«Мертвый кролик» не мог похвастаться приятной атмосферой. Тусклое освещение, черный цвет стен и барных стульев создавали впечатление какой-то гнилости, точно все здесь было построено из дерева, слишком долго пролежавшего в воде. Полы тут вечно были липкими, а в воздухе висел запах дыма – за что надо было «благодарить» редких богатеньких посетителей, которым хватало денег на сигареты, но недоставало совести выйти покурить на улицу.

Впрочем, ничто из этого не привлекло особого внимания Дороти. Она окинула зал внимательным взглядом, выискивая местечко, где можно поговорить с Романом без лишних ушей. Впрочем, это было непросто – она натянула свой капюшон почти на все лицо, и он закрывал ей обзор: ей было видно только кусок грязного пола да собственную обувь.

Из дальнего конца бара послышались оживленные возгласы, и Дороти приподняла край капюшона.

– Вот ведь повезло, – недовольно прошептала она, напрягшись всем телом. Элиза и другие Фигляры сидели за своим излюбленным столиком. Судя по их виду, пили они уже давно и прекращать пока не собирались.

– Сейчас мы с ними разберемся, – пообещал Роман, и они направились к циркачам.

– За туалетную бумагу! – провозгласил Бен, подняв бокал, наполненный бурбоном, подаренным Маком. – И за сахар! И за отменную выпивку!

– За отменную выпивку! – поддержали его Элиза с Донованом. Они чокнулись бокалами, пролив несколько капель на стол.

Дороти нахмурилась. Все ее мысли сейчас были о том мрачном и страшном мире, из которого они только что вернулись, и она не сразу вспомнила, отчего Фигляры так радуются. Но в памяти тут же всплыли деревянные ящики на влажном ковре, десятки Фигляров, наблюдавших за тем, как Элиза достает бурбон, персики и пули – подарок того самого человека, который, смотря в окно на черный, погибший мир, ухмылялся. Ее вдруг замутило.

– Нам нужен этот столик, – набрав побольше воздуха, заявила она и сбросила капюшон, обнажив обезображенное лицо.

Бен застыл, округлив глаза и уставившись на нее. Казалось, он совсем забыл о том, что успел поднести к губам бокал с бурбоном, и напиток пролился ему на грудь.

– Внимательнее надо быть, – процедил Роман, пока Бен, чертыхнувшись и поставив бокал на стол, судорожно вытирался салфетками. Он извинился и попытался встать, но Элиза положила руку ему на плечо и усадила его обратно.

– Мы и сами только пришли, – сказала она и поднесла бокал к губам. – Хотели отпраздновать ваш триумф и полакомиться бурбоном.

Губы у Дороти дрогнули. Уже очень давно никто из Фигляров не осмеливался ослушаться ее приказа.

А теперь Элиза дерзко смотрела на нее, склонив голову набок, точно нарочно ее провоцируя.

– Празднование окончено, – объявила Дороти ледяным тоном, каким всегда говорила Квинн Фокс. – Пора за работу.

Элиза хохотнула и перевела взгляд с Бена на Донована, изумленно вскинув брови.

Бен, по всей видимости, пререкаться не жаждал.

– Сегодня дежурят Квентин, Мэтт и их группа, – сказал он, продолжив промакивать пролитую выпивку, и с отвращением покосился на лицо Дороти, видимо, думая, что она этого не заметит. – А у нас никаких поручений нет.

– Хотите сказать, в «Фейрмонте» для вас работы не найдется, а? – ледяным тоном уточнил Роман. – Там все безупречно, просто комар носа не подточит, да?

Уши Бена залила краска. Донован встал.

Но Элиза не шелохнулась.

– А у подчиненных Мака, между прочим, бывают выходные, – многозначительно заметила она.

– Так, может, к нему тогда и отправишься, а? Если уж так хочется, – рявкнула Дороти, не сдержав гнева.

– Почему бы и нет, – проговорила Элиза. – Цирк мне ничего особо не дал.

– Что-то не припомню, чтобы Мак разрешал подчиненным ему женщинам носить огнестрельное оружие, – мрачно напомнил Роман. – Сомневаюсь, что тебе понравится работа, которую тебя там заставят выполнять.

– Всяко лучше дурацких игр в Робин Гуда, – огрызнулась Элиза и резким движением отодвинула стул. Ножки звучно скрипнули по полу.

Циркачи направились к выходу. Дороти слышала, как Элиза что-то недовольно ворчит.

Она мрачно сдвинула брови. Наверное, более мудрый лидер поспешил бы за ребятами следом, помирился бы с ними, но она не могла заставить себя сдвинуться с места. В голове было совершенно другое. Она вдруг остро почувствовала, как бегут минуты – нет, даже секунды. И с каждой из них тот страшный мир, который они увидели сегодня, подступает все ближе, точно волна, которая в конце концов погребет их под собой.

Она опустилась на стул, взяла бокал Элизы, в котором остался недопитый бурбон, и одним глотком осушила его. Сейчас ей нужно было одно – объяснение увиденному. А с Фиглярами она разберется позже.

– Что же это было? – слегка охрипшим голосом спросила она.

Роман покосился на дверь.

– Неудачная попытка мятежа, как по мне… – произнес он.

– Ты же знаешь, я не о них.

Роман взял бокал Бена с остатками бурбона, поднес к губам, но потом, передумав, поставил его на место.

– Наше будущее, – коротко ответил он.

– Реальное? Не иллюзия, чтобы напугать Мака?

Роман поднял на нее глаза.

– И как же я, по-твоему, создал бы эту иллюзию? – поинтересовался он.

Его саркастический тон резанул Дороти.

– Не начинай, – сказала она. – Давай начистоту. Выходит, ты все это время знал, что нас ждет, но мне не рассказывал. Почему? – спросила она, с силой ударив кулаком по столешнице. Бурбон, оставшийся в бокалах, расплескался.

Роман откинулся на спинку стула, остановив на Дороти пристальный взгляд. В тусклом барном свете его синие глаза казались особенно холодными и мрачными, почти черными.

– Ты сама-то как думаешь? – спросил он.

Дороти посмотрела на него и вдруг почувствовала, что ее гнев начинает потихоньку остывать. На самом деле это был вовсе не гнев, а маскировка для остальных чувств, которые одолевали ее в это мгновенье, и теперь, когда он рассеялся, волны страха и отчаяния захлестнули Дороти с головой. Перед глазами вновь возник обугленный кирпичный остов «Фейрмонта» и гигантская брешь вместо крыши.

Она сжала ладонь в кулак, чтобы унять дрожь.

– Маку ты сказал, что это не окончательная версия событий, так? Что будущее в этом плане совсем не похоже на прошлое. Выходит, еще можно что-то изменить!

– Не уверен, – ответил Роман и, немного помедлив, продолжил, тщательно взвешивая каждое слово. – Я кое о чем умолчал, когда рассказывал тебе о наших с Профессором полетах в будущее. Однажды он отправился туда один и, по всей видимости, стал свидетелем… примерно тому же, что и мы сегодня. Увидел, что все погибло. Мне он не стал подробно рассказывать о своем путешествии, упомянул только, что еще есть шанс все исправить. Но вид у него был крайне расстроенный.

Роман опустил взгляд на свои ладони.

– А что было дальше? – спросила Дороти, так и не получив ответа на свой вопрос.

– Мне не терпелось узнать, что он там увидел, поэтому я стащил его бортовой журнал и прочел отчет о полете. Впечатление было жуткое. Я даже не поверил его словам. Поэтому позаимствовал еще и «Вторую звезду». Можно даже сказать, украл ее, пока Профессор спал. Я хотел точно знать, каково наше будущее – как и поверить в то, что его возможно изменить. Но всякий раз, как я в него прилетаю, я вижу одни и те же картины.

– То есть Профессор, по-твоему, солгал?

– Нет, я так не думаю, – сдвинув брови, ответил Роман. – Полагаю, эффект бабочки…

– Что еще за эффект бабочки? – недоуменно переспросила Дороти.

– Такое понятие из теории хаоса. Эффект бабочки – это феномен, подразумевающий, что локальное незначительное изменение внутри сложной системы порой приводит к серьезным последствиям, которые сказываются и на иных частях этой самой системы.

– А человеческим языком можно?

– В ближайшие пять лет произойдет некое событие, которое, возможно, сперва покажется несущественным. У него будут последствия, которые приведут к более значимым переменам, а те, в свою очередь, – к еще более существенным, и в конечном счете…

– Мир станет таким, каким мы его сегодня видели.

Роман кивнул.

– Именно так.

Дороти затихла, обдумывая его слова. Ей вспомнилось, как она впервые оказалась в Сиэтле и отправилась на прогулку по городу вместе с Эйвери, ее тогдашним женихом. Почти все свое детство она провела в провинциальных городках на Среднем Западе, и в сравнении с ними Сиэтл казался эдаким городом будущего с паромами, электричеством, нарядным университетским зданием. Она могла бродить по его узким улочкам часами, восторженно вытянув шею, чтобы лучше рассмотреть все вокруг, и округлив глаза от изумления.

И пускай ей не слишком-то хотелось становиться супругой доктора Чарльза Эйвери, этот город ее очаровал.

Сердце болезненно сжалось.

– Так надо что-то предпринять! – выдохнув, воскликнула она. – Надо просчитать этот «момент бабочки», или как там его, и все изменить!

Роман изогнул бровь.

– Думаешь, это так просто – отыскать в миллиардах секунд ту самую, единственную? И даже если ты ее найдешь, что дальше? Как понять, что решение, которое ты предпримешь в тот миг, – единственно верное?

Дороти не верила своим ушам.

– То есть ты предлагаешь опустить руки?

Соглашаться с этим Роман не стал. Но и спорить – тоже.

– Мы же с тобой целый год готовили план спасения этого города! – воскликнула Дороти, изо всех сил стараясь унять дрожь в голосе. – Спрашивается, зачем, если ты все равно собрался спокойненько наблюдать за тем, как он гибнет?

– У города в запасе еще несколько лет, – ответил Роман, по-прежнему не глядя на нее. – И благодаря нашему утреннему полету у него теперь будет тепло и электричество…

– Да кому они сдались, если мы все равно погибнем? – Дороти подалась вперед и облокотилась на стол. – Я-то думала, ты ушел от Профессора ровно за этим – чтобы изменить прошлое и дать Сиэтлу шанс…

Впрочем, с чего она это взяла? Она ведь не знала истинных причин ухода Романа. Он ей об этом никогда не рассказывал. «Боюсь, мы с тобой слишком мало знакомы, чтобы я делился этой историей».

Она всмотрелась в его лицо. На нем отчетливо проступил страх, придав Роману сходство с подростком. Теперь ей было проще вообразить, как он выглядел, когда работал у Профессора. Ей живо представилось, как он под покровом ночи крадет машину времени. Как снова и снова отправляется в будущее. Как всматривается в почерневший, безжизненный пейзаж, надеясь, что катастрофу удастся предотвратить.

В груди у нее защемило. Даже вообразить тяжело, до чего одиноко ему было в те минуты.

К горлу подкатил ком.

– Роман…

Он резко поднялся с места и с излишней старательностью стал поправлять куртку, по-прежнему не поднимая на Дороти глаз.

– Уже поздно.

– Ты не можешь просто взять и уйти! – воскликнула Дороти, выпрямившись. – Давай поговорим обо всем начистоту!

– Позже, – сказал он, наконец посмотрев на нее. На мгновенье ей показалось, что он хочет что-то добавить, но он только покачал головой и осушил бокал с бурбоном, стоявший рядом. А потом коротко ей кивнул в знак прощания и зашагал к двери.

«Вот ведь наглец», – подумала Дороти и, вскочив, бросилась за ним к выходу, но по пути заметила, что какой-то парень, сидевший у барной стойки, обернулся к ней. Она скользнула взглядом по его лицу и тут же застыла как вкопанная.

Это был Эш!

Эш сидел за барной стойкой и неотрывно смотрел на нее. Лицо у него было мрачнее тучи, брови сдвинуты, в золотистых глазах плясали недобрые огоньки. Воздух между ними, казалось, мгновенно наэлектризовался.

Сердце в груди неистово затрепетало.

«Что он тут делает?»

Эш первым отвел взгляд. А потом поднялся со своего места и направился к двери в дальнем углу бара. У порога он остановился ненадолго и вновь посмотрел на Дороти. Она уловила его намек.

Он звал ее за собой.

Сегодня произошла еще одна авария: собака перебегала дорогу, и женщина, сидевшая за рулем «Шевроле Аваланч», резко свернув с дороги, чтобы избежать столкновения, врезалась в дерево.

Погибших не было – даже собака не пострадала, – но я постараюсь сделать так, чтобы водителю машины – матери троих детей, между прочим! – не пришлось менять лобовое стекло.

И даже не желайте мне удачи. Она мне ни к чему. Ведь я как-никак ученый.

Ситуация становится поистине комичной. Честное слово: я пишу эти строки и истерично хохочу, потому что не знаю, что делать. Впрочем, плакать хочется не меньше.

Я нашел ту самую собаку, решив, что с ней будет проще сладить, чем с человеком. Сами посудите: это ведь и впрямь так! Надо было всего лишь надеть на нее поводок и придержать ее до тех пор, пока «Шевроле Аваланч» не проедет мимо.

Вот только собаку взбесил поводок. Как только я его прицепил, она тут же начала изворачиваться, рваться в сторону и лаять. Как ни пытался я ее удержать – она оказалась сильнее. Кончилось тем, что я упал, а животное побежало к дороге…

И пересекло ее прямо под носом у «Шевроле». Машина резко свернула. И врезалась в дерево, да так, что по стеклу побежали трещины.

Понимаете, что все это значит? А то, что именно я стал причиной аварии. Это ведь я схватил несчастного пса и пристегнул к нему поводок – и именно поэтому он испугался и бросился бежать.

Неужели и остальные аварии – моих рук дело? Может, из-за того, что я задержал водителя грузовика в кафе, он превысил скоростной режим, чтобы вовремя успеть к месту назначения? Может, именно я заставил того юношу сесть на мотоцикл в знак протеста?

Неужели это я во всем виноват?