Глава 6
Всю первую половину субботы я корпела над учебниками, пытаясь уместить в свой пострадавший мозг материал за две недели учебы. Когда около полудня позвонил Деккер, я переводила текст с французского и боролась с головной болью, нараставшей в затылке.
– Идем перекусим, – предложил он.
– Не могу. Французский делаю.
– Ты шутишь? Выбираешь между едой и французским?
Деккер не учил французский – по его мнению, от испанского было больше пользы. Зажав трубку между плечом и подбородком и продолжая писать в тетрадке, я ответила:
– Позвони в понедельник после экзамена.
– Ты не можешь сделать перерыв на полчаса?
– Я отвечу тебе двумя словами, Деккер: четыре-ноль.
– Ну ладно, я отвечу тебе одним словом: реанимация. В следующий раз ищи другого дурака, чтоб делал тебе искусственное дыхание.
– Туше.
В конце концов, и от французского есть польза. Через час снова зазвонил телефон. Я уже перешла к математике.
– Дилани, привет!
Голос звучал знакомо, но я не могла понять, кто это.
– Да, я слушаю…
– Это Жанна. Я подумала, а вдруг тебе нужно… может, вместе подготовимся к экзамену?
Я взглянула на лист, где половина заданий оставалась без решения, и на карандаш со стертой от исправлений резинкой.
– Да, Жанна, с удовольствием.
– Я буду в библиотеке, присоединяйся.
– Сейчас выхожу, – ответила я, засовывая книжки с тетрадками в рюкзак.
Папа высадил меня у библиотеки – здания из одного большого зала, который иногда использовался для собрания горожан. Он дал мне денег позвонить, потому что моему мобильному повезло меньше, чем мне, – после одиннадцати минут подо льдом он не выжил.
Я сделала глубокий вдох. Хорошо. Обожаю запах книг. Вдох, еще вдох – пока не стало легко, будто я вся наполнилась знаниями из всех книг мира и во мне не осталось ни капельки пустоты. Я прошла – нет, влетела на крыльях – в дальний конец помещения.
Жанна была вся в работе. На одном из двух столов, вплотную придвинутых к стене, лежали калькулятор, тетрадка, учебник. За вторым столом, спиной к Жанне, сидел какой-то парень и постукивал тупым концом карандаша по толстому справочнику. С виду он был нашего возраста, но это вряд ли, потому что я его не знала – а я была знакома со всеми ровесниками в округе.
– Садись сюда! – окликнула меня Жанна. Чересчур громко для библиотеки.
– Спасибо, что вспомнила обо мне.
Она немного покраснела.
– Если бы я пропустила школу из-за того, что валялась в коме, ты бы тоже мне помогла.
Возможно, да… Возможно, нет… Но я все равно улыбнулась.
– Итак, я думаю, что все логарифмы прошли мимо тебя, – заключила она, указывая на открытый учебник.
Весь следующий час она учила меня. Жанна хорошо объясняла, а я схватывала на лету, так что мы значительно продвинулись. Мы закончили, я выключила калькулятор и спрятала его в рюкзак.
Парень за соседним столом отложил карандаш, закинул руки за голову и потянулся. Не похоже, чтобы он вообще прочитал хоть строчку в своих книгах. Облокотившись о спинку стула, он потянулся вправо-влево. И при этом смотрел на нас. Густая темно-каштановая челка падала на глаза ледяного голубого цвета. Очень необычное сочетание цвета глаз с темно-оливковой кожей.
– Я тебя знаю, – сказал он, указывая пальцем мне на грудь.
Он перестал потягиваться и быстро перекинул одну ногу так, что теперь сидел на стуле задом наперед. Я уставилась на него. По сравнению с сухощавым Деккером он был мощнее – такие объемные мышцы бывают у тяжелоатлетов, а Деккер нарастил мышечный корсет за счет силовых упражнений. Парень улыбнулся: зубы кривые, будто растут слишком тесно и им не хватает места, но все же улыбка приятная. Что б он ни говорил, я его не знаю. Такого не забудешь. Я все так же рассматривала его. Нет, не красавчик, как Карсон, совсем нет. Но и назвать его уродом нельзя. И я продолжала пялиться на него, потому что никак не могла определить, к какой категории он относится.
Парень кивнул сам себе и продолжил:
– Да-да, ты Дилани Максвелл.
Жанна развернулась, чтобы посмотреть на него. Ехидно улыбнулась, желая показать раздражение его вмешательством в наше общение, но у нее не вышло, потому что она тоже уставилась на него во все глаза.
– Ну и кто ты такой? – поинтересовалась она. Он покосился на нее.
– Трой. Только я не с тобой разговариваю.
Жанна одарила его удивленным взглядом. И я тоже. Никто не позволял себе так общаться с Жанной Левин. По крайней мере никто из тех, кто знал Карсона.
– Послушай, Трой, мы вообще-то заняты.
Он обвел глазами наш стол.
– Экзамены? Я тоже весь в учебе, – сообщил он и показал на свои книги. – Вечерние занятия в муниципальном колледже.
– Мы за тебя рады. Дилани, ты его знаешь?
Я отрицательно мотнула головой.
– Это временно, – сказал Трой с улыбкой. – Я всего лишь имел в виду, что знаю, кто ты такая. Читал заметку в газете на прошлой неделе. Ты же та девушка, которая провалилась под лед?
Я мусолила собачку молнии на рюкзаке. Деккер бы сказал, что я веду себя неприветливо, но что я могла ответить? Я вообще не очень люблю пустые разговоры.
– А потом ты впала в кому.
– А потом вышла из нее, – вмешалась Жанна.
На этот раз Трой не удостоил ее даже мимолетным взглядом.
– А теперь вышла. То есть ты вернулась к обычной жизни? Все нормально?
– У нее все отлично, – резанула Жанна. – Просто замечательно. Дилани, идем, найдем другое место для занятий.
Жанна пыталась меня оберегать, что само по себе было мило. Но хватит того, что мне дома шага ступить не давали.
Поэтому я отказалась:
– Ты иди, я еще здесь посижу.
Жанна собрала вещи и направилась к выходу, но предварительно успела неодобрительно покачать головой в мой адрес.
– Забавная, – резюмировал Трой. – Так что, у тебя все нормально? Все как раньше? – Он задавал эти вопросы, склонив голову набок и внимательно рассматривая меня с головы до ног.
Я скрестила руки на груди.
– Я отлично себя чувствую.
– А если вдруг не отлично, можешь поговорить со мной об этом. Я изучаю специальный курс, видишь? – Он взял в руки медицинский справочник и продемонстрировал мне. – Готовлюсь получить квалификацию.
Я прочитала название на синей обложке и посмотрела на Троя.
– Ты учишься на санитара? – спросила я с улыбкой.
Вроде нехорошо иметь предубеждения и мыслить стереотипами, но тем не менее у меня получалось именно так. Такой здоровущий парень. И собирается стать нянечкой в больнице. Смехота.
– Не совсем. Скорее я буду помощником, – ответил он, поджав губы.
– Помощником кого?
– Медсестры.
Он снова улыбнулся, но улыбка получилась вымученная, а кривые зубы напомнили оскал. Но в следующий миг напряжение с лица ушло, улыбка вновь стала искренней.
– Я работаю в доме престарелых в городе. Меня взяли на работу с условием, что вечером я получаю образование. Но, вообще, я пытаюсь тебе объяснить, что разбираюсь в этом вопросе.
– Ты разбираешься в коме?
– Да, я знаю, что такое кома, – ответил он, глядя в окно на другом конце зала. Он прищурился от света, и в уголках глаз образовались крохотные морщинки. Улыбка сошла с его лица. – Я оставлю тебе свой номер телефона. На случай, если у тебя возникнут вопросы или ты захочешь поговорить. О чем угодно.
Он взял карандаш, оторвал уголок от первой страницы учебника и, написав что-то, отдал мне. Я взяла листок с уверенностью, что даже не подумаю иметь дела с человеком, который портит библиотечные книги.
– Мистер Варга? – К столу подошла девочка-старшеклассница из нашей школы, которая, судя по виду, накрасилась вообще первый раз в жизни. В руках у нее была стопка книг. – Я нашла, что вы просили. – Посмотрев на нас по очереди, она положила книги на стол и быстро удалилась обратно за стойку.
– Она сказала «мистер Варга» – я что, настолько старо выгляжу, чтобы называть меня мистером? – шепотом спросил Трой, перегнувшись ко мне через стол.
Я покачала головой и улыбнулась. Но на самом деле немного покривила душой: надень на него костюм, зачеши назад волосы – и он спокойно сойдет за тридцатилетнего. Но сейчас, в темных джинсах и футболке с капюшоном, с растрепанными волосами, он выглядел моим ровесником.
– И сколько тебе лет? – поинтересовалась я.
– Девятнадцать. С хвостиком.
Не ровесник.
– Мне пора. Рада была познакомиться, – сказала я: ну и пусть я не умею поддерживать светскую беседу, зато в вежливости мне не откажешь.
– До встречи, Дилани Максвелл.
Из холла я позвонила папе. Затем зависла перед доской объявлений и принялась изучать рекламные листовки. Вот объявление на кислотно-розовой бумаге: девушка ищет соседку по комнате (без в/п). Вот растиражированное на старом копировальном аппарате приглашение в клуб пожилых людей на вечернюю встречу-игру. А вот плакат баптистской церкви: в среду они приглашают на чтение Библии – и, судя по рекламе, на этом мероприятии будет больше веселья, чем в клубе пожилых людей.
Я изображала заинтересованность. Щурилась, читая мелкий шрифт; отогнула заломившийся уголок объявления на розовом листке; достала карандаш и обвела буквы на рекламе вечера игр, чтобы пожилые люди смогли прочитать их. Я изображала заинтересованность, чтобы не повернуться и не увидеть Троя, который наблюдал за мной. Я не хотела показывать ему, что чувствую его взгляд.
В понедельник снова пошел снег. В школу я отправилась в пижаме: традиционный наряд на экзамены. Деккер ждал меня, прислонившись к машине. Я вышла на улицу, следом показалась мама.
– Детка, я отвезу тебя! – крикнула она с крыльца.
– Я всегда езжу в школу с Деккером.
– А теперь будешь ездить со мной.
Она быстро обвела взглядом прихожую – видимо, в поисках ключей от машины, одновременно стараясь не выпускать меня из виду.
– Мама! Ты меня просто убиваешь! Хватит того, что ты собираешь мне с собой ланч. Так теперь еще и будешь возить меня в школу. Нет!
Мама побледнела.
– Ладно, ладно. Погоди минуту. – Она скрылась в доме и почти сразу вынырнула с пузырьком обезболивающего. – На всякий случай, – пояснила она и мне, и себе. – Возьми, пожалуйста. – Я сунула лекарство в карман пальто. – А ты, – мама так вцепилась в плечо Деккеру, что он поморщился, – будь осторожнее на дороге. – После этих слов она зашла в дом, но я видела, что она стоит у окна и наблюдает из-за шторы.
Осмотрев мою фланелевую пижаму на пуговицах, Деккер расплылся в улыбке.
– Привет, миссис Клаус!
– Ты назвал меня толстухой?
Деккер, не привыкший делать как все, надел джинсы.
– Я бы не решился.
– Ребра уже лучше, – сообщила я, подвигав верхней частью туловища вперед-назад.
Деккер коротко кивнул.
– Готова множить и делить?
Вытащив из одного кармана флисовой пижамы калькулятор, а из другой карандаш, я ответила:
– Я всегда готова!
– Ну и заучка.
– Смирись! – парировала я и заскочила в минивэн Деккера, пока мама не передумала.
Ехать было недалеко, дороги уже посыпали солью и песком, но Деккер еле тянулся. Маме удалось-таки его запугать. Да и знал он ее очень хорошо – с пяти лет. Его мама вышла на работу, а моя каждый день присматривала за ним после школы. И длилось это до шестого класса, пока Деккер сам не решил, что обойдется без няньки. Но ничего не изменилось – он по-прежнему приходил к нам каждый день.
Поэтому и он, и я поняли, что мама не шутит. Когда мы приехали, все приличные места на школьной стоянке уже были заняты. Деккер искал, куда втиснуться, а я думала, где спрятать пузырек с обезболивающим. Не нести же ее с собой в школу.
В прошлом году Кевина, того, что тоже участвовал в моем спасении, отстранили от занятий, потому что он принес в школу стероиды. Руководство школы стояло на ушах: а вдруг ученики распространяют наркотики? Кевин не струсил и сделал эту историю достоянием местных СМИ, после чего все уяснили уровень глупости школьной администрации. Потому что пронес он всего лишь мазь от дерматита.
Через пять дней Кевина восстановили, но я осталась под впечатлением от ситуации. У меня были идеальные оценки по поведению и успеваемости. Только «отлично», курсы повышенной сложности, безупречная репутация. И я не собиралась отступать от поставленной цели. Кроме того, оксикодон вряд ли будет воспринят местными СМИ столь же благосклонно.
В машине в охлаждающем отсеке между передними сиденьями Деккер хранил всякие штуки на случай чрезвычайной ситуации и перекусы (тоже на случай чрезвычайной ситуации, как он сам говорил). Я засунула пузырек с таблетками между фальшфейерами и пачкой чипсов, когда Деккер наконец припарковался и вышел, чтобы открыть мне дверь.
На улице лежал настоящий снег, а не та слякотная мерзость пополам с грязью, которую некоторые тоже называют снегом. Поэтому я ступала очень осторожно: если поскользнусь – равновесие мне не удержать.
Не успела я войти в школу, как оказалась в центре всеобщего внимания. В знак приветствия меня хлопали по спине, по плечу, даже по голове. Несколько девчонок попытались меня обнять, но Деккер их оттеснил. Смертельное приключение превратило меня из девчонки, которая зависает с крутой компашкой, в самую популярную личность школы быстрее, чем я успела рот открыть. Нет, у меня и до этого были хорошие отношения с ребятами, с которыми мы посещали одни уроки, я здоровалась «привет-привет» в коридоре, но звездой никогда не была. А уж после того, как меня несколько раз попытались обнять, и не стремилась.
– После экзамена я буду ждать тебя в холле, – предупредил Деккер, прежде чем мы разошлись по разным экзаменационным классам.
Появилась Жанна.
– Идем со мной, – сказала она и взяла меня за руку, а Деккеру бросила: – Ну все, можешь от нее отлипнуть.
Когда мы отошли так, что нас никто не мог слышать, Жанна вдруг сообщила, что нам нужно поговорить.
– Давай после экзамена, – попросила я, изо всех сил стараясь удержать в голове выученную информацию, проворачивая ее снова и снова, пока она не отложится там намертво.
– Конечно, – ответила она.
В дверь класса мы втиснулись одновременно. Она села в другом конце помещения.
Как всегда, работу я сделала самая первая. Сдав учителю экзаменационные листы, вышла в холл ждать Деккера – тоже как всегда. Жанна появилась раньше него.
– Мы же подруги, правильно?
– Правильно, – согласилась я.
Но, видимо, я слишком долго колебалась с ответом или еще что-то ее смутило, потому что она добавила:
– Ты целовалась с моим братом. Мы почти родственники.
И ехидно улыбнулась. Я закрыла лицо руками.
– Давай не будем об этом.
– Согласна. – И она коротко кивнула, будто подтверждая наше решение о дружбе. – Так вот, раз ты моя подруга, я должна тебе кое-что сказать.
Очень хотелось верить, что следующее проявление дружбы со стороны Жанны меня не убьет.
– Тот парень в субботу, в библиотеке, – ты его знаешь?
– Да. То есть нет. Теперь знаю, я хочу сказать.
Жанна подошла ко мне вплотную, нарушив личное пространство, снова взяла меня за запястье. Даже через пижаму я ощутила, какие холодные у нее пальцы.
– Дилани, не было никакой статьи.
– Что?
Снег за окном превратился в град: он бил по окнам, а звук эхом разносился по всему холлу.
– Не было статьи в газете про тебя. Вообще никакой статьи. Ты же знаешь, что я стажируюсь в нашей местной газете? Так вот, я решила написать о тебе, но ничего не вышло. Твои родители не дали разрешения. А поскольку ты несовершеннолетняя, мы не имели права публиковать твое имя. Так что от идеи пришлось отказаться. А если не было материала в местной газете, то и в более крупных изданиях ничего не было.
– Понятно, – ответила я, изо всех сил стараясь переварить информацию.
– Он узнал о тебе не из газеты, – сказала Жанна.
Тут мне на плечи легли чьи-то руки, взлетели к глазам и закрыли их. Я подпрыгнула от неожиданности.
– Боже мой, Деккер! Ты меня до смерти напугал!
– Гипербола. Прибереги ее для экзамена по английскому, – сказал он, опуская руки мне на плечи.
Рядом с Жанной возник Карсон.
– Ты же придешь в пятницу?
– Постараюсь.
Деккер убрал руки.
Родители были в приподнятом настроении. Они третий день кормили меня на ночь снотворным, а я делала вид, что принимаю его. Они улыбались друг другу за обедом, расспрашивали меня об экзамене как ни в чем не бывало. Когда я говорила, они аж светились от счастья, будто в этом была их заслуга. Будто верили, что избавили меня от сумасшествия. Будто мое странное поведение ночью было болезнью, а они научились ее лечить.
В прошлом году я тоже пыталась отпроситься на вечеринку в честь каникул. Мама тогда пустилась читать нотации про алкоголь, который нельзя пить в таком возрасте, про то, как опасно после спиртного садиться за руль и ехать по замерзшей дороге. Можно подумать, живи мы во Флориде, она бы сама мне подливала за рулем – главное, не в сезон ураганов.
Я не стала тогда делать из нее дуру и клясться, что спиртного не будет или что я не стану пить. Моя успеваемость и так обеспечила мне прочное место в самом низу общественной иерархии. Так что изображать заучку, которая отказывается пить на вечеринке, куда все пришли с единственной целью – надраться, я не собиралась.
С полным ртом картофельного пюре я спросила, можно ли мне пойти на вечеринку. Я очень надеялась, что они ничего не поймут и скажут «да». В общем, надеялась на нечеткую дикцию. Но план провалился.
Улыбка сошла с маминого лица.
– Мы уже это обсуждали. Кроме того, ты в последний раз превзошла все мыслимые и немыслимые ожидания, так что…
– Можешь пойти, – сказал папа, подцепив кусочек стейка.
Мама уронила вилку.
– Выйдем на кухню! – процедила она сквозь зубы.
Нужды выходить не было – через тонкую дверь все было прекрасно слышно. Да они и не пытались говорить тихо.
– Это опасно. Очень. – Каждое мамино слово звучало как выстрел.
– Джоанна, все плохое, что могло случиться, уже случилось.
– Нет! Она чуть не умерла.
– Мы думали, что умерла, – тихо произнес папа.
Они молчали. Долго. Затем мама сказала:
– Я уже потеряла ее один раз…
– Есть масса других способов потерять ее, и ты прекрасно об этом знаешь. Ей семнадцать. Сколько тебе было, когда ты в последний раз говорила с родителями?
Мама вспоминала о родителях только в связи с какой-нибудь гадостью. От отца она унаследовала слабое зрение, от матери – плохие зубы. Она никогда не говорила, в кого у нее были орехового цвета глаза, ямочка на левой щеке, – а эти особенности внешности перешли и ко мне. Бабушка с дедушкой давно умерли, я их никогда не видела. Поразительно, что отец пустил в ход этот аргумент.
Родители вернулись на кухню, сели за стол.
– Можешь идти, – повторил папа. – Стейк просто великолепен.
Я смотрела на них во все глаза.
– Мама, почему ты перестала разговаривать с родителями?
Мама метнула на отца быстрый взгляд, отбросила салфетку, встала из-за стола, извинилась и ушла на кухню скрести кастрюльки. Папа покачал головой.
– Завести детей много ума не надо, – сказал он.
Мама яростно и шумно набивала посудомойку.
– Ну, все равно они уже умерли, – сказала я.
Отец отложил вилку, промокнул уголки рта салфеткой.
– Они не умерли, Дилани.
– Но она же говорит…
– Она говорит, что они умерли для нее.
Кусочек мяса попал не в то горло, я закашлялась и выплюнула его на салфетку – как будто подавилась услышанным.
Папа поднялся из-за стола, взял тарелку и понес на кухню, но прежде придержал меня за локоть и сказал:
– Не надо. Я уже вижу, как у тебя завертелись шестеренки. Не вмешивайся в это.
В голове царила неразбериха. Видимо, мозг искал место, чтобы принять этих новых людей. Бабушку и дедушку, которых я никогда не видела. Из чисто гипотетических персонажей, оболочек, они превратились в неясные, но вполне осязаемые образы. Вот они были мертвы – и вот уже живы. Почти как я.
