18. Госпожа Мейрос
Ордо Коструо

Рамита с Гурией бродили по садам гебусалимского дворца Мейроса, жалея, что у них нет крыльев, чтобы перелететь через стены. Снаружи было столько всего, что они чувствовали себя словно в тюрьме. Главный двор был длиной и шириной в шестьдесят шагов. Мраморная крошка под ногами мерцающе переливалась, а барельефы на мраморных стенах зданий сияли так ярко, что девушкам приходилось прикрывать лица газовыми вуалями. Небо радовало глаз голубизной, а в воздухе стоял аромат цветочных клумб. При этом городские запахи сюда не проникали. Музыкально журчал фонтан, выполненный в виде рыбы, выпрыгивающей из каменной пены. За минуту он расходовал больше воды, чем семья Рамиты использовала за день. Девушка сначала подумала, что она для питья, но слуга покровительственно объяснил ей: «Если мадам хочет пить, ей нужно только попросить». По его словам, вода в фонтане была непригодной для питья, хотя Рамите она казалась нормальной, гораздо более чистой, чем та, которую девушка таскала домой из Имуны. Местные жители были явно слишком изнеженными. В саду цвели незнакомые Рамите растения; она не могла понять, для чего их используют, пока Гурия, захихикав, не сказала ей, что они декоративные.

С момента их прибытия прошло четыре дня, и жизнь начинала входить в колею. Девушкам хотелось отправиться исследовать город, однако муж Рамиты запретил им это делать. Снаружи постоянно доносились крики, но солдаты не позволяли ей подниматься на красные стены, поэтому Рамита представления не имела, в чем дело. Ей рассказали, что дворец занимал четыре акра и был расположен в самом сердце города, но вот девушку допускали только в ее комнаты, кабинет мужа и центральный сад. Порой Рамите казалось, что она задыхается. Вид на город открывался лишь из башни, однако вход туда ей был воспрещен. Башня, чем-то напоминавшая белый клык, возвышалась над стенами на три этажа. Попасть туда можно было лишь из комнат Рамиты.

К тому моменту, когда муж пригласил ее в свой кабинет для очередного урока рондийского, на его лбу вновь появились глубокие морщины. Заваленный письмами и посланиями, он выглядел как выжатый лимон. Мейрос то и дело запускал пальцы в свои жидкие волосы. Рамита окинула взглядом коридор, полный просителей из числа рондийских купцов и гебусалимских торговцев в клетчатых головных платках; среди них было и несколько женщин в накидках-бекирах, которые на публике носили даже рондийки. Рассеянно кивнув ей, Мейрос сказал, что теперь языку ее будет учить его дочь Юстина. Это было три ночи назад. По вечерам Рамита видела, как из-за закрытых ставней на окнах башни пробивается свет. Муж не приходил к ней в комнату, и девушка подозревала, что с момента приезда в Гебусалим он так и не сомкнул глаз.

Юстина Мейрос игнорировала ее просьбы об уроках языка. Олаф рассыпался в извинениях, но ничем не мог ей помочь.

– Как только беспорядки на улицах улягутся, мы пригласим торговцев тканями и драгоценностями, леди Рамита, – предложил он так, словно это могло ее удовлетворить.

«Что за беспорядки?» – подумала девушка.

– Но рондийский говорить я себе хочу! – взорвалась она на ломаном рондийском. – Книг нужно мне достичь! Достичь! Некат чоттия!

К вящему разочарованию Рамиты, Олаф, похоже, ее не понял.

Когда Гурия спросила Олафа о беспорядках на улицах, камергер ответил:

– Это из-за мадам.

Гурия рассказала об этом Рамите, и та нервно рассмеялась. Беспорядки из-за нее, на улицах чужеземного города? Должно быть, Гурия не так все поняла.

В священный день муж коротко переговорил с ней, прежде чем отправиться под защитой большого отряда солдат в Губернаторский дворец на религиозную церемонию. Слуги сказали Гурии, что здешний губернатор Бетильон, по слухам, ест детей.

– Бетильон – свинья, – заметил Мейрос с неприязнью в голосе. – Но я должен с ним отобедать.

При этом, похоже, мужу Рамиты хотелось плюнуть.

– Олаф сказал, что на улицах из-за меня беспорядки, – произнесла Рамита с любопытством, глядя на причудливый мозаичный пол.

Мейрос скривился:

– Кто-то пустил слух, что я похитил лакхскую принцессу и удерживаю ее в своей башне. Некоторые гебусалимцы жгут мои чучела и требуют забить меня камнями. – Он сухо хохотнул. – Здесь такое в порядке вещей, жена. Не бери в голову. Как вспыхнуло, так и затухнет.

– Юстина не хочет учить меня, – пожаловалась Рамита, ощущая странную обиду из-за того, что дочь мага ее игнорирует.

Заворчав, Мейрос черкнул записку.

– Отнеси это Олафу. У Юстины есть обязательства перед семьей, нравится ей это или нет. Пусть сделает что-то полезное, вместо того чтобы красить себе лицо и ногти. – Маг встал. – Прости мне мою занятость, жена, но на следующей неделе ты должна посетить банкет с моими коллегами, и тебе следует быть к этому готовой.

После завтрака Олаф отвел Рамиту в покои Юстины. Девушка с нетерпением ждала, пока камергер препирался со служанкой дочери ее мужа. Ей хотелось, чтобы Гурия была рядом, но ее подруге позволили ходить со слугами в город на амтехские религиозные церемонии. Гурия была просто в восторге от Гебусалима. Рамита попросила Олафа дать ей денег для похода на рынок, и камергер с будничным видом вручил Гурии столько монет, что глаза на лоб полезли даже у нее.

Наконец слуга отвел Рамиту в личный дворик Юстины. Прохладный воздух был наполнен запахом фимиама. У фонтана на низких сиденьях без спинок в кешийском стиле, скрестив ноги, сидели две женщины в синих мантиях. Когда Рамита вошла, они бросили на нее мимолетный взгляд. Указав ей на еще одно сиденье, Юстина продолжала общение со своей собеседницей.

По крайней мере, это дало Рамите возможность впервые изучить дочь Мейроса. У нее была длинная, узкая голова, а ее кожа своей бледностью напоминала фарфор. Полные губы Юстины были накрашены красной помадой. Ее лицо выглядело зрелым, но кожа была чистой и гладкой. Мейрос утверждал, что его дочери больше ста лет, однако в ее внешности на это ничего не указывало. Впрочем, она была магом. Кто знает, какими возможностями они обладают? В блестящих черных волосах Юстины Рамита не заметила и намека на седину. Ее украшения выглядели простыми, однако были сделаны из чистого золота. На груди дочь Мейроса носила пульсирующий подобно сердцу рубин на золотой цепочке – такой же красный, как ее губы. Это был амулет, один из волшебных камней магов. Красота Юстины в чем-то казалась неестественной, словно ее не мать родила, а создал скульптор.

Вторая женщина внушала куда меньше страха. Ее мягкое круглое лицо с веснушками обрамляли золотые локоны. На шее у нее тоже был пульсирующий камень, большой сапфир. Она ободряюще улыбнулась Рамите.

– Привет, – произнесла она медленно на рондийском. Голос женщины звучал тепло и страстно. – Я – Алиса Дюлейн. Добро пожаловать в Гебусалим.

Она говорила так, словно пыталась подозвать кошку, которую хотела погладить.

Опустив голову, Рамита облизала губы.

– Привет.

– Значит, у нее есть язык, – едко заметила Юстина.

Рамита поняла суть ее реплики.

– Немного рондийского есть у меня. Больше кешийского. Ты лакхский иметь? – добавила она, слегка выпятив подбородок.

Алиса хихикнула:

– А ведь она права, Юстина. Ты говоришь на ее языке?

Юстина Мейрос сморщила нос:

– Нет. Как, впрочем, и ты, Алиса. Очевидно, отец ждет, что я подготовлю эту девочку к встрече со стервятниками на следующем банкете Ордо Коструо. Что за нелепица.

– Что значит «непица»? – спросила Рамита, стараясь не показывать свою неприязнь.

Юстина надменно взглянула на нее:

– «Не-ле-пи-ца». Глупая ситуация. Тебе знакомо слово «глупая»?

– Я не глупая, – твердо ответила Рамита.

Юстина вздохнула:

– Я и не говорила, что ты глупая. Во имя Кора, Алиса, что мне делать?

Светловолосая женщина мягко рассмеялась:

– Что ж, почему бы тебе не поручить это мне? Я в таких вещах лучше тебя.

Она улыбнулась Рамите, и девушка ощутила внезапный страх от мысли о том, что могла иметь в виду эта женщина с добрым лицом.

Допив содержимое своей крошечной чашечки, Юстина встала.

– Действительно, почему бы и нет, Алиса? Терпением я никогда не отличалась.

Наклонившись, она поцеловала Алису в щеки и скрылась в своих покоях. Рамита встала, подумав, что ей пора идти.

– Нет-нет, садись. – Алиса похлопала по пуфу, с которого только что встала Юстина. – Посиди со мной. – Налив зеленого чая сначала Рамите, а затем себе, женщина взяла лицо девушки в свои мягкие, пахшие розовой водой ладони. – Я не сделаю тебе больно. Я буду очень осторожной, обещаю.

Рамита озадаченно посмотрела на нее, но затем золотисто-карие глаза женщины-мага встретились с ее и девушка ощутила себя рыбой, попавшейся на крючок. Слова Алисы были почти непонятны, но звучали как колыбельная. Рамита чувствовала себя странно, так, словно застряла между сном и явью. Мелкие детали казались огромными, но она не могла сказать, был ли в маленьком дворике кто-то еще. Голос Алисы заставил уроки Мейроса подняться на поверхность ее сознания так, словно они были пузырьками в фонтане, целым потоком пузырьков. Женщина как бы напевала их прямо в ее разум. Рамита чувствовала, что они медленно оседают внутри нее, занимая каждый свое место, – косяки слов в океане мыслей. В голове девушки формировались ассоциации с цветами, цифрами, действиями… Она почувствовала, как ее глаза закрылись с почти слышимым щелчком…

Пахнувшие розовой водой руки вновь взяли лицо Рамиты и мягко потрясли ее. Вздрогнув, девушка моргнула.

– Все в порядке, Рамита, – сказала Алиса, удовлетворенно улыбаясь. – Все прошло хорошо, хотя заставить тебя открыться было тяжело.

Рамита с удивлением заметила, что лоб рондийки блестит от пота. Но ведь они просидели так всего несколько мгновений, разве нет?

И внезапно до нее дошло: Алиса говорила по-рондийски, и Рамита ее понимала! У девушки отвисла челюсть, и она прикрыла рот рукой. На секунду ее охватили паника и чувство потери, но затем девушка поняла, что лакхские слова никуда не делись и ждали ее в любую минуту.

– Ты рондийский меня учить? – громко спросила она.

Алиса хихикнула.

– «Ты научила меня рондийскому?» – исправила она Рамиту. – Да, немного. Но мы продолжим делать это до конца месяца, чтобы ты понимала рондийский безупречно. Я всего лишь вложила тебе в память более сложные грамматические структуры и немного лексики. – Она указала на небольшой квадрат неба над ними. Солнце исчезло, уйдя на запад. Рамита ощутила, что у нее голова кружится от усталости. – Нам предстоит еще долгий путь, Рамита Анкешаран-Мейрос, – сказала Алиса. – Долгий, долгий путь.

– Почему не муж делать это? – прошептала Рамита.

– О, полагаю, Антонин не рискнул бы заниматься подобным во время путешествия. Контакт разумов требует полной концентрации, и, если бы на вас напали, он был бы почти беспомощен. И, возможно, подумал, что тебя это могло напугать; я гораздо менее страшная, чем он. А теперь, вернувшись, он очень занят. Но мне приятно с тобой работать. – Ядугара встала, и Рамита заметила, что ноги держат ее слегка нетвердо. – На то, чтобы ты заговорила бегло, понадобятся недели, однако, надеюсь, к моменту банкета ты без проблем сможешь беседовать с другими магами. – К удивлению девушки, она быстро ее обняла. – У тебя очень хороший разум, моя дорогая, цельный и добрый.

От странного комплимента Рамита залилась краской. Сбивчиво пробормотав что-то, она попыталась встать, но Алиса мягко усадила ее обратно.

– Подожди немного. Если ты попытаешься двигаться так быстро, у тебя закружится голова.

Добродушно погрозив Рамите пальцем, она вышла.

Девушка ощущала себя измотанной, однако журчание фонтана успокаивало. Она задумалась, вернулась ли уже Гурия, и начала было вновь вставать, но в этот момент во двор вышла Юстина с дымящимся чайником.

– Сядь, девочка, – твердо произнесла она. Налив пряного чая-масалы в фарфоровую кружку, Юстина дала ее Рамите. – Попей, прежде чем попытаешься что-либо сделать. – Сев в тени напротив девушки, женщина-маг натянула капюшон. Она напоминала своим видом мраморную статую. – Подобная работа изматывает сильнее, чем ты можешь предположить.

Рамита отпила чая. Он был сладким и крепким – как раз таким, как она любила.

– Спасибо, – сказала она и добавила шаловливо: – Дочь.

– Не называй меня так! – рявкнула Юстина. – Я тебе не «дочь», ты, язычница из глухомани!

– Баранази нехин глухомань! – гаркнула девушка в ответ. – А Лакх нехин языческий! Это ты язычница!

Как смеет эта наглая женщина критиковать ее родной город и ее народ?

– «Нехин»? Может быть, ты хотела сказать «не»? – спросила Юстина презрительно. – Найди словарь!

– Что такое «словарь»?

– Книга слов. Алиса не слишком-то хорошо справилась со своей работой, не правда ли? Или, возможно, это ты не очень хорошая ученица. Мне все равно, кто ты и откуда. Я не согласна с тем, как мой отец-маразматик с тобой поступил, и, будь на то моя воля, мы бы отправили тебя обратно. Если у кого-то и оставались сомнения относительно того, что он лишился разума, его женитьба на лакхской крестьянке их развеяла.

– Я нехин крестьянка, ядугара. Мой отец – торговец из Аруна-Нагара.

– Да мне вообще пофиг, одним ночным горшком владел твой отец-крестьянин или двумя, – зарычала Юстина. – Теперь ты в Гебусалиме, где вот-вот начнется война, и, какую бы цену мой идиот-отец не заплатил за право уложить тебя в постель, ты не стоишь ничего, если не забеременеешь по-настоящему быстро, будь оно все проклято. Поэтому советую тебе заткнуть свой наглый ротик, раздвинуть ножки, как хорошая маленькая шлюшка, и тогда ты, возможно, выберешься из всего этого живой.

Вспыхнув, Рамита занесла кулак. «Я тебе покажу!» – подумала она, но внезапно все ее тело замерло, а рубин Юстины засиял так ярко, словно был сделан из крови.

Ледяные глаза женщины-мага пригвоздили ее к сиденью.

– Никогда не поднимай руку на мага, – прошептала Юстина Мейрос. – Никогда, если у тебя нет сил убить его. – Встав, она обошла Рамиту, которая по-прежнему не могла пошевелиться. – Ты должна научиться контролировать свой темперамент, грязнокожая, или у первого же человека, который спровоцирует тебя, будут все основания для того, чтобы сжечь твое личико.

Сердце Рамиты беспомощно билось, а все ее тело взмокло от страха.

– Алиса научит тебя говорить, как мы, а я дам тебе несколько советов относительно того, с кем можно беседовать, а кого следует избегать. Но даже не думай, что ты – одна из нас. Пока ты не забеременеешь, ты всего лишь очень дорогая шлюха. Теперь выметайся.

На трясущихся ногах Рамита ринулась прочь.

– Кстати, что значит «ядугара», девчушка? – донесся до нее сзади холодный голос Юстины.

Рамита схватилась за колонну у входа в дворик. Ее ноги стали немного тверже. Она повернула голову.

– Посмотри в словаре, дочь, – сказала она четко и бросилась наутек.

К ее удивлению, Юстина лишь грубо расхохоталась.

Шатаясь, Рамита добралась до своей комнаты. Ей нужно было рассказать обо всем Гурии, однако, начав отодвигать висевшую на двери занавеску, она услышала ритмичные стуки и тихие девичьи крики. Осторожно заглянув внутрь, Рамита увидела огромное волосатое тело Йоса Кляйна, взгромоздившееся на Гурию, которая казалась под ним крошечной. Девушка зыркнула в сторону двери, будто знала, что Рамита там. Затем, выгнув спину, она отбросила голову назад, полностью отдавшись страсти.

Рамита скользнула прочь от двери и легла в свою огромную, одинокую кровать. Во сне ее преследовало лицо Казима.

– Муж, Гурия рассказала мне о святилище Сиврамана здесь, в Гебусалиме, – с гордостью произнесла Рамита на рондийском.

Это была неделя растущей луны, и она пила с мужем кофе. Рамите не разрешалось покидать территорию дворца, а Гурия могла это делать, пусть и под охраной и только в дневное время. На рынке специй ее подруга увидела лакхского торговца, узнав у него, что в городе есть маленький омалийский храм.

– И что? – рассеянно спросил ее муж, читая очередное письмо. – В Гебусалиме есть святилища корианской, солланской, джа’аратхской и амтехской веры – всех религий, которые исповедуют в Антиопии.

– Но это моя религия, муж, и я хочу там помолиться.

Период ее наибольшей плодовитости будет длиться до конца полнолуния. Прошлой ночью Мейрос, впервые с момента их приезда в Гебусалим, пришел в ее покои, однако мужественность подвела его, и он пошаркал прочь, оставив Рамиту нетронутой и униженной. Она знала, что существуют вещи, помогающие женщинам возбуждать мужчин, но не имела представления, что именно нужно делать. Так что, раз у мужа не получалось, все было в руках богов. Именно поэтому поход в святилище был так важен.

– Сивраман ездит на огромном быке. Он наделяет нас животным духом плодовитости, – пояснила она.

Мейрос почувствовал себя очень некомфортно, а девушка мысленно улыбнулась. Я могу заставить этого ядугару покраснеть!

В итоге он согласился, чтобы пандит из святилища пришел благословить их. Следующим вечером Гурия пригласила в Казу Мейрос старца по имени Омпрасад. Он был таким худым, что напоминал живой скелет. Его спутанная седая борода доходила ему до живота, а хромал он так, словно исходил всю Антиопию вдоль и поперек, что, впрочем, было правдой. Изодранная набедренная повязка едва прикрывала его причинное место. Кроме нее, единственным предметом одежды на старце была грязная оранжевая накидка. На левой руке у него не было пальцев – лишь покрытые шрамами, обожженные обрубки. Вдобавок от него ужасно воняло.

Рамита взглянула на Гурию:

– Мой муж не позволит провести церемонию, пока наш гость не будет чистым.

Глаза Гурии шаловливо блеснули.

– Олаф! – позвала она громко.

Когда пандит Омпрасад опустился в мраморную ванну с теплой водой, на его лице читалось такое блаженство, что Рамита испугалась, как бы он не испустил дух прямо там. Отмывая его, слуги бросали на девушек неодобрительные взгляды. Те их игнорировали. «Они что, считают себя лучше святого лакхского старца? – подумала Рамита. – Но им придется делать то, что сказали».

Наконец помытому Омпрасаду принесли старую одежду кого-то из слуг и дали еды. Пока он ел, девушки дожидались возвращения лорда Мейроса. Вернувшись и войдя в маленький внутренний дворик, старый маг взглянул на пандита и смиренно кивнул.

– Ты должна будешь сказать мне, что делать.

Засияв от облегчения, Рамита сжала руку Гурии.

– Он благословит нас, – объявила она, в восторге оттого, что ей удалось убедить мужа сделать это для нее.

Омпрасад говорил долго, с хрипом и кашлем. Его слова были полнейшей бессмыслицей, поэтому им не следовало придавать особого значения. Важным было благословение богов. Важным было то, что Рамита, сжимая руку мужа, видела, как он делает что-то для нее. Когда пандит нанес ей на лоб священный знак, девушка ощутила на себе взгляд третьего глаза Сиврамана. Она скоро забеременеет, Рамита знала это. Она вновь ощутила решимость пройти через этот кошмар.

Когда Гурия проводила старца, дав ему еды и монет, Рамита взяла морщинистую руку мужа и торжественно повела его в свои покои. Но стоило им оказаться там, где слуги их не видели, Мейрос остановил ее. Его глаза улыбались, правда, с грустинкой.

– Погоди, жена. Я ценю то, что ты делаешь. Ценю твой оптимизм и желание исполнить свой долг, но я – усталый старик. Прошлой ночью я потерпел неудачу, а сегодня у меня еще меньше энергии. Я измотан.

Однако Рамита отказывалась сдаваться.

– Тогда позволь мне помочь тебе расслабиться, муж, – сказала она кротко.

Казалось, маг собирался отказаться, но затем он пожал плечами, и девушка повела его по короткому коридору, соединявшему их покои с внутренним двориком, над которым сияла растущая луна. Сказав слугам, что им нужны горячая вода, мыло, бритва, масла для купания и ароматические палочки, она усадила мужа на сиденье с подушками и опустилась на колени у его ног. Рамите уже доводилось делать это для отца, когда у матери были месячные или когда она уходила в храм, так что, тихо напевая, девушка лила воду и масло, массировала ему напряженные пальцы, подрезала неухоженные ногти и разминала суставы. Время от времени она поднимала взгляд, тихо радуясь тому, что в глазах ее мужа на смену настороженности приходит расслабленное смирение.

Наконец она закончила и маг вздохнул:

– Спасибо, жена. Это было приятно.

Встав, Рамита стала набираться смелости для того, чтобы прикоснуться к его голове.

– Я еще не закончила, мой повелитель.

У нее был план. Для начала девушка приложила большие пальцы к вискам мага и стала их мягко массировать, стараясь ослабить его головную боль. Затем она обернула голову мужа влажным полотенцем.

– Ты позволишь мне подстричь тебе волосы и бороду, муж? – решилась спросить она.

Голову Рамиты наполнило странное щекочущее ощущение, заставившее ее вздрогнуть. Однако затем оно исчезло.

– Позволю, – хрипло произнес Мейрос.

Намочив ему бороду, девушка намылила ее сладко пахнувшим мылом и, справившись с внезапным приступом нервозности, взяла лезвие. Маг сидел с закрытыми глазами, и по его лицу невозможно было прочесть, о чем он думает. Поначалу Рамита работала бритвой неуверенно, но наловчившись, гладко выбрила ему щеки и шею осторожными движениями, после чего подрезала бороду мужа так, чтобы она была в дюйм длиной. Маг словно помолодел, и впервые за все время девушка увидела, каким он был в молодости: спокойное волевое лицо, сильная челюсть, решительный рот.

Теперь пришла очередь волос. Хорошенько намылив ему голову, Рамита глубоко вздохнула и вновь взяла бритву. Длинные, неровные, спутанные пряди облепляли его череп подобно сухой траве. Их нужно было убрать. Девушка работала терпеливо, осторожно и не торопясь, пока не убрала у него с головы все волоски, не оставив ни щетинки. Ополоснув голову мужа, Рамита натерла ее мускусным маслом.

Когда она закончила, перед ней сидел другой человек. Череп Мейроса уже успел загореть – маг начал терять волосы много лет назад, – однако, гладко выбритый, он открыл взгляду точеную форму головы своего владельца. Мейрос больше не выглядел запущенным стариком. Его вид стал царственным, а возраст – неопределенным. Череп же был бархатистым на ощупь.

Внезапно Рамита осознала, что он, наклонившись, гладит ее по голове. Поднеся руку к лицу девушки, маг убрал локон, выбившийся из ее прически. Посмотрев на него, Рамита замерла. Притянув ее к себе, Мейрос прижался своими губами к ее губам.

Его рот источал аромат горького табака, который, впрочем, нельзя было назвать таким уж неприятным. Он никогда еще ее не целовал. Усадив ее себе на колени, маг стал любоваться девичьим лицом. Его рука ласкала ее плечо. Затем взгляд Мейроса переместился на сальвар Рамиты.

– Это твое любимое платье? – спросил он мягко.

– Нет, – прошептала она.

– Хорошо, – пробормотал он.

Маг взмахнул руками, его глаза вспыхнули, и сальвар разошелся по швам. Рамита подавила желание броситься наутек. Иногда она забывала, что ее муж не был обычным человеком, – впрочем, быстро вспоминая об этом, когда он делал нечто подобное. Ей потребовалась вся ее смелость, чтобы остаться сидеть у него на коленях. Отбросив ткань прочь, он поцеловал ее левую грудь, прямо над сердцем, и Рамита задумалась, слышит ли маг его стук. Скользнув вниз по ее спине, его руки сорвали с нее остатки одежды. Словно во сне – не думай, делай – она расстегнула одеяние мужа и опустилась на его возбужденное достоинство. Рамита уже была влажной, так что ей не понадобились масла, чтобы легко принять его, и она стала медленно двигаться на нем, не позволяя ему охладеть, но и не давая излиться слишком быстро. Ее собственные соки текли все слаще и горячее. Из горла девушки непроизвольно начали вырываться крики. Она ощутила внутри медленное шевеление, словно что-то поднималось на поверхность из скрытых глубин. Почти, почти… Она была почти у той вершины, которой иногда достигала, удовлетворяя себя пальцами и которую они пока ни разу не покорили вдвоем.

Мейрос подавил крик, и все его тело выгнулось вверх. Он вошел в нее на максимальную глубину, почти заставив ее блаженно излиться… Почти. Девушка выгнула спину, ощущая странное единение восторга и разочарования. Она вознесла молитву Сивраману и Парвази, прося их подарить ей этой ночью ребенка.

Рука мага, ставшая теперь теплой, гладила ее по щеке.

– Спасибо тебе, жена.

– Благодари Богов, муж, – прошептала она набожно.

– Божественная здесь лишь ты, – ответил он, целуя ее в лоб.

Она еще долго сидела у мужа на коленях, пока он наконец не отпустил ее, укутав шалью, в свою комнату. Глядя на луну, Рамита молилась о зачатии, а затем уснула.

Всю следующую неделю он обращался с ней очень нежно и еще дважды усаживал ее себе на колени, оба раза излившись в нее. Но когда луна стала убывать, у нее вновь начались месячные.

Когда Рамита сказала мужу об этом, в его глазах не было осуждения – лишь смиренное разочарование. Он пообещал ей, что в следующем месяце они попробуют вновь.

– И ты, жена, можешь приходить в мои покои в любой момент, когда тебе этого захочется, – сказал он.

Старый маг стал заметно бодрее, словно то, что они испытали с Рамитой, вновь пробудило в нем вкус к жизни. Теперь он работал энергичнее, а по вечерам в его голосе слышалась живость, чего раньше жена не замечала. Однако из-за его приглашения, искреннего и вежливого, девушку терзало чувство вины: да, компания ее мужа была приятной, а их соития уже почти доставляли ей удовольствие. Но разве не было это лишь тенью того экстаза, каким он должен был быть? В мечтах Рамиты Казим приезжал за ней и увозил ее на белом коне, на котором они все мчались и мчались вдаль…

Каза Мейрос, как и большинство домов членов Ордо Коструо, располагалась в западной части Гебусалима. Огромное население города, достигавшее на момент открытия моста Левиафана шести миллионов человек, с начала священных походов двадцать пять лет назад сократилось примерно вдвое. У дхассийцев кожа была светлее, а черты лица мягче, чем у кешийцев. Они утверждали, что их язык и традиционные наряды древнее кешийских. Дхассийцы исповедовали джа’аратхи, более мягкий вариант амтехской веры, основанный на учении последователей Пророка, интерпретировавших амтехские религиозные запреты мягче и не столь строго. Город занимал в амтехском и джа’аратхском мировосприятии особое место. И не только в связи с тем, что был местом рождения Пророка, но и потому, что здесь покоилась его главная жена, Бекира. В ее честь огромный Дом-аль’Ахм носил название Бекира Машид.

Рондийцев в городе насчитывалось меньше шестидесяти тысяч. Они жили в анклаве вокруг дворца эмира. Половина из них занималась обеспечением нужд шести легионов, четыре из которых стояли на Готанских высотах к востоку от Гебусалима, а еще два были расквартированы непосредственно в городе. Каждый легион состоял из пяти тысяч человек, включая дюжину боевых магов.

Мейрос с Рамитой ехали в повозке на запад, к возвышенности, на которой стоял Домус Коструо, Дворец Строителей. Магу предстояло главенствовать на банкете, проходившем раз в три месяца.

Домус Коструо был зданием крестообразной формы, возведенным из блестящего черного гранита с золотистыми вкраплениями. Центральный зал, расписанный с внутренней стороны фресками, изображавшими историю строительства моста Левиафана, располагался под массивным золотым куполом. Банкетный зал находился в западном крыле, и по вечерам его освещали закатные лучи. Мраморные полы оставались прохладными даже в самые жаркие летние дни. Вокруг здания лагерем стояла Стража Арканума, легион, набранный в Понте для охраны Ордо Коструо.

Рамита взглянула на мужа уголком глаза. Несколько предыдущих дней она из-за месячных не выходила из своей комнаты, где компанию ей составляла Алиса, учившая девушку языку с использованием мягкой, но утомительной методики.

– Ты выглядишь усталым, муж, – произнесла Рамита на рондийском, довольная своим прогрессом.

Магия рондийцев имела свои положительные стороны.

Мейрос зевнул.

– Да, я устал. Корианская инквизиция прислала делегацию, и их присутствие вызвало ожесточенные споры. Эти ублюдки захватили башню на Северном мысе, расположенную у начала Моста в Понте, сделав тем самым возможным Первый священный поход. Нравится это кому-то или нет, но теперь главная функция Ордо Коструо заключается в обслуживании Моста для нужд императора. Старые раны. – Он погладил свой лысый череп так, словно все еще не мог к нему привыкнуть. – Я становлюсь для всего этого слишком старым. Хотя мне говорят, что с момента твоего приезда, жена, я стал выглядеть моложе.

Рамита натянуто улыбнулась, борясь со страхом перед предстоящим вечером.

– Муж, леди Юстина предупредила меня, чтобы я сегодня была осторожной.

– Юстине нравится драматизм. Оставайся рядом со мной, и я о тебе позабочусь.

– Я тебя не подведу.

– На банкете все разговоры будут о тебе, дорогая, – произнес он с улыбкой.

Повозка катилась по длинному бульвару, по обе стороны которого были высажены пальмы. О прибытии Мейроса с женой возвестили трубы, а одетые в красное привратники помогли им выбраться из повозки. Мейрос повел Рамиту вверх по лестнице, вдоль которой выстроились солдаты Стражи Арканума. Рамита предположила, что лишь благодаря дисциплине всего у половины из них при ее виде отвисла челюсть. Вполне возможно, никто из них раньше не видел сари. Или женщину, расхаживающую на публике с голым животом.

Юстина пригрозила, что скорее сожжет все ее сари, чем позволит ей появиться в одном из них в публичном месте, но Рамите удалось заручиться на сей счет благословением Мейроса. Она сделала это в том числе и для того, чтобы насолить Юстине. Девушка надела самое яркое из тех сари, которые ей с любовью выбрала жена Викаша Нурадина в Баранази. Облегающий золотой корсаж был расшит синим бисером, гармонировавшим с того же цвета вышивкой в виде несущих удачу символов Ганна-Слона; узор был выполнен настолько искусно, что каждая складка сари представляла собой отдельный рисунок, образовывавший вместе с остальными единое целое. Свободный конец наряда Рамита накинула на голову, скрыв им лицо. Ее плоский живот украшало золотое кольцо. На девушке были свадебные браслеты и вставленное в нос кольцо, которое соединялось цепочкой с левым ухом. Гурия закрепила у нее на лбу камень-бинди, алый рубин, а одна из служанок Юстины покрыла ногти Рамиты лаком, лично выбранным ее госпожой. На губах у девушки была темно-красная помада, а ее руки и ноги украшали узоры, которые Гурия нанесла утром хной. «Все взгляды будут устремлены на тебя, – шепнула она ей, пока Юстина продолжала ворчать. – Не слушай, что говорит завистливая старая ведьма».

Мейрос мягко улыбнулся ей:

– Жена, ты выглядишь ослепительно. Великолепно и нездешне. И очень красиво.

Девушку удивила благодарная теплота в его словах.

Маг провел ее вверх по лестнице, где их встретил неопределенного возраста седовласый мужчина, открыто вытаращившийся на нее. Голова Рамиты находилась на уровне его груди. Белокожие что, все были гигантами? Он представился ей лордом Рене Кардьеном, неуверенно наклонившись над раскрашенной хной рукой девушки, после чего нервно отступил, поглядывая то на ее корсаж, то на живот.

– Если мужчины будут весь вечер на тебя пялиться, я не смогу добиться от них ничего путного, – тихо заметил Мейрос, когда они проходили через массивные двери.

– А разве план не в этом? – дерзко спросила она.

В Аруна-Нагаре все знали, что некоторые мужчины начисто лишались способности торговаться при виде милого личика. Рамита была не самой красивой девчонкой на рынке, но она, несомненно, умела улыбаться в нужный момент.

Мейрос с любопытством взглянул на нее.

– Возможно, я недооценивал тебя, жена, – прошептал он. Его голос звучал довольно. – Но будь осторожна: не все здесь старые греховодники вроде Рене Кардьена. Помни: никакого нахальства!

Девушка смиренно кивнула, и они вошли в огромный зал. В лившемся сквозь высокие окна солнечном свете вокруг темно-розовых колонн парили пылинки. Только что прибывшие проследовали между поразительно реалистичными статуями властного вида мужчин и женщин в развевающихся мантиях, высеченными из белого мрамора с изумрудными и киноварными вкраплениями. Мейрос ненадолго задержался у статуи стройной, гибкой женщины с большими глазами.

– Линесс, моя первая жена.

Затем он указал на статую напротив, которая изображала женщину, выглядевшую особенно властно и указывавшую рукой куда-то вверх. Ее лицо казалось суровым и надменным.

– Эдда, моя вторая жена.

– Мать Юстины? – прошептала Рамита.

– Верно. Юстина похожа на нее во всем, – печально ответил маг.

Рамита подавила смешок, и Мейрос повел ее в зал, где собрались маги. Их представили, в зале воцарилась тишина. Все взгляды устремились на них.

В сари делать реверансы было непросто, поэтому Мейрос посоветовал Рамите вообще воздержаться от этого. «Это рондийский жест, жена; твоя же одежда говорит о том, что ты не рондийка. Стой прямо, и пусть они все рассмотрят тебя как следует. Позволь им всем в полной мере осознать, что ты – чужестранка. Пускай они тебе кланяются. Помни: ты – моя жена, а они не захотят оскорбить тебя, ведь это будет оскорблением и в мой адрес».

Слова «лорд и леди Мейрос» все еще звенели в воздухе, пока они стояли, позволяя собравшимся разглядеть себя. На Мейросе была простая кремовая мантия; Рамита выглядела блестящей куклой, ярче любой другой женщины в зале. Затем муж подвел ее к собравшимся, чьи лица и имена быстро слились воедино. Мужчины-маги, женатые на женщинах-магах. Одинокие маги обоих полов. Не являвшиеся магами супруги магов. Все они были очень почтительны, и девушка с неожиданной гордостью подумала: «Мой муж здесь – самый могущественный человек из всех».

Им предложили бокалы какого-то игристого вина, явно очень дорогого, однако Рамита приняла лишь фруктовый шербет, как и следовало хорошей лакхской жене. Похоже, она была здесь единственной непьющей; отец однажды сказал ей, что все рондийцы – пьяницы.

Больше всего Рамиту удивило то, что почти у половины магов явно была антиопийская кровь. В большинстве случаев – гебусалимская, предположила она, глядя на темные волосы и бледную оливковую кожу. Встречались и весьма необычные сочетания. У одной пышногрудой женщины, представленной как Одесса д’Арк, была темно-оливковая кожа и почти что русые волосы; казалось, вид сари Рамиты ее почти что оскорблял, но при этом она не отрывала от него взгляда, словно уже планируя фасон своего платья на следующий бал.

– В вопросах моды ставки только что возросли, – прошептал Мейрос, когда они отходили.

Пока что Рамите еще ни разу даже не предоставляли слова. Девушка как раз начала чувствовать себя чуть более уверенно, когда на банкет прибыла Юстина. На ней была серебряная брошь в виде обвившей посох змеи – символ основанного ею ордена магов-целителей. Рамита заметила, что у большинства присутствовавших женщин были такие же. Она повисла на руке у мужчины, одетого столь ярко, что его костюм едва ли не затмевал наряд Рамиты.

Юстина отошла от своего партнера, чтобы поприветствовать Мейроса.

– Отец, – сказала она, сделав изящный реверанс.

Мейрос окинул ее спутника недоверчивым взглядом.

– Он, дочь? – тихо спросил маг.

– О, отец, не будь ворчуном. Повозка эмира Рашида ехала следом за моей, и он предложил мне свою руку. Будь милым, отец, это же вечеринка.

Эмир, который посрамил бы своим пестрым нарядом даже павлина, скользнул к ним. Юстина небрежно взмахнула рукой, словно указывала на экспонат:

– Рашид, это новая жена моего отца, Рамита.

Рамита подняла взгляд на эмира, и у нее перехватило дыхание.

Дело было не только в его костюме, усыпанном опалами, перламутром и даже жемчугом, которые придавали наряду вид блестящей змеиной кожи. И не только в его идеальном, надменно-красивом лице, обрамленном заплетенными в косы волосами и элегантной козлиной бородкой. Дело было в его уверенной манере держаться и грации танцора или мечника. Его пронзительные изумрудные глаза сияли под идеально ухоженными бровями. Однако больше всего Рамиту поразило то, что своим естественным атлетизмом и полнейшей убежденностью в силе собственного шарма эмир напомнил ей Казима. На секунду ей показалось, что он и был Казимом, шагавшим к ней по этому чудесному дворцу. Девушка едва не произнесла его имя.

Она сглотнула. Прохладная рука взяла руку Рамиты, и губы эмира коснулись ее кожи.

– Намасте, госпожа Мейрос. Слухи преуменьшают вашу красоту, – произнес он на лакхском. Его голос был глубоким, а произношение – безупречным. – Я – эмир Рашид Мубарак аль-Халли’кут, ваш покорный слуга.

– Ох, намаскар, – вздрогнула девушка. – Чудесно вновь услышать родной язык, эмир.

– Чудесно иметь возможность попрактиковать в нем, госпожа Мейрос.

Он выпрямился, явственно, пусть и не слишком откровенно красуясь.

«Он страстно влюблен в самого себя», – мысленно заметила Рамита.

Хриплый голос Мейроса представлял разительный контраст с глубоким тембром эмира:

– Не знал, что вы бывали в Лакхе, эмир Рашид.

– О, рано или поздно я оказываюсь везде, милорд. – Он взглянул на Рамиту. – Хорошего вечера, Антонин. Госпожа.

Он отвернулся, затем обернулся, чтобы поприветствовать вычурным поклоном леди Одессу. Рамита с трудом могла оторвать от него взгляд.

Через некоторое время то, что все на нее смотрели, но при этом не разговаривали с ней, перестало удивлять девушку, скорее, начало ее раздражать. Она была лакхийкой, а лакхийцы по своей природе люди общительные. Здесь было столько интересных людей – легендарных Строителей Моста, – но ей позволялось лишь слушать пустую болтовню и жеманно улыбаться. От скуки Рамита стала беспокойной, начисто утратив самообладание.

– Эм… Где здесь уборная? – прошептала она наконец.

Проплывавшая мимо нее Алиса вызвалась провести ее.

– Как тебе вечеринка, Рамита? – спросила она, сопровождая девушку по казавшемуся бесконечным коридору.

– Она не похожа на настоящий праздник, – вздохнула девушка. – Ни музыки, ни танцев. Никакого веселья.

– Вечеринка для веселья. Ново, – произнесла Алиса с холодной задумчивостью. – У нас здесь такое не принято.

– Похоже, вы друг другу не слишком-то нравитесь, – заметила Рамита. – Говорю, здесь все такие серьезные! У меня на родине, если тебе кто-то не нравится, ты просто не приглашаешь его на вечеринки… Ну, не считая тех, кто сам заявляется без приглашения. Но ты не должна их впускать, а если кто-то из них устраивает неприятности, ты просто говоришь об этом одному из парней Чандра-Бхая и они со всем разбираются.

– По всей видимости, у вас там веселее, чем у нас. Здесь на все влияет политика: на то, с кем ты говоришь, на то, что ты им говоришь, на то, с кем ты танцуешь, иногда даже на то, что ты надеваешь. – Алиса хихикнула. – Думаю, в следующий раз все женщины попытаются одеться ярче. Однако те, что постарше, разумеется, шокированы видом твоего голого живота.

– У меня на родине это нормально. Как думаешь, я не ошиблась с нарядом?

– Не ошиблась. Ты привлекла всеобщее внимание. В особенности – внимание самого красивого из мужчин. – Алиса ей подмигнула. – Думаю, ты произвела правильное впечатление.

Внезапно сконфузившись, Рамита залилась краской.

– Я лишь хотела показать, что я – лакхийка и имею право быть собой. Я не желала привлекать какое-либо еще внимание. – Она выпятила подбородок. – Лакхская женщина верна своему мужу.

Алиса понимающе улыбнулась:

– Какие чудесные чувства, моя дорогая. Но, прожив полвека в браке с одним и тем же занудой, ты можешь начать смотреть на вещи по-иному. А твой муж еще и так стар… Некоторые из нас гадают, способен ли он все еще… – Женщина сочувственно вздохнула. – Нам всем ужасно жаль тебя, дорогая. Мы все хотим лишь, чтобы твое пребывание здесь прошло как можно менее болезненно, прежде чем тебя отправят домой.

У Рамиты возникло странное ощущение.

– Отправят домой? Но я скоро понесу ребенка. – Вот, значит, кем они все меня считают? Мимолетным развлечением. Даже эта женщина, которую я считала своей подругой. – Вот увидишь.

– Разумеется, дорогая. – Алиса прислонилась к стене, и выражение ее лица неожиданно стало расчетливым. – Но вот только от кого? Здесь столько молодых мужчин, страстно желающих чего-то нового.

Рамита покраснела еще сильнее.

– От моего мужа, – скрипнула она зубами.

У меня что, вообще здесь нет друзей? Метнувшись в уборную, девушка заперла за собой дверь. Некоторое время она просидела там, пытаясь восстановить свое самообладание. Когда она вышла оттуда, на месте Алисы у стены стоял эмир Рашид Мубарак. Женщины-мага нигде видно не было.

– Госпожа Мейрос. Или я могу звать вас Рамитой? – произнес Рашид бархатным голосом на лакхском.

Девушке пришлось дважды сглотнуть, прежде чем она смогла заговорить.

Она попыталась пройти мимо него, однако эмир положил ей на предплечье свою мягкую, но стальную руку.

– Позвольте мне провести вас, моя дорогая, – сказал он. – Отыскать путь в этом лабиринте не так-то просто.

Его рука казалась на ее предплечье огромной, и Рамита дрожала, пока он вел ее по незнакомому коридору. Они вышли в маленький внутренний дворик, благоухавший плюмериями. Их окружили листья деревьев.

Эмир повернулся к ней, хотя он был настолько высоким, что голова девушки была на уровне его груди. Она все еще держала его руку. В присутствии эмира у Рамиты возникало чувство близости и одновременно смутной угрозы.

– Должно быть, тяжело уехать от тех, кого любишь. – Его мелодичный голос ласкал ее слух. – Семья, друзья, любовники…

– Я не узнаю этот дворик, эмир.

Рамита старалась, чтобы ее голос не выдал страха, который она ощущала.

– Бывали ли в вашей жизни молодые мужчины? Дома, в Баранази? Красивые молодые мужчины? – Солнечный луч причудливо упал на его лицо, и на секунду она вновь увидела перед собой Казима, шептавшего ей что-то, сидя на крыше, куда они так часто забирались по ночам еще несколько месяцев назад, хотя, казалось, с тех пор прошла уже целая вечность. Рамита попыталась вырваться, но эмир держал ее крепко. – Подождите, Рамита. Не бойтесь. Я здесь, чтобы помочь вам. Я, видите ли, романтик. И хочу видеть вас счастливой. Я всегда сочувствовал юным влюбленным. Вроде вас с Казимом.

Сердце девушки едва не остановилось. Он знает о Казиме. Что еще ему известно?

Сзади раздались шаркающие шаги.

– Рашид.

Слова Антонина Мейроса прозвучали резко и хрипло после прекрасного голоса Рашида, но для Рамиты они в тот момент были подобны звону колоколов.

Рот эмира дернулся.

– Ах, Антонин. Я нашел вашу юную жену. Она явно заблудилась. – Он взял Рамиту за руку так, словно она была призом. – Возвращаю ее вам. Надеюсь, в дальнейшем вы будете более внимательны.

– О, буду, буду. – Мейрос мягко принял руку девушки. – Пойдем, жена. Стол уже накрывают.

Они медленно шли по коридору, но Рамита едва слышала слова мага. Мысли бешено кружились у нее в голове. Откуда эмир мог знать… Она ведь этой ночью даже не думала о Казиме…

Однако затем ей пришла в голову еще одна мысль, от которой девушке стало дурно: она сама пустила одного человека в свой разум. Алиса могла покопаться у нее в голове просто ради развлечения. Рамита ощутила холодок, словно змеи извивались во тьме.

– Ты хорошо держалась, жена, – сказал Мейрос, когда они ехали домой. – Ты была тихой, вежливой и спокойной. – Он покосился на Рамиту. – Что произошло между тобой и Рашидом Мубараком?

Девушка осторожно очистила разум.

– Все было так, как он и сказал. Но лишь потому, что Алиса оставила меня одну.

– Алиса? На нее это не похоже. Должно быть, что-то ее отвлекло.

Или кто-то. Девушка едва не озвучила свои подозрения, но промолчала. Мейрос знал Алису Дюлейн дольше, чем Рамита, и им с Юстиной она явно нравилась. «Очень хорошо, – сказала девушка себе. – Но свои занятия с ней я прекращаю».

– Банкет прошел успешно? – спросила она.

На нем не было танцев, и люди почти не смеялись. По мнению Рамиты, это было натянутое и безрадостное мероприятие.

Мейрос заворчал:

– Он был лишь продолжением рабочей недели. Ничего такого, о чем тебе следовало бы беспокоиться.

Маг вновь выглядел измотанным.

– То, что беспокоит моего мужа, беспокоит и меня, – решительно ответила девушка.

Мейрос взглянул на нее.

– Что ж, хорошо. Я основал наш орден для того, чтобы продвигать использование гнозиса в мирных целях. Но когда инквизиторы захватили башню на Северном мысе, они вынудили меня сделать выбор между Мостом и войной. Правильно это было или нет, я выбрал Мост, и с тех пор имперские инквизиторы, по сути, контролируют орден. Нам позволили продолжить свою работу лишь для того, чтобы мы обслуживали Мост, поддерживая его в пригодном для использования состоянии, и это раскололо наш орден. Инквизиторы купили некоторых его членов, и теперь они верны им. Другие просто выполняют свои обязательства, стараясь не высовываться. Многие в ордене хотят сражаться, но мы оставались пацифистами целые века. Мы пренебрегли искусством войны, и нас слишком мало. Начав войну, мы рискуем быть полностью уничтоженными.

– А ты на чьей стороне, муж?

– На стороне мира, как и всегда, но оставаться на ней непросто, пусть даже у меня, как у основателя ордена, есть право вето. Тех, кто желает войны, больше, чем пацифистов, но они разделены на сторонников священного похода и шихада. Рашид Мубарак поддерживает шихад. Рене Кардьен возглавляет фракцию сторонников священного похода. Я же стою между ними, пытаясь сохранить единство Строителей и их приверженность принципам просвещения, торговли и мира. Я проигрываю, жена, – продолжил он. – Мой сын мертв. Моя дочь предается праздности. Моя единственная надежда на будущее заключается в том, что, если у нас с тобой будут дети, они каким-то образом смогут спасти орден. Поэтому наш с тобой брак должен быть плодотворным, хотя свою роль наши дети смогут сыграть лишь через двадцать лет. Мы должны пережить этот Лунный Прилив, а за ним – еще один. Надежда слаба, однако я живу уже очень долго и могу пожить еще немного. – Маг сжал руку девушки. – Прости, что возлагаю такой груз на твои плечи, моя прекрасная жена.

Он выглядел почти по-детски потерянным. Рамита поняла его слова лишь частично – политика была сложным делом, тогда как ей не давал покоя вопрос попроще: Что еще Алиса обо мне узнала? От этой мысли ей становилось дурно, но пока что ей удавалось побороть свой страх. Положив свою руку на руку мага, девушка сжала ее.

Капитан Кляйн впустил их, и Рамита последовала за Мейросом вверх по лестнице. Маг довел ее до двери, однако она покачала головой.

– «Хорошая жена должна оставаться с мужем в час забот и облегчать его тревоги», – процитировала девушка омалийскую заповедь.

Мейрос слабо улыбнулся:

– Боюсь, из меня сегодня плохая компания, жена. Ты даже не представляешь себе, как я устал.

Легонько поцеловав ее и пожелав доброй ночи, он поковылял прочь.

Той ночью Рамите снились тревожные сны. Образы Казима и Рашида сливались воедино, путая ее и водя по кругу под жестокий смех наблюдавшей за всем этим Алисы. Девушка несколько раз просыпалась, жалея, что она одна.

Банкет знаменовал собой окончание януна, первого месяца года. Прошли февро и мартруа, а Рамита все еще не могла зачать. Она отказалась от дальнейших уроков языка, а когда Алиса пришла в следующий раз, сказала Гурии отправить ее восвояси. Девушка все еще оставалась слишком напуганной, чтобы рассказать о своих подозрениях мужу – Юстина с Алисой явно были очень дружны. Все в одночасье начало казаться небезопасным. Несмотря на то, что их отношения с мужем становились теплее, а Гурия была все такой же верной подругой, Рамита ощущала себя во все большей изоляции. Во время своего пути на север она представляла себе всевозможные реальные и воображаемые опасности, но ей никогда не приходило в голову сделать подношение богам для того, чтобы они избавили ее от одиночества. Никто не посещал ее, и даже у Гурии с остальными слугами было больше свободы, чем у нее.

Однако этот пузырь безопасного одиночества лопнул в конце мартруа, когда в одно прекрасное утро Гурия влетела к ней в комнату и стиснула ее в объятиях.

– Мита! Мита! – рыдала она. – Ты не поверишь, но я видела его! На одном из базаров! Я говорила с ним!

– Говорила с кем? – спросила Рамита, высвобождаясь из объятий сестры. – Кого ты видела?

– Джая! Я видела Джая, прямо здесь, в Гебусалиме…

– Джая? Моего брата Джая?

– Да, идиотка, твоего брата Джая! Он здесь, в Гебусалиме!

– Здесь?

– Да, здесь! – оживленное лицо Гурии было всего в нескольких дюймах от ее. – Это так чудесно! И Казим тоже здесь!

Мир перед глазами Рамиты зашатался.