Эй, хватит махать руками, парень, – я знаю, что ты был пилотом! Само собой, ты отличился на войне – ведь ты мой внук. Но не думай, сынок, что знаешь о войне все. Или о летательных аппаратах. Не забывай, что труднее войны, закончившейся в 65-м, у нас до сих пор не случалось. Это была серьезная война серьезных мужчин, и твои Паттоны, и Арнолды, и Стилуэллы  – они неплохи, сынок, не буду спорить, – но Грант  – вот это был генерал. Я никогда тебе об этом не рассказывал, потому что поклялся молчать самому генералу, но, думаю, это больше не имеет значения, думаю, клятва истекла. А теперь помолчи, мальчик! Сунь руки в карманы и слушай!

Так вот, в ту ночь, о которой я говорю, в ночь, когда я встретил генерала, я не знал, что мы его увидим. Знал только, что мы ехали по Пенсильвания-авеню, мы с майором, который ни словом не обмолвился о том, куда или зачем мы едем, просто трусил по улице, держа руку на поводьях, с большим черным ящиком, закрепленным спереди на седле, и его майорская заостренная бородка покачивалась вверх-вниз в такт шагу лошади.

Было поздно, одиннадцатый час, и все спали. Но полная луна ярко светила сквозь деревья, и было хорошо – тени лошадей скользили рядом с нами, ясные и четкие, и единственным звуком был глухой стук их копыт по утоптанной грязи. Мы ехали два дня, я хлебнул «освобожденной» яблочной водки – только тогда мы не говорили про «освобождение», мы говорили про фуражировку – и уснул в седле, с горном, болтавшимся где-то на поясе. Потом майор толкнул меня, я проснулся – и увидел впереди Белый дом.

– Да, сэр, – сказал я.

Он посмотрел на меня – его эполеты в лунных лучах сияли золотом – и произнес очень тихо:

– Сегодня, парень, мы можем выиграть войну. Мы с тобой. – Майор загадочно улыбнулся и похлопал по черному ящику. – Ты знаешь, кто я?

– Да, сэр.

– Нет, не знаешь. Я профессор. Из Гарвардского колледжа. По крайней мере, был им. Но я рад, что вступил в армию. Большинство этих идиотов не видят дальше собственного носа. Так вот, сегодня, парень, мы можем выиграть войну.

– Да, сэр, – ответил я.

Я заметил, что многие офицеры в звании старше капитана были немного не в себе, особенно майоры. По крайней мере, так было раньше, и я не думаю, что с тех пор что-то изменилось. Даже в ВВС.

Мы остановились возле Белого дома, на краю лужайки, и сидели, глядя на него – огромный старый дом, серебристо-белый в лучах луны. Свет над парадной дверью лился сквозь колонны на крыльце на подъездную дорожку. В восточном окне на первом этаже тоже горел свет, и я все надеялся увидеть президента, но так и не увидел. Майор открыл свой ящик.

– Знаешь, что это, парень?

– Нет, сэр.

– Это мое изобретение, основанное на моих собственных теориях – моих, и больше ничьих. В колледже меня считают чокнутым, но я думаю, это сработает. Выиграет войну, сынок. – Он передвинул рычажок внутри ящика. – Не хочу отправить нас слишком далеко вперед, иначе мы обгоним технический прогресс. Скажем, на восемьдесят пять лет от нынешнего момента или около того. Как думаешь, нормально?

– Да, сэр.

– Ну, хорошо.

Майор нажал большим пальцем маленькую кнопочку в ящике, раздалось гудение, которое становилось все пронзительней и пронзительней, пока у меня не заболели уши. Затем майор убрал руку.

– Ну вот, – сказал он, улыбаясь и кивая, и его заостренная бородка снова запрыгала, – прошло восемьдесят с чем-то лет. – Он кивнул на Белый дом. – Рад видеть, что он до сих пор стоит.

Я посмотрел на Белый дом. Он ничуть не изменился, между большими белыми колоннами по-прежнему лился свет, но я промолчал.

Майор дернул поводья и обернулся.

– Что ж, парень, нас ждет работа. Едем.

И он затрусил по Пенсильвания-авеню, а я – рядом с ним.

Очень скоро мы свернули на юг, и майор, повернувшись в седле, сказал:

– Вопрос в том, что у них есть в будущем? – Он воздел палец, словно школьный учитель, и я отчасти поверил в его историю о профессоре. Он продолжил: – Мы этого не знаем, но знаем, где это выяснить. В музее. Мы направляемся в Смитсоновский институт, если он никуда не делся. Для нас это подлинное хранилище будущего.

Я знал, что на той неделе он еще был на месте, и через некоторое время мы увидели его к востоку от лужайки: каменное здание с башенками, как у замка, ничуть не изменившееся, с пустыми окнами, отражавшими лунный свет.

– Никуда не делся, сэр, – сказал я.

– Хорошо, – ответил майор. – Проведем рекогносцировку.

И мы свернули на поперечную улицу. Впереди стояло несколько домов, которых я прежде не замечал, мы подъехали к ним и спешились.

– Пройдем между этими строениями, – сказал майор, ведя лошадь в поводу. – Теперь тихо. Мы на разведке.

Мы начали красться вперед как можно тише, в тенях между двумя зданиями. Правое было очень похоже на смитсоновское, и я решил, что это часть института. Другое здание я никогда раньше не видел. Майор был возбужден и непрерывно шептал:

– Некое новое оружие, которое уничтожит всю армию повстанцев, – вот что нам нужно. Скажи, если увидишь что-то подобное, парень.

– Да, сэр, – ответил я и чуть не врезался в нечто, стоявшее перед левым зданием. Оно было крупным, изготовленным из тяжелого металла, а вместо колес у него были две подвижные металлические ленты, сделанные из больших плоских пластин, соединенных вместе.

– Похоже на цистерну или танк, – сказал майор, – хотя я понятия не имею, что они в нем хранят. Шевелись, парень, от этой штуки на поле боя явно никакого проку.

Мы сделали буквально один шаг – и увидели на мостовой перед нами огромную пушку, в три раза больше тех, что мне попадались когда-либо в жизни. У нее был неохватный длинный ствол, колеса высотой по грудь, и она была покрыта забавными волнистыми полосами и пятнами, благодаря которым ее трудно было разглядеть при свете луны, сочившемся между зданиями.

– Только взгляни на это! – тихо сказал майор. – Она в одночасье сотрет Ли  в порошок, но как ее доставить? Нет, – продолжил он, покачав головой, – это не то. Но интересно, что они хранят внутри.

Он подошел к дверям и посмотрел сквозь стекло, прикрыв глаза ладонью. Ахнул и повернулся ко мне.

Я встал рядом с ним и заглянул внутрь. Это было длинное, большое здание, косые лунные лучи проникали в окна с одной его стороны, а на полу стояли – и свисали с потолка – крайне странные штуковины. Каждая размером с телегу, если не больше, с колесами, но всего двумя, спереди, и пока я пытался понять, что это, к майору вернулся дар речи.

– Воздушные суда, клянусь господом! – сказал он. – У них есть воздушные суда! Мы победим!

– Воздушные что, сэр?

– Воздушные суда. Летательные аппараты. Они летают. Ты разве не видишь крыльев, парень?

Из боков каждой машины действительно торчали штуковины, напоминавшие гигантские гладильные доски, однако мне они показались жесткими, и я не мог представить, чтобы ими можно было махать, как крыльями. Но, очевидно, майор имел в виду именно их.

– Да, сэр, – ответил я.

Однако майор снова качал головой.

– Слишком сложные, – сказал он. – Нам их не освоить. Нужны более ранние модели, но я их здесь не вижу. Идем, парень, не отставай.

Ведя лошадей, мы двинулись дальше, к парадным дверям другого здания. Заглянули внутрь – и там, на полу, в окружении инструментов и пустых ящиков, словно только что распакованных, стояла еще одна из этих штуковин. Летательный аппарат. Только этот был намного меньше и представлял собой деревянную раму, точно у воздушного змея, с маленькими парусиновыми крыльями, как назвал их майор. У штуковины не было колес, лишь пара полозьев, как у саней. Рядом была прислонена к стене табличка. Лунные лучи ее не достигали, но я смог различить некоторые слова. «Первый в мире, – гласила часть надписи, и ниже: – Китти-Хок».

Около минуты майор стоял, как загипнотизированный. Потом пробормотал себе под нос:

– Очень похоже на рисунки да Винчи, только, очевидно, это сработало. – Внезапно он просиял от восторга. – Это оно, парень, – сказал он. – За этим мы и пришли.

Я знал, что он задумал, и мне это не нравилось.

– Вы не сможете проникнуть туда, сэр, – сказал я. – Эти двери выглядят весьма мощными, и готов спорить, такое место охраняют не хуже монетного двора.

Майор лишь загадочно улыбнулся.

– Конечно, охраняют, сынок, ведь это сокровищница нации. Никто не сможет проникнуть внутрь и забрать что бы то ни было, не говоря уже об этом воздушном судне, – при обычных обстоятельствах. Но не тревожься, сынок. Предоставь это мне. А сейчас нам нужно топливо.

Развернувшись на каблуках, он зашагал к своей лошади, взял поводья и повел ее прочь, а я последовал за ним.

Мы зашли под деревья рядом с большим открытым пространством вроде парка, майор передвинул рычажок в своем черном ящике и нажал кнопку.

– Назад в тысяча восемьсот шестьдесят четвертый, – сказал он и принюхался. – Воздух здесь свежее. Итак, я хочу, чтобы ты сел на лошадь, отправился в штаб гарнизона и привез столько бензина, сколько сможешь погрузить. Его используют, чтобы чистить форму. Скажи, что это мой приказ. Понял?

– Да, сэр.

– Тогда поторапливайся. Встретимся на этом же месте.

Майор повернулся и повел свою лошадь прочь.

В штабе часовой разбудил рядового, который разбудил капрала, который разбудил сержанта, который разбудил лейтенанта, который разбудил капитана, который для приличия выругался, снова разбудил рядового и велел ему выполнить мою просьбу. Рядовой ушел, тихо бормоча себе под нос, и очень скоро вернулся с шестью пятигаллонными бутылями. Я закрепил их на седле, подписал шесть расписок в трех экземплярах и повел лошадь обратно на залитые лунным светом улицы Вашингтона, время от времени прикладываясь к яблочной водке.

Я специально снова проехал мимо Белого дома – и на этот раз кто-то стоял в освещенном восточном окне, крупный человек, высокий и худой; он ссутулил плечи и опустил голову на грудь – и я ощутил в нем усталую силу, и целеустремленность, и колоссальное достоинство. Я был уверен, что это он, но не могу утверждать, будто видел президента, ведь я всегда придерживался фактов и не позволял себе ни малейших отступлений от истины.

Майор ждал под деревьями, и при виде его у меня отвисла челюсть: рядом с ним стоял летательный аппарат.

– Сэр, – сказал я, – как вам…

– Очень просто, – перебил майор, улыбаясь и поглаживая бородку. – Я всего лишь встал перед парадной дверью, – он похлопал по черному ящику на седле рядом со своим плечом, – и переместился в то время, когда Смитсоновского института еще не существовало. Держа ящик под мышкой, сделал несколько шагов вперед, снова перевел рычажок, переместился в нужный момент – и вот он я, рядом с летательным аппаратом. Тем же способом я переместил аппарат и себя, а моя лошадь притащила его сюда на полозьях.

– Да, сэр, – сказал я.

Я решил подыгрывать ему столько, сколько он захочет, хотя действительно не понимал, как он вытащил летательный аппарат.

Майор вытянул руку.

– Я изучил местность, и она весьма каменистая и неровная. – Он повернулся к черному ящику, установил рычажок и нажал кнопку. – А теперь это парк, примерно в сороковых годах XX века.

– Да, сэр, – сказал я.

Майор кивнул на маленькую горловину в летательном аппарате.

– Заправь его, – велел он, и я отвязал одну бутыль, вытащил пробку и начал лить бензин в горловину. Судя по звуку, с которым бензин ударился о дно бака, тот был пустым. Наружу вылетело облачко пыли. Влезло не очень много, всего несколько кварт, и майор принялся отвязывать оставшиеся бутыли.

– Закрепи их на аппарате – приказал он, а пока я этим занимался, майор вышагивал взад-вперед, бормоча себе под нос: – Надо полагать, чтобы завести двигатель, нужно повернуть винты. Но аппарат не поднимется в воздух просто так.

Он все ходил, дергая себя за бородку, потом кивнул.

– Да, – сказал он, – полагаю, это сработает. – Остановился и посмотрел на меня. – Нервишки не шалят, парень? Рука крепка и надежна?

– Да, сэр.

– Вот и хорошо, сынок. Управлять этой штукой несложно – думаю, все дело в равновесии. – Он показал на нечто вроде седла в передней части аппарата. – Полагаю, нужно просто лечь на живот, бедрами на это седло; оно соединяется тросами с крыльями и рулем. Двигаясь из стороны в сторону, ты управляешь равновесием и направлением полета. – Майор ткнул пальцем в рычаг. – Перемещай его рукой, чтобы подняться или опуститься. Вот и все, насколько я понимаю, и если я ошибся в деталях, ты легко исправишь ситуацию в воздухе, немного поэкспериментировав. Как думаешь, сможешь на ней летать, а, парень?

– Да, сэр.

– Хорошо, – сказал он, схватился за один из винтов в задней части машины и принялся крутить его. Я занялся вторым винтом, но ничего не произошло – они лишь скрипели, натужно и проржавело. Однако мы не сдавались, прикладывали все больше силы, и вскоре маленький двигатель кашлянул.

– Поднажми, парень! – сказал майор, и мы поднажали, и теперь двигатель кашлял постоянно. Наконец мы одновременно крутанули винты так сильно, что наши ноги едва не оторвались от земли, а мотор кашлянул, и продолжил кашлять, и едва не захлебнулся. Затем он будто прочистил горло и принялся тарахтеть, спотыкаясь, но не останавливаясь, а потом заработал ровно. Винты сверкали в лунном свете, вращаясь с такой скоростью, что нельзя было различить отдельных лопастей, а летающий аппарат трясся, словно мокрая собака, пуская отовсюду облачка белого дыма.

– Великолепно, – сказал майор и чихнул от пыли. Затем принялся отстегивать лошадиные уздечки и сцеплять их вместе, чтобы сделать один длинный повод. Поставил лошадей перед аппаратом и произнес: – Залезай, парень. У нас впереди занятная ночка. – Я улегся на седло, а он вскарабкался на верхнее крыло и тоже лег на живот. – Ты держи рычаг, а я возьму повод. Готов, парень?

– Да, сэр.

– Но! – крикнул майор, хлестнул поводом, и лошади тронулись, опустив головы, зарываясь копытами в мягкую почву.

Летающий аппарат запрыгал по траве на своих полозьях, но вскоре выровнялся и заскользил, гладко, словно сани по утрамбованному снегу, лошади вскинули головы и пошли рысью, а мотор продолжил пыхтеть.

– Труби наступление! – приказал майор, и я отстегнул свой горн и затрубил. Лошади ускорились, и мы понеслись вперед на скорости не меньше пятнадцати-двадцати миль в час, а то и быстрее.

– Теперь в атаку! – крикнул майор, и я затрубил, и копыта забарабанили по траве, лошади ржали и фыркали, мотор пыхтел все быстрее и быстрее, сзади подвывали винты – и внезапно земля оказалась в пяти футах под нами, а повод натянулся вертикально. Потом – на секунду я испугался – мы начали обгонять лошадей. Сперва прошли прямо над их спинами, затем они отстали, и майор бросил повод и завопил:

– Тяни рычаг на себя!

Я дернул рычаг, и мы взмыли в небо, словно ракета.

Я вспомнил, что говорил майор насчет экспериментов, попробовал немного отпустить рычаг, и летательный аппарат выровнялся. Я никогда не перемещался с такой скоростью. Это было чудесно, я посмотрел вниз – и увидел Вашингтон, он казался намного больше, чем я полагал, и в нем сияло столько огней, сколько, я думал, не наберется и во всем мире. И каких огней – ярких, ничуть не похожих на свечи или керосиновые лампы. В стороне, ближе к центру города, огни были красными и зелеными, такими мощными, что озаряли небо.

– Осторожно! – крикнул майор, и прямо перед нами возникло нечто вроде огромного монумента, высокая каменная игла.

Сам не знаю почему, но я резко повернулся влево на крошечном седле и дернул рычаг на себя. Крыло поднялось вверх, и аппарат свернул в сторону, едва не коснувшись монумента его кончиком. Затем я снова лег ровно, крепко держа рычаг. Машина выровнялась, и я почувствовал себя так, словно вновь впервые управлял упряжкой. Никаких сомнений, я был прирожденным водителем летающих аппаратов.

– Возвращаемся в штаб, – сказал майор. – Сможешь найти дорогу?

– Да, сэр, – ответил я и полетел на юг.

Майор передвинул рычажок в своем черном ящике, нажал кнопку, и внизу в лунном свете я различил грязную дорогу, что вела из Вашингтона в штаб. Я обернулся, чтобы кинуть последний взгляд на город, но почти все огни погасли и уже не казались такими яркими. Красные и зеленые огни исчезли.

Однако дорога была озарена луной, так что мы летели вдоль нее, когда она шла прямо, или срезали изгибы, когда она поворачивала, и делали не меньше сорока миль в час. Ветер был холодным, и я достал белый шарф, что связала мне моя бабушка, и обмотал им горло. Конец шарфа развевался сзади, трепеща на ветру. Я подумал, что фуражку может сдуть, а потому перевернул ее козырьком назад и почувствовал, что теперь выгляжу как настоящий водитель летающего аппарата, и пожалел, что меня не видят соседские девчонки.

Я немного поупражнялся с рычагом и седлом, взмывая ввысь, пока мотор не начинал кашлять, и ныряя к земле, чтобы посмотреть, как низко смогу пройти над дорогой. Но в конце концов майор велел мне прекратить. Время от времени мы видели, как зажигается свет в каком-нибудь фермерском доме, и, оглянувшись, замечали покачивающееся световое пятно во дворе: это фермер вышел на улицу с лампой, заслышав шум в небесах.

По пути нам пришлось несколько раз заправляться, и не прошло и пары часов, как под нашими крыльями замерцали огни лагеря, и майор начал вертеться туда-сюда, разглядывая землю. Затем он показал вперед.

– Видишь то поле, парень? Сможешь посадить эту штуковину с выключенным мотором?

– Да, сэр, – ответил я, заглушил мотор, и аппарат заскользил вниз, словно сани с горы, а я водил рычагом туда-сюда, глядя, как приближается поле, становясь больше с каждым мигом. Теперь мы летели беззвучно, если не считать пения ветра в проволоке, и напоминали призрака, озаренного бледными лучами луны. Наша траектория упиралась в край поля, за мгновение до удара я потянул рычаг назад, и полозья коснулись травы мягко, словно легчайший шепоток. Потом мы немного попрыгали, остановились и секунду сидели, не произнося ни слова. В зарослях вновь защелкали сверчки.

Майор сказал, что на краю поля есть скала, мы нашли ее, затащили наверх летательный аппарат и начали огибать поле в противоположных направлениях, высматривая тропу или часового. На часового я наткнулся почти сразу, он охранял тропу лежа, с закрытыми глазами. У меня закончилась яблочная водка, а потому я растолкал его и объяснил мою проблему.

– Сколько у тебя есть? – спросил он.

Я сказал, что у меня есть доллар, и он ушел в кусты и вернулся с бутылкой.

– Отличный виски, – сообщил он. – Самый лучший. И как раз на доллар – бутыль почти полная.

Я хлебнул виски – он действительно был хорош, – заплатил часовому, взял бутыль и привязал ее к аппарату. Потом вернулся на тропу, позвал майора, и тот пришел по полю. Затем часовой повел нас к генеральской палатке.

Она была квадратной, с остроконечной крышей, внутри горел фонарь, а полог был откинут. Часовой отдал честь.

– Прибыл майор кавалерии, сэр. – Он говорил как неотесанный пехотинец. – Сказал, это важно и секретно.

– Давай сюда кавалера, – ответил голос изнутри, он произнес именно это слово, и я понял, что в душе генерал – истинный кавалерист.

Мы шагнули вперед и отдали честь. Генерал сидел на кухонном стуле, положив ноги, обутые в старые армейские ботинки с развязанными шнурками, на большой деревянный бочонок с краником. На генерале была черная фетровая шляпа с широкими полями, его жилет и китель были расстегнуты, и я увидел три серебряные звезды, вышитые на погоне. Глаза у генерала были синими, жесткими и суровыми, и он носил бороду.

– Вольно, – сказал он. – Итак?

– Сэр, – ответил майор, – у нас есть летательный аппарат, и мы предполагаем, с вашего позволения, использовать его против мятежников.

– Что ж, – сказал генерал, откидываясь на стуле, – вы как раз вовремя. Люди Ли собрались в Колд-Харборе, а я сижу тут всю ночь и распи… размышляю. Их нужно раздавить прежде, чем… Вы сказали, летательный аппарат?

– Да, сэр, – произнес майор.

– Хм-м, – хмыкнул генерал. – Где вы его взяли?

– Ну, сэр, это долгая история.

– Нисколько не сомневаюсь, – сказал генерал. Взял со стола окурок сигары и задумчиво пожевал. – Если бы я не предавался всю ночь упорным размышлениям, не поверил бы ни единому слову. Что вы предполагаете сделать с этим вашим летательным аппаратом?

– Нагрузить его снарядами! – Глаза майора сверкнули. – Сбросить их на повстанческий штаб! Принудить противника к немедленной капитуля…

Генерал покачал головой.

– Это вряд ли, – сказал он. – Воздушной силы здесь недостаточно, парень, и ей никогда не заменить пехоту, помяните мои слова. Однако ей найдется применение, и вы хорошо потрудились. – Он посмотрел на меня. – Ты управляешь этой штукой, сынок?

– Да, сэр.

Генерал снова повернулся к майору.

– Я хочу, чтобы вы взяли с собой карту. Разведайте позиции Ли, отметьте на карте и возвращайтесь. Сделайте это, майор, и завтра, третьего июня, после Битвы при Колд-Харборе, я самолично приколю серебряные листья к вашим погонам. Потому что я собираюсь взять Ричмонд, как… сам не знаю что. – А ты, сынок, – он покосился на мои полоски, – станешь капралом. Можем даже придумать для тебя новые знаки отличия. Вроде крылышек на груди.

– Да, сэр, – ответил я.

– Где аппарат? – спросил генерал. – Даже не сомневайтесь, я пойду туда и взгляну на него. Ведите. – Мы с майором отдали честь, развернулись и вышли, а генерал сказал: – Я вас догоню.

Он догнал нас на поле, пряча что-то в задний карман брюк – быть может, носовой платок.

– Вот карта, – сказал он, вручая майору сложенный лист бумаги.

Майор взял его, отдал честь и ответил:

– За Союз, сэр! За дело…

– Поберегите слова для выборов, – сказал генерал.

– Да, сэр, – ответил майор и повернулся ко мне. – Заправь ее!

Я заправил бак, мы раскрутили винты, и на этот раз двигатель завелся с пол-оборота. Мы залезли внутрь, и я перевернул фуражку и повязал шарф.

– Неплохо, – с одобрением кивнул генерал. – Стиль настоящего кавалера.

Мы тронулись и упали со скалы мертвым грузом; потом крылья подхватили ветер, я потянул на себя рычаг, и мы взмыли в воздух. Двигатель пыхтел, и я сделал широкий круг над полем, набирая высоту, сначала на пятидесяти футах, потом на ста. В первый раз генерал просто стоял, запрокинув голову, и с раскрытым ртом смотрел на нас. Я видел, как мерцают его латунные пуговицы в лучах луны. Во второй раз он по-прежнему стоял с запрокинутой головой, но был занят другим. Поднеся руку ко рту, он пил – я точно это знаю, потому что, когда мы выровнялись и полетели на юг, генерал со всей силы швырнул что-то в кусты, и я видел, как сверкнуло стекло. Затем он побежал обратно в штаб, наверное, торопясь вернуться к своим размышлениям.

Аппарат своенравно фыркал и брыкался, я с трудом удерживал его на курсе и жалел, что здесь нет поводьев. Внизу в лунных лучах холодно поблескивала река Джеймс, тянувшаяся с востока на запад, и я видел огни Ричмонда, но у меня не было времени таращиться по сторонам. Машина резвилась и подрагивала, и не успел я понять, что происходит, как она закусила удила и понеслась вниз, прямо к волнам, и ветер завизжал в тросах.

Однако мне уже доводилось справляться с норовистыми созданиями; я дернул рычаг, принуждая машину задрать нос, и она стремительно подпрыгнула, как лошадь перед препятствием. Однако на этот раз, достигнув вершины подъема, она не стала кашлять. Нет, она раздула ноздри, одурев от силы, и я едва успел крикнуть майору: «Держитесь!» – когда она перекувырнулась и вновь устремилась к реке. Майор завопил, но в моих жилах бурлила яблочная водка, и я еще никогда так не веселился, а потому завопил в ответ, смеясь и визжа. Потом снова дернул рычаг с криком: «Тпру-у!» – и мы снова помчались вверх, и крылья скрипели, словно кожаное седло на мчащейся галопом лошади. На вершине подъема я резко сместился влево, и мы сделали широкую, красивую дугу, и никогда прежде мне не было так весело.

Потом она немного притихла. Не покорилась, я знал это, но почуяла крепкого наездника, а потому затаилась, решая, как поступить дальше. К майору вернулось дыхание, и он потратил его на ругательства. Я не услышал ничего нового, ведь я служил кавалером с тех пор, как вступил в армию. Это была чудесная работа, и я ею восхищался.

– Да, сэр, – ответил я, когда он снова выдохся.

Думаю, он хотел еще много чего сказать, но под нашими крыльями засияли огни лагеря, и майору пришлось достать карту и взяться за дело. Мы летали взад-вперед параллельно реке, и майор трудился над картой. Нам с машиной стало скучно, и я гадал, заметили ли нас повстанцы. Поэтому я все теснее прижимался к земле и совсем скоро прямо перед нами, на поляне, увидел костер, вокруг которого сидели люди. Не знаю, кому это пришло в голову, мне или машине, но едва я коснулся рычага, как она опустила нос и нырнула вниз, целясь прямо в огонь.

Тут-то они нас заметили. Они разбежались с воплями и проклятиями, а я летел над ними, вопя и хохоча, как безумный. Футах в пяти от земли я потянул рычаг на себя, и пламя подпалило нам хвост, когда мы взмыли в небо. Однако на этот раз на вершине подъема двигатель стал заикаться, и мне пришлось спуститься по пологой дуге, чтобы облегчить ему работу и дать отдышаться. К тому времени люди внизу похватали мушкеты и просто взбесились. Припав на колено, они палили по нам, следя за нами в прицелы, как за утками, и пули свистели со всех сторон.

– Давай! – крикнул я. Хлопнул машину по боку, достал горн и протрубил атаку.

Мы продолжали падать, двигатель пронзительно визжал, люди побросали мушкеты и разбежались во все стороны, а мы раздули пламя крыльями и устремились ввысь, словно пуля, под триумфальное завывание мотора. Закончив подниматься, я повернул, и мы пронеслись над макушками деревьев, нацелившись крылом прямо на луну.

– Простите, сэр, – сказал я, пока майор не опомнился. – Она дикая, резвая. Но, думаю, я ее одолел.

– В таком случае, возвращайся в штаб, пока ты нас не убил, – холодно ответил он. – Поговорим об этом позже.

– Да, сэр, – сказал я.

Я нашел реку сбоку от нас и полетел над ней, а майор, сориентировавшись, привел нас обратно на поле.

– Жди здесь, – приказал он, когда мы сели, и потрусил по тропе к генеральской палатке.

Я с радостью подчинился. Во-первых, мне не терпелось выпить, а во-вторых, я влюбился в эту машину и хотел позаботиться о ней. Я обтер ее шарфом, жалея, что мне нечем ее угостить.

Затем я ощупал машину и принялся обрушивать проклятия на голову того часового – и, полагаю, побил рекорд майора, потому что мой виски исчез. Я знал, что сделал часовой: прокрался к машине и забрал его, как только отвел нас в генеральскую палатку, а теперь наверняка сидел в караулке, попивая виски и посмеиваясь.

Вскоре появился майор.

– Назад в Вашингтон, и быстро, – сказал он. – Нужно вернуть эту штуку до рассвета, иначе пространственно-временной континуум нарушится, и мы понятия не имеем, что может произойти.

Так что мы заправили бак и полетели в Вашингтон. Я устал, и летательный аппарат, надо полагать, тоже, потому что теперь он просто пыхтел, торопясь домой, в стойло.

Мы снова приземлились рядом с деревьями и вылезли, изможденные и одеревенелые. Немного поскрипев и повздыхав, машина затихла, утомившись до смерти. В ее крыльях появилось несколько дырочек от мушкетных пуль, хвост закоптился, но в остальном она ничуть не изменилась.

– Шевелись, парень! – сказал майор. – Иди за лошадьми, а я верну на место аппарат.

Он обошел машину сзади и принялся толкать ее по траве.

Я отыскал лошадей, которые паслись неподалеку, привел их и привязал к дереву. Вернулся майор, и с первыми лучами рассвета мы пустились в обратный путь.

Я так и не получил повышения. И крылышек. Стало припекать, и вскоре я задремал. Некоторое время спустя я услышал, как майор зовет: «Парень! Парень!» – и проснулся со словами: «Да, сэр!» – но он обращался не ко мне. К нам подбежал мальчишка-газетчик, майор заплатил ему, я подъехал ближе, и мы оба уставились на газету, сидя на лошадях на окраине Вашингтона.

«БИТВА ПРИ КОЛД-ХАРБОРЕ», – гласил крупный заголовок, а ниже было множество мелких, один за другим: «Катастрофа для армии Союза! Внезапная атака на рассвете провалилась! Отбита за восемь минут! Информация о позициях повстанцев оказалась ложной! Потери Конфедерации малы, наши велики, Грант молчит, требуется расследование!»

Там была целая статья, но мы не стали ее читать. Майор швырнул газету в сливную канаву, пришпорил лошадь, и я последовал за ним.

К полудню следующего дня мы вернулись на позиции, но не стали искать генерала. Мы были уверены, что он сам нас отыщет. Однако он нас так и не нашел, возможно, потому, что я отрастил бороду, а майор побрился. И мы не сообщили ему своих имен. Что ж, в конце концов Грант взял Ричмонд – он был великим генералом, – но взял его осадой.

Я видел его всего один раз, много лет спустя, когда он уже покинул армию. Был первый день нового года, я приехал в Вашингтон, увидел длинную очередь людей, желавших попасть в Белый дом, и понял, что идет общественный прием, который президенты проводят каждый Новый год. Я присоединился к очереди и час спустя оказался перед президентом.

– Помните меня, генерал? – спросил я.

Он пристально посмотрел на меня, прищурившись, затем покраснел, его глаза сверкнули. Однако он сделал глубокий вдох, вспомнив, что я избиратель, натянуто улыбнулся и кивнул на дверь за своей спиной.

– Подожди там, – сказал он.

Вскоре прием закончился, генерал уселся за свой большой стол, лицом ко мне, и откусил кончик короткой сигары.

– Итак, – произнес он, не ходя вокруг да около, – что случилось?

Я рассказал ему; разумеется, я догадался, в чем дело. Рассказал, как летательный аппарат сошел с ума и принялся петлять, запутав нас, и в итоге мы полетели обратно на север и отметили расположение наших собственных частей.

– Я это понял, как только отдал приказ атаковать, – ответил генерал.

Потом я рассказал о часовом, продавшем мне виски, и о том, как ошибочно решил, будто он его украл.

Генерал кивнул.

– Ты залил виски в машину, верно? Перепутал с бутылкой бензина.

– Да, сэр, – ответил я.

Он снова кивнул.

– Само собой, она взбесилась. Это был мой личный сорт виски, тот самый, о котором столь высоко отзывался Линкольн. Проклятый часовой таскал его всю войну. – Генерал откинулся назад в кресле, попыхивая сигарой. – Что ж, – сказал он, – полагаю, оно и к лучшему. Ли тоже так считал. Мы обсуждали это в Аппоматоксе, перед формальной капитуляцией. Только он и я, болтали с глазу на глаз в фермерском доме. Я никому не рассказывал, о чем мы говорили, и с тех пор все только об этом и гадают. А говорили мы о воздушной силе, сынок, и Ли был против, как и я. Войны нужно вести на земле, парень. Забравшись в воздух, люди начнут сбрасывать бомбы, помяни мое слово, а стоит только начать, и воцарится настоящий ад. Потому мы с Ли решили молчать насчет воздушной силы. Ни в моих, ни в его мемуарах нет ни слова на этот счет. В любом случае, сынок, как заметил Билли Шерман , война – это и так ад, и нет смысла подсказывать людям способы сделать его еще более кошмарным. Поэтому я хочу, чтобы ты держал язык за зубами насчет Колд-Харбора. Молчи, даже если проживешь сотню лет.

– Да, сэр, – ответил я и сдержал обещание. Но теперь мне перевалило за сотню, а если бы генерал хотел, чтобы я молчал и дальше, он бы так и сказал. Хватит махать руками, парень! Подожди, пока первый в мире пилот договорит!