Глава семнадцатая

В течение еще нескольких часов я изучала письма и записки, сверяла их со своими заметками и делами сотрудников, после чего решила немного пройтись вокруг территории школы. Мне нужно было привести мысли в порядок, а также понять, как теперь находиться в одном здании с сестрой, Рахулом и почти наверняка убийцей. Ну и, разумеется, уйти как можно дальше от бутылки с джином, пока я чересчур ею не увлеклась – голову и так уже начинала сдавливать полуденная боль, вызванная неверно выбранным способом преодолеть горе.

Вместо того чтобы поддаться привычному для меня похмелью, я спрятала руки в карманах и зашагала по широким зеленым лужайкам. Трава на них была пострижена безукоризненно – аккуратными прямыми полосами. Ни единого одуванчика. Папа все бы отдал за такой газон. Интересно, сестре никогда не приходило в голову раскрыть ему секрет, которым, по всей видимости, владели осторнские садовники? В эту минуту я, как назло, проходила мимо окна, где раскинулись густые заросли гардений, маминых любимых цветов. Когда я заглянула внутрь, то увидела затылок Табиты, вырисовывавшийся на фоне огромной сферы, похожей на шаровую молнию.

Я быстро пригнулась, прежде чем она обернется и увидит меня. Вчера между нами что-то изменилось, в этом не было сомнений. И это что-то… не восстановилось, а раскололось. Я еще не знала, как заделать эту дыру, может быть, со временем…

– Она говорит, это ты ей рассказала.

Не успев завернуть за угол, я застыла на месте и прижалась спиной к покрытой мхом кирпичной стене. Я зашла в тенистую, безлюдную часть территории Осторна, но, судя по звукам, была здесь не одна.

– Клянусь богом, Александрия, я этого не делала. – В незнакомом голосе второй девочки слышался сильный испуг.

– Ты знаешь, какой опасности ты меня подвергла? Ты вообще имеешь представление? Я никому не говорила о том, что мы сделали, а ты…

– Я тоже не говорила! – Шепот второй чуть не перешел на крик, и до меня донеслось, как Александрия шикнула на нее.

– Послушай, Корт. Я все понимаю. – Значит, это Кортни. Александрия заговорила нежным, почти сахарным голоском. – Беседа с настоящим живым детективом – волнующее событие. А у тебя в жизни, я знаю, бывает не так много волнительных моментов. К тому же, ты хочешь чувствовать себя полезной, так? Тебе хочется хотя бы раз помочь, а не мешаться у всех под ногами. Я, правда, искренне тебя понимаю. Но ты никому не должна рассказывать о том, что случилось. Иначе, – тон ее голоса источал одновременно мед и желчь, – я скажу всем, что ты лживая шлюха.

Меня накрыло тяжелой волной необоснованного ужаса сродни пронзающей тело дрожи, когда ты осознаешь, что кто-то идет за тобой по темному переулку. Зашуршала трава – Александрия зашагала прочь. Я стояла на месте, силясь не дышать, пока по коже бегали волны паники, как из-за преследовавшего тебя тигра, и прислушивалась к плачу Кортни. Параллельно с этим пыталась решить, стоит ли мне выйти к ней и спросить, что случилось, но ладони предательски потели. Какого хрена? Я сделала несколько глубоких вдохов, прижалась затылком к кирпичной стене и зажмурила глаза в надежде, что страх отступит. Что со мной происходит? Откуда эти ощущения?

Я услышала, как Кортни громко шмыгнула носом и вздохнула. Послышались щелчок и стук. Я вышла из-за угла как раз вовремя, чтобы увидеть захлопнувшуюся дверь пожарного выхода.

Что ж. Пусть я и не понимала, что сейчас произошло – между Кортни и Александрией, а также с внезапно разорвавшейся бомбой страха, – но мой внутренний голос буквально кричал: это что-то плохое.

Очень плохое.

Нужного мне человека я отыскала в учительской. Войдя внутрь, огляделась по сторонам – Рахула здесь не оказалось. Трудно сказать, что я испытала в тот миг: облегчение или разочарование. Я до сих пор еще не отошла от случившегося на улице, да к тому же меня слегка мотало после утренней порции спиртного и долгого маниакального просиживания за работой. Вряд ли я смогла бы сейчас сыграть личность, которую он должен был видеть во мне.

Так что оно к лучшему, что его тут нет. К лучшему, что я не написала ему ответное сообщение. Пусть подождет. Приберегу его на потом.

В учительской оказалась одна миссис Уэбб. Честно говоря, в душе я надеялась, что не смогу ее найти, хотя мне все равно требовалось проверить алиби Тоффа. А тут она – сидит, склонив голову над чашей с водой. Женщина вглядывалась в нее с пристальным вниманием, предельной сосредоточенностью.

– Миссис Уэбб? – несмело окликнула я. Она резко вскинула голову. Я вздрогнула: на меня смотрели темно-синие, почти черные глаза. Белки полностью поглотила жидкая, блестящая тьма, как будто расширившиеся зрачки целиком заполнили пространство между веками. Они казались холодными, резко выделяясь на фоне теплой коричневой кожи.

Затем она несколько раз моргнула – и ее глаза прояснились. Прозрачная вода в зажатой между ладонями чаше окрасилась в блеклый серо-голубой цвет.

– Чем могу помочь? – осведомилась она уже не столь ледяным, как обычно, тоном.

– Вы, э-э, ваш, я. – Пока я мямлила и заикалась, женщина терпеливо ждала. – Да, у меня к вам есть, э-э, несколько вопросов. Но если сейчас неподходящее время… – Я уже пятилась к двери и прежде, чем миссис Уэбб успела что-либо сказать, быстренько закрыла ее за собой. Когда я вновь заглянула в учительскую через маленькое окошко в двери, ее глаза опять потемнели.

Я наблюдала за ней еще некоторое время, не в силах оторваться от этого зрелища. Каждые несколько минут она моргала над чашей – я не могла разглядеть, как из ее глаз выходила чернота, но всякий раз, как они прояснялись, вода становилась все темнее.

– Айви? – Обернувшись, я заметила шедшую ко мне по коридору Табиту. Я приложила палец к губам, и она с хмурым видом остановилась рядом. Когда сестра заглянула в окошко, ее лоб разгладился.

– Вот блин. Наверное, придется вернуться позже. И зачем она этим занимается в учительской? Мне так нужен кофе. – Вид у нее был обреченный. – Ладно. Кстати, а ты что здесь делаешь?

– Ну, ты же знаешь. Работаю над делом, – ответила я, еще не до конца понимая, как теперь общаться с сестрой, раз уж мы помирились.

– О, ясно. Что ж. – На ее лице читалась та же неловкость, какая была у меня в душе. – Тогда не буду тебе мешать. Не потому что я тебе чем-то надоедаю, просто мне нужно проверить свой класс: я оставила дежурного следить за порядком, чтобы самой по-быстрому заправиться дозой кофеина. Возвращайся к работе, увидимся позже. – Табита уже собралась уходить, когда я остановила ее на полушаге. Она выглядела настороженной, как будто ощущала зыбкую почву между нами и боялась на нее ступить.

– Прости, погоди минутку, – сказала я. – Мне вот любопытно, а чем именно она там занимается?

Сейчас миссис Уэбб смотрела куда-то в пустое пространство, поверх чаши. Вода в ней по-прежнему оставалась темной, однако глаза ее при этом застилала серая пленка.

– А, это. Она извлекает воспоминания, – пояснила Табита, вставая рядом со мной, чтобы снова взглянуть на миссис Уэбб. – Вытаскивает из памяти все, что видела, и смывает водой. Как только она выльет воду в раковину, ей больше не нужно будет это помнить. Она делает так с тех пор, как… ну, ты понимаешь.

Я уставилась на Табиту, хлопая глазами.

– Правда? Погоди, ты сейчас серьезно? Люди так делают?

– Так никто не делает, – понизив голос, сказала она. – Подобные манипуляции с мозгом крайне опасны. Это древнейшая серьезная методика, как, например… применение пиявок для отсасывания «плохой» крови. Вот только то, чем она занимается, работает.

– Я думала, она потрясающая целительница.

Табита пожала плечами.

– Ну да. Если я попытаюсь сотворить подобное, то, скорее всего… – У нее сорвался голос, и она откашлялась. – Скорее всего, в ходе этой процедуры погибну. А она лучшая целительница нашего времени, Айви. Просто является представительницей… старой школы.

Меня пробила дрожь, когда глаза миссис Уэбб прояснились, а после их снова заволокла чернота.

– А после этого ее воспоминания сохраняются?

Табита помотала головой.

– Как только они оказываются вне ее головы, то перестают быть воспоминаниями как таковыми. Ими нельзя снова воспользоваться. На этой стадии они превращаются в отходы. Как мерзость в прыщах, которая когда-то была белыми кровяными тельцами. – Она сморщила нос. – Наверное, она просто сливает их в канализацию. – Тут прозвенел звонок, и Табита тихонько выругалась себе под нос. – Пять минут до конца урока, нужно отпустить класс, – сказала она. – Может, сходим куда-нибудь завтра вечерком, выпьем?

Я кивнула, и сестра, широко улыбнувшись, зашагала прочь. Ее улыбка была непринужденной, из разряда тех, какими одариваешь друга, с которым скоро снова увидишься.

Я раньше никогда не видела у нее такой. Она словно давала обещание.

Развернувшись, чтобы уйти, я вдруг наткнулась прямо на длинное размытое пятно. В попытке удержаться на ногах я ухватилась за чью-то тощую руку.

– Пора бы мне уже смотреть, куда я иду, – пробормотала я, недовольная, что постоянно в кого-то врезаюсь. Я подняла голову, собираясь извиниться перед человеком, в которого вцепилась. На меня смотрели выразительные черты лица Дилана Декамбре, при этом они были нечеткими, расплывались перед глазами и временами исчезали из виду.

Часто моргая, я выпустила его руку. Как только это произошло, он тут же исчез.

– Что за фигня? – выпалила я. В нескольких шагах впереди меня послышалось удивленное ойканье. Затем снова появился Дилан: он размахивал перед собой руками, словно сметал паутину. Его лицо пылало.

– Простите, – пролепетал он, избегая моего взгляда.

– Что ты только что – что это было? Что ты сделал? – спросила я, но вовремя спохватилась. Черт. Мне ведь должно быть известно, что он сделал. – То есть что ты здесь делаешь?

За спиной у меня раздался хриплый голос миссис Уэбб:

– Мистер Декамбре демонстрирует свою способность нарушать школьные правила, накладывая на себя иллюзию невидимости на территории Осторна. И к тому же во время занятий находясь за пределами класса без пропуска. – Она глядела на него со смесью скуки и веселья. Затем помахала белой аптечкой с прикрепленным к ней розовым пропуском. – Я так полагаю, вы пришли сюда за этим, мистер Декамбре?

Его лицо запылало еще сильнее; кончики ушей чуть ли не светились, когда он кивнул.

– Спасибо, мэм. – Он забрал у нее из рук мешочек и, не встречаясь ни с кем из нас взглядом, зашагал прочь. Достигнув конца коридора, он снова стал невидимым. Миссис Уэбб при виде опустевшего холла покачала головой.

– Вы что-то хотели, мисс Гэмбл, или собираетесь наблюдать за мной через окно весь день? – Она смотрела на меня с тем же выражением, что и на Дилана. Возможно, утомленность была ее неотъемлемой чертой.

– А что в этих мешочках? – поинтересовалась я, продолжая вглядываться туда, откуда недавно исчез Дилан.

Миссис Уэбб открыла дверь в учительскую и прошла внутрь, не дождавшись меня. Однако я решила, что должна проследовать за ней. Только когда она вернулась за небольшой столик, за которым сидела до этого, я осознала, что она что-то говорит, и попыталась напрячь слух, чтобы уловить ее хриплые слова:

– …разумеется, все зависит от ученика. Но в основном это средства по контролю рождаемости. – Мы уселись за стол, и она покачала головой. Я заметила, что чаша с сине-черными воспоминаниями исчезла – на ее месте стояла дымящаяся чашка чая с молоком. Поднимавшийся от нее пар наполнял воздух ароматами меда и кардамона. – Эти дети не желают обучаться старой магии, которая позволит им справляться со своим телом, им подавай таблетки, пластыри и презервативы. – Уж не знаю, какое выражение в эту минуту мелькнуло на моем лице, но миссис Уэбб разразилась искренним смехом, отчего ее кожа стала похожа на смятую шелковую ткань. – Конечно же, лучше так, чем никак, – добавила она. – Если ты сделаешь что-то неправильно и магия не сработает, у тебя появится еще больше проблем. И все равно я скучаю по тем временам, когда девушке было необходимо хорошо разбираться в себе, чтобы научиться зажимающему яичник заклинанию.

Я понятия не имела, что на это сказать. Прозвенел звонок; коридоры стали заполняться шумными учениками, криками, скрипом кроссовок и хлопаньем дверцами шкафчиков.

– А что касается этого молодого человека. – Женщина ткнула пальцем в коридор, где было полно молодых людей, но я поняла, что речь идет о Дилане. – Этому юноше совершенно нечего стыдиться. Я так ему и говорю, но он упорно прибегает к этой проклятой иллюзии каждый раз, когда приходит ко мне. Он один из немногих, кто обращается ко мне не за презервативами.

– Наверное, вы мне не скажете, и все же… за чем именно он приходит?

Миссис Уэбб снова рассмеялась – из ее груди вырвалось нечто похожее на кудахтанье. Во время смеха веснушки на ее лице пропадали в сети морщинок, испещривших щеки.

– Вам, мисс Гэмбл, я могу сказать все, что угодно. Он приходит за спазмолитической настойкой для своей девушки.

Я покосилась в сторону коридора, словно могла в море подростков разглядеть невидимого Дилана.

– Ни фига себе. Для парня это весьма мило.

– Согласна, – сказала она. – Кто бы ни была эта девушка, ей очень повезло.

– Похоже, вам известно обо всем, что здесь творится, – осмелела я. – Неужели вы не знаете, с кем он встречается?

– В этой жизни, мисс Гэмбл, нам отведено ограниченное количество вздохов, – пробормотала она. – Вы действительно хотите потратить их на лесть, дабы я поделилась с вами школьной сплетней?

После очередного звонка коридоры вновь начали пустеть. Казалось, детям дается так мало времени на то, чтобы добежать из класса в класс. Чтобы пообщаться друг с другом, передать записки, потолкаться, что-нибудь стащить, стать врагами, обрести друзей, пообниматься. Как они все это успевают? Как я все это успевала?

Миссис Уэбб сверлила меня пристальным взглядом, ожидая, когда я скажу что-нибудь, стоящее ее внимания. Поэтому я решила прибегнуть к другой тактике.

– Так значит, вы заведуете здесь всеми… врачебными делами, правильно? Тем, чем раньше занималась Сильвия? – Она кивнула и отхлебнула чай – я восприняла это как обнадеживающий знак. – А сюда входит уход за беременными девушками?

Она мельком глянула на меня поверх чашки.

– А почему вы спрашиваете? Кто-то ждет ребенка?

Я склонила голову набок.

– Не знаю. Вдруг кто-нибудь ждет?

Внезапно она впилась в меня пронзительным взглядом, и я ощутила, как по моему животу растеклось сильное тепло. Опустила глаза и увидела, что он излучает слабое сияние, как будто кто-то сквозь блузку светит фонариком. Я вскрикнула, когда поняла: я ответила не на тот вопрос, что она задала.

– Нет! Я не про себя! – Я еле сдержалась, чтобы не прикрыть обеими руками живот. Свечение и тепло пропали.

– Я уж вижу, – заметила миссис Уэбб. – Никаких признаков. Хотя вы отнюдь не молодеете. А часики-то тикают, мисс Гэмбл, тик-так.

Пытаясь взять себя в руки, я прочистила горло. Женщина, наблюдая за мной, отхлебнула чай. При этом она явно была довольна собой. Ну, хоть кто-то из нас.

– Я хотела сказать, что, если вдруг забеременеет одна из учениц? Вам бы стало об этом известно?

Она опустила чашку на стол и обхватила ее ладонями. А когда заговорила, голос ее прозвучал чуть с меньшей хрипотой.

– Если они обратятся за помощью ко мне, то да.

Небрежным, как мне казалось, жестом я вынула блокнот. В это мгновение ее взгляд остановился на моих ладонях и не сходил с них все то время, пока я снимала с ручки колпачок.

– Какого рода помощью?

– Любой, – ответила миссис Уэбб. – Но вы, насколько я понимаю, хотите знать, какую помощь могу им предоставить именно я, да?

В памяти всплыл мой разговор с учительницей в третьем классе. «Не знаю, Айви, а ты можешь пойти в туалет?». «Да, мэм, – невозмутимым тоном заявила я, – именно об этом я и спрашиваю».

– Согласно официальной политике, я имею право назначить им пренатальные витамины и отправить к профессиональному акушеру из магического сообщества, – сказала она и сжала губы в тонкую линию. Весь ее вид говорил о том, что она еще не закончила, однако глаза были устремлены на мой блокнот и ручку.

Я отложила ручку, закрыла блокнот.

– А согласно неофициальной политике?

Она, подавшись вперед, склонилась над столом.

– Есть определенные вещи, которые мы не делаем, мисс Гэмбл. Мы не проводим гинекологические осмотры, потому что здесь школа, и мы не станем вынуждать детей раздеваться перед учителями. А вот выдавать медикаменты без рецептов, прописанные лекарства и снадобья, отнесенные Медицинской Ассоциации Магов к уровню ниже 4-Н, нам разрешено. – Она откинулась на спинку стула и откашлялась: в ее голосе вновь пробивались хриплые нотки. Она сделала глоток чая – я заметила, что, сколько бы она ни пила, чашка оставалась полной. – В настоящее время, в соответствии с политикой округа, мы не выдаем лекарства и снадобья, способные оказать негативное воздействие на плод, если нам известно о беременности ученицы. – Она уставилась на меня немигающим взглядом, дабы убедиться, что я ее поняла.

– Но, тем не менее, вы можете это делать, так? – медленно произнесла я. В ответ она только выгнула брови и отпила из кружки. Я, сложив руки на столе, ждала.

– А вы упрямая, – наконец сказала она. Я ничего не ответила. Тогда миссис Уэбб со вздохом зажала чашку ладонями. – Если ученица, гипотетически, обратилась ко мне сразу после случившегося, я могу выдать ей снадобье, которое предотвратит имплантацию плода или спровоцирует начало менструации. В обоих случаях в течение тридцати минут начнется сильное кровотечение, сопровождаемое легкой усталостью. Если ученица, гипотетически, обратилась ко мне не совсем сразу после случившегося – скажем, в течение девяти недель, – я могу дать ей пару снадобий. Первое она выпьет сразу, а второе станет принимать следующие три дня, пока будет продолжаться кровотечение. – Женщина, сохраняя полнейшее спокойствие, заговорила тише, отчего я неосознанно подалась вперед. – Второе снадобье ей придется пить в начале каждого часа, даже ночью. Она должна будет его принимать непрерывно, понимаете? Зато никакой боли, никакого риска заражения, никакой тошноты. Она будет прекрасно себя чувствовать. Хотя я все равно предоставлю девушке целый день отдыха от учебы, на случай сильных эмоциональных переживаний. Но это все гипотетически, – повторила она, неожиданно заговорив в полный голос. – Сама я никогда не давала ученицам подобное снадобье.

– Разумеется, нет, – согласилась я. – В конце концов, вы не всегда выполняли эти обязанности. Они перешли к вам только после смерти Сильвии, я права?

– Пяти месяцев, – уточнила она с темным блеском в глазах, – явно недостаточно для того, чтобы кто-нибудь забеременел.

– Само собой. – Как бы мне ни хотелось в этот момент ей подмигнуть, я не стала этого делать. Она была не из тех женщин, кому следовало подмигивать. – А теперь представим – гипотетически, – что к вам обратилась ученица не на ранней стадии беременности.

В этот миг темный блеск в ее глазах погас, она помотала головой.

– У меня имеется нужная для этого квалификация, но я бы ни за что не стала так рисковать в стенах школы. Здесь необходимо хирургическое вмешательство.

– Правда? – Ее ответ меня поразил. – А разве для этого нет никакого снадобья? Никакой магии?

Женщина постучала костяшками пальцев по столу.

– Девочка моя, я этого не говорила. В следующий раз слушайте внимательнее. – В ее голосе прозвучала резкость. – Я сказала, хирургическое вмешательство. – С этими словами она указательным пальцем ткнула в мое левое плечо – меня охватил страх от внезапно нахлынувшего воспоминания. Парящее перед моим лицом разобранное плечо. Палочка, уничтожающая инфекцию.

Когда до меня дошло сказанное, я сглотнула.

– Так вот как, э-э, как это делается?

Миссис Уэбб кивнула.

– Процедура совершенно безопасна, если выполняется специалистом-медиком в стерильном помещении. Девушке, чтобы операция не оказалась для нее слишком травматичной, дают успокоительное. Мы ее отпускаем, когда его действие заканчивается. Эта процедура по сравнению с ее немагической версией менее инвазивная.

– Неужели? – невольно вырвалось у меня.

– Конечно, – сказала она. – Никакого гинекологического кресла, никакой боли. Все занимает максимум двадцать минут. – Женщина глотнула еще чая и постучала безымянным пальцем по кружке. Над ней заклубилось облачко пара. – Во времена своей практики я проделала сотни таких процедур. Здесь же – ни разу.

Минуту, пока я переваривала услышанное, мы сидели молча. В конце концов миссис Уэбб хмыкнула. Я подняла на нее глаза и увидела, что та нетерпеливо наблюдает за мной.

– Можно вам задать еще один вопрос? – спросила я. Мой дрогнувший голос немного меня расстроил.

– Какой? – На ее лице по-прежнему читалось нетерпение, однако тон смягчился.

– То, что вы проделали с моим плечом, – то, что вы делали женщинам раньше в своей клинике. Можно ли то же самое применить и к другим вещам? – Она молча ждала, когда я перестану ходить вокруг да около и перейду к сути вопроса. – Допустим, к тому, кто болен раком. Вы могли бы вылечить его?

Ее лицо превратилось в неподвижную холодную маску.

– Вы говорили с Табитой, не так ли?

– Что? О чем вы?

– Вам я повторю то же, что сказала и ей: на данном этапе избавиться от рака невозможно. – Ее голос звучал ровно, однако стол сотрясала сдерживаемая, должно быть, всю жизнь сила разочарования из-за ограниченных возможностей лечения. – Теоретически целитель может все, – продолжала она, – но осуществить это на практике нельзя. Разобрать человека на несколько часов, при этом поддерживая в нем жизнь, и отыскать в костях все изъяны. А потом собрать его обратно. – Она скривила губы так, будто собиралась сплюнуть. – Это невозможно. И всегда было так. Мы ничего не могли сделать.

С этими словами миссис Уэбб встала, провела рукой над чашкой; когда я заглянула внутрь, та была пуста, только слабый аромат кардамона все еще висел в воздухе. Затем она развернулась на каблуках и направилась к выходу, захлопнув за собой дверь. Я сидела на стуле и смотрела туда, где всего несколько секунд назад находилась целительница. Вспоминала вчерашний вечер: плачущая у меня на диване Табита говорила, что никак не могла помочь нашей маме. Даже если бы хотела, даже если бы знала как, она все равно не могла избавить ее от мучительной смерти, которую я была вынуждена наблюдать. Я прерывисто вздохнула.

Спустя пару минут я тоже вышла из кабинета, на ходу выполняя дыхательные упражнения. Несколько учеников расхаживали по коридору и, по всей видимости, делали какое-то классное задание: приклеивали друг на друга листы бумаги и щелчком пальцев окрашивали их то в розовый, то в синий цвета. Я узнала среди них Кортни. Она работала в паре с другой девочкой и как раз просила ту наклеить листы на спину ее мешковатой толстовки, испачканной краской. Сама она поочередно меняла им цвет: розовый – синий, розовый – синий, розовый – синий.

Заметив меня, Кортни подняла руку, чтобы помахать мне, и случайно сбила с кофты один листок. Во время падения он сложился в воздухе, спланировал на пол и, отскочив от линолеума, высоко подпрыгнул, прежде чем приземлиться в виде бумажной звезды в нескольких шагах от них. Девочка засмеялась, когда они с напарницей одновременно нагнулись за ним. Подруга бросила ей сложенный лист, и та с легкостью его поймала.

Кортни немного покрутила звезду в руках, а потом посмотрела на меня. Попыталась снова улыбнуться, но от моего взгляда не укрылась мелькнувшая на ее лице боль при виде этой бумажной фигурки. Чтобы не показать виду, она отвернулась, однако я успела разглядеть блеснувшие в ее глазах слезы. После этого она, оставив свою напарницу в коридоре, вернулась в класс.

Перед уходом Кортни отшвырнула звезду, которая, коснувшись пола, вновь раскрылась. Когда упавший на нее свет очертил контуры сгибов на бумаге, я поняла: в тени этих складок кроются ответы на все вопросы.