Глава шестнадцатая

Я проснулась от звонка телефона. Тот по-прежнему был зажат в моей руке. Открыв один глаз, взглянула на экран: наверное, звонит та самая женщина, что зовет меня на бранч, потому что не получила ответа на три своих предыдущих приглашения. Зеленая кнопка «ОТВЕТИТЬ» моргнула дважды, прежде чем я нажала «ОТКЛОНИТЬ».

Я отложила телефон в сторону и закрыла глаза, уткнувшись щекой в голый матрас. Скоро ей надоест мне названивать.

– Доброе утро.

Мои глаза резко распахнулись, сердце застучало в груди. Она стояла у изножья кровати, ко мне спиной. Табита.

Моя сестра Табита.

– Ты еще здесь, – пробормотала я.

Она встала вполоборота, так что мне был виден ее профиль. На ее губах играла улыбка.

– Я зашла узнать, не хочешь ли ты кофе, и наткнулась на твою безумную стену.

Я приподнялась на локтях.

– Это не безумная стена. А улики.

– М-м-м-м. – Она сделала глоток и отвернулась к стене. – А, вообще, что это такое?

Сейчас все было как-то иначе. Не то чтобы мы вдруг стали подругами. Я не обманывалась на сей счет: несколько пролитых вместе слезинок не отменят всего того, что было между нами. Но что-то, тем не менее, изменилось. К тому же она все еще была здесь.

Мой телефон снова издал короткий сигнал – входящее сообщение. Я закрыла уведомление, даже не став прослушивать голосовую почту.

Табита все еще была здесь.

– Это письма, – ответила я. – Пока я не до конца с ними разобралась, но думаю, разместила их в правильном порядке.

Ничего не сказав, она снова отпила из кружки. Я выскользнула из комнаты, умыла лицо и налила себе сваренного Табитой кофе. В это мгновение я размышляла о том, что эта квартира ей наверняка знакома лучше, чем мне. Она уже ночевала здесь раньше, просыпалась, варила кофе и расхаживала по полу босиком в тихие утренние часы. Когда я вернулась в спальню, она по-прежнему стояла перед стеной и читала записки.

– Здесь только одна часть переписки, – пробормотала она.

– Да. Все они написаны одним человеком, – сказала я. – Хотя некоторые из них передавались несколько раз. – Я указала на письма с двумя разными видами почерка. Загибы на них выглядели глубже остальных: их складывали и разворачивали, сминали в карманах, пересылали туда-сюда пару дней. – И все же это только половина переписки. Тайник одного человека, судя по этим письмам. – Записки охватывали около десяти месяцев: начинались с упоминания предстоящих зимних каникул и продолжались все лето. Последняя появилась незадолго до убийства Сильвии.

– Их писали ученики, верно? Почему бы просто не слать друг другу сообщения? – удивилась Табита, постучав ногтем по кружке. – Это же сколько усилий нужно было затратить.

Я указала на шестое в переписке письмо. Согласно написанному, все затевалось только потому, что некто – в тексте она упоминалась как «Х» – не должна была узнать об этих отношениях, иначе придет в ярость и все погубит.

– Так значит, это была тайна, – медленно произнесла сестра, бегая глазами по тексту. – Поэтому им нельзя было рисковать и пользоваться сотовыми. Чтобы их не поймали.

– Именно.

– Ты, наверное, рада, что больше не учишься в средней школе? – пробормотала она.

– Думаешь, это драма? Погоди, пока доберешься до всех остальных записок.

Уголок ее губ дрогнул в легкой улыбке, когда она пробежалась глазами по первому письму в следующем нижнем ряду.

– День святого Валентина?

– Он самый. Судя по тому, что мне удалось восстановить, им нельзя было появляться вместе на танцах в честь дня святого Валентина, поэтому они оба притворились больными и провели ночь в… я не совсем уверена. Мне кажется, у ее родителей есть загородный дом. Или у его? В любом случае несколько раз упоминается слово «хижина».

Табита вскинула брови.

– Понятно. Значит, они сбежали и… что, вовсю занимались подростковым сексом?

– А то! Они и после продолжали вовсю заниматься подростковым сексом.

– Фу. – Она поморщилась. – С каких пор дети называют это «заниматься любовью»?

– Эти двое – постоянно. – Свободной рукой я указала на несколько фраз, ощущая при этом… свою важность. Я знакомила сестру со своей работой. Показывала ей материалы дела. И она была очарована. Она слушала меня. – Никогда раньше они не испытывали ничего подобного. И если ты посмотришь сюда, то увидишь, что вскоре после того события в хижине они стали довольно часто говорить «я люблю тебя». Почти все лето они провели вместе, сбегали, разговаривали о том, чем будут заниматься после выпускного класса. Потом, где-то в середине лета – до того, как они стали обсуждать школу, но уже после разговоров о том, какое замечательное лето их ждет, – что-то изменилось. – Я указала на записку в самом низу, в конце переписки. Внезапно занервничав, замолчала. Я говорила чересчур долго?

Табита изучила листок.

– Охренеть, – выдохнула она.

– Да, – пробормотала я. – Ровно это я и сказала. – Записка была именно из того разряда – охренеть. Из-за пролитых слез чернила в некоторых местах растеклись. Между строк слышался ужас – фраза «я не знаю, что мне делать» повторялась несколько раз, а слова «он оказался положительным» обводились так часто, что линии стали жирными и неровными. Они буквально кричали от страха. «Он оказался положительным».

– Черт, – пробормотала она, постучав ногтями по кружке. – Ребенок на борту.

– И не говори. Настоящая драма.

– Хм. Интересно.

Оторвав взгляд от слов «он оказался положительным», я посмотрела на Табиту. Она погрузилась в изучение записки с той самой напряженной сосредоточенностью, с какой обычно мы в детстве терпеливо заканчивали собирание пазла.

– Что интересного?

– Ну, складывается впечатление, будто она боится реакции Х. Боится того, что с ней произойдет. Но при этом… похоже, совсем не боится, как отреагирует А. Ее не волнует, что он может разозлиться или бросить ее.

– Хорошее замечание, – похвалила я. – А теперь посмотри последнее письмо. Там самое потрясающее. – Последняя записка, расположенная в самом нижнем углу так называемой Табитой безумной стенки, пестрела двумя видами почерка. Записи состояли из нескольких предложений – должно быть, они передавались туда-сюда во время урока. «Я скучаю по тебе», «Ты выглядишь великолепно», «Я даже не могу описать, как ты… ну, ты знаешь». – Взгляни в самый конец листа, – попросила я, и она послушалась. От всего происходившего у меня кружилась голова: я делилась своими заключениями с сестрой, моей близняшкой Табитой – я столько лет не позволяла себе даже думать о подобном.

Она легонько шевелила губами, пока читала строчки внизу страницы, и я слышала, как Табита тихо выдыхает слова. «Не волнуйся, – говорилось в записке. – Я проберусь в библиотеку + найду заклинание, если ты не сможешь раздобыть снадобье у Кэпли».

Ответ почерком Б начинался в верхней части другого листа: «А что, если мы не сможем ничего сделать?»

«Тогда мы поженимся и станем самыми лучшими родителями на свете», – заверял первый собеседник.

Табита долгое время ничего не говорила. Тогда я осмелилась прокомментировать:

– Эти двое оказались в отчаянном положении. У них уже был один большой секрет, а затем появился еще больше, так что они решили обратиться к Кэпли. Скорее всего, думали, что она сможет найти выход из этой ситуации. – Сестра по-прежнему молчала. Ее лицо оставалось неподвижным, как если бы она задержала дыхание. Я продолжила, надеясь снова увидеть интерес в ее глазах, всеми силами цепляясь за то ощущение, что возникло между нами всего минуту назад. – И я вот что подумала: что, если этот А пытался заполучить снадобье, а Кэпли ему отказала? Я бы назвала это мотивом. Убийство в состоянии аффекта. И теперь нам нужно понять, кто такой А и где он находился в вечер убийства?

Табита по-прежнему хранила молчание и разглядывала письма на стене. Фраза «он оказался положительным» словно пульсировала в тревожной тишине – настойчиво и нетерпеливо. Остальная часть комнаты растворялась в серых красках. В моей голове крутилась всего одна мысль: «Смотри, смотри, смотри, оно здесь, прямо у тебя перед глазами, только взгляни…»

– Мне нужно собираться на работу, – прозвучал голос Табиты, ровный и спокойный. Безжизненный. Она прошла мимо меня, коснувшись моего плеча рукой. – Похоже, ты действительно откопала кое-что интересное. Спасибо, что показала мне.

– О. – Разочарование камнем осело на языке. Я попыталась всеми силами убедить себя. – Да, конечно. – Ей нужно собираться на работу. Ты не сделала ничего плохого, люди должны ходить на работу, это нормально, все хорошо. Но что-то все равно было не так. Она резко отдалилась. Сделалась любезной.

– Нет, я серьезно, спасибо, – повторила она, застыв в дверях. – И спасибо за вчера. Это важно для меня.

Я кивнула. Вот видишь? Все отлично. Тебе просто показалось, что она охладела. Однако ее лицо по-прежнему оставалось безмятежным, а глаза старались не встречаться со мной.

– Выпьем потом по чашечке кофе? Или еще чего?

– Ты знаешь, где меня найти. – Она улыбнулась – ее улыбка скользнула по мне, как капли дождя, стекающие по клеенке, – и ушла. Звук захлопнувшейся входной двери прозвучал словно обвинение в мой адрес: в том, что я сделала, или чего не сделала, или что упустила.

Я налила еще кофе, заставив себя выбросить эти мысли из головы. Мы поплакались друг другу, она поспрашивала меня о работе. На этом все. Я позволила себе отвлечься на нее и на то, чего между нами не было. На то, чего мне так не хватало раньше, когда в силу своего юного возраста я не понимала, насколько все это несущественно.

Глядя на кружку, я сказала себе, что произошедшее между мной и Табитой не имеет значения. Потом плеснула в кофе немного рома и вернулась за ноутбуком. Сейчас не время зацикливаться на ней, на сожалениях, на том гнетущем одиночестве, в котором не могу себе честно признаться. Не время для всей этой фигни.

Потому что меня ждет работа.