35. Пожирательница душ и убийца
Язычники

Стоя на коленях, Казим в одиночестве молился в самом большом Дом-аль’Ахме Гебусалима. Простираясь на полу, он просил Ахма о прощении и благословении. До него начал доходить масштаб его задачи. Тренировки никогда не были просто игрой, но и реальностью их не назовешь. Идеально нанести засчитывавшийся как смертельный удар деревянным ножом было вовсе не тем же самым, что вонзить стальной клинок в сердце человека.

Под высоченными сводами зазвучало эхо шагов. Развернувшись, юноша увидел Рашида, Джамиля и Гаруна, направлявшихся к нему. Несмотря на запрет на ношение обуви в амтехских храмах, они были в сапогах. Казим отчасти возмутился этим тонким жестом пренебрежения со стороны Хадишахов, однако чувство тревоги напомнило о себе куда сильнее. Время пришло?

Казалось, он готовился вечность, целыми днями тренируясь, принимая пищу, молясь и забываясь сном. Этот цикл был подобен какому-то кошмарному колесу, которое все никак не хотело останавливаться. Единственным человеком, которого он видел ежедневно, был Гарун, тихо читавший ему отрывки из священных текстов, посвященных самопожертвованию, нанесению необходимых ударов и злу неверия. Теперь Казим смог бы процитировать их и в обратном порядке: «Один Бог Ахм. Неверному нет спасения». И он воспринимал эти слова как вершину справедливости; лишь убив Антонина Мейроса, он сможет освободиться. Лишь принеся смерть, сможет вновь зажить где-то далеко, и там будут только Рамита, он и их дети.

– Казим, – произнес Рашид. – Пойдем.

Он отвел их в одно из укрытий Хадишахов, которое было обустроено глубоко под домом какого-то торговца, возвышавшегося поблизости от золотого базара. Их впустили сразу же, не задавая вопросов. В городе бурлила преступная жизнь. Это был мир торговцев опиумом, азартных игр и денег, процветавший, разумеется, во славу Ахма. Хадишахи правили этим миром, а Рашид возглавлял Хадишахов. В глазах всех, кто узнавал его, можно было заметить диковинную мозаику из страха и почтения. Казим задумывался, какую роль Рашид играет публично; с момента своего прибытия в Гебусалим он практически ничего не видел и не слышал, а Хадишахи спрашивали не больше того, что им говорили.

Казим никогда еще не спускался так глубоко под землю. Он оказался в слабоосвещенной пещере, свод которой поддерживали колонны. Пещера была примерно в сотню шагов длиной. В ней находился постамент с пюпитром, на котором лежала книга. Над книгой сгорбилась какая-то старуха. К ошеломлению Казима, Рашид, упав на колени, простерся перед ней, и остальные сделали то же самое. Казим поспешил последовать их примеру. Да кто же она такая, если сам Рашид становится перед ней на колени?

– Наконец, – изрекла старуха.

Ее резкий сухой голос показался ему до боли знакомым. Юноша невольно поднял свои глаза и понял: он действительно ее знал. Это была старая карга с Аруна-Нагарского рынка, которая первой сказала ему, что его судьба связана с Рамитой Анкешаран. У него в голове вспыхнула тысяча вопросов, однако Казим испуганно их проглотил, увидев, что глаза старухи, пронзив мрак, уставились на него.

– Саль’Ахм, Казим Макани, – произнесла она.

Встав, старуха протянула ему руку и повела его к алькову, который, судя по всему, заранее специально подготовили. Остальные, даже Рашид, остались позади. В алькове стояла жаровня и виднелось несколько предметов: нож, какие-то маленькие кристаллы, выглядевшие как большие куски соли, и пара видавших виды медных кубков.

Старуха жестом предложила Казиму сесть на богатый ковер, покрывавший пол, после чего и сама с усилием опустилась на ковер, скрестив ноги.

– Мое имя – Сабель, – представилась она юноше. Содрогнувшись, Казим понял, что ее глаза были желтоватыми – цвета янтаря, как у шакала. – Ты можешь называть меня бабушкой, хотя это и не совсем точно.

Бабушкой? Юноша со страхом смотрел на незнакомку. Она – еще один маг из числа Хадишахов. Это проверка.

– Рашид был против того, чтобы я встречалась с тобой прежде, чем дело будет сделано, – вновь заговорила ведьма. – Он считал, что риски слишком велики.

– Какие риски? – решился спросить Казим.

– Риск, что ты потерпишь неудачу и информация обо мне будет вырвана из твоего разума во время допроса. – Ее голос был холодным и лишенным эмоций. – Я признаю риск, но я настояла на своем.

Она настояла на своем, заставив Рашида отступить. Юноша нервно кивнул.

– Рашид не знает всего, что поставлено на карту. Он знает, что ты из себя представляешь, но не до конца. – Сабель наклонилась вперед. – Он не ведает, что мы можем получить, если сделаем все правильно. Он выбрал тебя для этого задания, поскольку считает тебя способным, поскольку твоя сестра или эта Рамита откроют тебе дверь, поскольку ты – сын Раза Макани. Однако он не до конца знает, что представлял из себя Раз Макани. – Она пристально всмотрелась Казиму в глаза. – Как и ты. Пришло время тебе восполнить этот пробел.

После этих слов юноша уже испугался того, что ему только предстояло услышать.

– Раз Макани был моим потомком, – произнесла Сабель. – Как и Фалима, его жена. – Сказав это, она неожиданно сменила тему. – Ты знаешь историю о рондийских магах, о Коринее и его последователях?

Казим кивнул. Рашид рассказывал ему об этом.

– Они получили свои Шайтановы силы, разбили римонцев и завоевали Юрос, – ответил он.

Женщина саркастически хмыкнула.

– Я была там, – сказала она, и юноша почувствовал, как у него по спине пробежал холодок.

Его неверие не смогло укрыться от глаз женщины.

– Я родилась на Юросе почти шестьсот лет назад. Я была одной из последовательниц Корина; вместе мы выпили амброзию. Но лишь треть из тысячи получила гнозис, став магами. Другая треть умерла во сне. Но оставалась еще одна группа: те, кто не получил гнозис в ту ночь, но и не умер. Я была одной из них.

– Но…

– Выслушай меня, мальчик. – Она приложила палец к его губам. – Послушай. Те из нас, кто не сумел получить в ту ночь гнозис, оказались в странном положении: свидетели чуда, но не его часть. Получившие силы объявили нас недостойными и, уничтожив римонские легионы и установив свою власть, обратили внимание на нас. Сертен и его прихвостни написали священную книгу своей новой религии, корианской, и объявили нас «Отвергнутыми Кором». Поначалу они подвергли нас гонениям, а затем объявили еретиками и приговорили к смерти. – Ее голос наполнился горечью. – Нас оставалось все меньше, и мы начали верить, что получили по заслугам. Через десять лет нас истребили почти полностью. Лишь храбрость и преданность друг другу позволила нам выжить.

Она надолго замолчала, словно о чем-то задумавшись. Казим ждал, пока вопрос наконец сам не сорвался с его губ.

– Что произошло дальше?

Сабель взглянула на него:

– Случайное открытие. Я наткнулась на умиравшего мага, которого застал врасплох соперник, оставив его умирать. Его тело было настолько разбито, что исцелить его не представлялось возможным, и в тот самый момент, когда я склонилась над ним, он умер. Я проверила, дышит ли он, и на мгновение мне показалось, что из его ноздрей вырвалось крошечное облачко светящегося дыма, и я случайно вдохнула это испарение. Это был его дух, покидавший тело. – Она жестом указала на жаровню, заставив дым изменить форму в качестве подтверждения своих слов. – Я вдохнула его душу – и получила гнозис. А поскольку мои товарищи по несчастью стали мне родней, я поделилась с ними своим открытием, ставшим нашим путем к спасению.

Казим вытаращился на нее. Рашид никогда не упоминал ни о чем подобном.

– Мы знаем, что амброзия на нас, так называемых Отвергнутых, не подействовала. Возможно, ее формула содержала ошибку, а быть может, какой-то неизвестный элемент в нас самих замедлил процесс, оставив нас с гностическим потенциалом. Чтобы получить его в полной мере, требовался стимул: душа, наполненная гнозисом.

Мысли бешено вертелись в голове Казима. Он начинал понимать.

– Мои Отвергнутые собратья, отчаянно желая получить гнозис, последовали моему примеру. Но найти умирающих магов было не так-то просто. В отчаянии, некоторые обернулись друг против друга, и, к моему горю, это сработало: трансформацию можно было запустить и поглотив душу Отвергнутого. Поглощение душ обычных людей восполняло наши силы, однако оно не могло пробудить гнозис. По сути, нам приходилось убивать, чтобы получить силу.

Казим смотрел на нее с болезненным восторгом. Она сказала мне называть ее «бабушкой».

– Узнав о нас, маги пришли в ужас. Они называли нас «Доккен», «Пожирателями душ», «Скиомантами» и многими другими именами. Была объявлена чистка, а те немногие из нас, кто уцелел, начали скрываться. Мы скрываемся с тех самых пор.

– Ты и правда моя прабабушка? – спросил Казим со страхом.

– Добавь еще несколько «пра-», мальчик, – ответила Сабель. – Я бежала сюда на одном из первых воздушных кораблей, сотни лет назад.

Сотни лет… Ахм, смилуйся! Несмотря на свое бешено колотившееся сердце, Казим заставил себя думать. Он вспомнил то, что ему говорили о магах.

– Но с поколениями кровь должна была стать слишком жидкой…

– Здесь все работает тем же образом: у тебя одна шестнадцатая магической крови, так что твой гнозис слаб, но не слишком. Ты станешь Скиомантом, если у тебя есть на это воля.

Юноша со вздохом отпрянул.

– У меня ее нет, – сказал он, задыхаясь. – Я не желаю ваших даров Шайтана.

– Если дети, растущие в ее животе, от Мейроса, то твоя женщина уже получила гнозис.

– Ее дети – мои!

– Ты уверен? – Сабель снисходительно улыбнулась. – Зачем бы ей, обладательнице гнозиса, понадобился тот, у кого его нет?

– Она им не обладает – и она любит меня.

– Она уже начинает подпадать под чары Мейроса.

– Никогда!

Взгляд старухи стал жалостливым.

– Думаешь, она не изменилась после всего, что ей довелось здесь увидеть и испытать? Думаешь, она бы вернулась на юг, даже если бы могла? Она – его пленница, пока ты ее не освободишь.

Она вытянула руку, и на ее повернутой вверх ладони заиграло пламя. Юноша невольно оказался зачарован его видом, задумавшись, каково бы это было – творить подобные чудеса и не быть проклятым.

– Разве тебе не хотелось бы управлять своим собственным яликом? – спросила Сабель. – Или обрушивать на неверных огненный дождь? Шагать по миру подобно принцу?

Казиму вспомнились та безграничная радость, которую он испытывал, летя над землей вместе с Мольмаром, и то жестокое унижение, когда Рашид избил его на арене. Со мной никогда больше не обращались бы подобным образом. Я стал бы ему равным… От такой мечты отказаться было непросто.

– Ты говоришь, что мне пришлось бы убить мага и поглотить его душу? – спросил он.

От одной мысли об этом юношу начинало тошнить.

– Нам приходится поглощать души вновь и вновь, чтобы восполнять энергию, – ответила Сабель. – В нашем состоянии есть нечто, замедляющее нормальное восстановление. Маг может восстановить свои силы, отдохнув. Нам же приходится питаться душами других.

– А… А мы… – Произносить это «мы», пожалуй, было самой странной частью их разговора. – Мы настолько же сильны, как и маги?

Сабель оценивающе на него взглянула.

– Ну, – произнесла она, – это зависит от того, с какой стороны смотреть. Тебе хотелось бы узнать больше?

Казим взглянул на нее. Он едва мог думать. Сила, которую она ему предлагала, была мечтой, фантазией. Однако стать в столь опасные времена силой, с которой мир будет считаться, означало пойти на сделку с Шайтаном. На сделку, от которой он просто не мог себе позволить отказаться.

«Рамита поймет, – сказал юноша сам себе. – Я делаю это, чтобы стать сильнее и суметь тебя защитить, любовь моя».

– Что я должен делать? – спросил он.

Рамита сидела в своем внутреннем дворике одна. Мейроса дома не было – он отправился на очередную чрезвычайную встречу в Домусе Коструо, а Юстину пригласила на вечеринку Алиса Дюлейн. С той памятной ночи на Южном мысе Рамита в основном пребывала в одиночестве, и ей уже начинало казаться, что произошедшее случилось много лет назад и с другим человеком. С ней осталась лишь Гурия, да и то скорее формально: она целыми днями пропадала в городе, а по ночам предпочитала мужскую компанию. Вот и сейчас Рамита слышала доносившиеся из ее комнаты недвусмысленные звуки. Йос Кляйн был просто одурманен девушкой-кешийкой, постоянно встречаясь с ней. Она моя сестра, но, похоже, я теперь почти ничего не знаю о ее жизни. За исключением разве что продолжающихся свиданий Гурии со своим любовником.

Рамита молилась о том, чтобы Казим и Джай оказались далеко, достаточно далеко, чтобы пережить гнев Мейроса, если дела примут скверный оборот. Беременность внесла опустошительные коррективы в процесс пищеварения: теперь девушка никогда не была уверенной, сможет ли поесть без последующего экстренного похода в уборную. Шла первая неделя юнесса, и в дневное время внутренний дворик раскалялся настолько, что находиться там можно было лишь ночью. Введенный комендантский час соблюдался плохо, поэтому город оставался шумным и по ночам, даже в их тихом квартале.

– Ты все еще не спишь, моя дорогая? – донесся от двери сухой голос, и сердце Рамиты затрепетало.

Антонин Мейрос подошел к ней. Он прихрамывал, но тем не менее на его лице играла мальчишеская ухмылка.

Взглянув на него, девушка почувствовала, что и сама улыбается – впервые за несколько дней.

– Муж…

Она попыталась встать, однако маг, поцеловав ее в лоб, опустился в кресло напротив нее.

– Как ты, Рамита?

– Довольно неплохо. Здесь есть небольшой дискомфорт, – сказала она, слегка коснувшись своего живота, – ну а в остальном все хорошо. Хотя я скучаю по своему мужу, – произнесла девушка с легким укором.

– Прости, моя дорогая. Мы пытаемся уговорить Салима встретиться с нами, но Рашид не может заставить его согласиться.

Вспомнив темную красоту эмира, Рамита содрогнулась.

– Я ему не доверяю.

– Рашид полезен. – Мейрос налил себе фруктового сока. – Его семья была частью Ордо Коструо почти с самого начала. Они многим нам обязаны. И оставались верны ордену на протяжении двух священных походов. На него можно положиться. – Он посмотрел на нее через стол. – Впрочем, я пришел к тебе не для того, чтобы обсуждать горести этого мира. Я пришел, чтобы увидеть твое прекрасное лицо и услышать твой голос. Скажи, Юстина теперь уделяет тебе больше времени?

– Нет… Ну, чуть больше. Она приходит ко мне каждый день, но лишь для того, чтобы увидеть, не стала ли я… эм… проявлять. – Собравшись с духом, девушка спросила: – Муж, есть ли что-нибудь, из-за чего этого может со мной не произойти?

– Нет. Согласно текстам, это происходит всегда. – Он добродушно улыбнулся. – Не беспокойся, моя дорогая. Знаю, тебя вырастили с мыслью о том, что гнозис – зло, но это не так; он – лишь инструмент, который не может быть добрее или злее человека, использующего его. Твоей душе ничего не угрожает.

Проще было позволить ему думать, что ее беспокоит именно это. Она все еще не набралась смелости для того, чтобы поговорить с ним начистоту.

– Так что, я могу проводить тебя к постели? – спросил он со сладострастной ноткой в голосе.

Рамита уже собиралась принять его предложение, когда ее живот и внутренности взбунтовались. Девушка схватилась за живот.

– Единственное место, куда меня нужно проводить, – это уборная! Прости, Антонин.

Он ошеломленно взглянул на нее:

– Ты назвала меня по имени?

Рамита и сама осознала это лишь сейчас. Она стояла, прикрыв рот рукой, не в силах произнести ни слова. Девушка не знала, что именно это означает, но понимала, что что-то очень важное. Во всяком случае, он, кажется, так и думал. Наклонив голову, маг поцеловал ее.

– Моя Рамита, – выдохнул он.

Она почувствовала себя так, словно какая-то часть ее навсегда изменилась: она вступила в новую жизнь и распрощалась со старой. Прости, Казим, где бы ты ни был. Она поцеловала мужа в ответ, и этот поцелуй был полон искренней теплоты. Однако тело ее подвело. Живот сжало, и девушка судорожно втянула в себя воздух.

– Прошу, мне нужно в уборную, – выдохнула она.

Мейрос отпустил ее. В эти мгновения он выглядел довольно глупо.

– Прошу, моя дорогая, приходи затем ко мне в покои, если будешь хорошо себя чувствовать. Хотя бы просто для того, чтобы я смог тебя обнять.

Поспешно кивнув, Рамита, шатаясь, дошла до уборной, где тяжело осела на пол. Ее тут же стошнило, после чего она выползла из вонючей маленькой комнатки, больше всего на свете желая привести себя в порядок. Оставшееся с утра небольшое ведро с водой оказалось весьма кстати.

«Гурия должна помогать мне», – подумала девушка раздраженно. Пока она мылась, прохладная вода позволила ей почувствовать себя лучше. Найдя чистую ночную рубашку и переодевшись в нее, Рамита села в своем маленьком внутреннем дворике, пытаясь вновь отыскать себя. «Я что, влюбляюсь в своего старого ядугару? – задавалась вопросом девушка. – Я забыла Казима? Антонин добр ко мне – добрее, чем я заслуживаю».

«Да и кто я вообще такая, чтобы желать любви? Я – девчонка с рынка. Мы – лишь разменные монеты для своих родителей. Любовь не является частью сделки, это ложь, которую мы навязываем сами себе, чтобы жизнь не была совсем уж невыносимой».

«Любовь проста, – пелось в песне. – Любовь бесспорна. Любовь поет внутри тебя». Так почему же все так сложно? Откуда все эти сомнения? Из-за чего все так запутанно? Ее любовь к Казиму была простой, а вот ее чувства к Мейросу – нет. Его могущество и возраст пугали и отталкивали Рамиту, а его доброта и сила успокаивали ее. Сама же она, похоже, была нужна ему – не просто как мать для детей, но как спутница, как жена. И девушка поняла, что в этом пугающем новом мире он тоже ей нужен.

Рамита пыталась поступить правильно. Она не сбежала с Казимом – как она могла это сделать? Кто на всем Урте мог спрятаться от Антонина Мейроса? Побег был бы смертным приговором для них обоих. Но почему она позволила Казиму наполнить свою утробу? Как она могла быть настолько безумной? Несколько мгновений блаженства, эгоистично предложенных и эгоистично принятых, стали для нее роковыми. Ей придется за них заплатить.

«Раз так, то я должна это сделать одна, – решила Рамита. – Если дети – Мейроса, то мы с ним их вырастим. Если они – Казима, то я буду просить, чтобы мне позволили растить их, пусть даже в неволе, если потребуется. Буду молить о втором шансе, и если мой муж мне в нем откажет, то это будет лишь моя вина, и ничья больше».

Неожиданно появился мальчик-посыльный, сын одной из кухарок.

– Мадам, у ворот стоит мужчина. Он спрашивает вас. Я не могу найти капитана Кляйна.

Мальчишка со значением посмотрел на дверь Гурии.

Поделом им было бы, если бы я просто взяла и вошла туда… Вздохнув, Рамита сказала:

– Я сейчас спущусь. – Она неловко встала. – Мой муж в постели, а капитана нет.

Взявшись за живот, девушка болезненно выпрямилась и последовала за мальчишкой вниз по лестнице.

Во дворе было тихо. Стояло новолуние, и фонари оставались единственным источником света. Мальчишка танцующей походкой шел впереди, и его живость заставила Рамиту улыбнуться. Она похлопала себя по животу. Я бы хотела мальчика. Долговязый молодой стражник Морден стоял на своем посту вместе с еще одним, Франком; оба они ждали Рамиту у внутренних ворот, тех, что были защищены оберегами Мейроса. В темное время суток лишь члены семьи и Кляйн могли использовать резные ручки, чтобы впускать гостей. Взглянув на узор у себя на ладони, девушка несколько раз сжала и разжала кулак. Кто бы это мог быть?

– Вас хочет видеть омалийский жрец, мадам, – сказал Морден, указывая большим пальцем на смотровую щель. – Что-то насчет молитв и свечей.

Выражение его лица было высокомерно-любопытным. Подойдя к смотровой щели, Рамита открыла ее. В хорошо освещенном проходе стоял одинокий мужчина, закутанный в грязно-оранжевую накидку. Его лицо покрывал пепел, а сам он тяжело опирался на посох. Однако Рамиту подобный маскарад одурачить не мог: это был Казим. Сердце девушки бешено заколотилось, и она схватилась за грудь.

Она почти слышала мысли Казима: надежду, решимость, понимание своей цели. Любивший ее мальчишка пришел, чтобы забрать ее. Но я теперь не хочу бежать…

Рамита почти могла прикоснуться к этому чувству цели, к острой как стрела решимости Казима. Это испугало ее. Ее ноги задрожали, и девушка едва не упала в обморок.

– Мадам, вы в порядке? – Морден взял ее за предплечье. – Если вам нехорошо, я могу отослать его.

Это было бы так просто – снять с себя ответственность, отказаться от принятия решения. Но у нее был долг перед Казимом. Рамита любила его всю свою юность. Он не заслуживал подобной трусости.

– Все в порядке, – услышала она свой собственный голос. – У меня просто немного закружилась голова. Я переговорю с ним.

– А это разумно, мадам? – сморщил нос Морден. – В городе комендантский час.

– Он – омалиец, Морден, – вновь услышала девушка свой голос. – Какое ему дело до шихадов? Он Божий человек. Видишь? Это тот самый молодой чела, который сюда уже приходил.

Голос Рамиты заметно дрожал, и ее удивляло, что стражник этого не замечает. Потянувшись, она сжала ручку и позволила воротам открыться. Знакомый звон, означавший, что обереги ее узнали, заставил девушку содрогнуться. Силы, запечатывавшие внутренние ворота, ослабли. Ворота скрипнули и слегка повисли, позволив стражникам открыть их.

– Проходи, – сказал Франк Казиму. – Положи свой посох и подними руки.

– Мы коротко переговорим, а затем он уйдет, – твердо сказала Рамита.

Ее слова предназначались для Казима. Войдя во двор, он положил свой посох и поднял руки.

Морден подошел к Казиму, чтобы обыскать его. Внезапно глаза стражника, протянувшего открытую ладонь к юноше, вспыхнули гностическим светом. Рамита слышала, что у Мордена есть магическая кровь, однако он никогда еще не использовал свои навыки в ее присутствии, как делал это сейчас, внимательно осматривая Казима.

– Он не вооружен, и его намерения таковы, как он заявляет, – сказал Морден Франку.

Двое стражников отошли, и девушка встретилась с юношей взглядом. Эмоции мелькнули между ними подобно молнии. Прошу, скажи мне, что ты пришел, чтобы попрощаться. Прошу, пусть все будет именно так…

Лично ощупав Казима на предмет скрытого оружия, Франк отступил.

– А этот ублюдок хорошо сложен как для святоши, – заметил стражник с неохотой. – Только посмотрите на эти мышцы. – Отойдя в сторону, он взглянул на Рамиту. – Мы не можем пропустить его дальше без разрешения капитана Кляйна, – сказал ей стражник.

Девушка покачала головой.

– Я и не хочу, чтобы вы его пропускали, – ответила она, не отрывая глаз от лица Казима.

Казим молча смотрел на нее.

– Ну, чела? – спросила Рамита, а затем добавила на лакхском чуть более эмоционально: – Казим, почему ты все еще здесь?

– Я пришел за тобой, – тупо ответил он.

– Мое место – здесь, – сказала она.

Никакой реакции. Ничего.

Внутри нее что-то умерло – как и внутри него. Свет в глазах юноши погас.

Не говоря ни слова, Казим наклонился к своему оперенному посоху так, словно собирался уйти. Рамита едва не рухнула от облегчения, но когда юноша поднимал посох, она заметила среди его оперения сталь. Мигом развернувшись, Казим вонзил ее в правый глаз Мордена. Молодой человек повис на согнувшемся древке. Он был уже мертв. Однако Казим продолжал двигаться. Он нанес ловкий удар ногой Франку в челюсть прежде, чем тот успел закричать. Франк попытался схватить свое копье, но Казим молниеносно выхватил кинжал из его ножен и рассек им стражнику горло. Прижав его к стене, он позволил Франку почти беззвучно съехать по ней вниз. Морден упал на бок. Посох-копье по-прежнему торчал из его глаза.

Шокированная этой внезапной вспышкой насилия, Рамита упала на колени. Казим обернулся к ней. Его грудь была залита кровью из смертельной раны Мордена. Мальчик-слуга попятился, собираясь закричать. Казим метнулся к нему, и его кулак врезался ребенку в лицо. Голова мальчика отлетела назад, и он ударился о каменную стену, съехав по ней. Его шея изогнулась под неестественным углом. Мальчик не двигался.

Рамита сама попыталась закричать, однако Казим схватил ее за горло.

– Ты не издашь ни звука, – холодно произнес он каменным голосом. Юноша черство поцеловал ее, заглушив всхлипывающий крик. – Открой ворота, Рамита.

«Нет – нет!» – кричала она внутренне, однако Казим схватил ее и потащил к воротам, зажав рот девушки левой рукой. Прикладывая ее правую ладонь к ручкам, он заставил ворота открыться, и из прохода появились темные фигуры: люди в черных капюшонах с безжалостными глазами. Их было шестеро, включая Казима: убийцы, пришедшие забрать жизнь у ее мужа.

«Прошу, пусть это окажется кошмаром, – безнадежно молилась Рамита. – Прошу, пусть я проснусь…»

Они двигались подобно теням, убийцы с нечеловеческими глазами. Один из них, обернувшись, с любопытством взглянул на нее. Рамита заметила, что на лице у него был шрам. Затем мужчина наклонился над мальчишкой и без всяких эмоций выпрямил ему руки и ноги.

Общаясь жестами, захватчики бросились вверх по лестнице. Прижимая ее к себе, Казим шептал ласковые слова, восхваляя ее смелость и преданность – так, словно она была домашним животным, которое нужно было успокоить.

– Осталось всего одно дело, моя дорогая, и мы все будем свободны, свободны жить и любить вечно, – говорил он, однако его руки были подобны кандалам; Казим стал более мускулистым, чем когда-либо прежде, а безжалостная целеустремленность в его обретшем глубину голосе вызывала ужас.

Они поднялись на верхнюю террасу, где в свете единственного фонаря стояла Гурия. На девушке была лишь залитая кровью простыня. Она выглядела очень довольной, смакуя послевкусие секса и смерти. В руках у нее был окровавленный кинжал. Томно прильнув к Казиму, она поцеловала его. От нее исходил металлический запах крови.

– Здоровенная обезьяна мертва, – промурлыкала Гурия. – Он ничего даже не понял. – Она хихикнула. – Это было лучше траха.

Рамита почувствовала прилив отвращения. Девушка-кешийка это заметила и, протянув окровавленную руку, погладила ее по щеке.

– Ох, Мита, не будь такой. Мы делаем это ради тебя.

«Пусть это прекратится», – вновь безмолвно взмолилась Рамита. Ее глаза были огромными от ужаса.

– Заставь ее открыть дверь, – прошипел убийца с обезображенным шрамом лицом.

Казим прижал девушку к своей груди.

– Рамита, дорогая, – зашептал он, – ты должна сделать всего одну вещь. Ты должна открыть внутреннюю дверь. Остальное сделаем мы. Мы не можем добраться до него без тебя.

Она могла чувствовать его растущее возбуждение, которое, казалось, вот-вот достигнет предела; мысли в его голове вращались вокруг всего одной вещи – скорой смерти ее мужа. Они были настолько осязаемыми, что Рамите хотелось кричать. Жажда крови, которую она ощущала, была отвратительна самой ее душе, и ее разум начал сопротивляться.

Парвази, будь со мной: они хотят сделать меня своим орудием. Прошу, великая Богиня, дай мне силу. Дарикха, Мать Страсти, дай мне свой огонь! Обратившись ко всем тем техникам защиты разума, которым учил ее Мейрос, она оградила себя от мыслей Казима и нашла силу в тишине. Она может кое-что сделать, пускай это даже могло стоить ей жизни. План был прост. Я укушу его за руку и закричу, а мой муж сделает все остальное. Рамита приготовилась. Казим подтолкнул ее к оберегам. Сзади, обнажив оружие, двигались темные фигуры. Рука Казима взяла ее за плечи. Человек со шрамом закрыл ей путь клинком, молча предупреждая девушку, чтобы она даже не пыталась шагнуть внутрь и захлопнуть ее. Рамита чувствовала мысли всех, кроме него; его разум был закрыт и темен, напоминая уголь. Девушку тошнило от их убийственной ауры, однако она также ощущала их напряжение и страх. Теперь ей было видно даже мерцание стен бледного света, защищавших Казу, – как и светящуюся паутину на дверях перед ней.

Внезапно она все осознала, и это осознание было подобно удару. Я чувствую гнозис – это его проявление! Эти дети – от Антонина! О Боги, что же мне делать?..

Рамита могла чувствовать ждущую, спящую силу вокруг: в воде, в камнях здания, в горящих фонарях. Она ощущала ее в людях вокруг себя. Их чувства ошеломляли ее. Однако девушка понятия не имела, как дотянуться до этой силы.

– Просто открой дверь, и все будет хорошо, – прошептал Казим.

Человек со шрамом схватил ее за запястье, и она почувствовала, как темное присутствие подобно потоку песка наполнило ее голову – так же, как это было, когда в ее разум проникала Алиса. Рамита посмотрела ему в глаза. Он – один из магов!

Касание его разума было твердым и агрессивным, а его странные желтые глаза впивались в ее. Девушка заставила себя выбросить из головы все мысли, отчаянно стараясь сохранить свой секрет. Человек со шрамом заворчал.

Хмм. На мгновение я подумал…

Его взгляд был озадаченным, но затем его разум вернулся к более насущной проблеме. Схватив Рамиту за запястье, он приложил ее руку к защитным оберегам, и она почувствовала, как узор на ее ладони отпирает замок.

Казим едва мог чувствовать присутствие остальных Хадишахов. Молчаливые как тени, они рассредоточились по двору. Рашид и Джамиль были среди них. Остальных троих юноша не знал; для него они оставались лишь скрытыми масками лицами с холодными глазами, державшими арбалеты наготове. Рашид вытащил саблю.

Гурия скользнула в сторону, лизнув свой кинжал. Выражение ее лица было крайне самодовольным. «Моя сестра стала чем-то пугающим», – подумал Казим, прижимая к себе Рамиту. Он чувствовал ее дрожь, ощущал ее смятение. Она не хотела открывать ему ворота. Эта мысль жгла юношу, но он продолжал говорить себе: «Она испугана, вот и все. Когда мы станем свободными, это пройдет».

– Просто открой дверь, и все будет хорошо, – прошептал он.

Однако Джамиль не стал ждать; он смотрел на Рамиту с любопытством, так, словно она его только что удивила, но все же взял ее за запястье и положил ладонь девушки на защитный оберег.

Ее зубы вонзились ему в руку, и он отпрянул от шока и боли. Рамита закричала что-то на рондийском, и Казим едва не выпустил ее. Схватив девушку покрепче, он потащил ее прочь; Джамиль вихрем развернулся на месте, и из его рта полились какие-то слова.

– Не трогай ее! – взревел Казим, закрывая Рамиту собственным телом.

А уже в следующее мгновение раздался оглушительный грохот. Резная дверь в покои Мейроса разлетелась на сотню обломков, вонзившихся в стоявшего перед ними убийцу с арбалетом. Хадишаха разорвало на части еще до того, как он упал навзничь.

Щелкнув, арбалет послал в темный проход болт, но тот растворился в воздухе. Еще один Хадишах метнулся к двери с другой стороны, занеся клинок, и Казим, при виде возникшего в ней Мейроса, вновь потащил Рамиту прочь. Убийца у двери рухнул на колени и, развернув кинжал лезвием к себе, вонзил его в собственное сердце и упал на бок подобно мешку с мукой. Второй арбалетчик тоже выстрелил, но болт исчез во вспышке голубых искр над головой у мага, и стрелок взвыл, судорожно задергавшись. Сердце в его груди взорвалось. Издав боевой клич, Джамиль сделал выпад мечом, однако клинок ударился о силовой щит, и Хадишах, полетев спиной вперед, с силой врезался в колонны в другом конце двора.

Мейрос обернулся к Казиму, и в черепе у юноши что-то сжалось подобно клещам. Воззвав к Ахму, Казим рухнул на колени, выпустив Рамиту из рук. В его разум хлынула тьма, лишившая юношу зрения. Завопив, он рухнул.

Рашид сделал жест рукой, и Рамита, пролетев по воздуху, оказалась у него в руках. Атака, направленная против Казима, немедленно прекратилась: Мейрос развернулся к человеку, державшему его жену. Эмир стащил с себя маску.

– Остановись, или я убью ее! – крикнул он, приставив кинжал к горлу Рамиты.

Теперь Казим ясно видел Мейроса, не дряхлого, а высокого и грозного, одетого лишь в ночной халат. Его лицо пылало от ярости. На какую-то ужасную секунду юноше показалось, что старику все равно и его гнев станет для Рамиты приговором. Уголком глаза он видел, что Джамиль пытался встать, однако нога Хадишаха была выгнута под неестественным углом. Клинок в его собственной руке развернулся, нацелившись в его левую грудь; без всякой надежды Казим молча боролся, зная, что лишь то, чему его научил Рашид, не позволяет стали пронзить его сердце.

– Нет, муж! Нет, – взмолилась Рамита, глядя на кинжал у груди Казима.

Теперь она стояла на коленях. Склонившись над ней, Рашид прижимал кинжал к ее затылку.

– Я воткну эту штуку прямо ей в мозг, Мейрос! – прорычал он. – Тебе не добраться до меня так, как ты это сделал с остальными! Я смогу убить ее до того, как ты до меня доберешься. И она, и твои дети умрут…

Мейрос резко освободил разум Казима. Кинжал ударился о мрамор, и юноша с облегчением всхлипнул. Во дворе собирались слуги, беспомощно глядя на разыгравшуюся перед ними драму. В тени он увидел замершую в ужасе Гурию. «Беги, сестра», – подумал он, отчаянно надеясь, что девушка его услышит.

– Рашид Мубарак, – проскрежетал старик, – отпусти мою жену, и я позволю тебе дожить до суда.

Рашид гордо поднял голову:

– Нет, Мейрос, сегодня ночью один из вас умрет – либо ты, либо она.

Эмир приставил кончик лезвия к шее Рамиты и повернул его, готовый выполнить свою угрозу. Казим едва не закричал при виде того, как у девушки выкатились глаза. Она напряглась и схватилась за свой живот. По ее лицу в беззвучном плаче текли слезы.

– Выбирай, Мейрос, – продолжил Рашид. – Еще несколько лет жалкого существования, пока кто-нибудь из нас до тебя не доберется, или дети, которые будут носить твое имя и в чьих жилах будет течь твоя кровь.

Взгляд Казима метался между двумя этими ужасными людьми. Его сердце, казалось, вот-вот выскочит из груди.

Колени стоявшей рядом с Рашидом Мубараком Рамиты были разодраны, и кровь из них сочилась на мрамор. Она была совершенно беспомощной. Приставленный к ее шее кинжал обещал верную смерть, но при этом она ощущала и ледяную сталь разумов двух магов. Чувство было таким, словно она оказалась зажатой между двумя огромными валунами. Однако на фоне мощи, сокрытой в ее муже, сила эмира была просто ничтожной, и они оба это знали. Мейрос мог сломать его за несколько мгновений – однако эти мгновения стоили бы жизни Рамите и ее нерожденным детям.

Рамита, – прошептал сухой, мягкий голос Мейроса в ее разуме.

Его голос заставил девушку содрогнуться от шока. Мысль-ответ инстинктивно сформировалась в ее голове:

Он услышал ее, и она ощутила контакт. В душе девушки вспыхнула надежда.

– Как ты можешь гарантировать, что не убьешь ее и нерожденных в тот самый момент, когда меня не станет? – спросил он вслух.

Я не знаю, как его использовать! – кричала она мысленно. – Если бы только он пришел ко мне раньше…

– С чего бы мне это делать? – ответил Рашид ровно, однако затем его голос щелкнул подобно хлысту: – Прекрати это, старик! Не смей касаться моего разума!

Его клинок неглубоко порезал кожу Рамиты, и по ее шее заструилась кровь.

Казим с шумом вдохнул. Мейрос примирительно поднял руку.

– Я прекратил. Не причиняй ей вреда.

Прости, моя дорогая девочка, – мысленно произнес он. – Я должен был попытаться.

Лицо Рашида, казалось, было сделано из камня. Его слова звучали как отрепетированная победная речь:

– У меня нет причин вредить ни матери, ни детям. Она – невинна. Ты притащил ее сюда против ее воли, движимый презренным расчетом и извращенной похотью. Я возьму ее под свою защиту. Дети будут знать об их происхождении и о том, почему ты умер. Они будут носить твою фамилию, хотя и возненавидят тебя и все, что ты сделал. Они будут служить Ахму согласно своим талантам и желаниям. В этом я тоже клянусь.

Мейрос взглянул на Рамиту. Выражение его лица невозможно было прочесть, однако девушка чувствовала его боль.

Нет, прошу. Позволь им убить меня. Ты сможешь продолжать жить и…

Но…

Прошу, сделай что-нибудь. Убей его…

Я не могу рисковать. Рашид слишком быстр и слишком силен – ты умерла бы прежде, чем я успел бы вмешаться. Должно произойти так, как он сказал: ты или я. – Его мысленный голос звучал обреченно, подобно похоронной речи. – В своих предсказаниях я увидел тебя и мир, который станет безопасным. В них не было обещания, что я сам проживу достаточно долго, чтобы увидеть его.

Рамита почувствовала, что из ее глаз вновь хлынули слезы.

Спокойно взглянув на Рашида, он опустил руки.

– Очень хорошо. Я согласен. Ты будешь защищать Рамиту и наших детей так, словно они – твои собственные жена и дети. Ты согласен?

Рашид с триумфом улыбнулся:

– Я согласен, старик. – Он не отрывал от Мейроса взгляда. – Казим, убей его.

Казим вскочил на ноги и схватил свой кинжал. Никакой жалости к неверным. И Казим не ощущал жалости, не к этому извращенному старому козлу. Было справедливо, что ему предстояло умереть в своем спальном халате, жалким и обесчещенным. Юноша почувствовал, что сила и воля вернулись к нему.

Бледные слезящиеся глаза старика обратились к Казиму, и их пристальный взгляд обжег его.

– Значит, ты – тот самый Казим, о котором она говорила. Ты прошел долгий путь, мальчик.

– Заткнись, ядугара! – зарычал юноша.

Он слышал всхлипы Рамиты и видел, как напрягся Рашид. Ему хотелось осыпать Мейроса бранью за все то горе, которое он причинил, похитив Рамиту, – однако сейчас их жизни висели на волоске. У него было время лишь на одну насмешку, один дополнительный удар.

– Дети в ее животе – мои, – прошептал он, всадив кинжал через подбородок Мейроса в его мозг. – Она всегда принадлежала мне.

Древний маг рухнул на землю подобно быку на бойне.

Казим склонился над телом. Едва различимое облачко серо-голубого дыма вырвалось из открытого рта Мейроса, и Казим вдохнул его. В юношу что-то вошло, что-то сильное, и его тело начало реагировать. Его кожа покраснела, мышцы задрожали. В сердце Казима вспыхнуло пламя.

«Мы не такие, как маги, – говорила ему Сабель. – Первая душа, которую мы пожираем, определяет нашу способность поглощать энергию и, следовательно, гностические силы. А твоей первой жертвой станет величайший маг в истории».

«Ты будешь для нас подобен богу».

Кто-то закричал, и этот вопль безутешного горя разорвал ему душу. Обернувшись, Казим увидел, что кричала Рамита, стоявшая на коленях у ног Рашида. На ее лице читалась невыносимая агония. Озадаченно посмотрев на девушку, он подошел к ней, однако она подняла на него взгляд, а в ее глазах пылала такая ненависть и отчаяние, что они отшвырнули его назад подобно удару стихии.

А затем на юношу обрушился еще один удар – удар просто чудовищной силы: в него хлынули жизнь и воспоминания Вознесшегося мага. Они разбили его самосознание на мелкие осколки.

Антонин Мейрос рухнул, а вместе с ним рухнул и мир Рамиты. Горе вырвалось из нее подобно тигриному рыку. Когда Казим посмотрел на нее, она увидела в нем лишь злобного демона-ракаса, одного из принцев Шайтана, на чьем лице был написан триумф. И в тот момент любовь девушки к нему обернулась ненавистью. Она хотела, чтобы они все умерли за свои холодные манипуляции. За то, как они ее соблазнили. За то, как наслаждались убийством. Она ненавидела Гурию за то, как она сначала играла с Йосом Кляйном, а затем хладнокровно убила его. Ненавидела Казима за то, что он использовал ее наивность, чтобы разрушить все, что она любила. Но больше всех Рамита ненавидела Рашида, кукловода в этом кровавом спектакле.

Она попыталась встать, желая схватить чье-нибудь упавшее оружие – что угодно, чем можно было бы ударить эмира – в тот самый момент, когда Казим, напрягшись, рухнул, схватив себя за голову. Однако Рашид обернулся к ней и вцепился в нее, как клещ.

– Нет, ты этого не сделаешь, сучья простолюдинка, – прорычал он.

Из его ладони хлынула тьма. Лоб Рамиты наполнило ощущение агонии, и она почувствовала, что проваливается в небытие. Мир рассыпался на мелкие осколки.