Часть 4
Точка бифуркации

Автомобиль специального назначения «Преграда-Т (Трансформер)» производства концерна «BelAutoMotors» Республики Беларусь – бронированный 8-осный автомобиль БелАЗ с кабиной, обшитой листами противопульной брони, усиленными стеклами, оборудованными металлическими решетками. Установлена дополнительная защита моторного отсека. С наружной стороны корпуса установлены устройства для фото- и видеофиксации, обеспечивающие 360-градусный охват, а также средства звукового давления – способные работать как в слышимом диапазоне, так и в ультра- и инфразвуковом.

Вместо стандартного кузова установлена система, которая превращается в бронированное заграждение с бойницами для ведения огня. Время перевода в боевое положение – 3 минуты. В развернутом состоянии ширина заграждения – 14 метров, высота – 3,5 метра. На всем его протяжении расположены 10 запирающихся бронированными ставнями бойниц для ведения огня с площадками для личного состава (с регулируемой высотой).

Автомобиль служит для сдерживания агрессивной толпы и защиты жизней и здоровья сотрудников сил безопасности и может быть использован для рассечения и последующей нейтрализации очагов массовых беспорядков.

Общая масса в зависимости от комплектации составляет 30–33 тонны. Машина строится на шасси большой грузоподъемности с низким удельным давлением на грунт, что позволяет получить приемлемые характеристики подвижности и в то же время не повреждать дорожное полотно. По желанию заказчика возможна установка интегрированного вооружения – двух водометов, гранатомета для оказания нелетального воздействия на незащищенные цели слезоточивым или иным газом. Основное огневое воздействие предполагается осуществлять с помощью штатного вооружения бойцов.

На случай применения нарушителями зажигательных средств комплекс «Преграда-Т» оснащен автоматической системой пожаротушения.

Комплекс хорошо себя зарекомендовал при подавлении массовых беспорядков в 45 странах.

Возможно оснащение противоминным ковшом, средствами активной защиты брони и иными дополнительными средствами воздействия (включая боевое вооружение).

Из рекламного проспекта «Преграды-Т» (экспортный вариант)

Тысячу триста километров по полупустым автотрассам Южной Мексики они проделали за половину суток.

Дороги были почти свободы от машин, и дело было не в кордонах милиции. Новая власть фильтровала транспортный поток и ограничивала передвижение людей в «неспокойных» районах, но ездить не запрещала. Однако энергетический бойкот привел к тому, что отключились заправки-зарядки, одна за другой. И электромобили встали. Почти все машины, которые были по-прежнему на ходу, имели старый ДВС. На дорогах стало непривычно грязно и дымно – ведь почти все машины были рыдванами, которым исполнилось двадцать-тридцать лет, а то и все сорок. Топливо было разным – от бензина и природного газа до биодизеля.

Но если автомобили – встречные и попутные – им еще изредка попадались, то небо было абсолютно чистым. Бесполетная зона соблюдалась строго, хотя ничего не было слышно про то, чтобы корпы сбили хоть кого-то после уничтожения двух вертолетов милиции в начале месяца. Да и то происходило это не в глубине континента, а на западном побережье.

Джет-паки, коптер-байки и летающие машины (коптер-басов тут отродясь не было) тоже пропали. В охваченной гражданской войной стране не до прогулочных и деловых воздушных рейсов. А может, те, кто мог позволить себе такой вид транспорта и досуга, уже покинули страну. Или готовились к отъезду.

Но не было и дирижаблей – как больших, международных, так и малых. На всех эшелонах пусто. Лишь грифы парили в небе под самыми облаками. Падальщики явно что-то знали, но как у них спросить?

Освещение хайвея не работало. Не хватало энергии. Из чернильной первобытной темноты выступали люминесцентные знаки. Только они и остались путеводными вехами на дороге, да еще разметка, нанесенная на покрытие. Огней вокруг дороги тоже почти не горело. Всё как лет сто назад. Маркеры не работали, спутниковые отметки тоже. Даже запущенные НарВластью микроспутники с ионными двигателями корпы сбивали, как и коммуникационные дроны-аэростаты. Беспилотному транспорту и тем, кто привык ориентироваться по этим штукам, – то есть всем, кроме военных и ретроградов, – было очень трудно.

На железных дорогах тоже творилось черт знает что. Электропоезда не ходили. Многие маршруты были закрыты. Только старые дизельные локомотивы иногда тянули составы, чаще на небольшие расстояния. Вся нагрузка легла на автотранспорт. Но и его стало так мало, что четырехполосное шоссе оказалось почти свободным. Впрочем, образованию заторов и пробок на некоторых участках это не мешало.

За пределами тряского салона плодородные равнины Юкатана и приморские низменности штатов Кампече и Табаско сменились каменистыми предгорьями Восточной Сьерра-Мадре. Окон не было, но Рихтер то и дело обозревал окрестности с помощью восьми видеокамер. Их в последние годы лепили на все движущиеся и не движущиеся объекты, даже на дощатые уборные, которые он видел в Африке. А во время коротких остановок он выпускал рой незаменимых летающих «глаз». Больше для тренировки своих навыков, чем для предотвращения реальной опасности.

Их отряд вместе с еще одним подразделением – отрядом «Симон Боливар» численностью вдвое меньше – перевозился не специальными военными транспортами. Им дали обычные гражданские грузовики, реквизированные у «проклятых капиталистов» из транспортных компаний. В колонну вошел один сверхтяжелый грузовик «Colossus» постройки баварского автомобилестроительного концерна MAN, но не с привычным электромотором, а с двигателем внутреннего сгорания – что очень важно в обстоятельствах энергетического голода. Благодаря широченной колесной базе в его чрево смогли погрузить тяжелую боевую технику отряда. Хотя это слишком громкие слова для одного допотопного танка и двух устаревших зенитных самоходных установок.

У их отряда был еще неплохой автопарк. Других добровольцев перевозили на обычных автобусах, снятых с пригородных рейсов.

Три легких стелс-бронемашины «Wight» («Призрак»), захваченные в октябре на тренировочной базе Корпуса мира в городе Мерида, пошли своим ходом, с включенной системой постановки помех и активированной системой «мимикрия», благодаря которой они даже на дистанции в пять метров выглядели как обычные джипы и пикапы. Полную невидимость они включат только у самого театра военных действий, уже не на шоссе, а близко от линии фронта, где гражданский транспорт редок. Чтобы не пугать гражданских водителей движением призрачных силуэтов на автострадах и не попасть в аварию. Да и кто знает, сколько среди этих водителей могло быть платных или идейных информаторов врага?

В несколько среднетоннажных грузовиков оперативно поставили лавки для перевозки пехоты. Все они раньше принадлежали сети продуктовых супермаркетов. И никто не подумает, что там внутри отнюдь не сникерсы или печенье «Орео»!

Все машины были переключены в режим «живого шофера», хотя по умолчанию ездили беспилотными. Но командование «железным мозгам» не доверяло. Официально – потому что ИИ якобы хуже человека умел объезжать ямы и другие препятствия, что было неправдой. По факту – как догадался Максим – скорее всего, из страха потери контроля и перехвата управления.

Впрочем, своей догадкой он не стал делиться ни с кем в локалке отряда. Ее успели основательно вычистить еще в Канкуне, удалив все лишнее и поставив систему автоочистки. Наверное, это сделал еще Комаров.

Ведь он мог запланировать чистку еще при жизни, а бездушные программы – осуществить ее, когда сам он уже сгорел под завалами отеля «Маджестик» в высокотемпературном пламени.

Новым системным администратором стал Ян Виссер, хоть и матерился на всех языках при принятии полномочий, говоря, что в мирной жизни за три года успел возненавидеть эту работу. Из имущества Ивана, разложенного на полках, стеллажах, в коробках и просто на полу серверной, командир приказал ему брать не всё подряд, а только самое необходимое.

«Estoy hasta los cojones! – выругался Нефтяник.

– Вы же, блин, не яйцеголовые! Не ученые, а солдаты! На хрена такая куча барахла? Она будет отвлекать. Если понадобится техника, выдадут на новом месте. А это оставим здешним товарищам».

Максим почему-то вспомнил своего инструктора из учебного центра Корпуса мира, майора Петренко. Тот был русскоязычный, и кадета из Германии невзлюбил. Хотя с другими европейцами был сдержан и корректен. Это уже потом Макс понял, что на службе надо следить за каждым словом, которое произносишь и пишешь. Особенно когда это касается истории, национальности, политики… Даже наедине с собой. Не говоря уже о нарушении писаных запретов и циркуляров – очень легко нажить неофициальных врагов. И все разговоры записываются, а каждый кубический сантиметр пространства снимается. Скорее всего, неприязнь майора он заслужил своими положительными взглядами на СССР и социализм. Поэтому весь остаток стажировки с него драли три шкуры и придирались к каждой ерунде. Петренко коммунистов не любил. Говорил, что они должны быть принудительно переселены в колонию на красную планету Марс.

А еще у него было любимое выражение: «Если что, то сразу чё!» и его аналоги на других языках. Этим он мотивировал разноплеменных подопечных на выполнение учебных задач. Но в том, что касалось их подготовки, этот дядька не халтурил. Плотный, лысый майор был способенбез всяких апгрейдов орать так, что уши закладывало. Макс не удивился бы, если бы узнал, что его звероватый облик и солдафонский стиль были частью психологической обработки новобранцев, а сам он в тщательно скрываемой мирной жизни был ценителем классической музыки и русского балета. Но частная жизнь офицеров-инструкторов, как и всего офицерского состава Корпуса, была тайной за семью печатями.

Петренко любил говорить, что они должны уметь убивать голыми руками. «Ваших прибамбасов может с вами не быть. Ваши железки могут сломаться. И тогда все будет зависеть от того, есть ли у вас яйца… даже если вы случайно – женщины. А еще стальные мышцы и нервы как канаты, конечно». По-настоящему важные вещи инструктор всегда говорил тихо.

Так вот Нефтяник отдал приказ именно в таком тоне, и возражать было бесполезно.

Им нужно было освободить место под другой груз. Поэтому уложились в тридцать килограммов hardware. В основном погрузили на борт девайсы, которым можно найти применение в бою, – сенсоры, бесконтактные зарядные устройства, дроны. А дополнительные хранилища данных, сетевое оборудование и узкоспециальное «железо» без сожалений оставили.

Пришлось голландцу проводить ускоренную инвентаризацию и заполнять Акт передачи материальных ценностей. Но он справился – хотя тоже был лентяем (как, похоже, все айтишники), но, в отличие от погибшего приднестровца, оказался аккуратистом, почти как сам Рихтер. Правда, сопровождал каждый шаг ворчанием и жалобами. И его надо было «пинать» как следует, чтобы дать раскрыться потенциалу.

Несколько центнеров высокотехнологичного оборудования, которые Иван собирал по нитке в учреждениях бывшей власти («репрессировал», как он сам выражался), достались гарнизону Народной милиции Канкуна. Может, потом его передадут в школы или вернут в уже народный муниципалитет. Максим не был в этом до конца уверен. Но приказ есть приказ. Закончив погрузку, под покровом ночи выехали в сторону Мериды.

Хотя ехать через безлюдные места предстояло недолго, караван загрузил на борт провиант, топливо и питьевую воду. «Пойдете служить в пустыню, которая населена моджахедами и тушканчиками!» – вспомнил он слова, которые инструктор Петренко дал им, кадетам, вместо напутствия, по окончании курса его занятий.

Тут был примерно такой же ландшафт. Только вместо моджахедов были местные indigenas и bandidos, а вместо тушканчиков Старого Света – другие зверюшки.

Рихтеру было совсем не жаль оставлять Канкун с его шикарными пляжами, искусственными и облагороженными природными лагунами, отелями, похожими на дворцы махараджей, аквапарками, роскошными пальмами, райскими птицами и тропическими рыбами. Наоборот, эта потемкинская деревня, хоть и немного попорченная, с разбитыми и заколоченными окнами и облезшей позолотой, уже поднадоела. Наконец-то начнется настоящая работа, а не толчение воды в ступе до получения оксида дейтерия.

Все городские сети там, где они проезжали, действительно были вычищены от «подозрительных разговоров», «паникерства», «распространения слухов и непроверенных данных». А ведь еще недавно в них свободно и без цензуры обсуждали местные проблемы, песочили прежних и новых начальников, разглагольствовали о том, как обустроить обновленную Мексику.

Раньше можно было иногда услышать даже голоса врагов… ну, или просто не союзников. Правые либералы – из-за границы – привычно клеймили Революцию за узурпацию власти. Местные еще живые консерваторы, прячущиеся по углам, им поддакивали. И даже вроде бы друзья, реформисты называли «Авангард» радикалами и обвиняли в грабежах и бессудных расправах. Но сейчас эту лавочку прикрыли, заткнули рты. Хорошо это или нет, Макс не брался судить, но новая власть быстро училась у старой. Везде были тишь да гладь, и только бодрые реляции об утверждении нового справедливого строя. Официальные новости НарВласти гласили: «Вновь заработала ветка железной дороги Канкун-Веракрус», «Расхитители и саботажники пойманы и наказаны», «По прогнозам, после реформы собственности гидропонные фермы дадут рекордный урожай маиса». Все новости настраивали на позитивный лад.

«Уныние – это грех, – вспомнил он слова Софии. – В военное время нытиков во многих странах на фронте расстреливали на месте, а в тылу отправляли печалиться в специальные трудовые „санатории“».

На ее лице была улыбка, когда она это произносила. Это у нее шутки такие.

Общую коммуникационную сеть НарВласти обещали запустить к 25 октября, но пока не ввели в эксплуатацию. Не могли отладить. Конечно, у высших чинов связь была – сумела же София отправить Нефтянику распоряжение выдвигаться, не используя радио. Наверное, это была бывшая правительственная выделенная линия Сети.

Но командиры подразделений, по словам Сильвио Хименеса, к этому каналу часто не имели доступа, а пользовались по старинке телефонной связью, вроде бы проверяемой на предмет защиты от прослушивания. Это в городах. А на марше – старой доброй радиосвязью, о которой в эпоху покрытия каждого квадратного метра спутниковым net’ом многие стали забывать. Впрочем, это касалось мирных людей. А в Мексике хватало тех, кому было что скрывать от всевидящего ока, – контрабандистов, браконьеров, просто нелегально промышляющей чем-то публики. Поэтому старинные карманные радиостанции были у многих. Естественно, криптографией пользовались почти все.

Впрочем, Максим был даже рад тому, что Сеть не функционирует. Там не было ничего, что нужно боевому офицеру, и без чего он не сможет обойтись. Про рядовых бойцов и говорить нечего. Вот пусть и не отвлекаются перед важным делом.

Но и без автопилота, с водителями из плоти и крови, которых выбрали из своих рядов, не привлекая шоферов со стороны, чтобы не было утечек, болтанка была еще та, когда приходилось съезжать с почти идеальных шоссе на второстепенные дороги. Кое-где они были раздолбаны так, что езда напоминала слалом. Как это возможно в таком мягком и сухом климате, Рихтер не представлял. Хотя в последние годы тут, как и в других частях мира, бывали свои климатические феномены, вроде десятиградусного мороза и снега.

Хорошо еще, что мощный «Колосс» с приводом на каждое колесо мог проехать везде. Если бы он застрял, вытянуть его из раскисшей от дождей грязи было бы нелегко.

Федеральные шоссе, хоть и не дотягивали слегка по качеству до североамериканских хайвеев и европейских автобанов, были сносными. Их регулярно чинили. А вот муниципальные дороги за время президентства Родригеса в некоторых штатах пришли в упадок. Машина-монстр этих проблем даже не замечала, а в кузовах обычных грузовиков адски трясло, и тем, у кого были проблемы с вестибулярным аппаратом, пришлось несладко.

Пару раз им все же пришлось постоять в пробках. В одном месте затор возник из-за аварии – столкновения двух старых легковушек во время неудачного обгона. Причем за рулем обеих сидели люди, и они теперь материли друг друга на чем свет стоит, не желая уступать без компенсации за повреждения и моральный ущерб. Вокруг каждого уже собралась группа поддержки – из их родных деревень, и только выстрелы в воздух позволили интербригадовцам разрядить обстановку. Впрочем, пара ударов прикладами по спинам тоже не помешала.

В другом месте причиной пробки была ссора жителей двух населенных пунктов, закончившаяся перестрелкой между заклятыми соседями прямо на федеральном шоссе. Ссора началась из-за «ничейной» беспилотной фуры, под завязку набитой консервами, – скорее всего, ранее принадлежавшей кому-то, кто сгинул в революционном водовороте или сбежал, пока цел. Сначала шел спор на повышенных тонах, но потом у кого-то появилось в руках мачете, и понеслось… В итоге truck вместе с грузом отошел в собственность Народной Власти и был передан ее ближайшему комиссару.

Но движение по шоссе на какое-то время было приостановлено.

С горечью считая потерянное время, Максим подумал, что тут бы пригодились колеса-трансформеры военных бронетранспортеров с изменяемой геометрией, которые могли быть и обычными колесами для твердого дорожного покрытия, и треугольными гусеницами для целины и бездорожья. На многих участках именно последним словом можно было охарактеризовать любую муниципальную дорогу.

Но грузовики с логотипом супермаркетов «El Coyote» и рожицей улыбающегося волчонка такими колесами оборудованы не были. Поэтому приходилось ждать. Конечно, MAN-Colossus мог бы протаранить любые заторы. Но этот вариант оставался крайним средством, без которого хотелось бы обойтись. Они не для того делали революцию, чтобы плевать на простой народ и давить корпусом их дешевые жестянки на колесах.

В другом месте «вильисты» изъяли у одной из группировок полноприводный джип, на котором те пытались угрожать растянувшимся вдоль шоссе пешим беженцам. Затонированный, с кричащим тюнингом, расписанный драконами и змеями, высоко поднятый над землей автомобиль выглядел очень проходимым. Рихтер заметил, что мотор у машины был бензиновый, а электроники – минимум. Такую сложнее обездвижить с помощью дистанционного импульса и невозможно взять под контроль. Еще он отметил, что машина собрана из европейских, китайских и русских частей.

Максу сразу бросилось в глаза, что страна заселена очень неровно. Были мегаполисы, которые могли сравниться с японскими. Но не меньше было пустошей, где о цивилизации напоминали только вездесущие ветряки и солнечники. Лопасти первых часто были прострелены как решето, будто кто-то развлекался пальбой по ним в диком ковбойском соревновании на меткость. Вторые часто бывали разбиты – иногда можно было проехать многие километры и не найти ни одной целой панели.

«Кто это сделал?» – спросил Макс по видеочату у одного сельского старосты, уже носившего красный значок «Авангарда» на старомодном пиджаке.

«Крестьяне, сеньор… в основном indìgenas. Как только рухнула власть и охрана сбежала, они вышли с палками и молотками и разбили все, до чего смогли дотянуться».

«Но зачем? Какое-то суеверие?» – Рихтер не раз слышал про луддитские настроения в разных странах. Когда водители такси протыкаликолеса беспилотным машинам, а рабочие выводили из строя беззащитных роботов.

«Совсем нет! – прервал его мысли ответ старосты. – Батареи построены агрохолдингами на земле индейских общин, а энергию людям продавали втридорога. Эти идиоты не знают, что всё уже национализировано! Что всё это народное. Будем бороться с вредителями, сеньор. Человеческого языка они не понимают, значит, будем использовать спецсредства».

И вывел на экран изображение двух «лайфхаков» для борьбы с вредителями. Несмертельных, но болезненных. Будто речь шла о кроликах или койотах. Этот в прошлом алькальд, то есть председатель муниципалитета, а ныне районный комиссар точно не пропадет при любой власти, подумал Макс и сделал себе пометку о нем. А еще про дороговизну воды для крестьян, о которой между делом обмолвился чиновник, имея в виду их неплатежи и недоимки, которые он собирался взыскивать.

Разбираться было некогда. Но совет по этике должен этим заняться и взять под свой контроль. И не его одного.

Они ехали дальше. Макс слушал эфир. Хриплый женский голос быстро тараторил на каком-то местном диалекте, так что он ничего не понимал без подсказки. Но после небольшой настройки оказалось, что его компьютер в браслете знает даже местные говоры! А вот сам разговор был ни о чем – об урожае, погоде, местных сплетнях.

«Слишком легко нам пока все удается. Как бы не случилось чего», – подумал Максим и покосился на своих попутчиков. В кузове грузовика временами не было слышно ничего, кроме звука работающего мотора. Видимо, всем было немного не по себе, вот разговор и не клеился. Партизаны выглядели угрюмыми и апатичными. И могли ехать, подолгу не проронив ни слова. Боевой опыт у большинства был невелик, поэтому неудивительно, что ожидание боя их угнетало. Даже шумный и экспансивный Санчес, обычно заряжавший всех своей энергией, притих и сидел, повесив голову, медленно жуя вяленные бананы из пачки.

Бодро выглядели только Пабло и Паблито… что можно перевести на немецкий как Пауль и Паульхен, а на русский – как Павел и Павлик. Если все остальные дремали по очереди, то этим перебежчикам сон как будто был не нужен. Они помогали советами, наставляли новичков, рассказывали разные истории, поднимающие дух. Повезло, что в их отряд попали такие бойцы, кем бы те раньше ни были, подумал Рихтер.

После того, как позади остались прибрежная низменность и город Веракрус, шоссе тянулось по холмистой равнине, из тех, что можно найти и в Старом Свете. Не очень похоже на те колоритные пейзажи, которые ожидаешь увидеть в Мексике, – с причудливой формы утесами, каменистыми или песчаными пустынями, воспетыми в фильмах-вестернах.

Крупной живности не было, но мелочь сенсоры постоянно фиксировали. И не все были такими безобидными, как разноцветные попугаи, которые исчезли, когда они въехали в более засушливую часть страны. Иногда встречались тарантулы, сколопендры, гремучие змеи и прочая дрянь.

Виссер, который в бытность экологом-волонтером где только не побывал, хорошо разбирался в ядовитых тварях.

В живности и токсинах он разбирался куда лучше, чем в людях, мог полчаса рассказывать про причины гибели кораллов и масштабного вымирания земноводных.

Но даже Рихтер – сам считавший себя записным идеалистом и гуманистом – хватался за голову, когда слушал его пассажи про то, что злых людей на Земле нет. Голландец говорил, что ему иногда стыдно, что он белый. По его словам получалось, что белые люди придумали рабство и колонизацию, а до них этого в девственном мире не было. Еще говорил, что всегда виновата среда, что каждого можно исправить, что любая культура и любой обычай имеют свою ценность для человечества… Максим мог бы с ним здорово поспорить после того, как сам понаблюдал за некоторыми «милыми» обычаями во время своей службы в Африке и Азии. Но не трогал его. Сам он считал, что мир не без злых людей. Может, их меньше, чем добрых. Но даже одного хватит, чтобы обчистить вам карманы, изнасиловать или перерезать глотку. А большинство людей – никакие. Не добрые и не злые. Добрые для своих, недобрые для чужих, и самые золотые – для себя-любимого.

Виссер же считал, что даже камни имеют права. И бактерии, и вирусы. А уж древние экосистемы имеют их побольше, чем люди. Потому что некоторым из них миллионы лет. Голландец успел прожить год в Кении, позащищать и африканских слонов, и черных браконьеров, никогда не задумываясь, что и те, и другие могли убить его без всяких сантиментов. В свое время он подписал много петиций, включая одну за запрещение трансгенетики. Например, возмущался, что пытались вывести карликовых слонов. И радовался, когда генетические модификации многоклеточных организмов ограничили Всемирным Кодексом, который сторонники и некоторые противники называли «Divine copyright». То есть закон о защите авторских прав Господа Бога. «С собой люди могут делать, что хотят, – говорил Виссер. – А зверей пусть оставят в покое. Ты согласен, Макс?».

Максим никогда с ним не спорил. У него хватало куда более важных вопросов, чтобы забивать ими голову. Опасность для экосистем он и сам осознавал. Но пока у человечества были другие насущные проблемы. Например, климат. И еще – сами люди.

Даже во время их пути погода сильно шалила. Раскаленный ветер пустыни мог вдруг смениться густым тропическим ливнем, а потрескавшаяся земля одного округа – новообразовавшимися болотами в другом. Старожилов (что за идиотское слово!) спрашивать было бесполезно, но все они клялись, что еще десять лет назад погода была более ровной и привычной.

Чем дальше они отъезжали от побережья к плоскогорьям, тем меньше становилось тропической экзотики. Растительность выглядела почти как в Южной Европе. Разве что тут и там встречались кактусы разных пород.

Максим подумал, что если в степях Евразии по легенде на могилах воинов растет ковыль, то здесь – колючие опунции всех форм и размеров. Которые в народе прозвали «тещин стул» и «тещин язык». А поскольку людей тут погибло насильственной смертью видимо-невидимо, кактусов в местах, где почва посуше, было много. Как ему сказали, гораздо больше, чем пятнадцать лет назад, – ведь климат становился только суше. Кактусы тут ели в любом виде, и это была не экзотика, а вроде картошки для Belarussians. А еще их перегоняли в местный алкоголь. Он это знал по собственному опыту, потому что пробовал эти блюда и напитки. Все напитки с градусом Рихтер терпеть не мог, и его раздражали попытки напоить «из уважения».

Подсказки Д-реальности пока были недоступны. Ее базовую станцию они везли в грузовике в собранном виде, чтобы развернуть локалку по прибытии. В дороге у них имелась только связь, но не боевое целеуказание. Если бы на них напали, пришлось бы воевать по старинке, хотя революционеров этим не напугать. Но, к счастью, никто не атаковал караванна марше.

Лишь однажды в двадцати километрах от города Веракрус пуля попала в один из автомобилей сопровождения, которые им придали местные силы милиции на этом участке дороги.

Но еще до того, как они успели высадиться и занять оборону, нападающий был подстрелен дроном – Виссер подал знак, изображая пальцами «Okey!».

Все кончено, имел он в виду. Стрелка взяли живым. Это был мужик-одиночка со старым автоматом АК-74. Бродяга, судя по запаху- просто пьяный, а не под «веществами». На индейца не похож, скорее, тянул на дезертира из интербригады. Говорил он, как сказали знатоки, с аргентинскими словоформами. То есть происходил из Южной Америки. После оказания помощи с использованием медицинского бота бедолагу обыскали, просветили сканерами на предмет инородных включений (ведь пронести в своем теле можно было все, от наркотиков до бомбы) и сдали в комендатуру в ближайшем городке. На этом инцидент был исчерпан.

Питались партизаны в основном сухим пайком, вернее, армейскими саморазогревающимися консервами Корпуса мира. Тоже не ахти какое чудо техники – полтора века назад придумано, но им было приятно, что товарищи из Канкуна экипировали их по высшему разряду, в том числе трофейным снаряжением и имуществом с гарнизонных складов. Кадровых сил КМ в Мексике не держали, но тыловые склады, аэродромы и другие подобные объекты были во всех без исключения странах мира. Здесь их захватили без особого труда еще в октябре.

Разве что текилу им никто с собой не предлагал. Хотя все, кто не были трезвенниками, покидая базу в Канкуне, выпили по рюмке, закусив острым мясом или долькой цитруса (а один из них – даже соленым огурцом). Традиции традициями, но сам Максим от стопки и ломтика лимона отказался. Да, изредка он мог сделать исключение из уважения к камрадам. Но этот случай ему не показался подходящим. Он не любил глупые суеверия.

Вскоре дорога начала карабкаться в горы – и началось что-то похожее на Южный Урал… если бы тот вдруг телепортировался в другое полушарие, оброс американской растительностью и опоясался вулканами, словно пулеметной лентой. У них были звучные названия вроде Попокатепетль и Истаксиуатль. Впрочем, близко отряд не проезжал, видели их лишь на горизонте.

Партизаны поднимались все выше над уровнем моря. Скосив глаза, Максим увидел в линзах, как медленно, но устойчиво меняются показатели атмосферного давления, скорости ветра, содержания кислорода.

Лес стал хвойным, начались знакомые сосны и ели. Каждый школьник должен помнить, хотя и вряд ли знает без поисковика, что мексиканская столица находится на высоте двух километров над уровнем моря. Сам Макс был достаточно тренирован, чтобы не замечать этих неудобств, но некоторые бойцы интербригады – особенно те, у кого был лишний вес, – наверняка почувствовали одышку. Последние годы атмосфера теряла много кислорода, но люди способны адаптироваться к таким постепенным изменениям. Это касается местных, конечно же. Но и из них, чужаков, никто не жаловался.

Шоссе «Веракрус – Мехико» контролировалось повстанцами прочно и давно. Дорогу на столицу прикрывали мобильные группы на вездеходах и патрули из летучих дронов. Командование почти весь свой небольшой запас автономных машин вывело из города, потому что в осаде от устройств полицейского, а не военного класса, – а именно такие партизанам удавалось захватить и перепрошить – было мало толку, а потери они несли страшные из-за средств РЭБ, которыми был прикрыт анклав даун-тауна. Они теряли управление и сразу падали, попав под высокочастотный «душ», выжигавший электронике мозги, которым корпы облучали их направленно и на больших расстояниях.

Совет командиров, заседавший формально в Гвадалахаре, а на самом деле раскиданный по стране, боялся диверсантов, но с ними особых проблем пока не было. В первые дни было еще несколько случаев засад, обстрелов и подрывов фугасов и мин на дорогах, но к концу октября никаких вылазок крыс-корпократов за пределами периметра единственного осажденного столичного района уже не случалось. Видимо, сил у компрадоров было мало, и они решили их не распылять. Со своих баз на границах и побережьях они тоже не вылезали.

На что они надеялись, почему еще не сдались? Неужели на то, что Революция рухнет под собственным весом?

В малых городах, в провинции, творилось один дьявол поймет что. В сентябре-октябре стошестидесятимиллионная страна сорвалась с привязи, как дикий мустанг на ранчо. Сейчас в крупных городах новая власть худо-бедно установилась. Но в глухих уголках далеких от столицы регионов творился полный раздрай и то, что Гаврила называл грубым словом на букву «П», которое Максим частенько слышал от бабушки, когда ее доставали все домашние.

Впрочем, многомиллионный Веракрус глухим назвать было нельзя, а бардака в городе было столько, что они даже не стали приближаться к агломерации, забрав в условленной точке на ее границе пополнение из бойцов-добровольцев и специальный груз.

Тут был случай особый. Пристань и порт города контролировались революционными гвардейцами в новой салатового цвета форме, вооруженными новенькими рейлганами. На головах у них были лазурные береты со звездой. Комиссаром города стал бывший заключенный, сидевший в тюрьме за пиратство в сфере интеллектуальной собственности. Его помощник до революции работал в супермаркете здорового питания. Даже в местной ячейке «Авангарда» они считались теми еще радикалами с уклоном в анархо-анархизм. Первые недели каждый вечер проводили на городском пляже публичные казни врагов народа, пока из Гвадалахары не пригрозили прислать карательную команду уже против них. После этого они немного образумились. Но, по слухам, кроме порта и центра города порядка не было нигде. В остальных районах города творился даже больший бардак, чем в среднем по стране, и дело тут было не в идеологии, а в отсутствии контроля.

Именно в таких прибрежных мегаполисах скопилась пестрая и в прямом, и в переносном смысле публика, которую «Авангард» перевез в Мексику накануне восстания. Тут были не только латиноамериканцы (чужак из другой части света их друг от друга не отличил бы), но и выходцы со всех континентов, кроме, естественно, Антарктиды. Но больше всего было, конечно, latinos. И некоторые из них были совсем не рады, если их путали друг с другом, – например, выходцы из Уругвая и Парагвая, готовые вцепиться друг другу в глотки. Но даже дружественно настроенные силы не хотели, чтобы их путали, и гордо носили свою атрибутику: сапатисты и сандинисты, последователи идей Кастро и Че Гевары с «нейтральной» Кубы. Были тут боливийцы, сальвадорцы и колумбийцы и даже никарагуанцы. Были черные, белые, азиаты и метисы всех видов. И были комендантский час, блокпосты, заложники и зачистки, облавы.

Все, кто получил оружие, ждали большой драки. Совет командиров начал постепенно доставлять их в столицу, но очень быстро понял, что для штурма «укрепрайона Куаутемок» эти люди не очень годятся. Что, несмотря на высокую мотивированность, их еще долго надо обучать и готовить. Отправить их брать приступом даун-таун означало послать на верную смерть. А пока от них был толк только как от вспомогательных частей гарнизонной службы.

Так и оказалось, что у «Авангарда» среди нескольких миллионов добровольцев не хватало боеготовых частей для штурма крохотного, окруженного со всех сторон пятачка в центре столицы. И это было смешно и унизительно для его лидеров.

Власть свалилась на них внезапно, и, как часто бывает, революционеры оказались к этому не готовы. А тут еще отделились и закрылись населенные пункты и районы, выставив свои кордоны, где стояли их собственные дружинники. Там теперь правили деревенские советы автономистов, анархистов и анархо-коммунистов. Впрочем, в отличие от «безбожной» Европы, многие были с сильным религиозным уклоном. Кто-то из них выглядел договороспосбным и адекватным, но некоторых надо будет возвращать силой, как заблудившихся овец в отару.

«Всё отныне общее, братия! – вещал один местный проповедник в штате Табаско. – Пусть каждый человек берет, сколько ему нужно из общего котла, и трудится на общее благо, не жалея сил, как завещали отцы и деды! С вами Христос наш спаситель и дева Мария!».

Причем людьми считались только свои, общинники. Поэтому они и отгораживались, хмурые индейцы и метисы с ружьями, строя баррикады на въезде в свои деревни, пока более светские и космополитичные горожане слушали музыку, обнявшись, раскачивались, распевая «El pueblo unido» и, пуская слезу, лобызались, пьянея то ли от текилы, то ли от нахлынувшего чувства перемен.

Но первый накал борьбы, когда прямо на улицах кого-то избивали, а прямо в переулке ставили к стенке или вешали на фонаре, когда творилось все возможное и невозможное, кроме разве что ритуальных жертвоприношений, – уже прошел. Тот пестрый красочный бардак, как Макс знал из истории, сопровождает любую настоящую революцию, а не дворцовую смену одних хапуг на других. И в политическом плане тоже была каша – коммунисты, анархисты, леваки всех мастей, даже левые либералы. Мелкие лавочники и фермеры, которых в «Авангарде» за глаза снисходительно называли «мелкобуржуазная стихия» поддержали восстание почти единодушно, поскольку настрадались под налоговым и административным прессом, попутно кормя мафию и всегда проигрывая хоть в судах, хоть на рынках крупным холдингам, повязанным с криминалом и властью.

Но теперь дела худо-бедно входили в новое русло.

Конечно, случались отключения энергии. Бывали ограничения перемещений за пределы города или штата. Бывал дефицит, о котором раньше знали только профессора истории и экономики. Когда нет не денег на товар, а самого товара. Были похищения и выкупы, и совсем не в рамках свадебных традиций. Но за серьезные преступления вроде убийств и изнасилований революционные гвардейцы карали строго, не делая разницы между своими и чужими. Для этого им иногда приходилось брать штурмом твердыни своих вчерашних друзей, проливать их кровь и конфисковать то, что те сами экспроприировали у магнатов и старого истеблишмента. Но и в этом для мировой истории освободительных движений тоже не было ничего нового. Да и в самой Мексике такое уже случалось не раз, и в девятнадцатом, и в двадцатом веке, когда революционеры воевали не только против защитников старого порядка, но и против других, «неправильных» революционеров.

Пили текилу, водку и ром, курили сигареты, сигары, даже трубки, будто нарочно показывая презрение к ЗОЖ. Небритые мужчины и растрепанные женщины обнимались, ели жаренное красное мясо, которое, как известно, провоцирует рак. И мясо было приготовлено не в домах, не на «умных» кухнях и даже не на простых сковородках. Барбекю жарили тут же, из свежей убоины, настоящей, а не синтезированной… и скот вполне мог при жизни не принадлежать тем, кто его азартно готовил. Стреляли в воздух, запускали фейерверки, что-то поджигали, палили в чучела в цилиндрах и костюмах, набитые соломой и сухими початками. Взвивались языки пламени, в тон со знаменами, среди которых вторым по частоте после мексиканского триколора был красный.

Все это могло происходить и век назад, и два, и даже два с половиной. Добавилось разве что энергетическое оружие, хотя стрелять из него было не так угарно – ведь оно не грохотало. Ни роботов, ни голографии, ни модерновых электромобилей на таких сходах не было, поэтому картинка не нарушалась.

По горным тропинкам брели то ли пастухи, то ли контрабандисты, у которых порой были даже шагоходы от Boston Cyberdine – наземные дроны для перевозки грузов по горным дорогам. Именно по тем, по которым когда-то шли испанские конкистадоры Кортеса, штурмовавшие Теночтитлан. Именно там, где аборигены так и не изобрели колесо, поскольку в этих краях на самой крыше мира его польза была сомнительна, а передвигаться на ногах, двух или четырех, своих или механических, было проще.

Но когда механических мулов не было в кадре, можно было подумать, что сейчас на праздник заглянет сам Че с бородой и сигарой. Или Панчо Вилья в своем пончо слезет со скакуна, обмотанный патронными лентами, как революционный матрос Балтийского флота.

И рефреном звучал символ веры в новое, которое придет и смоет старый мир, как половодье.

«Никаких больше, мать его, кредитов, никаких ипотек и займов! Никакого ГМО, отравленных удобрений, рекламного вранья и брендовых товаров! Все вырастим сами на маленьком огородике или на общинном поле нашего рода, с молитвами или песнопениями предков! Одежду соткем сами и обувь тоже смастерим! Чужих прогоним, землю отберем и заживем так, что все обзавидуются. И еще весь мир научим. Вы умеренные? Агитируете за путь постепенных преобразований? Гнать вас взашей, трусов и ренегатов! Даешь всё и сразу!»

А руководство «Авангарда» – радикалы среди солидных всемирных партий – выглядели умеренными плюшевыми котиками по сравнению с голосом улиц.

Максим понимал незрелость таких взглядов. Но рядом с этими людьми не мог не заражаться их верой, их энергией и чувствовать, что их мысли, словно через беспроводную связь, проникают в мозг. Они излучали идею, как рентгеновские лучи.

Вся страна сорвалась в крутое пике и, охваченная счастьем, хотела поделиться им со всем миром. Проклинал кто-то президента Мануэля Родригеса, который был то ли мертв, то ли исчез в неизвестном направлении? Нет. Никто. О нем просто забыли. Точно так же, как ни один из тех, кто реально воевал против повстанцев при задержании, не сказал ни одного доброго слова в адрес прежней власти. У всех были свои мотивы, далеко не всегда связанные с деньгами. Личные, родовые, идеологические. Но все говорили, что «дядюшке Ману» туда и дорога.

Чуть больше говорили про корпорацию «Pyramid Products», точнее про «Mexican branch» и ее акционеров. Но и их вспоминали уже нечасто. Будто все это осталось в далеком прошлом, к которому нет возврата.

Столица встретила их запахом гари и гниения. Рихтер вначале думал, что так пахнет из-за множества погибших, чьи тела не были погребены или кремированы (последнее практиковалось гораздо чаще), но оказалось, что трупы убирали вовремя. А смердело из-за коллапса городской системы уборки и вывоза мусора.

Хотя погибших было много. По предварительным подсчетам – почти двенадцать тысяч человек. И едва ли десятая часть из них была комбатантами обеих сторон. Остальные просто оказались не в том месте не в то время.

В Мехико первой их остановкой стал Койоакан, красивый пригородный район далеко от линии фронта, на южной оконечности озера Тескоко.

Студентов распустили по домам еще в середине октября, и теперь кампус Национального университета был опорным пунктом la Militia. Он был похож на североамериканские кампусы, разве что выглядел более утилитарным и лишенным излишеств. Ну и, конечно, уже успел немного пострадать от смены одних обитателей на других. В типовом трехэтажном корпусе, где раньше была кафедра биологии, разместился штаб Интербригады имени Че Гевары.

Гостей из Канкуна встречали радостными криками, но в воздух никто не стрелял, зато просветили сканерами их машины и их самих. Тут уже был военный лагерь, а не казачья вольница. Потом, после встречи и подтверждения личностей, им дали отдохнуть, помыться и прийти в себя.

– Здесь когда-то жил в изгнании Лев Троцкий, – вспомнил Ян про своего кумира, а сталинист Гаврила привычно пробурчал про героя Советского Союза Рамона Меркадера, но эта шутливая пикировка не могла никого обмануть. Она была почти ритуальной.

– Почтим память великого человека, – Виссер прикоснулся к своей бейсболке и неожиданно запел, сильно фальшивя:

Banker and boss hate the red soviet star
Gladly they build a new throne for the tsar
But from the north to the deep Baltic sea
Trotsky's Red Army brings victory…

– Ага. У Льва Давыдовича никак не выходил из головы ледоруб! – выдал доктор старый каламбур.

– Ты что-то имеешь против человека, который был одним из организаторов Октябрьской революции? – спросил его бывший дизайнер.

– Имею. Раз ликвидировали – значит, было за что! – ответил Гаврила, давая понять, что разговор окончен.

В холле, где на стене под стеклом еще висели расписания занятий, их встречала Софи. Она появилась из ниоткуда рядом с монитором из «умной краски», который беззвучно транслировал революционную агитацию. Вначале Максим увидел, как в пустоте на расстоянии протянутой руки зажглись темные глаза, обрамленные ресницами, потом появилась полоска оливковой кожи лица. Потом появились губы и расплылись в улыбке, заставив вспомнить Чеширского кота.

Невидимая рука сняла капюшон костюма, и вот уже перед ним висит в воздухе очаровательная головка Софи. Комиссар по этике (с правом осуществления судебных функций) носила короткую стрижку, но это не делало ее менее привлекательной.

Все, что было ниже, пока оставалось невидимым, но уже обретало знакомые контуры ее силуэта.

– Салют! Проверяю адаптивный камуфляж, – объяснила она, смеясь. – Мне его сегодня выдали, а он барахлит. Иногда покрывается узорами всех цветов радуги.

– Ну ты даешь!. А если бы мы струхнули и пристрелили тебя?

– Твоих людей я предупредила, – улыбнулась девушка. – А про тебя я знаю, что ты парень нерасторопный.

И верно, хихикают черти, стоя у него за спиной. Толкают друг друга локтями. Санчес так вообще еле сдерживает смех. Макс мысленно пообещалим это припомнить. Сговорились с ней, чтобы его разыграть! Ну что за детский сад? И уже даже к локальной сети подключились, раз она сумела перекинуться с ними словом.

Но на нее злиться он не мог.

Как хамелеон, Софи меняла цвета, пока не остановилась на темно-зеленом пятнистом. Костюм все еще подчеркивал ее спортивную фигуру. Она была невысокого роста, не полной, но и не худенькой, что нравилось мужчинам. Впрочем, ей до мужских взглядов демонстративно не было дела. Цвет ее волос изменился. Сегодня она была блондинкой, что сильно контрастировало с довольно смуглой кожей. В ней была намешана кровь всех основных рас, – хотя сама Софи говорила, что в биологическом смысле рас не существует, их придумали белые, чтобы дискриминировать коренных жителей колоний. И, в общем-то, мейнстрим мировой науки был с ней солидарен, хотя отец и говорил Максиму, что «ученые, видимо, дальтоники и не отличают черное от белого».

Софи между тем сняла костюм, который перестал «приспосабливаться» к среде, став обычной серебристой тканью, лежащей у ее ног. Она убрала его в небольшой пакет, который незамедлительно сам из себя откачал воздух.

Оставшись только в белых шортах и коротком узком топике, женщина видела, что на нее беззастенчиво глазеют все «вильисты» мужского пола, но совсем не смущалась. Хотя они буравили ее глазами скорее с любопытством – не каждый день увидишь полуголого комиссара… или комиссарку. Кто-то присвистнул. Можно было бы ожидать этого от Санчеса или Диего, но это был Ян. Хотя он тут же засмущался и осекся.

– Добро пожаловать в Мехико, товарищ, – поприветствовала она Макса, пожимая его руку и подаваясь ему навстречу, – И как это тебя еще не убили, император Максимилиан?

– Рад, что тебя тоже, – ответил он ей и приобнял. Очень целомудренно, как сестру. Не почувствовав ничего, кроме душевной теплоты.

«Старею, что ли? Или события этих дней сказались?» – подумал Рихтер.

– Знакомые лица! Герои трудового народа! – приветствовала Софи его товарищей, здороваясь за руку с каждым. – Я горжусь, что…

– Комаров погиб, ты слышала? – прервал он ее. – Был в отеле, когда тот взлетел на воздух.

– Я знаю, – кивнула она, на лицо ее набежала тень. – Мы уже составили полный список наших. Сто двадцать пять. Не считая мирных.

Максим вздохнул и почувствовал, как сжимаются кулаки.

– Они ответят.

– Кровь за кровь, – согласилась Софи. – Но сейчас не время для скорби, сейчас время для боя. Пошли, надо поговорить. А вы, мальчики, пока сходите к интенданту.

Они вдвоем вышли на улицу и сели на резную скамейку, стилизованную под изделие древних ацтеков. Ее украшал орнамент в оранжевых и красных тонах и изображения божков, среди которых Рихтер узнал только пернатого змея Кетцалькоатля. Имелись ли у ацтеков такие скамейки, или они сидели на полу на циновках, поджав ноги под себя? Может, и так. Но выглядело аутентично. Скамья стояла в тени раскидистого дерева, которое Макс не смог определить. Без помощи «оболочки» он опознавал только березу, тополь и клен, да еще дуб, но только когда тот ронял на землю желуди.

В воздухе пахло цветами. К цветам он был равнодушен и за всю жизнь не выучил их названий, кроме роз и ромашек. И дарить их Макс тоже не умел и не любил.

– Чувствуешь, как пахнет? – спросила она, придвигаясь поближе,

– Свежо тут. Хотя в городе пожары. – Пока они ехали, Максим ждал, когда ее увидит, но, получив искомое, понял, что не знает, о чем говорить. И поэтому начал с чепухи.

– Верно. Когда дует с гор – воздух чище, чем раньше. Потому что промышленность стоит. И половина транспорта не ходит… А он тут не весь чистый. Ты видишь пробки?

– Нет.

– Потому что их нету. Все машины или по обочинам, или в гаражах. Я проводила мониторинг загрязненности. В Мехико стало в шесть раз меньше выбросов основных загрязнителей атмосферы, чем было при Камарилье.

– Камарилья? – переспросил Макс. – Что за термин? Вы так старый режим зовете?

– Конечно, – кивнула девушка. – Камарильей. Или «la pandilla». То есть бандой, шайкой. Но некоторые вшивые интеллигенты зовут его «копрократией».

Она так и сказала по-английски – «lousy intelligentsia».

– Кто это «вы»? Союз Освобождения Земли?

– Нет. Не упоминай этих тряпок. Мы – это «Авангард». В СОЗ кроме нас много оппортунистов и предателей. Только наша партия – это авангард трудового класса человечества, объединенный идеей построения справедливого общества на всей планете.

– Софи, меня можешь не агитировать. Я и так с вами. И слов на ветер не бросаю.

– Я знаю. Но никогда не помешает немного политинформации, верно? Кстати, не хотел бы ты все-таки работать в отделе пропаганды? Хотя, конечно, было бы больше пользы, если б ты оставался на службе. Нам нужны свои уши в рядах Корпуса. Да, это был бы риск… но и джек-пот можно было бы сорвать огромный. Но раз это невозможно… из тебя, с твоей биографией вышел бы хороший агитатор.

Макс не ответил. В последнюю очередь он хотел работать промывателем мозгов. Даже для благого дела. Он хотел быть там, где мог непосредственно применить свои знания тактики. Делать то, чему учился. В бою, а не в кабинете, пока на фронте бьются другие.

– А чем ты занималась на вражеской территории, пока город не был взят? – спросил вместо этого он. – Ты, надеюсь, не была корректировщиком артиллерии?

– Да ты что, нет, конечно. Я волонтер «Красного креста», – усмехнулась она, поднося палец к губам. – А еще я содержала приют. Мой международный ООНовский пропуск в теории давал мне иммунитет. Копы не имели права меня задерживать. На практике от пули такой пропуск не спасает. Поэтому я знаю меру риска.

– Какой еще приют?

– Для кошек и собак. Я ведь еще и волонтер «Зеленого креста». Ветеринарного. Их тут тысячи, хвостатых. Может, целый миллион. Брошенных. Их хозяева бежали из города, а может, страны… либо пропали без вести. А иногда и вовсе погибли. И они, звери, уже сами становятся проблемой. Отдельные индивиды держали не кошечек, а питонов, крокодилов и ягуаров. Представь, столкнуться с таким в переулке?

Вроде гладко звучит. И все же он позволил себе не поверить.

– Сколько твои «котята» пустили под откос эшелонов с боеприпасами, малышка?

Она в ответ рассмеялась:

– Этим занимаются другие люди. А я отвечаю за личный состав, за его моральный и боевой дух. Да, чаще, чем кошками, приходится заниматься людьми. Кстати, даже у некоторых из наших натуральная ломка от отсутствия сети. Слоняются как сомнамбулы, продуктивность на нуле. Приходится подгонять. Я вот что думаю… когда мы победим, мы все вредное и аморальное, что есть в сети, запретим. А остальное будем отпускать по талонам. Под надзором ответственных товарищей.

– Таких, как ты, конечно, – Макс еще раз обнял ее и похлопал по плечу. – Голода в городе пока нет?

– Нет, на складах еще продуктов на несколько недель. Сколько именно, не скажу, это засекречено. Пока проблемы нет, но она будет, если мы не выправим положение. Из неорганики еду пока никто не делает. По крайней мере, в товарных количествах… Нам надо побыстрее взять даун-таун и вернуть беженцев в город, открыть заблокированные дороги. Кроме гуманитарного аспекта, есть вопрос престижа и военной логистики. Нам надо очистить междугородные шоссе и установить порядок у себя в тылу перед настоящей войной. Посмотри, что творится в городе.

С этими словами она открыла экран перед собой. Явно для него – ведь сама могла бы посмотреть и через линзы.

Камера стояла на остекленной террасе на крыше самого высокого университетского корпуса, откуда открывался вид на город, лежавший к северу. Разрешение было хорошее. И было на что посмотреть.

До линии соприкосновения отсюда было километров семь, и, судя по рассказам местных, сюда то и дело долетали звуки автоматной и пулеметной стрельбы (многие местные на слух умели их отличать). Чаще всего она начиналась с наступлением темноты, когда обе стороны пробовали друг друга на прочность.

Похоже, на этой войне все еще правил его величество порох, вместе с другими химическими взрывчатыми веществами. По крайней мере, на одной стороне баррикад.

– Обычной артиллерии у них нет, – объяснила Софи. – Наши диверсанты сумели уничтожить… ценой своей жизни. Зато есть несколько больших «рельс». Но они ими не пользуются. Наверное, потому, что «рельса» стреляет навесом, как обычная пушка.

– А вот и нет. Это первые не умели, а современный рельсотрон может поражать цель и вне прямой видимости. Для этого используется регулирование мощности и чип корректировки курса.

Обычная рельсовая пушка может разогнать снаряд до второй космической, но не запустить его по дуге. Это сложно и требует ювелирного расчета, но новые тяжелые полевые рельсовые орудия (ТПРО) умели это делать. Электронные мозги прекрасно рассчитывали траекторию, несмотря на безумную скорость. Но они были дороги, очень сложны в производстве и капризны в эксплуатации. И энергии потребляли как небольшой поселок. Поэтому до сих пор ТПРО полностью не вытеснили старую добрую ствольную артиллерию. Но та осталась только оружием нищих. Богатые предпочитали там, где нельзя было выстрелить из «рельсы», бить ракетами и самонаводящимися снарядами. Или со спутников, а они были только у одной стороны.

– Я про корректировку не знала, – призналась Софи.

– Ничего. Это мало кто знает. Так чем они отвечают? И откуда? Ракетами с моря?

– Они пока не применяют авиацию и ракеты. Для этого Корпусу нужно признать происходящее здесь войной, а не локальной полицейской операцией. Не сомневаюсь, что ООН и Мировой совет это разрешение дадут. Но они пока медлят, там идет политическая грызня, наши люди стараются затянуть это как можно дольше. Поэтому корпы и их покровители из-за моря отвечают тем оружием, которое из-за лазейки в законах не подпадает под эти ограничения. С неба. Точнее, из космоса.

«Дамоклы»! Позиции вражеской артиллерии или пусковые установки ракет можно вычислить и накрыть залпом. Можно послать диверсантов. А боевые спутники на орбите им достать нечем. Их невозможно уничтожить или хотя бы подавить. Поэтому корпы совсем не страдают от отсутствия артиллерии и невозможности использовать ТПРО.

«Потерпите немного, и мы собьем этих птичек», – обещали в Совете командиров. Вроде бы уже обучали расчеты по ускоренной методике, разгружали зенитные комплексы. Но сколько еще ждать – никто не знал.

– У них есть там одно орудие, мы зовем его Большая Берта, – услышали они голос Сильвио. – Это плазменная пушка. Та же «рельса», только горячая. Очень горячая, ха.

Самого его рядом не было, он вышел на связь, находясь где-то на позиции. Софи была явно рада его слышать. Она быстро сказала что-то по-испански, и в ответ раздался довольный смешок и звук воздушного поцелуя.

А потом командир отключился от линии. Рихтер отметил про себя, что он держит всю ситуацию на контроле. И в личном плане тоже.

Про «горячую рельсу» (звучит смешно) Рихтер тоже слышал. Максим изучал опыт боевого применения таких боевых плазмотронов в Пакистане и Индонезии. И знал, что залп плазмы может проделать выжженную просеку в городской застройке. Он видел такие горящие проплешины своими глазами. Это была одна из причин, почему он ушел из Корпуса. Вторая – неизбирательные удары со спутника. Третья – случаи «ошибочного» выполнения роботами команд в боевой обстановке, за которые никто не нес ответственности. Стоит ли говорить, что цена каждой из таких «ошибок» исчислялась десятками, а иногда и сотнями жизней? Четвертая причина была в том, что он видел, как рядовые, да и младший командный состав Корпуса, ведут себя по отношению к мирному населению, когда знают, что им за это ничего не будет. А им ничего не было почти никогда. Кроме совсем уж из ряда вон выходящих случаев, посрамивших бы маркиза де Сада.

К счастью, использовать плазму они тоже не могли. Это уже оружие массового поражения.

Его мысли прервал далекий гул.

Снова, как в Канкуне, завыли сирены, им вторил пересвист автомобильных сигнализаций и лай собак. На улице, на территории кампуса, раздавались взволнованные крики. Мужчина в камуфляже с красной повязкой на рукаве, активно жестикулируя, показывал, куда бежать. Одновременно зажглись световые обозначения. Тут было очень мало случайных людей, только бойцы интербригад, часть из которых, впрочем, была в штатском и без оружия. Интересно, готовили ли их к этому, проводили ли какие-то учения? Судя по всему, да.

Бывали и срывы. Какая-то женщина кричала, металась, пока ее силой не увели. В другом месте парень побежал не в ту сторону и упал, перепрыгивая заборчик. Но в основном люди организованно и быстро следовали за светящимися зелеными стрелками-указателями, а контролировал процесс боец с нарукавной повязкой.

Вскоре на открытом пространстве не осталось никого. Видимо, попрятались в подвалы. Специальные убежища на континенте, где оружие массового поражения почти не использовали, отсутствовали.

Новый раскат. Максу показалось, что его источник находится где-то недалеко. Километрах в трех.

– Это наши, – догадался он.

– Верно. Умница, – улыбнулась Софи. – Батарея самоходных орудий. Гвоздят подонков. Смягчают их оборону, чтоб было полегче штурмовать. Чуть позже ударят и РСЗО. Нет, штурм будет не сегодня. Большего пока не скажу.

– Но ведь прилетит ответ. Позиции совсем рядом. Пошли, у вас есть подвал? – он схватил ее за рукав, по старой привычке переживая за других сильнее, чем за себя.

– Фигня, – махнула рукой комиссар по этике. – Во-первых, снаружи безопаснее. Во-вторых, они определяют местонахождение батарей с точностью до сантиметра. Вернее, думают, что определяют. И не станут тратить кинетические снаряды «Дамоклов» на здания. А ракеты «космос-земля» – и подавно.

– Вы как-то играете с акустикой? – догадался Макс. – Генераторы колебаний?

– Может, да, а может, и нет, – с вызовом в голосе произнесла Софи. – Наши орлы уже меняют позицию. Я молюсь за них каждый раз, за артиллеристов.

– И что, помогает? – с легкой иронией посмотрел он на девушку.

– Конечно. Ведь я не одна.

«Вот он, католический социализм», – подумал Максим, но ничего не сказал. Он давно перестал осуждать кого бы то ни было за предрассудки. Да и есть доля неуважения в попытках перевоспитать взрослых людей.

На время установилась тишина. Они теперь были в полном одиночестве на этой улочке кампуса. Но Макс вдруг подумал, что идиотская деревянная лавка, украшенная изображениями богов, – более надежная защита, чем обычный не укрепленный подвал. Особенно с учетом того, что с других сторон стоят еще две таких скамейки, образуя букву П, – всё для удобства любителей читать бумажные книги, сидя в тесном кружке рядом с фонтаном в окружении клумб с розами. Этот досуг был популярен в кампусах по всему миру.

«Если начнется… всегда можно лечь».

– Они не станут стрелять по университету, – услышал он голос Софи.

– Эти… станут. Для них нет ничего недопустимого. К тому же студентов ведь отправили по домам, разве нет?

– А ты думаешь, они ушли, дурачок? Почти все студенты с нами, среди нас. В нашей униформе, с нашими значками. Космические силы Корпуса не будут стрелять по ним. Есть вещи, которые даже они не сделают. Их хозяева трясутся за свой рейтинг. Одно дело – раскатать десять тысяч безымянных тружеников вместе с их лачугами, и совсем другое – разнести историческое здание и прикончить пару-тройку профессоров математики.

– Мне бы твою уверенность.

И в этот момент началось. Новый грохот. Удары и вспышки, одно за другим, будто кто-то бил в гигантский барабан и высекал огненные искры.

Последствия Рихтер увидел сначала на экране. Красные пятна волнами пошли по карте, экран зарябил от множества точек. Они загорались тут и там, без видимой системы, складываясь в неровные дуги.

Максим почувствовал ветер. Волну горячего воздуха, обжегшего лицо. Дрожали здания. Одно из них, стоявшее совсем близко, – пятиэтажное, в стиле конструктивизма, с высокими окнами, – рухнуло. Взметнулось пламя, а за ним столб пыли, смешанной с черным дымом. Земля дрожала.

– Ложись! – запоздало скомандовал военспец, но на тот момент они уже пару секунд лежали, вжавшись в землю и друг в друга, без всякого подтекста.

В голове была одна мысль – всё ли он учел, нет ли поблизости окон, стеклянных стен и других источников осколков. И любых предметов, которые могут упасть им на головы. Вроде бы не было. Но на всякий случай Максим постарался сделать так, чтобы максимально закрыть свою спутницу собой. Она не протестовала.

Это не похоже на артиллерийский обстрел, во время которого между грохотом залпа и прилетом «подарка» есть хотя бы пара секунд. Сейчас не было свиста, не было ничего, кроме хлопков, от которых закладывало уши.

– Кинетика, – услышал он бормотание Софи. Взгляд у нее был сосредоточенным.

Даже лежа под обстрелом, она продолжала вести мониторинг.

– Наложение, – шептали ее губы. – Координатная сетка… азимут…

Произнеся эту абракадабру, она послала ему изображение в глаза. «Линзы» работали.

Вид сверху. С дрона. Но по нему масштаб разрушений оценить трудно. Видно только, что не меньше пяти зданий лежат в руинах. Только два из них пятиэтажные, остальные в два этажа – общежития, похожие на таун-хаусы.

Потом он увидел на карте идеальную дугу, соединяющую груды щебня, которые еще недавно были университетскими корпусами, почти совпадающую со следом движения спутника по орбите. Корпы не пускали ракеты, а сбрасывали более дешевые кинетические снаряды с наведением.

Кинетические снаряды летят во много раз быстрее скорости звука. Ракеты «космос-земля» – еще быстрее и точнее. Какой-нибудь ионный удар вообще прилетел бы мгновенно, но в атмосфере пучковое оружие почти бесполезно. Зато им прекрасно сбиваются спутники. Именно поэтому спутников у повстанцев не было.

Вскоре взрывы прекратились. Прозвучал отбой тревоги. Конечно, всё было условно. И люди пока еще не вернулись на улочки кампуса.

– Я приняла сообщение, – девушка вернулась в реальный мир. – У бойцов потерь нет, – произнесла она. В глазах ее, как показалось Максу, светилось радость. – РЭБ работает. И стелс. И оптическая маскировка. Мы научились создавать ложные цели, быстро прятаться и уходить… А гражданских погибло восемнадцать человек… все это наши резервисты. И почти сорок ранены.

Словно в подтверждение ее слов Максим услышал вой сирены. Проехала допотопная «скорая» с универсальным двигателем. От нее исходил легкий специфический запах. Должно быть, заправили биоэтанолом из отходов, типа жмыха, кукурузных початков и опилок.

Рихтер махнул высунувшемуся из окна санитару, здоровяку в криво надетом белом халате: проезжай, мол, с нами все в порядке. У них было только несколько пустяковых царапин, полученных, когда они бросились на землю.

Потом прилетели, жужжа, два медицинских дрона – старые мультикоптеры с облупившейся краской, они были не более чем летающими врачебными чемоданчиками, полезными разве что для полевых медиков. Сами они лечить не умели, но, видимо, из больниц и станций «скорой помощи» сюда прислали все, что нашлось.

Через минуту Максим услышал крики и стоны людей. Похоже, уши все-таки заложило от взрывной волны, а теперь слух медленно возвращался.

А еще через пару минут появились и первые носилки с пострадавшими, которые несли добровольцы. Видя людей, молодых парней и девушек, превращенных в кровавое месиво, – целиком или частями, мертвых и еще живых, – Максим почувствовал, как сжимается что-то внутри. Вокруг раненых суетились врачи.

«Хорошо, что детей в кампусе не было. А вот у этого их уже точно не будет…».

У парня весь низ живота представлял собой кровоточащую рану.

Ну, конечно. У всего есть цена, любое действие вызывает противодействие. Но если не уничтожить оборонительные рубежи – чаще «безлюдные», автоматические, – то потерь среди личного состава во время штурма будет больше. Вряд ли «наши» стреляли в белый свет как в копеечку. Наверное, были какие-то агентурные данные. Но каждый залп артиллерии повстанцев, который почти наверняка велся из городской застройки (в гигантском сплошном мегаполисе кроме парков и пары пустырей других открытых пространств не было), вызывал обстрелы со спутников – не только по целям, но и по площадям.

Он уже встал, чтобы идти разбирать завалы, когда Софи остановила его.

– Там и без тебя помощников хватит. Собирай своих людей. Ты что, забыл про них? Ты командир или кто?

Максим остановился.

«А ведь она права. Не ее я должен был спасать. Забыл про свою банду напрочь. Оставил в здании факультета. А если бы их тоже накрыло? Хреновый из меня старшина. Мудак, а не командир. Надо срочно брать себя в руки, иначе грош мне цена».

У каждого бойца был маячок. Виссер успел их активировать. И локалка уже работала.

Макс быстро нашел их. Все были живы и направлялись сюда, к ним. Во время атаки они сидели в подвале. В самом здании вылетело всего несколько окон, да попадали от сотрясений предметы со стеллажей.

С минуту они с Софи помолчали, сидя на той самой скамье. Перед глазами Рихтера сменялись картинки с разных уличных камер и даже из чужих «линз», на них были видны последствия атаки. Проведя пальцем по экрану, он закрыл его.

– Мы отомстим, – сказала Софи, когда Макс повернулся к ней. – У Сильвио для вас особая задача. И эту задачу поставили перед Си мы, НарВласть.

Надо же, как вольно она обращалась с именем грозного командира. «Си». Видимо, для нее он не тигр, а домашний котенок.

Рихтер хотел что-то сказать и не нашел слов. Но надо было говорить…

– Ваша маскировка. Неплохо сделано… для непрофессионалов, – похвалил военспец невидимых тружеников защитной электроники. Максим знал, что на войне тот, кто ведет подготовительную работу, вносит не меньший вклад в победу, чем те, кто убивают врага.

– Проблема в том, что они используют одну тысячную от своей мощи, – произнесла Софи. – ООН пока не дала согласия на проведение полномасштабной карательной акции. Но это формальность. Снова будет единогласное решение при нескольких воздержавшихся.

– Не будет. Я слышал, там уже реальный раскол. Поэтому мы и живы до сих пор. И только в этом наш шанс.

Она ничего не ответила.

Рихтер задумчиво покачал головой. Где-то в центре города стояло кольцо осады, сжимавшее мертвой хваткой анклав в районе даун-тауна, – там засели последние компрадоры. При их упоминании местные крестились и плевались, а уж матерились так, что даже ему впору было покраснеть. Но за последние четыре дня, как узнал Макс, фронт не продвинулся ни на метр. Установилось нечто вроде шаткого равновесия. К слову, ни одного живого симпатизанта старой власти он пока не встретил.

– Да есть они, – зло засмеялась Софи, выслушав его размышления. – И не только среди богачей. Особенно много их в западных округах. Районы Сан-Анхель, Мискоак, Хуарес Порфирио… Но кто тебе такое вслух скажет? Сидят по щелям, ждут «освободителей» с севера, или из-за моря, или дьявол знает откуда, хоть с Луны. Не дождутся! Свобода пришла навсегда. Пойдем. Сегодня вам спать не придется, надо обустраиваться, распаковывать вещи. Ничего… мы заставим землю гореть у корпов под ногами, а у самых жирных котов пусть кресла горят под задницами! А вон и твои пацаны идут, – она замахала рукой. – Эй-эй!

Через несколько часов они сидели на первом этаже в закрытом еще в начале гражданской войны торговом центре сети «El Coyote». Максим только усмехнулся совпадению, вспомнив, что грузовики этой же фирмы доставили их в столицу. А может, это было не совпадение?

Сюда они перебазировались из кампуса Койоакана. Здание «Койота» было удобно расположено, находилось близко к линии фронта, и из него в случае чего будет легко эвакуироваться. Конечно, речь шла только о первом этаже. Узкие эскалаторы, ведущие на второй, были давно обесточены, да и внизу хватало места. Фронт не так давно проходил через этот квартал. В середине октября отсюда – с нескольких опорных пунктов и из укрепленных зданий – выбили полицейских спецназовцев и каких-то иностранных наемников, скорее всего, из Бразилии. Говорят, они были еще хуже «матадоров».

Пункт раздачи продовольствия в соседней небольшой лавочке – реквизированной по причине того, что ей владел враг революции, – работал как часы. Максим видел через узкое окошко в подсобке, как к той лавочке выстраивается змея, точнее многоножка из людей, желающих получить необходимые для выживания продукты. Никакой автоматизации тут пока не было, обычная живая очередь.

А вот в Канкуне электронная пайковая книжка была у каждого. Там снабжение уже наладили, и все работало без сбоев. Кто бы мог подумать, что торговое оборудование, которое было предназначено для продажи товаров, можно переделать в средства их безвозмездной передачи! Нет, конечно, не так уж легко это было. Но техники и программисты «Авангарда» с задачей справились.

На углу стоял сухопарый хорошо одетый старик в белых брюках, жилете и шляпе, которого так и хотелось назвать словом «кабальеро». Стоял и смотрел с нескрываемым отвращением на потных метисок и мулатов в растянутых футболках, которые тащили в бумажных пакетах мясные консервы.

«Сумасшедший мир. Еду и вещи отбирают у достойных людей и раздают бездельникам», – наверное, думал он.

Рихтеру стало его немного жаль, он подумал, что революция частенько более жестока именно к маленьким людям из стана буржуазии. Богатые могут уехать. Их капитал легко меняет страну. А этим деваться некуда. Только вставать на сторону реакционных сил. Все-таки он надеялся, что «детскую болезнь левизны» удастся преодолеть, и удастся наладить диалог с вменяемыми людьми из другого лагеря.

И то, что было хорошо для начала двадцатого века, вряд ли можно было прямо, в лоб, воплотить в середине двадцать первого.

«Хотя вроде бы и в Советской России были амнистии для всякой белогвардейской сволочи… которые те не оценили».

– А как быть с теми, кто будет злоупотреблять нашей добротой? – спросил Ян Виссер, который стоял далеко от окна, но, видимо, за всем наблюдал со своих дронов. – Например, отоварится дважды, по своим и по чужим талонам? А могут и отбирать их у тех, кто слабее. Ведь талоны не именные.

– По-революционному жестко поступать, – ответил Гаврила и провел пальцем по горлу.

Когда они прибыли в торговый центр, тут не было никого, кроме бывшего сторожа, который погряз одновременно в пьянстве и виртуальных играх. Длинноволосый и нечесанный, как хиппи, в джинсах, в мятой и грязной форменной рубашке. Он и сейчас ходил по длинным и пустым коридорам «Койота», даже не удивляясь, что вместо покупателей в нем сидят на патронных ящиках вооруженные до зубов боевики в камуфляже и набивают желтыми патронами потертые магазины автоматов. Его настоящего имени никто не знал, но все называли его Марио. Может, потому, что он был ретроман. Рассказывали, что после закрытия ТЦ он никуда не ушел и целыми днями играл в этого самого «Супермарио», собирая невидимые грибы прямо в коридорах ТЦ.

Иногда он на самом деле прыгал по ящикам и лазил на верхотуры, как герой аркадной игры, когда ему надо было достать с верхних полок стеллажей в торговом зале какую-то вещь. На боку у сторожа была прикреплена коробочка производства «Sony», к которой он был подключен по старинке проводом. Где он взял такой винтаж? Видимо, глушилки в городе мешали играть в более новые модели.

Все барахло Марио уносил к себе в каморку и запирался там, звеня бутылками. А потом откупоривал очередную, наливал стакан рома и уходил в игры. Иногда он уходил в них прямо посреди коридора. Со старым прибором V-реальности он был похож на марионетку – дергался и кружился, как кукла на ниточках, иногда натыкаясь на бойцов. Но его никто не обижал. У партизан было что-то вроде старорусской терпимости к «юродивым», «убогим», о которой Макс читал в книжках. Кстати, в современном РГ Максим ее почти не увидел.

Ему встречались такие игроманы. В играх они считали себя гениями, но в реальности у них иногда не хватало способностей, чтобы ухаживать даже за кошкой, не говоря уже про спутника-человека. Дай бог, если они вспоминали, что надо мыться и бриться хотя бы иногда. Рихтеру пришла на секунду мысль, что Марио – хорошо замаскированный шпион. Видимо, кому-то эта мысль тоже пришла в голову, потому что, когда военспец на двадцать минут выходил из здания и осматривал район, по возвращении лохматый дед-сторож куда-то исчез. И ушел Марио не сам, его явно увезли, потому что его гаджеты валялись разбросанными и разломанными.

Софи сказала, что это было ее решение.

– Пусть лучше посидит в камере, чем наведет на нас такой же удар, как по кампусу. Если он чист, никто его пальцем не тронет.

Рихтер пожал плечами. Он вспомнил, как еще в Канкуне тренировал местных добровольцев. Как откровение пытался донести мысль, что они должны быть морально готовы «отработать» по мирным жителям, которые способны засветить их позицию в бою. Что в гражданской войне особенно актуально – ведь эти простые обыватели могут симпатизировать противоположной стороне. И быть не мирными жителями, а лазутчиками в штатском.

Эту же мысль вдалбливал им инструктор в Корпусе, ссылаясь на многочисленные случаи, когда один оставленный в живых пастух наводил на десантников свору злых моджахедов из своей деревни. «Формула проста. Если нет возможности интернировать – ликвидируйте», – говорил им Джон Браун, старый наемник из Австралии. – «Армии развитых стран часто имели проблему с этим. Пришлось поучиться у армий Третьего мира, где такой дилеммы даже не стояло».

Рихтер повторил тогда для студентов этот нехитрый афоризм, напомнив, что если возможность задержать все-таки есть, ей надо воспользоваться. А еще – про гуманное отношение к женщинам и детям.

«Знаю, бывает сложно… стрелять в безоружных. Но выполнение боевой задачи может этого потребовать. От вас зависят жизнь товарищей и успех операции. Эй? Я что-то смешное сказал?».

Несколько его бородатых учеников в камуфляже на задней парте посмеивались. Явно не бывшие студенты или школьники.

«Ну ты даешь, командир. Что тут сложного? Врага мы пристрелим как собаку, с оружием он, без оружия… мужчина, женщина. Бог своих не даст завалить».

Да, такого переосмысления цитаты времен альбигойских войн он еще не встречал. Папский легат Арно Амори говорил, что Бог различит своих – после убийства всех подряд. А здесь Макс услышал, что Бог просто не даст пуле поразить «правильного» человека. Может, это и было справедливо для умных корректируемых пуль, но мало кто из повстанцев такое оружие использовал.

Продуктов в ТЦ не было, ликвидных ценностей тоже почти не осталось. Дорогой алкоголь растащили давно, и даже дешевый вынесли еще на прошлой неделе. Но многие арендаторы не забрали свой менее ликвидный товар, лишь закрыли окна ставнями. Среди других разорившихся фирм тут был и давно покинутый и разграбленный секс-шоп. Все самое ценное оттуда тоже унесли местные… хотя где они найдут энергию для зарядки гиноидов? Видимо, для перепродажи забрали. Осталось только старье вроде пупырчатых «игрушек», плеток, наручников и ростовых кукол без автоматики. Небольшой соседний отдел был пуст.

И именно там Макс обнаружил свое отделение.

Бойцы зубоскалили на тему забавного соседства и готовились к предстоящим боям, попутно ужиная баночной фасолью и соевой ветчиной. Остальные подразделения обживали другие отделы.

Максим отправил своих бойцов собрать ненужное барахло в несколько мешков и вынести в мусорный контейнер в подземном гараже. Гаврила и Зоран явно одобрили это решение.

После этого они смогли занять и помещение секс-шопа. Оно было просторное, вместительное, так как магазин был немаленький. Народ тут хоть и католики, но отнюдь не святые отцы.

– Ты уже слышал, Макс, как в кампусе корпы ювелирно снесли наш комм-центр? – спросил Виссер, останавливаясь рядом с ним.

Оказалось, что, хотя артиллерия потерь не понесла, в кампусе самонадеянное командование «Авангарда» лишилось своего координационного центра и ценнейшего оборудования.

И тем не менее отряду «Панчо Вилья» приказали выступать, не теряя времени, и вливаться в кольцо осады.

«Видимо, будет штурм», – подумал Рихтер.

Раз комм-центр уничтожен, значит, пока придется довольствоваться тем, что привезли с собой из Канкуна.

Макс приказал голландцу настроить рабочую станцию. Через десять минут они запустили свою локалку, подключились к рыхлой местной сети повстанцев, а заодно к нелегальному и гонимому всеми властями каналу «Sobrevivientes», что означало «Выжившие». Здесь общались обычные беженцы всех взглядов, включая и явную «контру». Но иногда у них можно было почерпнуть полезнейшую информацию, которой не было даже у разведки повстанцев. Тут простые люди делились обрывочными данными о передвижении войск, обстрелах, опасных зонах и сторонах улиц, блокпостах. И НарВласть, и корпы вряд ли были рады такому каналу. Админы его узлов сильно рисковали жизнью, и Макс очень надеялся, что к моменту окончания битвы за город они свою деятельность свернут, чтобы не попасть на заметку в ЧК. Все-таки эти люди были не враги, а просто запутавшиеся, потерявшиеся в водовороте войны гражданские.

Ян открыл прямо на столе визуальную картинку, собранную из съемок «выживших». Заглядывая друг другу через головы, бойцы сгрудились вокруг стола.

Командиру, впрочем, он вывел ту же картинку прямо в «линзы». И Макс смог спокойно, с кружкой лимонада со вкусом мохито, сесть в уголке и, положив ногу на ногу, заняться изучением театра боевых действий. Где-то в другой более просторной каморке Сильвио со штабом отряда занимался в этот момент тем же самым. А может, они попутно пили текилу или трофейный ром и курили что-нибудь забористое, типа кубинских сигар.

Сорокамиллионный мегаполис был похож на арену постапокалиптической вирки.

Прежде всего, он раньше и представить не мог, что Большой Мехико настолько огромен. Да, он знал сухие цифры, размеры миграции последних двадцати лет, объемы жилищного строительства тридцатых годов, трущобную урбанизацию сороковых, которая происходила вопреки всем запретам. Но вид «социальных» районов, построенных еще социалистами, а ныне почти наполовину превратившихся в гетто, где было многовыселенных домов с выбитыми окнами, ожидающих сноса, подавлял.

Старая часть города почти вся была не очень высокой и к небу не тянулась. Исключением были несколько довольно компактных кластеров небоскребов. И огромные пространства были заняты малоэтажной застройкой. Где-то по-европейски аккуратной, а на самых границах огромного спрута-мегаполиса – вполне напоминающей фавелы. Это всё слепили уже совсем недавно.

Теперь над жилыми кварталами поднимался к небу дым. Несмотря на вечер, свет почти нигде не горел; не работало уличное освещение, темными были и промышленные зоны Морелоса.

А там, где огни светятся, электричество дают автономные источники, догадался Макс. Регулярной подачи электроэнергии в столицу нет уже неделю, с тех пор как прогремели взрывы на трех тепловых электростанциях, работавших на природном газе, в городе и окрестностях. Оказалось, что без традиционной энергетики в условиях блокады все-таки не прожить. Но энерготанкеры уже давно пришвартовались у чужих берегов и вырабатывали мегаватты для других, более послушных стран.

Многие наверняка не зажигали свет, потому что боялись получить пулю или «умный снаряд» в окно. Сами окна были с опущенными жалюзи. Видел он и окна, заклеенные крест-накрест скотчем, чаще всего криво, – хотя современные окна, кроме самых дешевых, все равно не сильно разлетаются на осколки, разве что при очень близком взрыве. Две эстакады на въезде с юга были разрушены. В высотных четырехполосных автомагистралях, проложенных над пригородами, зияли огромные дыры. Далеко внизу рухнувшие пролеты расплющили целые улицы щитовых домиков.

Конечно, дороги тут были не такие запутанные и многоуровневые, как в Китае, но тоже немаленькие. И вот теперь все это было запружено брошенными машинами.

Метро не работало: ни старое пассажирское, ни новое автомобильное, по тоннелям которого еще недавно перевозились личные автомобили на скоростных платформах, что позволяло за довольно большую плату избежать пробок на поверхности и быстро попасть в нужный район в противоположной части огромного города. Не было электричества. Теперь внизу суетились только крысы, явно обрадованные уходом людей.

Движения на улицах почти не было. Перед станциями зарядки стояли километровые очереди. Повезло тем, у кого оставались старые рыдваны с двигателями внутреннего сгорания. Топливо еще было. В основном не бензин, а биодизель и газ. Хотя и его запасы собирались реквизировать для la Milicia.

Зарево на севере должно было означать горящий нефтеперерабатывающий завод, который взлетел на воздух этим утром. Аэропорт имени Бенито Хуареса тоже горел, хоть и не так интенсивно. Там кто-то поджег хранилище керосина.

«Выходит, что корпы начали применять тактику выжженной земли. Значит, поняли, что дело их проиграно», – подумал Рихтер.

Хотя никто толком не знал, кто устраивает эти взрывы и поджоги, уничтожившие уже несколько промышленных и инфраструктурных объектов. Но кто еще кроме корпов, чтоб им самим сгореть? Само не могло рвануть. Случайным снарядом или пулей? Не смешите. Тут явно такое вещество, что даже специальными реагентами не потушить.

Удвоить, утроить революционную бдительность требовали комиссары, но невозможно защитить огромные уязвимые комплексы от диверсантов. Которые вполне могли быть роботизированными. На месте одного взрыва вроде бы нашли подозрительные металлические обломки. И никакие наказания «стрелочников» – дружинников и патрульных, проморгавших разрушителей, – не помогали.

Темные жилые массивы южной части Большого Мехико – небогатые, застроенные типовыми домами, возведенными лет десять назад. Жители обижались на слово «гетто», но это было именно оно. В бинокль можно разглядеть, что улицы пустынны. Не работали светофоры. Половина жителей покинули район. Остальные сидели по домам и старались выходить на улицы как можно реже. Когда начиналась стрельба, многие и вовсе прятались в подвалы.

Такой вот «рассвет мертвецов». Картинка с дронов показала, что были тут и свои «зомби» – мародеры, которые, пользуясь неразберихой, тащили все, что хотели, со складов, из супермаркетов, просто из домов. Силуэты людей, снующих от магазина к магазину, Максим видел на всех видео, снятых с высоты примерно двадцати метров скоростными «Осами». Ниже спускаться было незачем, да и опасно. Электромагнитные ружья против дронов стоили дорого, и у воров им взяться вроде бы неоткуда… но от случайных потерь дефицитной техники никто не был застрахован – дым, огонь, электромагнитные помехи и просто брошенный камень или выстрел из рогатки могли повредить хрупких наблюдателей.

То же самое говорили другие операторы дронов из штаба Канкунской сводной группировки революционных сил, которая влилась в поток подкреплений, стекавшихся в столицу с южного направления.

Впрочем, с севера, востока и запада подкрепления тоже шли по всем шоссе и по единственной старой «медленной» железной дороге, которую расконсервировали специально для этих целей, благо, дизельные локомотивы нашлись на складах длительного хранения техники. Устаревшие или нет, они могли здорово послужить Мексике и революции.

Вскоре ожидался генеральный штурм.

Вооруженные калашами, ружьями, а чаще битами, прутами, гвоздодерами или ломиками, с лицами, закрытыми черными масками, обычными платками или шарфами, а не дорогими генераторами помех, мародеры не оставляли без внимания не только крупные торговые сети, но и мелкие лавочки. Других занятий, кроме добычи хабара, у них не было. Тащили все, что не приварено. Те, у кого были резаки, наносили визиты в ювелирные магазины, офисы компаний, банки, да и в богатые частные дома тоже.

Военспец думал, что эти «зомби» будут хотя бы интербригад и милиции побаиваться. Но некоторые не устрашались даже при виде вооруженных патрулей. Поступили данные, что какие-то ханурики стреляли в ответ на требование патруля остановиться и поднять руки на улице Рио Ганхес, а после скрылись на квадроциклах, ранив двух народных милиционеров. Лица их были закрыты масками из лыжных шапок с прорезями для глаз.

Пираты Карибского моря, ёшкин кот! Такое смешное выражение вдруг вспомнилось Максу. И их не очень смущало, что в городе уже без малого пятьдесят тысяч вооруженных повстанцев. Может, некоторые из рядовых бойцов были в доле… или сами занимались тем же? Про командиров Макс не хотел думать плохое, пока не было сколь-нибудь надежных доказательств. Скорее, часть командиров считает расхитителей социально близкими, меньшим злом, и они отвечают им тем же. Да, тут еще работать и работать чекистам и Совету по этике.

«Всю эту погань отстреляем позже, – выразил общее мнение Сильвио в закрытом канале. – Сейчас надо добить Камарилью».

Из-за паралича коммунальных служб переулки и продолжавшие работать «толкучки» – стихийные рынки – тонули в отбросах.

Были тут и человеческие отбросы. Иногда такие, что волосы вставали дыбом. И в мутной воде, взбаламученной революцией, они ловили свою рыбку. Каждый раз, сталкиваясь с последствиями их действий, Макс повторял, как мантру: «Они не виноваты. Виновата среда. Плохое образование. Трудное детство. Власть и капитал».

Но по дороге сюда, когда его отделение нарвалось на банду распоясавшихся грабителей и насильников, не оставалось ничего, кроме как на месте предать их революционному правосудию. Трупы разбойников и их жертв, среди которых была целая семья, пометили маркерами на карте и поехали дальше. Для двух девочек лет четырнадцати и одной лет шести, найденных живыми, вызвали по рации команду добровольцев из местного «Красного креста» – со Всемирным НарВласть сотрудничала неохотно, подозревая их в шпионаже. Захватывать подонков живыми Рихтер не стал бы, даже если бы ему приказали. Он давно знал, что с плохими людьми часто случаются «попытки к бегству», такая уж у них профессиональная болезнь.

Всюду по обочинам стояли брошенные машины. С разряженными батареями, раскуроченные, без топлива, с проколотыми шинами… или просто потерявшие своих владельцев. Эвакуаторы не успевали оттаскивать их на пустующие стоянки.

Многие из них, особенно дорогие или украшенные символикой лоялистов – пурпурной лентой с изображением короны, – были изрисованы глумливыми граффити, исцарапаны, разграблены, покрыты отверстиями от пуль. Несколько машин были украшены противоположной символикой – земным шариком СОЗ и девизом «Земля будет свободна!» – и тоже разбиты.

Многие из авто-эвакуаторов раньше были автоматическими, но нежные мозги машины едва ли могли понять, почему теперь по ним стреляют из-за угла из винтовки или кидают «коктейли Молотова», и почему половина улиц перегорожена баррикадами из бетонных блоков и хлама.

Впрочем, Макс видел, как оперативно сформированные дорожные бригады уже разбирали некоторые такие заграждения. А там, где образовывались заторы, интербигадовцы расчищали для себя дороги бульдозерами.

Рихтер чувствовал «дежа-вю». Он уже видел это. На VR-тренировках. В Академии показывали и Ольстер, и Бейрут, и затяжные африканские гражданские войны. Давали окунуться в них. Зачем? Неужели готовили к этому? Из всего пережитого Макс вынес, что никому нельзя доверять в мешанине bellum civile. Это хуже обычной войны между государствами, потому что правил нет. А здесь было именно как в Африке, потому что война была гражданской, но трансграничной. Как серия конголезских войн на Черном континенте, в которых народу погибло больше, чем во Второй Мировой.

Здесь, как и в Канкуне, любых партизан, которые ехали открыто, местные приветствовали все поголовно. Стояли на балконах, махали руками из окон и из распахнутых дверей. Только вот на улицы не выбегали и крыши не занимали. Научены были, видимо, горьким опытом. В городе постреливали.

«Viva! – неслось от дома к дому, от улицы к улице. – Viva México!».

Но колонна, прибывшая из Канкуна, замаскированная под транспорт какого-то важного груза, такого ажиотажа не вызвала, и это было хорошо.

Недалеко от супермаркета их встретила пестрая группа местных герильяс. Здесь это уже были не неосапатисты (которые плотно держали полуостров Юкатан, но на материке появлялись редко), а какая-то Мексиканская Народная Армия. Они тоже входили в «Авангард» и тоже были интернациональными, то есть включали в себя иностранных добровольцев.

Все они были смуглые от пребывания под солнцем, потому что сидели не в джунглях, а в горах, где солнце в ясные дни печет очень сильно. Рукава закатаны, руки, лица и шеи – загоревшие до черноты. Мужчины коротко, по-военному стрижены и с усами, но без бороды. Либо побрились перед входом в город, либо растительность на лице у них плохо росла из-за индейских генов. Хотя не все они были indigenas или метисами – у многих европейские, иберийские лица. Женщины среди них тоже имелись. И с короткими, под мужиков стрижками, и довольно яркие. Были и жгучие брюнетки, и осветленные блондинки (с кожей от бронзового до оливкового оттенков), с длинными, не по уставу, волосами, собранными заколками, резинками и еще хрен знает какими древними штуками… Разве что популярных в Европе волос кислотных оттенков тут не было – это запрещалось. Зато одежда была разнообразной: и мешковатая пятнистая форма, и джинсы с рубашками, и даже короткие шорты с топиками и футболками. Дисциплиной и соблюдением устава их командованию предстоит заняться, но все это потом. Камуфляж у них явно взят из магазина, где продавали товары для активного отдыха, а остальное – из собственных шкафов.

В оружии наблюдался такой же разнобой – тут и советские «Калаши» всех видов, и стволы другой стороны «Холодной войны» – M-16, и пистолеты-пулеметы типа HK MP5, и китайские копии всего, что возможно, и столетние, но еще крепкие охотничьи винтовки с прицелами.

Когда бойцы сошли с грузовиков, в одном месте их все-таки зажали и окружили. Свои. Закончив жать протянутые руки, обнимать и хлопать по плечам, отряд двинулся дальше.

Максим смотрел на пацанов на улицах, которые махали руками и бегали среди взрослых. В их возрасте такие события должны восприниматься как приключение. К войне они уже успели привыкнуть, но не успели от нее устать, и их жизнь она еще не сломала. Там, где боевые действия идут не один месяц, где действительно не хватает самого необходимого, приходят страх и отчаяние. Ну а там, где война – и вовсе постоянная часть жизни нескольких поколений и длится веками, как в том же Афганистане, – там никаких детей в обычном понимании нет.

И когда где-то далеко загрохотала канонада, ребятишки не бросались на землю, лишь чуть пригибались. Махали руками, свистели и кричали «Браво!». Не замарашки. Сытые, некоторые даже толстые, в куртках с капюшонами, большинство без татуировок на лицах. Нормальные, из приличных, как говорят, семей.

– Они уже знают, что это наша артиллерия работает. И сами бы помогали заряжать и целиться, если б им разрешили. Они ведь жили как в тюрьме, – сказала Софи, в голосе ее Максу послышались интонации радостной девочки-подростка. – Вроде и нет решеток, но вся жизнь определена. Деньги вместо решеток! Если родители – простые труженики, то ни перспектив получить нормальное образование, ни возможностей потом найти «чистую» работу. Конечно, они радуются. Теперь их ждет царство свободы вместо царства унылой необходимости. И смерть врагов – честная расплата за унижения. Дети – вообще самые честные… и смелые.

Было среди них и несколько оборванцев в запачканной одежде, натуральных гаврошей. Эти уж точно виртуального мира не знали, разве что урывками, но войну могли видеть на улицах своих гетто. Эти даже не кланялись взрывам и пулям. Жизнь для них значила меньше, чем песо. Еще недавно они были бродяжками и наверняка даже не всегда ложились спать сытыми. Они и сейчас смотрели по сторонам, как голодные зверьки, – что бы такое стащить у зазевавшейся публики.

«А через двадцать лет такие, как они, смогут стать учеными, генералами и космонавтами, – подумал военспец. – Если великую революцию не задушат в колыбели, как не раз бывало».

Он не очень представлял себе мир после их победы. Но думал, что хуже уж точно не будет, и что выбора теперь нет, только идти до конца.

Рихтер отключился от локалки уже ночью. Зато изучил все, что можно, все карты и тактико-технические характеристики.

На временном командном пункте было темно. Он думал, что все остальные уже спят. Как же он удивился, услышав голоса в соседнем помещении, когда проходил по узкому проходу, чтобы быстро взять какой-нибудь питательный брусок из коробки, съесть и лечь спать.

За потертым столом сидели на пластиковых стульях его головорезы. На столе стояли три бутылки не текилы, не разведенного спирта, а аргентинского красного вина, что было для них как слону дробина. Но ничего более крепкого он бы им и сам не разрешил. Закуска тоже была, острая и этническая. Что-то мексикано-азиатское.

– А, командир, это ты… Мы тебя не трогали, видели, что ты занят, – будто извиняясь, сказал Виссер, придвигая ему стул. Сам он пил безалкогольное.

– Ну ты прямо трудоголик. Садись с нами, отвлекись, – произнесла Софи. На ней было короткое пестрое платье, в котором она вряд ли выходила в город. В своих вылазках инкогнито она одевалась в серое и потертое, как беженка, и прикрывала волосы платком. Сейчас волосы ниспадали свободно, а под столом были видны ее загорелые коленки и золотистые туфли на каблуках, которые не ожидаешь увидеть на комиссаре «с правом исполнять судебные функции».

Максим плюхнулся на стул, скрипнувший под ним. Несмотря на то, что он был чуть выше среднего роста и не выглядел крупным, массой он скорее всего не уступал здоровяку Санчесу, и при этом ни грамма лишнего жира в нем не было. Просто его мышечные волокна, красные и белые, были слегка «уплотнены» при помощи инъекций биополимеров, и этот эффект все еще сохранялся, хотя процедур он не проходил давно.

Девушка наполнила его бокал до половины, он остановил ее знаком.

Рихтер выпил. Съел немного острых тамалес. И еще десять минут ошалело наблюдал, как эта взбалмошная девчонка находит общий язык с его товарищами. Не только с душкой Санчесом и Гаврилой, который хоть с виду отморозок, а на самом деле добряк, пусть и сталинист. Даже с нелюдимым психованным Риком и с мнительным и заносчивым Яном Виссером. Даже с религиозным «солдатом удачи» Зораном, который вообще женщин считал недоразумением природы и говорил, что в освободительном движении они нужны, но только в горизонтальной позиции.

И с девушками тоже, что вообще невероятно! Ингрид и Розита, обе в камуфляже и стриженные под бокс, смотрящиеся рядом с Софи серыми мышками, глядели на нее не с завистью и ненавистью, а как на старшую сестру. Мужики и вовсе заглядывали ей в рот, будто преданные псы, ловя каждое слово. Гаврила, Рик Уоррен и Зоран забыли про свой эталонный сексизм, которым всегда бравировали, и одобрительно смеялись ее шуткам.

Вот что значит комиссар! Что она применяет? Просто знания психологии или что-то вроде НЛП? Вот только на него эти штучки не действовали. И бесполезно улыбаться чарующей улыбкой и будто невзначай стрелять глазами. Мотивацию воевать это ему не повысит. Она и так выше некуда.

– Как вы поняли, я буду здесь с вами, мальчики, и в главный штаб не вернусь. Меня прикрепили к вашему отряду.

– Ну, тогда мы точно пойдем хоть в огонь, – ответил вошедший в помещение Сильвио за всех.

– Хотя на передовую я тебя все равно не пущу. В общем, я только что получил от командования дату нашего последнего свидания с гадами. И это случится скоро, амигос. Очень скоро!

Его – а может, новость, которую он принес, – приветствовал хор чуть хмельных голосов на испанском, английском и русском.

Командир сел на оперативно принесенный ему стул и приобнял свою боевую подругу. Максу дружески подмигнул, но Рихтеру почудилась в его взгляде саркастическая нотка. Софи положила голову своему жениху на плечо, прикрыв глаза.

Назад: Часть 3 По ту сторону экрана

Дальше: Часть 5 Штурмуя небеса

Часть 4 Точка бифуркации

Часть 4
Точка бифуркации