20. Это предательство
Тримуртхи

Казим здесь. Она мечтала и молилась о том, чтобы услышать эти слова, однако теперь, когда это произошло, они разрушили хрупкий мир в ее душе. За прошедшие четыре месяца Рамита постепенно попрощалась со своей старой жизнью и нашла подобие равновесия в новой; она могла уже целыми днями не думать о доме. Ее муж, поначалу казавшийся девушке таким отталкивающим, помог ей пересмотреть подобное отношение.

Но сейчас воспоминания обрушились на нее вновь: запутанные переулки Баранази, ее суетливые соотечественники, теплые руки матери, смеющийся голос отца, шум, поднимаемый братьями и сестрами. И Казим, целующий ее на крыше. Казим, смотрящий на луну. Казим, мечтающий о путешествиях и приключениях. Казим, рассказывающий ей о драках с другими мальчишками или какой-нибудь чудом вырванной победе во время игры в каликити. Тепло его руки, обнимающей ее за плечи, исходящий от его тела аромат мускуса. Прикосновение его усиков к ее щеке. Рамита страстно любила Казима, однако сейчас мысль о встрече с ним приводила ее в ужас.

Ее муж был ласковым и обходительным, но еще он был магом и мог в любой момент прочесть ее мысли. Даже одна мысль о Казиме могла стать для того роковой. Девушка начала представлять, в какую ярость придет муж, застав ее с другим мужчиной, который вдобавок еще и являлся обычным человеком. Что он сделает с Казимом, Гурией или Джаем? Страх за них почти парализовал Рамиту.

Они с Гурией провели много часов, придумав и отвергнув тысячу планов: скрыться в глуши; на коленях умолять ее мужа расторгнуть их брак и отпустить ее; уговорить Казима уехать… Рамита даже говорила о том, что убьет себя, чтобы Казим отказался от нее раз и навсегда.

Идеи Гурии были не менее противоречивыми: она то гневалась, что их братья приехали, чтобы испортить их новую богатую жизнь вдали от нелегких будней Аруна-Нагара, то делилась мрачными замыслами о перерезании глоток и ночном побеге.

Хуже всего Рамите было, когда она оставалась наедине с мужем. Она ужасно боялась, что он прочтет какую-нибудь ее безумную мысль, и даже притворилась больной. Маг приходил в ее комнату, явно желая возлечь рядом, но Рамита ссылалась на усталость, и он уходил, озадаченный и разочарованный.

Наконец у Гурии появилась идея, и на следующий день Рамита начала молить Мейроса, чтобы тот позволил ей лично ходить в мандир к пандиту Омпрасаду с целью помолиться.

– Прошу, повелитель, – прошептала она. – Я хочу каждый день делать подношение, чтобы Боги даровали мне ребенка. Во сне я увидела, что это – единственный путь.

Мейрос, похоже, был настроен скептично.

– Ты слишком серьезно относишься к своим предрассудкам, жена. Что тебе поможет – так это настойчивость. И хорошее питание, – добавил он, глядя на тарелку, к содержимому которой она едва притронулась.

– Прошу, муж. Гурия часто туда ходит. Там вполне безопасно.

– Там может быть безопасно для нее, но не для леди Мейрос. – На лице мага по-прежнему читалось сомнение. Он взглянул на нее, и девушка почувствовала, что во рту у нее пересохло, а ее сердце бешено забилось. – Ты слишком переживаешь. Разве не может этот жрец приходить сюда, как он уже делал раньше?

– Мандир – это в высшей степени священное место…

– Да? Ох, ладно, но лишь один раз! – Подумав какое-то мгновение, маг произнес мягко: – Если тебя это порадует, жена, я прикажу возвести здесь небольшое святилище, чтобы ты могла молиться своим богам.

Девушку охватило ужасное чувство вины. Еще несколько недель назад она пришла бы в восторг оттого, что муж признал ее право исповедовать свою веру, а теперь это было лишь препятствием, мешавшим ей увидеться с Казимом. Она попыталась притвориться довольной.

– Спасибо, муж, – тихо произнесла она.

Мейрос нахмурился:

– Возможно, этот визит позволит тебе успокоиться. В последние две недели ты была очень импульсивной, жена. – Он погладил ее по волосам. – Не переживай. Все будет хорошо.

Борясь со страхом, Рамита кивнула.

Йос Кляйн вошел в мандир в окружении пяти солдат. Он окинул дворик сердитым взглядом. Камни были загажены голубиным пометом и усыпаны гниющими вишнями, упавшими с росшего в углу дерева. Само святилище представляло собой окруженную колоннами площадку шесть на шесть футов с крышей, открытую с трех сторон. Внутри находилась грубо сработанная статуя божества, просто раскрашенная фигура сидящего человека. Определить, кого она изображает, можно было лишь по Сив-лингаму и выгравированному трезубцу. Перед ней стояла песочница, усыпанная сожженными ароматическими палочками и цветами календулы. От разведенного Омпрасадом в углу маленького костра для приготовления пищи поднимался дым. Рядом с ним сидели еще двое мужчин в оранжевых жреческих одеждах. Их волосы и бороды были такими же спутанными и покрытыми пеплом, как и у Омпрасада, а сами они были моложе его и выглядели более атлетичными.

Кляйн сверкнул на них глазами.

– А это еще кто такие?

– Это «чела», капитан, омалийские послушники, – быстро ответила Гурия. – Они здесь уже несколько недель. Морден их уже встречал.

Кляйн взглянул на солдата, и тот нервно кивнул.

– Выведите их отсюда, – сказал Кляйн, указав на семью лакхийца средних лет, которая молилась у центрального святилища.

Они были слишком напуганы, чтобы протестовать, но с любопытством глазели на девушек, пока Морден их выпроваживал.

Рамита и сама боялась так, что едва могла двигаться. Не отрывая глаз от идола Сиврамана, она встала на колени, и с ее губ полился поток молитв. Гурия опустилась рядом с ней, и несколько минут они усердно молились вместе. Рамите стало дурно от напряжения и голода.

– Через минуту солдатам наскучит и они сядут у ворот, – прошептала Гурия. Отведя с головы капюшон, она произнесла громко: – Чела, помолитесь с нами! – Увидев, что двое молодых послушников зашаркали к ним, Гурия прошептала: – Я делала так каждый день, поэтому солдаты Йоса к этому привыкли.

Голос девушки звучал взволнованно, словно происходящее было каким-то чудесным приключением.

Послушники встали на колени у боковых колонн. Взгляд Рамиты скользнул к тому из них, кто опустился рядом с ней, и ее дыхание едва не перехватило при виде безбрежной тоски в глазах Казима.

– Рамита, – донесся с другой стороны голос Джая, но девушка не могла оторвать взгляд от своего возлюбленного.

Как же он изменился! Его борода стала гуще, а кожа обветрилась. Пепел на его голове наверняка появился с целью изменить внешность, хотя волосы на самом деле стали длиннее и спутались. Девушке так и хотелось запустить в них свои пальцы. А глаза Казима… О, его глаза, такие ясные, чистые и полные света.

– Мита… – прошептал он голосом, пронизанным тоской и мучительной надеждой, который эхом отозвался у Рамиты внутри. – Мита, ты в порядке?

Девушка молча кивнула, не доверяя собственному языку. Она посмотрела на Джая, чье лицо тоже изменилось. Они оба выглядели более зрелыми и мужественными. Судя по всему, им довелось через многое пройти.

Гурия кашлянула.

– Давайте помолимся, – произнесла она на лакхском. – Вы можете говорить, но притворяйтесь, что молитесь! У нас всего несколько минут, так что давайте!

Как же Рамите хотелось протянуть руку и коснуться его!

– Любовь моя, – прошептала она. – Ты в порядке?

– Теперь, когда я увидел тебя – да. Гурия рассказала Джаю, как ты страдаешь, и это разрывает мне сердце.

– О, все не так плохо. Я выдерживаю.

– Ты такая храбрая… Не знаю, как тебе удается быть настолько смелой. Но мы спасем тебя! Клянусь тебе своим сердцем и своей Бессмертной Душой, что вытащу тебя.

Девушка не знала, что и сказать. Она смотрела на него, а по ее щекам катились слезы. Джай громко распевал всякие нелепицы: обрывки молитв, народные песни, даже списки товаров на рынке. Рамите хотелось обнять их обоих и никогда не отпускать.

Казим рассказал ей, что живет у Дом-аль’Ахма и учится сражаться. Заверил, что у него есть люди, полные решимости выкрасть ее у Мейроса, когда придет время.

– Не будь здесь этой свиньи Кляйна, мы сделали бы это прямо сейчас, но в присутствии боевого мага рисковать не стоит.

Девушка моргнула:

– Кляйн – маг?

– Он говорит мне, что является магом третьего ранга, – прошептала Гурия. – Это означает, что он довольно могущественный.

Рамита разнервничалась еще сильнее, но Казим выглядел уверенно и громко излагал свой план.

– Если ты сможешь вернуться завтра, мы могли бы…

– Лорд Мейрос это запретил, – ответила Гурия. – В следующий раз и в дальнейшем я должна буду приводить пандита к Рамите в Казу Мейрос.

Казим застонал:

– Он подозревает?

– Нет, он просто параноик. Я поражена, что он позволил этот визит, но Рамита оказалась прекрасной актрисой. В следующий раз одному из вас или обоим придется прийти с Омпрасадом. Вас впустят в приемную, но мы найдем способ провести в личные покои. – Тон Гурии стал сладострастным. – И постараемся сделать так, чтобы двое влюбленных остались наедине.

Рамита смотрела в глаза Казиму, и у нее перехватывало дыхание от мыслей обо всем этом. Склонив голову, она вновь начала молиться, заливаясь слезами.

Казим едва смог выдержать вид Рамиты и ее слезы. Время как бы остановилось, а каждое слово наполнялось смыслом. Однако они оказались в цейтноте. Скоро – слишком скоро – над ними нависла массивная тень Йоса Кляйна, и капитан приказал им уйти. Рамита старательно вытирала слезы. Казим тщательно избегал встречаться взглядом с боевым магом. Он страстно желал, чтобы у него при себе был клинок, но в то же время помнил ту презрительную легкость, с которой Кляйн отмутузил его в Баранази, даже не прибегнув к магии. Если капитан его узнает, все закончится очень плохо. Поэтому он жалко сгорбился, даже не глядя девушкам вслед. Танцевавший на свадьбе в присутствии Кляйна Джай был испуган не меньше. Впрочем, ни одного из них так и не узнали, а Рамита и Гурия вышли за ворота мандира и удалились.

Когда сомнений в том, что они ушли, не осталось, Джай едва не свалился с ног.

– Во имя всех богов! Я был уверен, что он меня узнает!

Голова Казима тоже кружилась от облегчения.

– Как и я. Не будь у тебя бороды, он бы точно тебя вспомнил. А мне оставалось лишь молиться, что грязи и тюрбана будет достаточно! – Он сердито посмотрел на ворота, куда с любопытством заглядывали члены выпровоженной чуть ранее семьи. – Почему Рашид не мог просто похитить ее отсюда?

Джай положил руку ему на плечо:

– Терпение, Казим: у нас все получится. Ты слышал Гурию: она сможет провести нас в Казу Мейрос.

– Да, я ее слышал. – Сердце юноши горело в груди. – Бьюсь об заклад, Рашид не помог сегодня потому, что так бы ему не представилось возможности убить Мейроса.

Джай взглянул на него.

– Они не могут планировать это всерьез, – прошептал он.

– Лучше бы им этого не делать, потому что я – планирую! – произнес Казим пылко. Подняв глаза вверх, он поклялся: – Да услышит меня Ахм: я проклинаю Антонина Мейроса. Он умрет от моей руки. Клянусь.

Гурия переговорила с Казимом и Джаем за день до того, когда они должны были впервые посетить Казу Мейрос. Она показала им ладонь левой руки, на которой виднелся странный узор.

– Видите эти линии? Они позволяют мне открывать двери, отделяющие части дома одну от другой. Я могу ходить в большинство мест, но не в комнаты Мейроса; туда допущена только Рамита. Однако у меня есть план. Мейрос говорит, что мы можем использовать часть внутреннего дворика в качестве святилища. Мы водили Омпрасада в комнату Рамиты, чтобы помыться, так что я уверена, что вас мы тоже сможем туда провести – если вы будете выглядеть безобидно, разумеется. Поэтому позаботьтесь об этом. А еще вы должны быть осторожны.

Казим знал, как Гурия любила роскошь, поэтому ее активная помощь лучше любых слов свидетельствовала о том, как она любит их с Рамитой.

– Ахм вознаградит тебя, сестра, – произнес он с благодарностью.

На следующее утро они, ссутуленные и с измазанными пеплом лицами, ковыляли рядом с умиротворенным Омпрасадом. Эмир Рашид поговорил со старым пандитом, и теперь тот искренне считал Джая и Казима своими учениками. Иногда при взгляде на них на его рассеянном лице читалось замешательство, однако ганджи и фенни было достаточно, чтобы он об этом особо не задумывался.

У ворот Казы Мейрос их оглядел лично Йос Кляйн. Впрочем, он не слишком внимательно всматривался в их лица, похоже, вновь не узнав ни Казима, ни Джая. Стражник с каменным лицом обыскал их на предмет оружия, однако они были не настолько глупы, чтобы брать его с собой. Наконец их пропустили, и мысли Казима вновь устремились к Рамите, о которой он думал всю прошедшую бессонную ночь. Его мужское достоинство вновь напряглось.

«Хорошо, что солдат не нащупал это оружие, – подумал он, но затем сказал себе: – Во имя Ахма, успокойся! Вероятно, самое большее, что тебе удастся сделать, – это взглянуть на нее».

Но когда Казим увидел ее в блестящем шелковом сальваре, с драгоценностями, сверкавшими в солнечных лучах, он едва не распростерся перед ней ниц. На них с Гурией были одинаковые белые сальвары, но у Гурии платок-дупатта был оранжевым, а у Рамиты – зеленым. Ошеломленный, он следовал за Гурией во внутренний дворик. Коснувшись дверных ручек, девушка дождалась, когда они беззвучно отъедут в стороны. Затем она провела их к новехонькому святилищу, купленному уже готовым и встроенному в пол у северной стены. Внутри святилища сидели только что изваянные фигуры Сиврамана и его супруги Парвази с младенцем Ганном-Слоном на коленях. Работу было трудно назвать очень тонкой, но они все равно выглядели красиво. Перед ними в тени мерцал Сив-лингам, и от вида этого фаллического идола Казиму стало еще невыносимее.

Кроме пары наблюдавших за ними служанок-гебусалимок, посторонних в дворике не было. Девушки встали на колени перед идолом, а юноши опустились за ними.

– Мастер в Домусе Коструо, в нескольких милях отсюда, – прошептала Гурия на лакхском.

Казим почувствовал, что по его телу пробежал трепет.

Омпрасад монотонно распевал молитвы до тех пор, пока служанки не утратили всякий интерес к происходящему и не вернулись к своим обязанностям. Дрожащим голосом пандит воззвал к каждому из богов по очереди. К моменту, когда старец закончил, Казиму казалось, что он вот-вот умрет от желания. А когда Рамита, встав, встретилась с ним взглядом, юноша прочел в ее мягких глазах такую же жгучую страсть.

Гурия отвела их в другой дворик, где был накрыт небольшой стол, и предложила трем «священнослужителям» поесть. Они с Рамитой ушли, и Казима охватило невыносимое чувство разочарования: это что, была лишь жестокая игра? Однако вскоре девушки вернулись. Казим увидел, что они обменялись дупаттами, и его сердце бешено заколотилось.

– Омпрасад, возможно, один из послушников мог бы благословить наши комнаты, – произнесла Гурия, прекрасно подражая голосу Рамиты и указывая на Казима. – Это займет всего пять минут – я вижу, насколько вы голодны.

Встав, Рамита, притворяясь Гурией, кивнула Казиму и жестом указала ему следовать за собой. Девушка коснулась дверной ручки. Ручка сверкнула, и деревянная панель отъехала в сторону. Они вышли в прохладный, полутемный коридор. Казим быстро сделал шаг к Рамите, и та, обернувшись, притянула его к себе. Их губы встретились. Подняв девушку, Казим прижал ее к стене, упиваясь вкусом ее губ и наслаждаясь близостью ее тела.

Рамита отклонила голову в сторону.

– Сюда, следующая комната, – сказала она, тяжело дыша.

Продолжая целоваться, они скользнули вдоль стены в занавешенный дверной проем и рухнули на низкую кровать с мягким матрацем, застеленную тонкой простыней.

Они игриво боролись друг с другом. Казим задрал сальвар-камиз Рамиты выше талии и обхватил девушку за нее. Прижавшись губами к его уху, она застонала. Казим потянул ее штаны вниз, и лицо девушки стало неистовым. Казалось, она хотела что-то сказать, однако времени на это не было. Подтянув свою курту и высвободив возбужденный член, Казим, слившись с Рамитой в поцелуе, вошел в нее. Она болезненно напряглась, но затем юноша достиг влаги внутри нее. Не отрывая своих губ от его, девушка всхлипнула и легла поудобнее, обхватив его ногами. Юноша двигался неистово и тяжело дыша. Со шлепками их плоть соприкасалась вновь и вновь. Казим боролся со своим собственным телом, стараясь не излиться хотя бы еще долю секунды, но это было уже слишком. Слишком. Юноша сладостно застонал, а его семя хлынуло в Рамиту. Раскрыв рот, он лежал, чувствуя, что из его глаз льются слезы, капая на ее лицо.

– Я люблю тебя… Я люблю тебя… Я люблю тебя… – вновь и вновь повторял он.

Тяжело дыша, они смотрели друг другу в глаза. Их кожа была скользкой от пота, а души – обнажены. Казалось, они пролежали так вечность, но уже через несколько минут до них донесся голос Гурии, все еще подражавшей интонациям Рамиты:

– Я уверена, что они уже заканчивают.

Казим выругался. Как же мало времени… Шатаясь, он встал и начал спешно одеваться, глядя, как Рамита делает то же самое. Опустив сальвар, она скрыла потемневшую от влаги промежность своих штанов. Глаза девушки вновь были полны тоски.

– Скоро я снова приду, и мы вытащим тебя отсюда, – прошептал Казим. – Клянусь.

Неуверенно улыбнувшись, она подтолкнула его к двери.

– Иди. – Рамита схватила его за руку и тут же отпустила. – Я люблю тебя.

Казим вышел из комнаты, а девушка последовала за ним.

Заговорщически улыбаясь, Гурия встала.

– Чтобы святилище было полностью освящено, подношения следует делать ежедневно в течение недели, – произнесла она во всеуслышание. – Один или оба чела должны прийти завтра в тот же час.

Силясь вдохнуть, Казим встретился взглядом с Рамитой. Чувства к ней по-прежнему кипели внутри него. Столь короткая встреча не могла утолить его страсть. «Завтра», – произнес он одними губами, и девушка кивнула. Теперь она выглядела нервной. Омпрасад повел их прочь, беспрестанно кланяясь, пока они, заморгав от яркого солнечного света, не оказались на пыльных улицах. Со всех сторон на них обрушились звуки и запахи. Троица начала проталкиваться сквозь толпу.

Джай схватил Казима за плечо:

– Вы с ней…?

Казим кивнул.

– Надеюсь, ты сможешь выполнить все обещания, данные моей сестре, Каз, – сказал Джай голосом заботливого брата.

Его тон ранил Казима.

– Я ведь так и сказал, разве нет? Я перережу этому старому козлу глотку, а затем женюсь на ней, и мы всегда будем вместе. Вот увидишь. – Его охватил восторг. Сегодня юноше удалось лишь мельком ощутить то наслаждение, которое ждало их в будущем, однако овладеть Рамитой, сделать ее своей значило для него очень много, и ему было не важно, сколько раз до этого ею овладевал Мейрос. – Увидишь, брат! – Успокоившись, он обнял Джая за плечи. – Она была сладка как мед, даже слаще. Воистину она – апсара, райская нимфа.

Стоя на коленях в уборной, Рамита плескала водой на свои чресла, пытаясь отмыться. Когда Гурия открыла дверь, она едва не закричала.

– Чод! Я что, не могу побыть одна?

Девушка чувствовала себя так, словно у нее вот-вот случится истерика.

– Тссс! – нахмурилась Гурия. – Я уже видела, как ты мочишься и блюешь, а ты видела, как я делаю то же самое. Нам нет смысла друг друга стесняться. Так что заткнись и слушай: я приказала наполнить ванну. Никто ничего не заподозрит, клянусь.

– Мой муж скоро вернется! Я должна…

– Рамита, его не будет еще несколько часов. Расслабься. Еще даже не пришло время обедать. Единственная опасность заключается в том, что ты можешь запаниковать. Успокойся. Я сейчас вернусь.

Она пришла с маленькой фляжкой в руках, вроде тех, что носят с собой мужчины.

– Вот, выпей. Это поможет.

Рамита села на пол, стараясь не разрыдаться. Ее переполняли эмоции. Радость, ужас, чувства, которые девушка не могла даже назвать. Она понюхала фляжку.

– Что это?

– Арак. Выпей немного. – Опустившись на колени у нее за спиной, Гурия обняла ее. – Ты в порядке?

Рамита кивнула:

– Думаю, да. Я лишь хотела поговорить с ним, возможно, поцеловать его, но в следующее мгновение уже была под ним. Это было… чудесно. Глупо, но чудесно.

Отхлебнув арака, она пошатнулась и заморгала.

– Молодчина, – мурлыкнула Гурия. – Это гораздо лучше, чем твой ужасный муж.

Рамита старалась об этом не думать.

– Что, если он почувствует? – сумела она произнести наконец.

– Не волнуйся, Мита. Ты сама знаешь, что он научил тебя скрывать свои мысли. Все будет в порядке – просто думай о других вещах. – Гурия захихикала. – Даже если он сам тебя возьмет.

– Гурия, это не игра. Амтехцы за измену забивают женщин камнями. Даже подумать боюсь, что за это могут сделать маги… Я так боюсь…

– Не переживай! – утешала ее Гурия. Она не отходила от Рамиты, пока та купалась, а затем, отведя ее, завернутую в полотенца, в спальню и уложив в постель, пела ей колыбельные. – Я скажу твоему мужу, чтобы он тебя не тревожил, – прошептала она, увидев, что Рамита наконец уснула. – Пусть тебе снятся сладкие сны о твоем любовнике, которого ты завтра увидишь вновь.

Это был самый страшный момент в жизни Казима. На следующее утро, войдя в Казу Мейрос, он услышал хриплый голос у себя за спиной. Горло юноши сжало.

– Кто это, жена? – произнес голос на рондийском. – Где старый жрец?

Его скрипучий звук едва не заставил Казима броситься наутек. Сам Антонин Мейрос!

– Это его ученики, повелитель, – ответила Рамита кротко, взглянув на Казима и Джая.

Ноги молодых людей сами собой подкосились, и они упали на колени. Он узнает. Так или иначе, но он точно узнает, и тогда…

Они услышали, как старик вздохнул.

– Моя репутация вновь меня опережает. Вставайте, вы двое, – сказал он, едва взглянув на юношей. – Ты говоришь, что эти дураки должны приходить сюда каждый день до конца недели? – Голос старого ядугары был полон скепсиса. – Скорее всего, им просто хочется бесплатной еды.

– Только на этой неделе, повелитель, до полнолуния, когда Сивраман восходит, – смело произнесла Гурия. – Ваша жена в это время наиболее плодовита. Это принесет удачу.

– Не устаю поражаться тому, сколько вещей несут удачу, – проворчал маг. – Ох, ладно. Что угодно, если это сделает тебя счастливой, моя дорогая. – Он погладил Рамиту по голове так, словно она была собачонкой. – Я должен идти. Полежи, дорогая: для той, кто проспала весь день и весь вечер, ты не выглядишь отдохнувшей. Не волнуйся. Все будет хорошо.

Мейрос зашагал прочь. Его лысая голова сверкала в лучах утреннего солнца.

Гурия накинула на голову платок. Казим выдохнул.

В этот раз у них было больше времени. Звук бессмысленных «молитв» быстро заставил служанок утратить к ним всякий интерес, так что меняться платками девушкам не пришлось. Рамита открыла дверь, и Казим смело вошел внутрь. Шепча ей о том, как он ее любит, он ласкал ее волосы, лицо, изгибы тела. Ему хватило времени и на то, чтобы раздеться, и на то, чтобы осыпать поцелуями ее грудь. Он касался пальцами волос у нее на лобке, гладил ее влажную промежность. Юноша не торопился. Двигаясь медленно, он чувствовал приближение ее оргазма. Тело девушки дергалось и изгибалось, а выражение экстаза на ее лице заставляло ощущать то же и его самого. Сегодня они могли позволить себе и лежать в полуобморочном состоянии восторга и благословенного единения, восхищаясь друг другом, и шепотом клясться друг другу в вечной любви, прежде чем расстаться вновь.

Однако до полнолуния они смогут так встретиться еще всего лишь четыре раза. Казим не понимал, почему Гурия установила такие временные рамки, но если так надо… Видимо, она знала, что делала. Юноша утешал себя тем, что вскоре нанесет удар и они с Рамитой смогут открыто любить друг друга, освободившись от этого кошмара.

Рамита лежала в теплой ванне одна, не считая ее сладостных грез. Она все еще ощущала на языке вкус пепла с волос Казима. Девушка вспоминала тихую дрожь оргазма, когда он сначала медленно ласкал ее пальцами, а затем вновь вошел в нее. Он был воплощением Бога-Любви. Его восхитительное тело, его прекрасное лицо, его заставлявшая ее таять улыбка – все в нем было идеально.

А теперь девушке приходилось ждать, ведь они по-прежнему хотели побыть вместе. Неделя закончилась, а на следующей ее муж вернется в спальню, надеясь наконец зачать с ней ребенка. Необходимо было учесть все эти обстоятельства. Исходя из ситуации, ей не стоит искать встречи с Казимом на предстоящей неделе. Ведь она была женщиной Полной Луны, наиболее плодовитой именно в этот период, хотя менструальные циклы редко точно совпадали с лунным. Да, разумнее будет не видеться в эти дни с Казимом – но как она сможет выдержать тягостную разлуку?

– Рамита! – в дверь просунулась голова Гурии. – Лорд Мейрос сегодня рано. Вставай, одевайся. Надень сари – это даст тебе больше времени. Я сказала ему, что ты принимаешь ванну, чтобы освежиться.

Девушка ушла, а спустя несколько мгновений Рамита услышала, как она приветствует хозяина внизу потоком болтовни.

Выбрав желто-оранжевое сари, Рамита позволила терпению, требовавшемуся для того, чтобы правильно задрапировать наряд, успокоить себя. Заколов волосы, она уже собиралась выйти из спальни, когда туда, хромая, вошел Мейрос.

Девушка сделала реверанс, стараясь выглядеть довольной.

– Повелитель.

– Жрецы больше не придут? Слава небесам. Меня уже начинало тошнить от их вида. – Подойдя к ней, он коснулся ее щеки. – Возможно, ты покажешь мне, что они сделали?

Неуверенно улыбнувшись, Рамита вздохнула и попыталась притвориться говорливой Гурией. Сопроводив мужа во внутренний дворик, она показала ему святилище. Воздух наполнял запах свежих плюмерий и розовых благовоний – Гурия с Джаем обо всем позаботились, пока они с Казимом были в постели. Девушка объяснила магу, что означал тройной идол: Сивраман был символом Смерти и Перерождения, Парвази – почтительной женщины, а Ганн – удачи. Рамита поняла, что ей приятно в кои-то веки оказаться в роли той, кто несет знания, а не ученицы, в то время как Мейроса, похоже, ее рассказ действительно заинтересовал.

– Повтори-ка, что это такое, – сказал он, указывая на Сив-лингам.

Девушка залилась краской.

– Фаллос символизирует… эм… мужскую силу Сива. Вульва вокруг него – это йони Парвази. Они… эм… несут плодовитость.

Маг сухо хохотнул.

– И какие подношения требуются?

– Паста из яйца, кардамона и киновари. Муж льет ее на фаллос, а затем жена, становясь на колени вот здесь, пьет ее, пока она стекает по этому каналу.

Ошеломленно подняв бровь, Мейрос позвал Олафа:

– Яйцо, пожалуйста, а также кардамон и киноварь. И поторопись – возможно, именно этот час несет удачу.

Рамита произносила перед мужем слова молитвы со стеснением, однако он не смеялся; маг собственноручно приготовил пасту и вылил ее на фаллос. Встав на колени, девушка выпила желток, пламенно молясь, чтобы скрыть свой страх перед тем, что он каким-то образом узнает о содеянном ею сегодня утром. Но Мейрос лишь поставил ее на ноги, помазал ее руки пастой и поцеловал в лоб.

– Как я понимаю, омалийцы, в отличие от ранних солланцев, не считают, что удачу несет совокупление в их храмах?

Рамита настороженно взглянула на него:

– Нет!

– Хорошо, потому что мои старые кости не годятся для этих мраморных полов.

Он повел ее наверх, в свою комнату, и всю дорогу девушка боялась, что он каким-то образом узнает. Однако маг, сев на край своей кровати, просто наблюдал за ее раздеванием, что само по себе доставляло ему удовольствие, а затем усадил ее на себя. К собственному удивлению, Рамита поняла, что отвечает на его проникновение с большей охотой, как делала это с Казимом, словно тот избавил ее от каких-то внутренних оков. Достичь оргазма с Мейросом казалось предательством по отношению к Казиму, однако она не смогла остановиться. Перевернув ее на спину, маг продолжал двигаться, пока тоже не излился, после чего некоторое время лежал на ней. Затем он глупо ухмыльнулся.

– С тобой, жена, с моих плеч словно свалился груз прожитых лет. Не помню, когда в последний раз так наслаждался соитием.

Рамита могла лишь очистить разум от мыслей, стараясь скрыть вину, страх и смутное чувство того, что она совершает предательство.

Тренировки Казима изменились: теперь его учили еще и тому, как обезвреживать или убивать ничего не подозревающих жертв. Казим даже представить себе не мог, что существует столько способов расправиться с врагом: удар ножом в почку или левую подмышку; перерезание горла сзади; всаживание клинка через челюсть в мозг; удар тупым предметом в уязвимые места, который мог оглушить. Они учили его метать разнообразные ножи и проверяли способность двигаться бесшумно.

Ему также дали советы, как сражаться с магами, заключавшиеся в нескольких простых принципах. Мага следовало убивать или выводить из строя с первого удара, а если не получилось – наносить удары вновь и вновь, чтобы боль мешала ему сконцентрироваться. Никогда не следовало бить в одно и то же место дважды, поскольку маг инстинктивно заблокирует второй удар щитом и нанесет контрудар, и тогда тебе крышка. Лучше всего, по возможности, тихо врезать сзади.

Это было одновременно жутко и восхитительно, и Казим жадно впитывал знания.

Больше всего юноша тренировался с Джамилем, беспрестанно засыпая его вопросами о тайном ордене магов-амтехцев.

«Кто вы на самом деле? – спрашивал он. – Ты маг, но не состоишь в Ордо Коструо, хотя Рашид в нем состоит. Вы с Мольмаром очень похожи друг на друга. Вы все – кузены? Мой отец был одним из вас? А эта магия передается от отца к сыну?»

И однажды Джамиль не отмахнулся от его вопросов как обычно.

– Рашид позволил мне ответить на некоторые из этих вопросов, но сначала ты должен поклясться мне, что сохранишь все в тайне. В абсолютной тайне, брат. Ты не можешь шептаться об этом даже со своей женщиной.

Казим осторожно кивнул.

– Мы – Хадишахи, – прошептал капитан, ведь люди всегда произносили это слово шепотом.

Хадишахи. Шакалы Ахма. Одно их имя навевало ужас. Самое радикальное течение амтехской веры, запрещенное всеми султанами, даже в Кеше и Дхассе. Однако истории были известны всем. Хадишахи начали свое существование в качестве верования кочевников Миробеза, но постепенно превратились в нечто вроде тайной религиозной полиции, не подотчетной ни одному правителю. Они были облаченными в плащи фигурами, сжигавшими дома святотатцев и забивавшими камнями неверных жен на основании одних лишь слухов; они похищали детей, чтобы растить их в качестве членов своего ордена; они были всем, сплошным переплетением правды и вымысла. Веками кешийские и гебусалимские султаны пытались искоренить их, но теперь, когда Дхасса оказалась в руках рондийцев, а Конвокацию раздирали свары, число их сторонников увеличилось. Они стали новыми героями шихада.

Казим не то чтобы очень удивился, однако ему стало как-то не по себе, даже страшно. Из Хадишахов не уйти. Они открылись ему, а это означало, что теперь он принадлежит им до самой смерти.

Джамиль склонил голову набок:

– Сам уже, наверное, догадался, не так ли?

– Думал об этом. Что означает то, что ты мне об этом говоришь? – спросил юноша, внимательно глядя на капитана.

– Означает, что мы хотим помочь тебе с тем, что нужно и нам самим. Покидая свой дом, Мейрос всегда настороже, а обереги, встроенные им в Казу Мейрос, непреодолимы. Однажды толпа попыталась взять ее штурмом, но никто не смог взобраться на стены, хотя они выглядят низкими, или выломать двери, которые кажутся слабыми, – а ведь Мейроса тогда даже не было дома. Но твоя женщина – это его уязвимая точка. Твоя сестра может провести нас внутрь, но не в башню Мейроса. Туда нас может провести только Рамита.

– Но как вы можете быть магами?

– Действительно, как? – иронично рассмеялся Джамиль. – По правде говоря, вполне обычным путем. Когда члены Ордо Коструо осели в Гебусалиме, они начали заводить любовниц. Разумеется, их солланская церковь осуждала подобное. Как и амтехцы. Появлявшимся в результате детям было непросто. Некоторых брал на воспитание Ордо Коструо, но многие достались и нам. А еще иногда могли исчезать одинокие маги. Мы использовали их как скот, чтобы производить на свет собственных магов. Вроде меня. – Его голос был жестким и лишенным эмоций. – Я родился в одном из таких гнезд.

Казим уставился на него:

– Это отвратительно!

– Это совершенно логично. Маги – оружие, и мы нуждаемся в таком оружии, чтобы одолеть рондийцев. Но родов у нас мало. Отсюда и то «семейное сходство», которое ты заметил.

Казим продолжал таращиться на капитана.

– Но ты намекаешь, что мой отец… Но это невозможно. Он никогда… Я…

– Мы следим за тем, чтобы в борделях, посещаемых рондийскими магами, были плодовитые женщины. Мы похищаем, подсылаем любовниц. Однако у магов-мужчин семя жидкое, а маги-женщины редко зачинают, так что родов у нас правда мало. А сильное кровосмешение приводит к тому, что дети часто рождаются мертвыми или с уродствами. Моя мать родилась без рук и умерла, рожая меня в сорокатрехлетнем возрасте. Я был ее семнадцатым ребенком. – Джамиль сплюнул. – Вот до чего докатываешься, сражаясь с таким врагом. Иногда нам удается захватить кого-нибудь из магов и влить новую кровь. – Он с отвращением сжал губы. – Я согласен с тобой, Казим: это так гнусно, что иногда меня самого тошнит. Это такое же преступление, как и то, что совершает наш враг. Но каковы альтернативы? Нам необходим гнозис, и если мы грешим, служа Ахму, грех прощается. Победа оправдывает все.

Казим был в ужасе.

– Но мой отец… – произнес юноша хрипло. – Он был одним из вас? А я?

Джамиль встретился с ним взглядом.

– Нет, Казим, ты не один из нас, – сказал он.

Что-то в его тоне встревожило Казима, однако юноша облегченно выдохнул. Гнозис был слишком страшен для того, чтобы его понять.

Хадишах мрачно улыбнулся:

– Одно лишь то, что ты не владеешь гнозисом, не означает, что ты не можешь от него защититься, Казим. На следующей неделе Рашид начнет тебя этому тренировать.

Рамита упала на колени перед святилищем во внутреннем дворике, стараясь не закричать. Ее одолевало безумное желание взять нож и резать собственные чресла, пока из них на камень не польется кровь. Желание становилось сильнее с каждым днем с тех пор, как она, проснувшись, обнаружила, что ее простыни не запятнаны. Месячные всегда были у нее регулярными, всегда начинались в срок, а теперь, когда она меньше всего хотела зачать, было слишком поздно.

«У меня должна пойти кровь, – говорила девушка себе. – Должна».

Она хотела держать все в секрете до тех пор, пока не поймет, что делать, но это оказалось невозможным: узнав о простынях, Мейрос пришел в восторг, ведь это означало, что у нее может быть ребенок. Всю прошедшую неделю он очень старался. В нем появилось столько силы, словно ее молитвы Сивраману вернули ему давно ушедшую юность. Он едва сдерживал свое волнение, и Рамита пыталась изображать такие же чувства. Однако она была уверена, что носит ребенка Казима, ведь тот взял ее в период наибольшей плодовитости, а его семя было молодым и не несло в себе магической крови. Если она беременна, то ребенок (или дети) однозначно должны быть его.

Девушка пыталась убедить себя, что это не важно, что скоро Казим ее выкрадет, а кто приходится отцом ребенку, не будет иметь значения, но ей не удавалось так легко отмахнуться от своих страхов. Ее мужем был Антонин Мейрос. Он был непобедим. Любая попытка выкрасть ее обречена на провал, поэтому, если не случится чуда, через девять месяцев она родит темнокожего ребенка, лишенного магических способностей, и ярость древнего ядугары обрушится на нее и все, что она любит.

Прошу, Сивраман, прошу, Парвази, прошу, Ганн-Слон… Сделайте так, чтобы у меня начались месячные!

Но они не начались ни на этой неделе, ни на следующей.