Глава двенадцатая

Я просидела в школе до окончания всех уроков. Убрала табличку с двери и заперлась изнутри. Надеюсь, Торрес не слишком разозлится, что я лишила осторнских учеников доступа к тому, о чем гласил плакат за контрольным столом – «Магии знаний». Погасила в библиотеке все освещение, так что только серо-желтое сияние неспокойного неба за окном заливало помещение. Сидя за учебным столом, вне поля обозрения выходивших в коридор окон, я опустила голову на руки в надежде, что облака разверзнутся мерным шумом дождя и мне больше не придется думать.

Рабочему месту требовался перерыв. И детективу требовался перерыв.

Мне с трудом удалось выпроводить Александрию. Той хотелось задержаться подольше и понаблюдать за моей реакцией. Со сверкающими глазами она ждала, когда же я покажу свою уязвимость. Я несколько раз пыталась сменить тему, спрашивала о Тоффе, вдруг намек на какую-то непристойность зацепит ее внимание, – но все без толку. Она продолжала повторять, что я должна кое-что знать о Сильвии – что-то важное. Но уж слишком долго строила из себя недотрогу, и я решила: что бы она там ни знала, оно не стоило того, чтобы парить мне мозг. Я заявила, что мне нужно время, чтобы обдумать ее слова – это, похоже, удовлетворило ее желание сбить меня с толку, – и вовремя отправила ее на урок.

Табита и Сильвия вместе.

Почему Табита ничего мне не сказала? Мы, конечно, не обязаны делиться друг с другом всем, но она могла хотя бы упомянуть в разговоре, что встречается – или, на худой конец, трахается – с женщиной, страшное убийство которой меня наняли раскрыть. Я вспомнила тот вечер, когда мы напились и мне не хватало смелости, чтобы спросить ее о чем-то личном. Когда я выбрала самый безопасный способ из возможных, дабы наладить с ней контакт.

Действительно не вышло.

Каждая прочитанная мной книга, каждый посещенный семинар, каждая просмотренная передача о реальных преступлениях – все они кристально-чистым звоном, как осторнский звонок на обед, зазвучали у меня в голове. Всегда виноват супруг или вторая половина. Размышляя над хронологией событий, я рисовала в блокноте спирали, вместо того чтобы записывать их цифрами.

Александрия узнала про Табиту и Сильвию в мае. Значит, они встречались как минимум с прошлого Дня благодарения, когда папа, как и каждый год, расспрашивал о наших жизнях. Табита не стала бы говорить ему об этом, если бы они не были вместе уже месяц или два.

Я вспомнила, как Табита изменила подставку под моим бокалом на медную, а после – на латунную. Вспомнила ее глаза и солнечные лучи, падающие на волосы под нужным углом. Вспомнила о своем взрывавшемся болью плече. И старательно не вспоминала о рассеченной надвое Сильвии, лежавшей на полу библиотеки.

Что видели книги из секции «Теоретической магии»? Они видели мою сестру?

Я напечатала, а после удалила несколько сообщений для Табиты, затем опустила голову на руки, когда прозвенел последний звонок и коридоры заполнились гвалтом. Телефон в кармане прожужжал три, четыре, пять раз. Я наблюдала за тем, как солнечный луч крадется ко мне по учебному столу, и мечтала о затмении.

Наконец, спустя черт-те сколько времени, внутри меня что-то захлопнулось. Я провела пальцами по волосам и растерла ладонями лицо, надавив подушечками пальцев на глаза. Испустила вздох. Произнесла «дерьмо», потому что очень хотелось выругаться… Потом выругалась еще несколько раз. Встала, накинула пиджак и зашагала в сторону коридора. Сообщениями тут не обойтись, необходимо поговорить с глазу на глаз. Другого выхода не было: я отыщу Табиту и лично обсужу с ней этот вопрос.

Твою ж мать. Если я поговорю с ней, и она окажется под подозрением, мне придется отказаться от дела. Придется вернуть задаток, которого у меня уже нет, и уехать. В душе мне отчаянно хотелось оставить Осторн и больше не вспоминать о нем. Но как я в таком случае объясню Торрес, почему не могу продолжить расследование?

Могу ли я вовлечь в убийство сестру?

Я открыла дверь в библиотеку и достала телефон, чтобы проверить, кто мне названивал. С экрана на меня смотрел маленький лабиринт из точек – мера безопасности, которую мне пришлось установить пару недель назад после обновления программного обеспечения. Я никак не могла запомнить последовательность нажимаемых точек для разблокировки телефона. Попыталась набрать ее два или три раза, но телефон злобно зажужжал в ответ, сообщая о неправильной комбинации. Наконец я вспомнила код – закручивающаяся против часовой стрелки спираль – и, как только у меня все получилось, врезалась в кого-то головой. До падения перед моим взглядом промелькнули густые черные волосы и прищуренные глаза.

Рахул Чаудхари.

Я приземлилась точно на задницу – неуклюже плюхнулась на копчик, и удар отозвался ослепительной вспышкой боли. Телефон выскочил у меня из рук, прокатился по полу и залетел под ближайший ряд шкафчиков. Рахул нес в руках пачку бумаг; листы, взлетев в воздух, теперь кружили вокруг нас и падали, словно гигантские перья разорвавшейся птицы, а сам мужчина, упав назад, проехался по линолеуму.

Ну, естественно, я должна была врезаться в него. Из всего преподавательского состава и учеников Осторна это мог быть только он. Именно в тот самый миг, когда мне меньше всего на свете хотелось кого-либо видеть, я, конечно же, повстречала невероятно привлекательного учителя физической магии, который, как показалось, флиртовал со мной. Классика жанра.

– Ай, вот же черт, твою мать, – проговорила я. Мои слова подхватило эхо – я вдруг осознала, что то же самое сказал Рахул. Наши взгляды встретились, и мы оба расхохотались. От смеха меня немного повело в сторону. Лишенная магии Айви, пытающаяся разобраться, не является ли ее сестра убийцей, не могла смеяться так, будто от этого зависит ее жизнь.

Но Айви, живущая по другую сторону двойного видения… возможно, смеялась все время. И делала это с легкостью. Она обожала подобные забавные случаи и со смехом обсуждала их с друзьями за бокалом вина.

«Милая встреча», – прошептал внутренний голос.

«Заткнись», – подумала я. Но не громко.

– Позвольте мне… – Я принялась собирать бумаги Рахула, но он жестом остановил меня.

– Нет, нет, все в порядке, – сказал он, помогая мне встать. При виде моей руки, лежавшей в его ладони, я улыбнулась. Листы снежным покровом устилали весь коридор, некоторые из них следом за моим телефоном залетели под шкафчики. Они закрывали каждый сантиметр линолеума, кроме мест, занятых моими черными ботинками и коричневыми лоферами Рахула.

– По-моему, это уже перебор, – пробормотала я, окидывая взглядом ковер из бумаг.

– Во всем виноват коридор, – пояснил мужчина. – В октябре кто-то наложил на него заклинание. Если выбить у кого-нибудь из рук книгу или любой другой предмет, тот улетит в противоположный конец коридора.

Я внутренне подавила приступ злости из-за того, как эти детишки распоряжались своей магией. Они ведь могли сделать все что угодно, но предпочитали подобные глупости. Я выдавила из себя кривую усмешку.

– Не так и ужасно… Даже очаровательно.

Рахул с воодушевлением согласился:

– Чертовски умно, не правда ли? К счастью, сотрудникам известно обратное заклинание. – Он широко развел руки в стороны и изобразил жест, объединявший в себе волну и игру в ладушки. Я закусила губу, чтобы не засмеяться, попутно наслаждаясь необходимостью сдерживать смех.

– Знаю, – с кривой усмешкой сказал он. – Придумавший заклинание ученик сделал так, чтобы тот, кто хочет обратить его действие, выглядел максимально глупо.

– А почему вы просто… ну я не знаю, не избавитесь от него насовсем?

Он покачал головой.

– Это невозможно. Оно неуязвимо – только заклинатель способен его отменить. Честно говоря, я даже в некоторой степени горд за того, кто его придумал. Действительно необычайно… – Тут он комично поежился – это движение могло быть как частью обратного заклинания, так и выражением полнейшей радости. – Необычайно искусная магия. К тому же довольно забавно наблюдать за тем, как первокурсники извиваются, после того, как что-нибудь уронят. – Он проделал сложные манипуляции руками, которые в какой-то миг проходили друг друга насквозь. А когда сложил раскрытые ладони перед собой, на них вновь покоилась стопка бумаг.

Я-то ожидала увидеть, как листы один за другим медленно поплывут по воздуху и после краткого всполоха искр осядут на его руках. Но нет, все произошло неожиданно, будто они никуда не девались и он их не ронял. Пол в коридоре снова был чист.

Я могла бы уставиться на него с открытым ртом. Могла бы спросить, как такое возможно. Могла бы сказать еще сотни вещей. Но у меня на сердце до сих пор было тепло от смеха, объединявшего нас с этим привлекательным мужчиной, что не хотелось разрушать это мгновение. Не хотелось, чтобы ту Айви, какой я могла быть, заменила Айви, какой я была.

И поэтому сделала выбор.

– Ох, ничего себе. То есть все произошло так гладко. Давно я не видела подобного мастерства. – Мой пульс слегка участился. Рахул улыбнулся – я понимала, что эта улыбка предназначалась выдуманной Айви, но все равно вызывала во мне приятные эмоции. И я не задумывалась, был ли это жест снисхождения. Ничто не оттолкнуло меня. – И все же я не понимаю: если дети могут накладывать заклинания, которые нельзя отменить, как вы удерживаете их от использования магии в целях списывания?

– Никак, – пожав плечами, ответил он. – Обычно мы ловим их уже по факту, а потом они просто получают «неуд». У вас было что-то в руках? – поинтересовался он и поднял перед собой свою огромную стопку бумаг. Та исчезла. – Обратное заклинание работает только на те предметы, что выронил заклинатель. Что в принципе хорошо, поскольку не позволяет ученикам с помощью него красть друг у друга вещи.

– У меня был телефон. – В поисках него я огляделась по сторонам, хотя знала, что тот залетел под шкафчики. Мне не хотелось, чтобы Рахул видел, как я ползаю по полу, но, похоже, других вариантов не существовало.

– Хотите, я покажу вам, как делается обратное заклинание?

– О, нет, э-э, все нормально, – ответила я. – Я сама его подниму.

В течение следующей долгой минуты, пока я, стоя на четвереньках, щупала под шкафчиками грязь, паутину и какую-то непонятную гадость, мне хотелось провалиться сквозь землю от стыда. Все это время меня мучили вопросы. Как в эту секунду выглядел мой зад в новых брюках? Стала бы Айви, которой я притворялась, задаваться вопросом, как ее зад выглядит в этих самых брюках? И хотелось ли мне привлечь внимание парня, которому мой зад важнее моего бесполезного, по всей видимости, мозга – даже если это высокий парень с улыбчивым взглядом, на ком брюки сидят очень хорошо? Моя рука нащупала под шкафчиком по меньшей мере одного паука – я почувствовала, как его толстенькое, гладкое тельце выскользнуло из-под моей ладони. Я уже собиралась сдаться, когда пальцы сомкнулись на тонком, твердом прямоугольнике. В нем я мгновенно узнала телефон.

Я потянула за него, но он за что-то зацепился. Послышался шорох и рвущийся звук. Тогда я стремительно дернула руку, опасаясь пауков и их кладок яиц. Вслед за моей рукой хлынул поток каких-то белых объемных штуковин. Я вскрикнула и на четвереньках, словно краб, отползла назад, врезавшись в ноги Рахула. Тот схватил меня своей крепкой рукой и поднял на ноги. Он продолжал держать меня за руку, пока мы наблюдали за тем, как из-под шкафчиков выскакивают сложенные из бумаги звезды.

– Что за черт? – вырвалось у нас в один голос – на этот раз мы не засмеялись.

– Можно посмотреть? – попросил он и потянулся вперед. Я хотела поинтересоваться зачем, но Рахул не стал дожидаться моего ответа. Я подумала, он собирается взять мой телефон. Потом решила – мою руку. Оказалось, ни то ни другое: ловкими пальцами он отсоединил какой-то предмет, приклеившийся к задней крышке моего телефона. Их соединял относительно свежий кусок жвачки. С моих губ сорвался стон «боже мой, за что?», когда между ярко-зеленым клочком бумаги в ладонях Рахула и телефоном в моей руке растянулась жевательная резинка.

Рахул сморщил нос. Затем дернул за длинную нитку жвачки, будто стряхивал с нее воду. Она затвердела и раскрошилась, осыпавшись на пол потоком зеленоватой пыли. Подмигнув мне, он сказал:

– Здесь это тоже очень часто пригождается.

Между пальцами он сжимал лист бумаги, вырванный, похоже, из блокнота. С видимой мне стороны ничего не было написано, зато на оборотной темными чернилами оказались выведены слова. Сначала он прочитал их сам, а после показал мне.

– Никак не ожидал обнаружить там одну из этих крошек.

Мне вновь предстояло сделать выбор. Я могла бы спросить «Одну из каких?», или «Что это?», или все что угодно, что помогло бы ему. Что-то, недалекое от истины.

– Почему нет? Мне она не кажется лишней.

– Я хотел сказать, что для сборки одной такой штуки требуется определенный набор умений, не говоря уже о том, чтобы спрятать ее там, где не увидит адресат. Наверное, так на ней и оказалась жвачка. Кто-то промахнулся.

Я забрала у него из рук ярко-зеленый лист. На нем были нацарапаны несколько слов, которые казались какими-то… неправильными. Они напоминали английские, но, стоило мне отвести взгляд от листка, тут же расплывались в моей памяти, и я уже не понимала их значение.

– Хм-м, – постаралась задумчиво протянуть я. – Значит, она была вместе с ними? – Я указала еще штук на пятьдесят бумажных звезд, валявшихся у наших ног.

– О-о, – выдохнул Рахул, снова взял у меня листок и с восторгом ребенка, получившего новую игрушечную фигурку, принялся разглядывать его, – держу пари, они взялись за объемное складывание фигур, потому что еще не умеют делать наполненный воздухом клапан! Боже мой, вы помните, сколько усилий требуется, чтобы его удержать? Но если они не умеют делать воздушный клапан или, по крайней мере, основную сохраняющую иллюзию, то почему-то решили, что единственный способ… – Внезапно он замолчал и покачал головой. – Хотя, конечно же, ваша сестра может рассказать вам об объемном складывании фигур гораздо больше, чем я. Мне не стоит заниматься домыслами. Простите. Бывает, меня чересчур заносит в разговорах о теоретической магии. Я очень увлекающийся человек.

Я сделала себе мысленную пометку – объемное складывание фигур и, боже мой, он умен, – и только потом до меня дошли остальные его слова.

– Ах да, точно. Табита расскажет мне. Обязательно. – На ее имени у меня слегка перехватило дыхание. Какой бы версией себя я ни притворялась, мне еще предстояло разбираться с сестрой.

Рахул ничего на это не сказал. Он просто ждал, пока я объясню, почему не могу произнести имя сестры, не поперхнувшись. Вот только я не знала, что тут сказать.

Поэтому начала собирать звезды. Рахул помедлил пару секунд, а после, наклонившись, тоже стал мне помогать.

В общей сложности мы насчитали семьдесят три штуки. Все они выглядели в точности как оставленное для меня предупреждение и брошенная в библиотеке записка. Пухлые семиконечные фигуры без точных граней.

– А-ах, – протянул Рахул, вертя в руках одну из звезд. – Обожаю эти штуки.

– О чем вы? – спросила я, безуспешно пытаясь удержать охапку бумажных записок. Плюнув на это дело, я расстелила на полу свой новенький пиджак и нехотя начала складывать в него звезды.

– Дело в том, что каждый класс придумывает свою версию фигур. Им всем кажется, будто они разрабатывают что-то новое, но каждый год происходит одно и то же: сначала кто-то изобретает заклинание для складывания записок и передает ее тому, кому она предназначается, а потом распространяет его повсюду. По сути, они и есть новые. Каждый год их форма меняется. Получается своего рода переходный обряд.

– Хм, – промычала я. – И кому же принадлежат эти? Вам известно?

– Выпускникам, – ответил он. – Я нахожу эти звезды вот уже почти четыре года. Учащиеся третьего курса складывают кроликов, второкурсники – парусники. А первый курс – нечто, похожее, мне кажется, на Покемона.

– И все равно я не понимаю, почему они просто не отправляют друг другу сообщения? – недоумевала я, пока мы складывали в мой пиджак последние звезды. Обернув их в ткань, я связала рукава вместе, так что получился кулек размером с пляжный мяч.

Рахул пожал плечами.

– Большинство так и делает, когда примерно в середине первого учебного года эффект новизны от заклинания пропадает. Потом уже только безнадежные романтики шлют подобным образом любовные записки, кто-то подбрасывает в шкафчики письма с угрозами или просто пошлые картинки. – Он помолчал. – Слушайте, а можно попросить у вас визитку? Мне кажется, в прошлый раз вы мне ее не давали.

Я сложила на полу свою кучу записок, присела на корточки и, порывшись в сумке, нашла наименее мятую карточку.

– Держите. Там есть мой номер телефона – это лучший способ связаться со мной. Пошлые картинки, говорите? – спросила я, протягивая ему визитку, хотя уже прекрасно понимала, о чем шла речь.

– Ага. Обычно это, ну вы понимаете, члены. – Когда он развел руки на ширину около двух футов, я рассмеялась. – У этих детей члены бывают практически всегда. А еще попадаются детализированные скетчи какой-нибудь привлекательной учительницы без рубашки. – Тут он подмигнул мне.

Не успела я опомниться, как слова сами сорвались с моих губ:

– Вы заигрываете со мной? – Я не узнала свой собственный голос, в нем отчетливо слышалось неприкрытое приглашение. Какую бы Айви я ни строила из себя, она явно была смелее.

Рахул выпрямился и, закусив губу, ухмыльнулся. Я вдруг с легкостью представила себе некоторые из этих пошлых картинок, пока поднималась на ноги, прижимая к груди пачку тайных записок.

– Хм. Да, вполне может быть, – ответил он. С этими словами Рахул развернулся на каблуках, сунул руки в карманы и, подтянув плечи к ушам, зашагал по коридору. Уже на выходе из двери он споткнулся, а когда восстановил равновесие, все шкафчики на миг засветились другим оттенком. Я не сразу узнала цвет. Коричневый – цвет моих глаз.

Табита уже ушла домой, когда я добралась до ее класса. Запертая дверь стала словно отсрочкой, данной мне вселенной: у меня есть еще один день, прежде чем мы поговорим об ее отношениях с Сильвией. Еще один день, прежде чем я буду вынуждена спросить, знает ли она что-нибудь о смерти своей девушки.

Я вышла на парковку, когда большая часть облаков, весь день расчерчивающих небо, сгустилась у горизонта, и от бьющего в глаза солнца мне пришлось зажмуриться. В багажнике своей машины я отыскала многоразовую сумку для продуктов – купила ее когда-то из добрых побуждений, да так ни разу и не воспользовалась. Высыпала в нее содержимое своего пиджака, наполнив ее до краев бумажными звездами. Затем аккуратно сложила пиджак, чтобы коридорная грязь оказалась внутри, и положила в мешок, поверх звезд. После этого отправилась домой.

Нет, не домой. Я там не живу. Это не мой дом. А всего лишь дело. Не моя квартира. Не мое место.

Хотя в настоящий момент оно является мне домом. Тогда буду думать о нем в таком ключе. Все равно это ненадолго.

По пути к себе я металась между самобичеванием и самолюбованием. Надо было сказать Рахулу, что никакой я не маг, но для дела лучше, чтобы об этом никто не знал. Если они узнают, что я не своя, начнут по-другому со мной говорить. И дело не в том, что я стремилась понравиться ему – все это было ради дела. Ради работы.

С другой стороны, когда я спросила, не заигрывает ли он со мной, Рахул ответил «вполне может быть», как будто это стало для него восхитительным открытием. Я старалась не поддаваться его чарам, но рот сам невольно растягивался в улыбке. Так приятно с кем-то пофлиртовать. Я изо всех сил закусила губу, чтобы прогнать легкомысленное настроение. Оно не для меня. А для той, с кем, как ему казалось – и как позволяла думать я, – он флиртовал.

Я пыталась отделаться от этого ощущения. Но не очень-то усердно.

Когда я подошла к входной двери, у меня в кармане снова зажужжал телефон. Я вытащила его, смахнула с него оставшуюся после пребывания под шкафчиком грязь и разблокировала с первой попытки. Меня ждали четыре сообщения от субподрядчика с новыми сведениями по делу и одно – от неизвестного абонента. Проигнорировав субподрядчика, я открыла загадочное послание.

Внутри оказалась фотография. Размытый от дождя снимок, сделанный с хорошо освещенной улицы напротив. На нем были запечатлены мы с Табитой. Мы сидели возле того модного бара; она смотрела прямо в камеру. Выглядела при этом сердитой. Не испуганной или заинтересованной, а злой, как если бы фотограф застал ее в самый неподходящий момент. Я пила воду, не глядя в сторону сестры.

Я принялась разглядывать фотографию. Мне следовало бы искать намеки на то, кто и зачем сделал снимок, чего он хотел и почему прислал мне. А вместо этого я рассматривала нас. Как наши плечи слегка отклонялись друг от друга. Как мы обе сидели, закинув ногу на ногу: она – правую на левую, я – левую на правую. Точно зеркальные отражения. Я немного приблизила снимок: он стал еще более зернистым, но это не помешало мне четко разглядеть, что на нем ее глаза выглядели несколько иначе, нежели в жизни.

Они были в точности как мои.

Я прокрутила в голове тот вечер, но так и не припомнила ни одного раза, когда она использовала заклинание, сделавшее ее похожей на меня. Даже не вспомнила его мерцания. Так, когда она применила его? И почему? Для кого оно предназначалось?

Войдя в квартиру и плотно затворив за собой дверь, я тут же ответила на незнакомый номер: «Кто вы?»

Оставила телефон на кухонном столе и прошла в ванную. Там я ополоснула лицо водой, провела мокрыми ладонями по волосам. Затем решила наполнить раковину целиком и окунуть туда всю голову. Обхватив раковину руками, я старалась не смотреть в зеркало и держать голову прямо под струей воды.

Правда имеет значение. Я всегда стремилась к ней, она была для меня самым важным. Но порой, чтобы докопаться до истины, необходимо пройти через вымысел. Такова уж работа. Осторн – серьезное дело, поворотное для всей моей карьеры и имеющее существенные последствия. И я сделаю все возможное, чтобы его раскрыть.

Из ванной я вышла с мокрым лицом. Заглянула в пустую спальню. Ничем не прикрытый матрас по-прежнему лежал криво. Я окинула взглядом голые стены, выкрашенные в бледный желто-коричневый оттенок.

Я не могла спать в этой комнате. Ее безжизненность была слишком знакома. Сначала притворяться тем, кем я не являюсь, потом спать одной в чужой кровати, – пропасть между двумя этими состояниями чересчур велика.

Но то, что я здесь не сплю, еще не значит, что из пространства нельзя извлечь выгоду.

Поэтому сходила за сумкой со звездами. А когда вернулась, меня охватило новое ощущение: комната ждала меня. Вся квартира ждала. Целый день в мое отсутствие она ждала, чтобы принять меня обратно.

Я закрыла за собой дверь в спальню и оставила привычное двойное видение за порогом. Здесь я ощущала ясность. Что-то в этой пустоте возвращало меня к себе. Я опрокинула сумку на кровать и рассыпала звезды по матрасу. Взявшись за работу, я впервые за день смогла вдохнуть полной грудью.

Я была дома.