйственного производства подстегнула ускоренное развитие промышленности и обеспечила Англии место «фабрики Европы» в мировом разделении труда. К XVIII веку английская промышленность, производящая широкий спектр товаров, вплоть до станков и специального оборудования, будет доминировать во всем мире. Это ее положение сохранится и после объявления независимости британских колоний в Северной Америке и будет причиной гражданской войны в США в середине XIX века, но это уже другая история.

Процесс огораживания традиционно связывают исключительно с XVI веком, но он наблюдался как в более ранние века, так и вплоть до XIX века, хотя и в гораздо меньших масштабах. В последовавшие после Английской революции века огораживания были направлены в первую очередь на ликвидацию архаичных крестьянских общин, не желавших встраиваться в капиталистическую систему взаимоотношений, и на создание более современных агропредприятий. Огораживания полностью прекратились лишь к середине XIX века.

Англия XVI–XVII веков являет собою не совсем типичный пример «ресурсного проклятья». Ключевой причиной глубокого кризиса, в котором оказалось английское общество того времени, были неразвитые и архаичные институты собственности и права, которые прошли через жесткий процесс реформирования именно благодаря последствиям «ресурсного проклятья», в том числе в результате Английской революции. Переориентация экономики на производство шерсти и сукна в ущерб другим ее сферам принесла стране немало бедствий. Но если бы не «шерстяной бум» и огораживание, крестьяне, желавшие сохранять статус-кво и продолжать жить фактически натуральным хозяйством под опекой феодалов, никогда не устремились бы в города и не пошли работать на мануфактуры. Если бы не массовое обнищание низших классов, постоянные восстания бывших крестьян, репрессии со стороны власти и ее неуклюжие попытки разрешить проблемы, в Англии не изменились бы основы права, не была бы серьезно ограничена королевская власть, не развилось бы самоуправление, не появились зачатки системы социального обеспечения.

Здоровая рыночная экономика, верховенство права, система политических сдержек и противовесов не рождаются в архаичном обществе безболезненно и постепенно. В социуме, склонном к неумеренному консерватизму, перемены являются результатом долгих и мучительных социальных кризисов и потрясений. Англии повезло – «ресурсное проклятие» сработало в конечном итоге во благо стране. Увы, этот пример – скорее исключение из правила.