Глава четырнадцатая
Блошланг
Навах остался сидеть в том же положении, в котором Сворден его и оставил, словно впав в глубокую задумчивость, сродни полудреме. Бросив мешок с консервами на палубу, Сворден отстегнул наручники от кронштейна в ледовом подкреплении носовой рубки, и Навах, так ничего и не сказав, принялся растирать багровые вздутия на запястьях.
– Ешь, – Сворден пододвинул вскрытую банку арестованному. Ложки с камбуза он захватить не догадался и поэтому подхватывал куски мяса десантным ножом, который с трудом пролезал широким лезвием в узкую горловину.
У Наваха нож по понятным причинам отсутствовал и ему бы пришлось есть руками. Если бы он захотел. Но Навах продолжал смотреть на слабо фосфоресцирующую воду, отчего океан приобретал грязно-белый оттенок, почти такой же, как у дасбута.
– Лучше тебе подкрепиться, – чавкая сказал Сворден.
– Здесь должна водиться рыба, – Навах кивнул на воду, от близости которой счетчик радиации недовольно пощелкивал, напоминая о необходимости регулярно засыпать в рот порошок, чья горечь сводила скулы. – Я могу поймать одну, сделаем сасими. Ты помнишь, что такое сасими? – Он полуобернулся к Свордену.
– Не помню никакие сасими, – буркнул тот.
– Пальчики оближешь, – вздохнул Навах.
– А потом сдохнешь, – Сворден проглотил последний кусок – не столько мяса, сколько жира, вытер лезвие о штаны и кинул банку. – Никакие порошки не помогут, если жрать радиоактивную дрянь.
Навах тихонько засмеялся:
– С нашим здоровьем мы можем жрать даже ядовитые грибы. Ты когда-нибудь ел ядовитые грибы? Знаешь, такие растут в лесу, с ярко-красными шляпками? Если их хорошенько прожарить на костре, выгнать всю активную органику…
Сворден, не отрывая задницы от выступа ледового подкрепления, с ленцой двинул Наваху ботинком по пояснице. Болтовня кодировщика о всякой ядовитой дряни надоела. Похоже, тот порядком оголодал, раз все разговоры у него о жратве. А хавать пальцами из банки ему гордость не позволяет. Гордый, кехертфлакш! Из двух косичек, в которые были заплетены его длинные до плеч волосы, у него уже и так осталась одна – другую Сворден отхватил ножом и забросил в жерло главного калибра – в качестве воспитательной меры. Если так дело пойдет и дальше, то вслед за волосами могут последовать и уши.
Дождавшись когда Навах поднимется и вновь усядется в эту невозможную позу – подогнув ноги под себя и сложив руки на коленях, Сворден поддел носком банку, и причитающийся пленному паек полетел Наваху в грудь, разбрасывая во все стороны студенистое содержимое. Кодировщик даже не поймал ее, а как-то неторопливо взял из воздуха, точно она висела перед ним на невидимой нитке, и отставил в сторону. Заляпанный комбинезон грязнее не стал.
– Так как же ты их всех убил? – завел обычную песню Сворден, вытряхивая из пачки тщательно прибереженный окурок. Вопрос этот он задавал Наваху на протяжении всего последнего времени, к месту и не к месту, с пристрастием и без пристрастия, но ничего вменяемого от упрямого кодировщика добиться не смог.
– Я тебе уже говорил, что никого не убивал, – вздохнул Навах. – Это физически невозможно, сам подумай. Три сотни человек экипажа и десантников! Сам подумай… – пинок заставил его захлопнуть пасть.
– Диверсия в системе пожаротушения, – почти миролюбиво предложил Сворден. – Отключил систему оповещения и – оп! – полный дасбут трупов.
Навах по привычке потянулся к обрезанной косичке, но наткнулся на ухо и пощипал мочку, будто стараясь пробудиться от навязчивого кошмара.
– Хорошо, – пошевелил он длинным носом, – пусть так. Отключил оповещения, включил пожаротушение, все задохнулись. Но! – Навах поднял палец вверх. – Возникает вопрос: где трупы? Что по-твоему я с ними сделал? Съел?
– Слушай, – почти ласково сказал Сворден, приседая перед пленником и чуть не тыча ему в глаз сигаретой, – если бы у меня имелись все ответы на вопросы, разве я бы с тобой возился? Я бы на тебя даже пули тратить не стал, прибил бы штырями к рубке на съедение паразитам, – он кивнул на морских клещей, ползающих от дыры к дыре в резиновом покрытии палубы. Мерзкие твари ловко хватали объедки и тащили к себе в норы.
Навах, даже не отшатнувшись от тлеющего кончика сигареты, проводил взглядом пробегающую мимо тварь и ловко прихлопнул ее кулаком. Панцирь клеща с чавканьем лопнул, брызнула черная дрянь.
Если честно, то Навах прав – предположение Свордена что именно кодировщик виновен в гибели, а точнее – исчезновении всего экипажа дасбута, страдало целым букетом смертельных несуразностей, которые, возможно, устранялись бы применением к подозреваемому пыточной машины. Но в силу ее отсутствия приходилось полагаться не на лезвия, а на логику.
А логика утверждала следующее. Из всего пропавшего экипажа на дасбуте осталось только двое: Сворден и Навах. Сворден к исчезновению экипажа не причастен. Значит – причастен Навах. Вполне возможно, Навах провел столь сложную операцию не в одиночку, а с сообщниками, от которых затем избавился. Но факт остается фактом: боевая единица Дансельреха полностью выведена из строя и подготовлена к сдаче материковым выродкам, а те дорого отдадут за то, чтобы захватить дасбут в целости и сохранности.
Все это Сворден и изложил Наваху, сопровождая речь болезненными тычками, которые, по мысли говорящего, компенсировали неувязки гипотезы твердой уверенностью десантника в собственной правоте.
– Ты считаешь, что нечто произошло с экипажем? – спросил Навах, утирая кровь с разбитой губы. – Почему не предположить, что нечто произошло только с нами? С тобой и мной?
Проскользни в его голосе хоть нотка насмешки, Сворден, к своему облегчению, отделался бы хорошим ударом в челюсть предателю, но Навах говорил на полном серьезе, да еще пристально изучая лицо своего мучителя. Взгляд кодировщика Свордену не нравился, и он подавил желание собственноручно ощупать себя, проверяя – все ли на месте. Но еще больше ему не понравились слова Навах. Имелось в них некое смутное узнавание Сворденом собственных ощущений, которые он то ли боялся, то ли еще по какой причине избегал высказать самому себе с той ясностью, с какой это сделал мерзкий приспешник материковых выродков.
Сворден даже встал и огляделся, словно еще раз пытаясь удостовериться – мир вокруг, умгекеркехертфлакш, такой же, как и всегда.
Дасбут дрейфовал. Двигатели молчали, и огромное металлическое тело, затянутое в белесую оболочку, течением увлекалось в сторону близкого берега.
Вверху, сквозь текучее жаркое марево проступала ядовитая прозелень леса. Ветер оттуда казался гнилостным дыханием умирающего, чьи легкие переполнились метастазами, и вонь разложения переполняла каждый вдох и выдох.
Свинцовый привкус сильного радиоактивного заражения оседал на губах плотной пленкой, она проникала в рот тонкими ручейками, собираясь под языком лужей тяжелой слюны.
Непривычно яркий мировой свет волнами прокатывался по океану, напрочь стирая любой намек на темноту. Здесь можно спокойно читать морское уложение, напечатанное блеклым шрифтом на серой рыхлой бумаге. Если привычный полумрак Дансельреха скрадывал изъяны дасбута, то здесь судно представало во всей своей ветхости и врожденной нечистоте.
Носовая палуба, где легко разворачивалась неповоротливая баллиста, пузырилась вздутиями. Некоторые из них лопнули, развеваясь на слабом бризе отвратительной мочалой, и обнажили ржавую поверхность корпуса. Ледовое подкрепление передней рубки пестрело вмятинами, да и сама рубка выглядела так, словно по ней били огромным молотом, а затем весьма неряшливо придали первоначальную обтекаемую форму.
Огромный горб ракетных шахт покрылся непонятными морщинами, став похожим на мрачный горный кряж, проросший, к тому же, стальными заусенцами там, где металл не выдержал напряжения. Острые клинья торчали в разные стороны, и Сворден злорадно подумал, что именно на них и можно насадить Наваха, точно насекомое, чтобы подольше трепыхался.
Приземистая кормовая рубка окурком вдавливалась в корпус – почерневшим, обгорелым, где сквозь лопнувшую оболочку проглядывала труха редуктора. Дальше, за кормой дасбута, расплывалось бурлящее пятно Стромданга.
Все было как всегда, и лишь на крохотное мгновение Сворден ощутил приступ неуверенности, будто в мире имелся огромный изъян, который он, Сворден, не заметил, но который вдребезги разбивал спасительную, хотя и маловероятную, логическую цепочку: “предатель-кодировщик – убийство экипажа – сдача дасбута материковым выродкам”.
– Когда выродки здесь появятся? – Сворден резко повернулся к Наваху и успел перехватить его взгляд – пристальный, оценивающий.
Навах посмотрел в сторону мирового света, зажмурился, шевельнул губами. Сворден еле сдержался, чтобы не ударить его по лицу каблуком говнодава.
– Здесь не появится никаких выродков, – сказал Навах. – Во всяком случае, я так предполагаю.
– Ну да, как мне в голову не пришло! – усмехнулся Сворден. – Эти сухопутные крысы даже плавать не умеют, куда уж им сюда добраться. Так и будут сидеть на берегу, ожидая когда дасбут к ним прибьет, – он посмотрел вверх, но сквозь марево близкий материк казался мутным грязным пятном.
– Нас сносит к устью Блошланга, – возразил Навах. – Материковые выродки туда редко суются.
Сев на изрядно нагретую палубу, Сворден задумчиво посмотрел на белесую воду. Попадать в плен к материковым выродкам он не собирался, хорошо себе представляя, что они с ним сделают. Сворден и сам сделает с ними то же самое, попадись ему в руки легионеры, так что тут все честно – ухо за ухо, нос за нос.
Отвести дасбут от берега тоже не в его силах, ведь даже вдвоем с Навахом, заставь он предателя каким-то образом беспрекословно ему подчиняться, они не смогут управлять такой махиной, не говоря уж о том, чтобы вновь нырнуть в Стромданг и дойти до Дансельреха. Путь назад отрезан.
Ждать здесь? Превратить дасбут в неприступную крепость и отбиваться от материковых выродков до десанта на материк основных сил? А будет ли он вообще этот десант?
Задачи их одиночного плавания Сворден, по понятной причине, не знал. Приказ должны были огласить в точке назначения. Скорее всего, планировалась диверсионная операция – скрытый подход, молниеносный удар и быстрый отход без ввязывания в затяжной бой. В таком случае, помощи тоже ждать неоткуда.
Однако нельзя исключать варианта, что в задачу дасбута входил захват плацдарма на берегу и удержание его до подхода основных сил. Тогда через какое-то время Стромданг вновь отрыгнет белые тела дасбутов.
Свордену оставалось только надеяться и ждать, ждать и надеяться. Ну еще, конечно, страшно пытать подозреваемого, выясняя подробности произошедшего. Произошедшего… А что помнит он сам?! Сворден прижал затылок к прохладному металлу подкрепления.
Стромданг почти не оставляет воспоминаний. Он их пережевывает вместе с дасбутом, вонзаясь в металлический гроб ледяными клыками огромных глыб, подбрасывая и причмокивая течениями, словно в его глотке оказалось нечто сладкое и лишь крохотного усилия достаточно, чтобы прогрызть корпус вместилища душ и высосать их оттуда.
Дасбут бросает из стороны в сторону щепкой, крутит в стремнине потока, бездна расступается под ним, заставляя даже не погружаться, а падать, как падает камень, падать до невероятных глубин, где лодку неминуемо раздавит, и сохрани кто-нибудь способность следить за приборами, то он увидел бы как стрелка глубинометра безнадежно накручивает разверстую бездну, пытаясь с упрямством мертвого прибора исчислить то, что не поддается никакому исчислению.
Но затем бездна лениво схлопывается, отрыгивает вставшую поперек ее горла металлическую кость, и та взлетает вверх, точно пущенная из огромной баллисты, и имейся у Стромданга поверхность, то дасбут и впрямь сбросил бы его стылое одеяло, теперь уже нелепой стрелой возносясь к мировому свету. Однако новая пропасть принимает лодку в крепкие объятия. Мнутся рангоуты, взрываются течи, точно лезвиями распарывая мышцы, нервы и жилы дасбута, как неумелый вивисектор, возжелавший осчастливить двуногое прямоходящее умением полноценно жить под водой, тычет скальпелем в податливое тело, выбирая лучшее место для вживления жабер.
Может ли что-то вообще уцелеть в безумном водовороте Стромданга? Кажется невероятным, что дасбут проходит этот безумный поток, и не только проходит, но и затем атакует прибрежье материка, а затем возвращается в Дансельрех. Еще большее чудо – как сумасшествие полностью не овладевает экипажем, удовлетворяясь лишь редкими жертвами, кои затем сомнабулами бродят по отсекам, пока не получают свинцовое снадобье в затылок.
Стромданг сметает все преграды между душой и водным хаосом. Рушатся последние переборки, отделяющие разум от стихии, и ты внезапно оказываешься крохотным рачком в бесконечном океане, и тебя несет между мириадами таких же крохотных светляков, мимо жадно распахнутых зевов дервалей, собирающих щедрый урожай человеческого планктона.
Но самое жуткое отнюдь не их раззявленная пасть, а ощущение беспомощности, когда ты не только лишен сил противостоять могуществу мировых течений, но и лишен последних капель воли даже попытаться это сделать. Единственное, что остается – бездумно шевелить лапками и усиками, взирая бусинами глаз на пронизанный светом и тьмой равнодушный мир. Имейся у тебя глотка, ты завопил бы во все горло, но примитивное существо лишено даже рта, ибо цель его крохотной жизни – стать еле заметным звеном в великой пищевой цепи подводных гигантов.
Сворден вздрогнул и очнулся. Тело покрылось потом, который высыхал на комбинезоне светлыми заскорузлыми пятнами. Навах тоже растянулся на палубе и, заложив руки за голову, смотрел вверх на уже близкое устье Блошланга.
– Что ты там говорил? – буркнул Сворден.
– А? – Навах даже не повернулся к нему, продолжая разглядывать вклинивающуюся вглубь материка голубую извилистую полосу залива.
– Не акай, – Сворден неожиданно для себя зевнул. Все-таки его здорово разморило. Лежал здесь, пускал слюни на воротник – бери готовеньким, и не трепыхнется.
Сворден обозлился на самого себя. Встал, прошелся по палубе, пнул ошметки размочаленной Стромдангом резины. Упал на кулаки и принялся отжиматься до тех пор, пока не почувствовал – на смену тяжелому гулу в башке возвращается уставная ясность мысли. И только затем соизволил пояснить:
– Ты говорил насчет того, что это произошло только с нами.
– Пошутил, – без тени насмешки ответил Навах, определенно нарываясь на страшные пытки.
Окажись Сворден в других обстоятельствах, свежеванный труп предателя давно бы уже протух на жаре или отправился на корм рыбам. Но сейчас ему оставалось только сжать кулаки и скрипнуть зубами. Убить Наваха успеется, а пока кодировщик нужен живым.
– Какое задание имел наш дасбут? – спросил Сворден. Если кто это и знал, то кодировщик по долгу своей службы наверняка входил в их число.
– Надеешься на подмогу? – догадался Навах. – Напрасно. Это поход в один конец.
Вновь захотелось курить, но оставшийся во рту привкус сигареты пересилило желание, и Сворден достал из пачки галету. По твердости, да и по вкусу она ничем не отличалась от камня.
К тому времени, когда мировой свет начал угасать, дрейфующий дасбут вышел на траверз отрогов невысоких холмов, что вклинивались в океан постепенно сходящими на нет косами.
Рыхлый песчаник проступал сквозь густые заросли хребтом давно издохшего чудовища. То там, то здесь попадались островки водорослей, гниющих на жаре с невыносимым зловонием. Один из таких островков на несчастье прицепился к дасбуту, и Сворден уже подумывал швырнуть в него гранату, только бы избавиться от вони.
Блошланг словно втягивал лодку в свою пасть, проталкивал ее глотательными спазмами неторопливого, но неодолимого течения, влекущего дасбут вглубь материка. И ничего Сворден с этим поделать не мог, а Навах ничего делать не собирался, отчего один в бессилии, а другой с равнодушием взирали на то, как все глубже и глубже увязают во вражеской территории.
Сворден почти не сомневался – дасбут уже засечен армейской разведкой, которая, хотя и не отличалась расторопностью и сообразительностью, наверняка к этому моменту доложила в штаб. Армейцы вояки еще те, и вряд ли сюда сунутся, даже если будут уверены, что дасбут покинут экипажем. Но они поставят в известность легион, а уж тот несомненно организует захват лодки. Навах, если он предатель, мог еще раньше передать координаты дасбута и ускорить работу неповоротливой армейской машины.
Но вполне возможно, что Сворден преувеличивал изворотливость Наваха и чересчур лестно думал о разбросанных по джунглям армейским постам, сдерживающих напор здешних аборигенов-мутантов.
Всматриваясь в берег, Сворден пытался отыскать там хоть какие-то признаки жизни, но изрядно прореженные огромными воронками джунгли лишь пенились ядовито-коричневой листвой, накопившей столько дефолиантов, что походила на распухшие по жаре трупы и источала непереносимый запах гнили.
Песчаные склоны усеивали останки военной техники – сгоревшей или брошенной. Танки и баллисты казались нерастворимым осадком от встречи двух бурно прореагировавших вещества. Трудно представить, сколько десантов Дансельреха упрямо раз за разом высаживалось на пропитанный смертью берег Блошланга, вступая в схватки с материковыми выродками, убивая и умирая, сжигая и сгорая во имя какой-то непонятной, но, судя по накалу боев, очень высокой цели.
Кое-где торчали рубки дасбутов, вздымалась вверх корма с искореженными огромными винтами, а чаще всего огромные туши почти полностью скрывались под водой, и лишь мелкая рябь, да смутно проступающие сквозь нее пятна ржавчины выдавали последние места прикола.
Но больше всего Свордена поразил вид дасбута, выброшенного на берег непонятной силой. Казалось, великан выхватил лодку из воды, как какую-то рыбешку, шлепнул ее для острастки о скалы и, поддавшись извращенно-игривому настроению, воткнул стоймя в песок, превратив ее в подобие железной башни, накренившейся так, словно вот-вот собиралась обрушится с оглушительным грохотом на землю. Однако пустившие метастазы джунгли, опутавшие лианами-выползнями лодку почти до кормы, превращенной в вершину жутковатого сооружения, указывали на солидной возраст мрачного памятника безвестно погибшему десанту.
– Сказали мне, что эта дорога ведет к океану смерти, – произнес Навах, и Сворден от неожиданности вздрогнул. Что не говори, а такое зрелище пробирало до самых внутренностей, кехертфлакш. Даже не столько могуществом неизвестной силы, сотворившей с дасбутом такое, сколько сквозившим от этого безумием, подобно стылому ветру, пронизывающему до костей.
– Что же это? – бессильно спросил в пустоту Сворден, вовсе не надеясь получить ответа. Ему вдруг показалось, что они с Навахом и дрейфующим дасбутом незаметно для самих себя пересекли какую-то грань, безвозвратно отделившую их не только от Дансельреха, но и всего, что составляло смысл существования разбросанной по каменистым островам империи по ту сторону Стромданга – материковых выродков, извечных врагов, достойных лишь самой мучительной казни.
– Я же говорил, отсюда нет возврата, – сказал Навах и непонятно добавил: – Уроборос.
Бледный поток Блошланга, напоминающий выползшую из вечной тьмы змею, где отсутствие мирового света выбелило ее шкуру, превратило глаза в ненужные наросты и покрыло чешую слизью, все круче вздымался вверх навстречу самому себе. Темное пятно Стромданга почти скрылось за переливистым дрожанием, словно некто сгреб частицу мира и принялся уминать ее, все сильнее и сильнее стискивая в кулаке.
– Чудовищная рефракция, – продолжал свою тарабарщину Навах. – Хотя нет, не похоже… Изменение пространственной метрики… тангенциальные искажения… – У Свордена зачесались кулаки вбить выродковую галиматью обратно в глотку кодировщику, но тот уже приткнулся.
С миром творилось неладное. И Сворден ощущал это яснее ясного. Захотелось забраться в дасбут и запереться в пустых отсеках, лишь бы не видеть как невозможная сила скручивает Блошланг в огромное кольцо.
Объявись на берегу зеленые полчища армейцев или черные когорты легионеров, Сворден и то почувствовал себя гораздо легче, ибо – вот враг, а вот орудие главного калибра, война есть война, и в тысячу раз лучше погибнуть в бою, чем бессильно продолжать дрейф на мертвом дасбуте в неизвестность.
Нарушались привычные правила игры, простой и понятный мир, где все подчинялось заповеди: “убей выродка”, ускользал из рук, и Сворден не был уверен, что и последнее свидетельство сей высшей справедливости не вырвется из его ослабевшей хватки, не сиганет с покатого борта дасбута в мутные воды Блошланга, презрев опасность быть застреленным при попытке к бегству. Он даже крепче вцепился в автомат, разглядывая Наваха, словно выбирая место, куда удобнее всадить пулю.
Тот нечто почувствовав, шевельнулся и неведомым чудом перетек в странную позу – поджав ноги под себя, положив ладони на колени и прижав подбородок к груди, отчего его затылок превращался в отличную мишень.
Сворден сухо сглотнул, представив всю последовательность предстоящей казни. Снять автомат с предохранителя, сдвинуть рычажок на одиночный режим, оттолкнуться задом от ледового подкрепления и шагнуть поближе к предателю – нет, не затем, чтобы лучше прицелиться, ведь стреляй он даже навскидку, пуля ни за что не минует еле заметную в густых черных волосах Наваха макушку, – а лишь ради сомнительного шанса соблазнения безоружной жертвы на нечто иное, нежели смиренное ожидание момента, когда череп взорвется фонтаном крови и мозгов.
Кодировщик, как чувствовал Сворден, меньше всего подходил на роль безвольный жертвы палача. Да, он пока никак не реагировал на измывательства, не делал попыток сопротивления, лишь утирал кровь и морщился от боли в отбитых почках, но за всем этим ощущалась ледяная расчетливость терпеливого ожидания неотразимого момента для молниеносного и сокрушительного ответа. Он походил на ядовитую змею, все туже сжимающую в кольца тело, понимая бесполезность кусания толстых ботинок мучителя и собирая силы для смертельного броска в незащищенное лицо потерявшего бдительность палача.
Сворден шагнул, но Навах, наверняка услышавший и понявший его приготовления, не шевельнулся. Сворден медлил. Даже не так – он колебался. А если еще точнее, то ему претило одиночество на палубе дрейфующего дасбута. Пуще простого – всадить свинец в затылок предателю, но что потом? Не окажется ли следующим в очереди сам Сворден, обезумевший от мрачных чудес Блошланга настолько, что готов будет проглотить собственноручно пущенную пулю?
Предатель и его палач – с чем еще можно сравнить устойчивость и самодостаточность подобной пары? Но стоит одному исполнить свой долг, как предатель превращается в смердящий труп, а палач – в ничтожество.
– Ты не убьешь меня, – подтвердил Навах. – И не пытайся.
Сворден нажал курок, но тот даже не сдвинулся с места. Палец все сильнее давил на кусочек железа, но неведомая сила упрямо сопротивлялась, отчего рука онемела, запястье пронзила игольчатая боль. Следовало остановиться, но Сворден зарычал, рванул автомат вверх, и тот теперь уже послушно клацнул, посылая в сторону джунглей свинцовый плевок.
Навах уже стоял во весь рост и ухмылялся. Стиснув дуло рукой, он упер его себе в живот и ободряюще подмигнул Свордену:
– Еще попытка, солдат.
Результат тот же.
Сворден отбросил непослушную железку и выхватил нож. Навах, продолжая усмехаться, покачал головой. Лезвие свистнуло, по комбинезону кодировщика пролег разрез, обнажив кожу.
– Ага! – Сворден оскалился и полоснул.
– Впечатляет, – произнес Навах, рассматривая новый разрез в комбинезоне. – А если попробовать так? – он дернул ворот и обнажился по пояс. – Смелее! – подбодрил кодировщик слегка опешившего Свордена. – Бей прямо в сердце!
Зверея, Сворден сделал короткий выпад. Лезвию следовало глубоко рассечь грудную клетку, после чего уже проще простого вырвать еще бьющееся сердце предателя, но Наваха словно покрывала невидимая броня, которую нож не мог одолеть. Единственное, на что клинок оказался способен, – оставить на груди кодировщика быстро бледнеющую полоску, будто по коже провели чем-то тупым и вполне безопасным.
– Теперь моя очередь, солдат, – сказал Навах. – Не возражаешь? – Он взял нож за лезвие и выдернул его из руки Свордена, точно тот и не сжимал его до побеления в костяшках пальцев, а лишь лениво придерживал.
Не перехватывая нож, Навах поднял его на уровень глаз, словно желая пересчитать нанесенные на рукоятку зарубки, но неведомым чудом ребристый пластик с клювообразной гардой на миг затуманился, а затем сгустился в уже знакомый клинок. В следующее мгновение острие уткнулось Свордену в горло, отчего пришлось сдвинуться в сторону, понимая – ударь Навах в полную силу, он был бы уже мертв.
Еще через мгновения Свордена крепко взяли за подбородок, дернули вверх и с величайшим тщанием провели лезвием от уха до уха – по-настоящему, без дураков. Свордену показалось будто он слышит отвратительный хруст разрезаемых тканей и вот-вот ощутит кровоизвержение, уносящее из тела силу, волю, сознание, жизнь.
Но ничего не произошло, лишь придвинувшиеся ближе губы, обдав шею дыханием, произнесли:
– А сейчас ты мне веришь, солдат?
Все-таки Навах оказался отменным бойцом. Он не сделал никакой поправки на вполне, казалось бы, ожидаемую растерянность Свордена, собственным горлом ощутившим, что даже холодное оружие в мире Блошланга превратилось в безобидную железку, и на крошечный миг упредил удар, который должен был превратить кодировщика в подобие выкинутой на берег взрывом оглушенной и задыхающейся рыбы. Вместо этого сам Сворден неохотно воспарил куда-то вверх скверно надутым метеостатом.
– Не горячись, – посоветовал Навах, утирая обильно проступивший пот. – Если кому и следует обижаться, то мне, – он ткнул пальцем в жуткие шрамы от попадания разрывных пуль. В кодировщика их всадили штук пять – в печень, легкие, сердце – с изощренной гарантией вырвать из него малейшие надежды на выживание.
Навах с отвращением пнул автомат с палубы, а вслед за ним отправился и нож.
– Ничего мы друг другу не сделаем, ничего, можешь быть спокоен, – бормотал кодировщик. – Можешь даже спать спокойно, сообразительный ты наш. И здесь до меня дотянуть свои поганые клешни хочешь… не успокоишься никак…
– В отсеках оружия хватает, – сказал Сворден, потирая место удара.
Навах отмахнулся:
– Если хочешь попробовать, дерзай. Можешь в меня даже главным калибром жахнуть!
– А если я тебе голову сверну, ты так со скрученной башкой и будешь ходить? – поинтересовался Сворден.
– Привыкли руки к топору? – покосился на него Навах. – Хорошо же тебя кондиционировали, раз до сих пор в себя прийти не можешь. Впрочем, мне это на руку.
Сворден поднялся и принял стойку. Нет, он не настолько упертый, чтобы не признать странный, но факт – оружие на них не действовало, он убедился в этом собственным горлом, однако спускать какому-то там кодировщику столь позорный для десантника удар Сворден не собирался.
– Хорошо-хорошо, – поднял руки в верх и попятился в притворном ужасе Навах. – Твоя взяла. Сдаюсь. Там более скоро окажемся на месте, – он кивнул на нечто позади Свордена.
Вряд ли Навах столь наивным способом пытался отвлечь Свордена и первым нанести удар – кодировщик мог сделать это раньше и гораздо эффективнее. Навах ничего не затевал, он просто смотрел куда-то вверх, и Сворден физически ощущал сконцентрированный пучок внимания, что пролег над его левым плечом. Реши Сворден ударить, у него имелись все шансы застать Наваха врасплох. Однако вместо этого он сам обернулся, отыскивая на мировом своде то место, которое столь пристально разглядывал кодировщик.
Блошланг делал плавный изгиб, расширялся и, в конце концов, разливался огромным светлым пятном, похожим на смачный плевок среди порыжевшего леса.
– Последнее пристанище покинутых дасбутов, – сказал Навах, и только теперь Сворден понял, что за странные веретенца заполняют чуть ли не весь разлив Блошланга, словно личинки, копошащиеся в мокроте смертельно больного. – Великая трахофора все же соблаговолила дать нам аудиенцию, – добавил кодировщик, и в его голосе ощущалось столько торжества, сколько может быть лишь у мелкой адмиралтейской сошки неведомыми путями узревшей яркий отблеск золотого шитья мундира самого Адмирала.
– Мы туда не пройдем, – сказал Сворден.
– Почему? – спросил Навах.
– Мост, – показал Сворден. – Мы не пройдем мост.
Далеко впереди, почти у самого входа в лагуну Блошланг перечеркивала еле заметная нить, неряшливо перевитая из разноцветных волокон с преобладанием серебра и черни.
На первый взгляд казалось, что в ней нет ничего угрожающего – ну, мост, мало ли таких мостов сохранилось на материке, по большей части давно, конечно же, взорванных, однако имелись, наверняка, и уцелевшие, до которых еще не дотянулись лапы доморощенных террористов или диверсионных групп Дансельреха.
Но при более пристальном рассмотрении этого сооружения в груди растекался противный холодок, а руки сами тянулись утереть проступавший на висках пот. Чутье офицера Дансельреха подсказывало – с мостом не все чисто, а если называть вещи своими именами, то никакой это не мост, а самая что ни на есть ловушка, а если еще определеннее – западня.
– Почему бы благородным донам не высадиться на берег? – пробурчал себе под нос Навах, и вроде как сам себе ответил: – Потому что благородные доны не ищут легких путей.
Сворден огляделся и тоже пришел к выводу, что свой шанс покинуть дасбут они упустили. Песчаные откосы сузились до едва заметной полоски, скрытой гниющими водорослями, отчего стало вообще непонятно – есть ли там берег или нагромождения камней поднимаются из глубины мутных вод, вырастая в обрывистые скалы.
– Как думаешь, это тот самый мост? – спросил Навах, и когда Сворден уже приготовился раздраженно рявкнуть на арестанта, подлежащего, как минимум, расстрелу на месте за одно лишь подозрение в связях с имперской разведкой, но тут до него дошел смысл вопроса, и в памяти будто щелкнули включателем.
Мост являлся легендой. Никто, наверное, и не помнил, когда первые сведения о нем просочились в Дансельрех. Вполне вероятно, что соответствующие рапорты все еще погребены в архивах Адмиралтейства, но мост давно из факта, требующего тщательной разведки и учета при оперативном планировании десантов, перешел в область домыслов и баек, которыми пичкают необстрелянных новобранцев.
Ходили смутные слухи, что Адмиралтейство снаряжало специальные экспедиции для поиска Моста, однако результаты, даже по меркам Дансельреха с его пренебрежением к людским и материальным потерям, оказались катастрофичными, а полезный выход – нулевым. Из-за этого указанный объект признали ловкой дезинформацией со стороны материковых выродков, а всяческая болтовня на тему Моста тянула на пособничество разведке материковых выродков со всеми вытекающими из этого последствиями.
Достоверно о Мосте, где под достоверностью понимается некая постоянная величина, что кочует из предания в предание, из слуха в байку и из страшилки в пьяную болтовню, не претерпевая существенных изменений, было известно лишь одно – данный объект имеет стратегическое значение для материковых выродков и поэтому его местонахождение тщательно скрывается. Все остальное представляло более или менее остроумную выдумку на заданную тему.
Сворден собственными ушами слышал, что Мост соединяет материковую империю с ее эксклавом, расположенным где-то далеко за Блошлангом, причем эксклав имеет стратегическое значение для военного потенциала материковых выродков.
Дансельрех, несмотря на отлично поставленную береговую разведку, имел смутное представление о геополитической ситуации на материке. Причина крылась не в плохой работе компетентных служб, а в бесконечном хаосе на самом материке, где даже самые высокопоставленные выродки наверняка не обладали полнотой информации о происходящем в империи.
А потому подобные домыслы о мифических островках безопасности на материке, где яйцеголовые выродки вдали от треволнений бесконечной войны куют не менее мифическое оружие возмездия, вполне имели право на жизнь.
Еще более экзотично звучала байка о том, что оружием возмездия является сам Мост, который вовсе и не мост, а последний аргумент в борьбе материковых выродков против Дансельреха. И оружие это настолько мощное, что его применение вывернет Флакш наизнанку, умгекерткехертфлакш, точно перчатку, и мир из полости в мировой тверди превратиться в висящей ни на чем шар, как для простоты вычислений и принимается в баллистике.
Вот тогда всем и наступит конец – и Дансельреху, и материковым выродкам, поскольку океан немедленно стечет в пустоту, и туда же свалятся те, кому не повезло оказаться на нижней стороне шара. Нет, конечно, хорошо, если внизу окажутся материковые выродки – туда им в пустоту и дорога, но как существовать Дансельреху, если вся вода исчезнет? Как, кехертфлакш, дасбутам плавать?!
Сворден глотнул из фляжки. Так вот в чем может быть дело… А если их дасбут действительно выполняет миссию по уничтожению Моста? Тогда исчезновение почти всего экипажа можно списать на последствие применение этого самого “оружия возмездия”. Но почему оно не подействовало ни на него, ни на Наваха?
Сплюнув горечь, Сворден сказал не столько Наваху, сколько самому себе:
– Какая, кехертфлакш, разница! Ввяжемся в бой, а там посмотрим – кто свой, а кто чужой!
Навах осклабился.
Мост приближался, и даже без бинокля можно было рассмотреть на подрагивающих нитях какие-то черные капли.
Сворден стоял на носу, спустившись по покатому лбу лодки почти до самой воды, и через оптику изучал сооружение.
Навах, видимо рассудив, что подозрения о его связи с материковыми выродками хоть и не окончательно рассеяны, то, во всяком случае, оргвыводы по ним отнесены на более отдаленные и спокойные времена, уселся под стволами главного калибра, сложив ноги теперь уже каким-то невозможным узлом.
Чем больше разглядывал Сворден Мост, тем больше убеждался – дело нечистое.
Начать с того, что Мост вовсе не являлся мостом, поскольку никаких следов железнодорожного или автомобильного полотна обнаружить не удалось. Не нужно обладать инженерными знаниями, чтобы понять – перед вами колоссальная и довольно халтурно сделанная бутафория.
Но больше озадачивало Свордена даже не это, – кто знает ради чего материковые выродки потратили уйму сил на возведение подобной штуки посреди лесов – а странное, даже пугающее поведение облепивших Мост черных капель.
Сворден было принял их за развешанные там и тут плотно набитые мешки. Но капли двигались, перекатывались по лохматым пучкам нитей, точно дождевые капли по проводам, оставляя после себя темную полоску слизистой дряни.
При встрече друг с другом капли сливались, начинали дрожать, словно внутри билось пойманное дикое животное, удерживающая их нить раскачивались, и если удвоенной капле удавалось не упасть в воду, она вдруг перетягивалась поперечной складкой до тех пор, пока вновь не разделялась пополам, и тогда две капли продолжали скользить по нитям Моста.
Однако самое странное происходило если такая капля срывалась вниз. Она касалась воды, и происходил взрыв, но не такой, как при бомбометании – с огнем, паром, ударной волной и грохотом. Вместо этого в воздух взметалось множество тонких веревок, похожих на распотрошенное мочало, которые, будто живые, переплетались друг с другом, связывались неопрятными узлами и тянулись, тянулись обратно к Мосту, пытаясь щупальцеподобным венчиком вновь уцепиться за его ванты.
Иногда подобный фокус не удавался, и тогда мочалистый перевив, похожий на ус морского чудища, ощупывающий пространство вокруг себя в поисках пищи, начинал оседать, пока не превращался в зеленоватую ленту, которая падала на поверхность Блошланга и сносилась течением.
Но чаще всего щупальца ухватывались за Мост и с неимоверной скоростью подбирались вверх, мочалом опутывая ванты.
Сворден попытался представить, что случится с дасбутом, попади на него эта черная дрянь. Выходило нечто отвратное.
– Стрелять? – переспросил Навах. – Главным калибром?
– Не хочу превращаться в мочало, – сказал Сворден. Идея ему самому не слишком нравилась. Ни он, ни, наверняка, Навах никогда не учились управляться с такой махиной.
– Начинай сказку сначала, – сказал Навах. – Попробовать можно, – кодировщик прищурился, разглядывая Мост, как будто уже принялся высчитывать в голове баллистические поправки.
Сворден затушил сигарету, закинул автомат на спину:
– Тогда полезли.
Они взобрались на рубку, сквозь люк протиснулись в чрево дасбута, прошли до отсека главного калибра, откуда в операторскую вела раздвижная лестница.
Здесь Навах ориентировался лучше Свордена. Он оттеснил десантника, вытянул откуда-то из шхер ключ, замок клацнул, и они поднялись в башню.
Места наводчика и заряжающего – металлические дырчатые сиденья – прятались в мешанине труб и проводов. Навах ткнул пальцем в седалище рядом с рычагами подающего снаряды элеватора. Сворден возражать не стал, молчаливо приняв временное верховенство кодировщика.
Кое-как протиснувшись на место, Сворден внимательно осмотрелся, но никаких поясняющих дело сопроводительных табличек над многочисленными рычагами не нашел. По каким-то соображениям их вывернули, поскольку в обшивке еще сохранились прямоугольные вмятины и дырки от заклепок.
– Разберемся, – сказал Сворден. – Не сложнее баллисты.
– Ты чего? – нагнулся с насеста наводчика Навах.
– Какие тут рычаги двигать? – спросил Сворден. – Здесь ничего не написано.
– Грамотный? – злорадно спросил кодировщик. – Поищи под седалищем инструкцию, солдат!
Инструкция действительно там отыскалась – растрепанный томик, обезображенный подозрительными пятнами, среди которых более или менее однозначно идентифицировались лишь отпечатки грязных пальцев.
– Нашел? – Навах возился с прицельной оптикой и счетчиком, который недовольно кряхтел и злобно щелкал настроечными колесами.
– Он на нее дрочил, – сказал Сворден, разлепляя ссохшиеся страницы. – Возбуждающее чтиво. Одно слово – руко-водство.
– У тебя пара минут, чтобы разобраться, – ответил Навах. – И особо не возбуждайся. Рубеж близок.
Сворден принялся лихорадочно перелистывать руководство. Запомнить при такой скорости чтения хоть что-нибудь казалось невозможным, но, к удивлению, Сворден обнаружил, что каждая страница отпечатывается в голове, причем со всеми обрамляющими ее подробностями – где, в каком углу и какой формы пятно украшает ее пожелтевшую поверхность. Страницы даже по запаху различались, и приди кому в голову поспорить со Сворденом, что тот с закрытыми глазами определит какую главу и какой параграф пушкарского устава подносят ему к носу, спорщик неминуемо проиграл бы.
Однако и это оказалось не все. Возникало странное ощущение узнавания, будто Сворден лишь слегка подзабыл науку заряжающего главного калибра, и теперь былые навыки возвращаются не столько в голову, сколько в руки, которые привычно ложатся на отполированные рычаги, и каждый палец находит предназначенную именно ему выемку.
– Заряжающий! – взревел Навах.
– Есть заряжающий! – взревел в ответ Сворден, стискивая рычаги и упираясь ногами в педали.
– Подкалиберный товсь!
– Есть подкалиберный! – Сворден перевел правый рычаг на несколько щелчков назад, ощущая как начинает гудеть элеватор, а где-то внизу, в отсеке снаряжения главного калибра выкатывается из контейнера продолговатая туша снаряда.
– По-моему, ловко у нас получилось, – неожиданно обычным голосом сказал Навах, отрываясь от дальномера. Вокруг глаз отпечаталась бороздка прицельной рамки.
– Ловко, – согласился Сворден.
– Береги уши, солдат, – сказал Навах.
Сворден отыскал пару резиновых шариков, которые отрезали его от лязгающего мира почти непроницаемой стеной тишины.
Башня содрогнулась.
Сидя внутри бронированной банки можно только представлять, как орудия отплюнули стальные болванки концентрированного разрушения Мост, как, подчиняясь лишь умозрительным законам баллистики, в которых замкнутый на себе мир почему-то на самом деле выворачивался наизнанку, эти плевки главного калибра полумертвого дасбута приближаются к ажурным конструкциям оружия возмездия, и уже ничто не предотвратит превращение плода извращенной мысли материковых выродков в пылающий шар, где без следа испаряется колоссальное сооружение.
– Промах! – скорее понял по раззявленному в крике рту Наваха, чем услышал Сворден.
Он торопливо выковырял резиновые шарики, но уши тотчас переполнил остаточный гул залпа, как будто нечто огромное и злобное куском скалы стучало в башню, желая выгнать спрятавшихся там карликов.
– Промах!!! – еще сильнее заорал Навах, теперь уже на самом деле перекрывая гул. – Заряжай!!!
– Кехертфлакш! – Сворден рванул рычаги подачи снарядов. – Целься точнее, выродок!
Но Навах вряд ли его услышал, склонившись над колесами баллистического расчетчика. Его пальцы вцепились в крючки машинки и принялись ловко вращать колеса, выискивая ошибку в расчетах.
Залп!
Навах не отрываясь смотрел через наводчик на Мост, пытаясь разглядеть происходящее в огненном хаосе взрывов.
Черно-багровое облако расползалось вдоль обросших мочалом конструкций, и те тут же вспыхивали разноцветными брызгами, распространяя очаги пожара по всему сооружению.
Туча разошлась, огонь погас, лишь обугленная нить продолжала соединять два берега Блошланга.
– Ну что там?! – Сворден еще не отошел от грохота залпов.
Навах пожал плечами:
– Посмотри сам.
Сворден принялся выдираться из узкой щели заряжающего.
После прогорклого воздуха башни, пропитанного пороховым выхлопом главного калибра, который не смогли погасить ни система отводов, ни вентиляция, свинцовый привкус атмосферы казался изысканной добавкой к аппетитному блюду – не имеющей никакого отношения к съедобному, тем самым оттеняя его вкус. Даже запах пожарища ненавязчиво вплетался в остаточную вонь атомных пожарищ тонкой нотой слаборадиоактивных элементов химической матрицы.
Порывы ветра взметали черные тучи обгорелого мочала, и они парили над Блошлангам. Тяжелые частицы пепла опускались к воде, становясь похожими на сгинувших крылатых обитателей леса, высматривающих в мутной воде рыбешку. Мелкие же вились мошкарой, выбирающей жертву для кровопийства.
Чем ближе дасбут приближался к Мосту, тем заметнее становились следы давних боев. Пологие подступы к сооружению усеивали останки древней бронетехники. Имперские отметины выдавали ее принадлежность материковым выродкам, и это казалось странным – допотопные баллисты и танки в последнем рывке стягивались к Мосту, и не трудно догадаться – именно Мост цель их последней атаки.
Огромные бетонные опоры, держащих нить Моста, изъели шрамы прямых попаданий, будто танки плевались учебными болванками. Здесь же валялись куски не взорвавшихся ракет, похожие на выпотрошенные рыбьи туши.
Даже по прошествии кехертфлакш сколько знает времени из мертвого поля боя не выветрилась ярость бесчисленных атак. Ясно представлялись волны атакующей бронетехники, от скопления которой земля должна была шевелиться как живая, а грохот орудий и лязг железа плотно наполнять воздух, превращая его в мутный студень.
Кое-где бронетехника обросла все тем же мочалом. Некоторые танки и баллисты выглядели вскрытыми огромным консервным ножом – торопливо и неряшливо, лишь бы добраться до аппетитного содержимого. Но в большинстве своем техника казалась нетронутой, будто экипажи трусливо ретировались с поля боя, оставив оружие неведомому победителю.
Сворден даже сплюнул от презрения – чего еще ждать от материковых выродков! Наверняка драпали так, аж пятки сверкали!
– Что же здесь произошло? – спросил Навах. Вопрос, понятное дело, к Свордену не относился, ибо тот, по мнению кодировщика, вряд ли мог претендовать на особую осведомленность о делах в низовьях Блошланга.
Впрочем, Сворден счел необходимым ответить:
– Боевой дух материковых выродков как всегда оказался на такой высоте, что им не удалось до него достать. Пришлось позорно драпать. Но дух остался, – не кехертфлакш какое остроумие, хотя кодировщик скривил губы – то ли выдавливая ухмылку, то ли маскируя презрение, а может и то и другое вместе.
– Вы, окажись здесь, несомненно почли долгом положить жизнь во славу Дансельреха, – ответил Навах.
– Очко бы не сыграло, – сказал Сворден. Все-таки Навах – мутный человечек, почти таким же мутный, как вода в Блошланге.
– А зачем? – Навах повернулся к Свордену. – Зачем все это?
– Во славу Дансельреха, – ответил Сворден, не уступая пристальному взгляду кодировщика.
– И что такое эта “слава Дансельреха”? – поинтересовался Навах с усмешкой, настолько кривой, что у Свордена зачесались кулаки слегка ее подправить парой зуботычин. – Жрущее и пьющее Адмиралтейство в то время, как вы подыхаете в безумных десантах на материк? Уверяю тебя, эти ублюдки не поперхнутся, узнав, что очередной дасбут не вернулся на базу. И спасательную экспедицию не пошлют за твоими гниющими останками! Они лучше еще десяток дасбутов заложат на стапелях, да наскребут по трюмам еще сотню таких же отморозков! – Навах не на шутку распалился. Наверное, ему казалось, будто каждое сказанное им слово бронебойным снарядом гвоздит позиционные убеждения Свордена, принуждая того к моральной сдаче.
– Мне плевать, – сказал Сворден и даже наглядно продемонстрировал – как именно. – Мне плевать кто и что там делает в Адмиралтействе. Мне плевать кто из нашей крови там кроит себе лычки, нашивки и ордена.
– Зато мне не плевать! – Красные пятна бешенства проступали на коже Наваха.
– Конечно, – кивнул Сворден. – Тебе не плевать. И хочешь знать – почему? Потому что ты из той же гнусной породы, которая судит о мире только по тому, как этот мир прохаживается по ее заднице. Отвесили тебе пинка, и мир сразу стал невыносимо плох, будто только в твоей заднице и сосредоточены все его достоинства, – Сворден сгреб Наваха за воротник и притянул к себе, чтобы прорычать в мерзкую рожу: – А я не хочу жить в твоей заднице, понял, урод?
– Это у вас в крови, – с ненавистью процедил кодировщик. – Если бы не Флакш, вы бы все равно отыскали себе грязную лужу по душе… или устроили флакш на планете…
Сворден оттолкнул опять заведшего свои непонятные бормотания Наваха, опасаясь подцепить от него ту же самую заразу.
Кодировшик опустился на палубу, обхватив голову руками:
– Когда же вы прозреете, слепцы, когда же вы поумнеете, глупцы… нет, тут даже Высокая Теория Прививания спасует… как же вы не хотите жить собственным умом… вы на все пойдете, только бы оглупить себя, а в первую очередь – других…
Закурив, Сворден спросил:
– О чем бормочешь, выродок?
Навах отрезвелым взглядом посмотрел на Свордена.
– Неужели ты ничего не помнишь?
– Что именно?
Через несколько мгновений Сворден пожалел о заданном вопросе. Для него это был даже не вопрос, а удобный способ освободить легкие от дыма для вдыхания очередной порции отравы. Но Навах воспринял это как согласие невольного собеседника и впрямь разобраться в том бреде, которым прорвало кодировщика, точно дасбут, заполучивший торпеду в корпус.
Говорил Навах сбивчиво, перескакивая с одного на другое, да еще пересыпая речь тарабарщиной, больше похожей на рычание изголодавшихся копхундов во время случки. Это напоминало мозговую лихорадку тех, кто впервые проходил Стромданг, и которая начиналась подобным же бредом, а заканчивалась битьем головой о переборки, если пострадавшего вовремя не принайтовывали к койке и не вкатывали дервалью дозу успокоительного.
Начни Навах биться лбом о ледовое подкрепление, Сворден и пальцем не шевельнул, дабы облегчить страдания съехавшего с ума кодировщика. Может, наоборот – указал Наваху более подходящее место для пробивания дырок в собственном черепе. Однако кодировщик не выказывал (пока) признаков перехода мозговой лихорадки в острую для себя и менее мучительную для слушающих форму.
По словам кодировщика выходило, что Сворден – вовсе не Сворден, а Навах – никакой не Навах (в последнем Свордена и убеждать не требовалось) и, более того, мир – вовсе никакой не мир, а самая что ни на есть дыра, в которую легко попасть, а вот выбраться почти никак невозможно. Дыру эту прогрызло в мировой тверди какое-то злобное существо, которое и породило весь прочий мир, включая Наваха и Свордена с его идиотской подозрительностью к ни в чем не повинному кодировщику.
Навах величал мировое создание трахофорой, что в переводе с тарабарщины материковых выродков означало “вместилище мира”.
Поскольку ничего в мире, кроме самой трахофоры, не существовало, то питалась она исключительно собственными снами, а испражнялась, понятное дело, кошмарами. То и другое и являлось тем, что Сворден, по глупости своей, считал реальностью. Только одна реальность порождалась снами и, соответственно, представляла собой мир добра, справедливости и благополучия, всеобщего братства и любви, поскольку (как уже сам сообразил Сворден) в нем отсутствовали материковые выродки и прочие ублюдки-недочеловеки. А вот другая реальность оказывалась целиком слепленной из экскрементов трахофоры со всеми вытекающими последствиями. Тут и доказывать нечего. Достаточно оглядеться вокруг, чтобы понять дерьмовость этого мира.
Люди из мира добра и справедливости, откуда и происходил Навах, а вместе с ним и Сворден (такой выверт Свордена не особенно удивил, подспудно он его ожидал), очень страдали, что их собратья по снам томились в беспробудном кошмаре трахофоры. Они смогли каким-то образом наладить переброску своих эмиссаров по ту сторону сна – сначала для разведки, а затем для поиска путей облегчения участи гибнущих в бесконечной войне людей.
Поскольку пребывание в мире кошмаров наносило тем, кто населял лучший из миров, непоправимый душевный ущерб, разведчикам стирали память и конструировали новую личность, которая считала худший мир своей родиной. Именно таким разведчиком и являлся Сворден.
На этом месте Навах почел за благо заткнуться, выжидательно разглядывая багровеющего от бешенства Свордена, чем обезопасил себя от неминуемой взбучки.
– Значит, на самом деле шпион – я? – уточнил Сворден.
– Разведчик, – поправил Навах. – Глубоко законспирированный специалист по исправлению худшего из миров. Так мы это называем.
– Моя память начисто стерта, и я ничего не помню? – рука Свордена нащупала рукоятку ножа.
– Не стерта, – сказал Навах. – Блокирована. Мы не были уверены, что ты сможешь выдержать длительное пребывание в Дансельрехе. Это – мерзейшее место худшего из миров. Худшее место худшего из миров. Еще никому из наших не удавалось там закрепиться. Трахофора никогда еще не создавала столь отвратительное местечко.
– Почему же она не блокирована у тебя – у шифровальщика Адмиралтейства? – почти насмешливо поинтересовался Сворден, представляя как сейчас начнет юлить этот любитель материковых выродков.
– Потому что я уже мертв, – ответил Навах. – Мертвые срама не имут.
Навах смотрел куда-то позади Свордена, и тот медленно повернулся. На палубе возвышалась длинная, нелепо скособоченная, бледная фигура.
Существо двинуло многосуставчатой лапой, задрав ее на уровень жуткой морды в мерзейшей пародии приветствия, и просипело сквозь многочисленные отверстия закипающим чайником:
– С-с-с-с-трелять не буде-ш-ш-ш-ш?
– Не буду, – и Сворден метнул нож.
