Глава 5
Когда я проснулась, мама стояла возле дивана, уперев руки в боки. «Телемагазин» сменили новости. Она смотрела на отца, который похрапывал на диване в пижамных штанах и халате. Потом перевела взгляд на меня, свернувшуюся калачиком с другой стороны дивана – в дутиках, пижаме и шарфе. Глянула на деревянный кофейный столик и две пустые кружки. Но ничего не сказала. Молча взяла кружки, ушла в кухню и разбила на сковороду яйца.
Дом ожил. Его наполнили жилые запахи, движение, звуки и тепло. Он перестал напоминать выстывший склеп, ощерившийся сосульками. В голове проскочила мысль отказаться от завтрака, но уже через мгновение я сидела за столом. В последнее время я стала набирать вес. Фигура у меня была не спортивная, на тренировки меня не тянуло, поэтому я просто старалась следить, что я ем. Вернее, я ела все подряд, а потом мучилась чувством вины.
Бросив взгляд на часы над камином, я кинула в рот очередной кусок.
– Ешь не спеша, а то снова будет тошнить, – ласково попросила мама.
– Я опаздываю.
– Куда? Моя хорошая, ты сегодня не пойдешь в школу. Еще слишком рано, – сказала мама, наклонив голову набок.
Я раздраженно бросила вилку. Она звякнула о тарелку.
– В понедельник итоговые контрольные. Я отстала на две недели. Мне надо на занятия.
– Милая, сейчас твои оценки интересуют меня меньше всего.
– А меня интересуют! Знаешь, какая у нас с Жанной теперь разница в баллах? Да никакой! Вернее, одна сотая. Поэтому я иду в школу.
– Не идешь.
– Деккер меня отвезет.
– И с Деккером ты больше никуда не пойдешь.
Как специально раздался звонок в дверь.
Мы вместе бросились открывать, но мама меня опередила – все же у нее ребра были целые. От шума проснулся папа. Мама распахнула дверь, я высунулась из-за ее плеча. На крыльце в потертых джинсах и утепленной рыжей кожанке стоял Деккер. Он втянул шею в плечи, чтобы хоть немного спрятаться от пронизывающего ветра.
– Доброе утро, Джоанна, – поздоровался он. – Привет, Дилани, – добавил с улыбкой, заметив меня на заднем плане. А когда оценил мой наряд, сделал шаг назад. – Мне мама сказала, что ты сегодня не пойдешь в школу, но я решил проверить. Не хотелось случайно уехать без тебя.
– Две минуты! – крикнула я, бросаясь к лестнице.
Но мама поймала меня за руку.
– Сегодня она никуда не пойдет. Но спасибо за заботу, Деккер!
Дверь захлопнулась. Я подошла к окну. Деккер садился в золотистый минивэн, доставшийся ему от родителей. Конечно, я постоянно подкалывала его за машину, но по крайней мере у него была машина. Он завел двигатель и бросил последний взгляд на наш дом. Я махнула ему через окно. Он улыбнулся и что-то сказал, но нас разделяли два слоя стекла и почти пятнадцать метров ледяного воздуха, а по шевелению губ было ничего не понять.
Мне пришлось уступить маминому решению. Родители поговорили за закрытыми дверями, потом папа ушел на работу. Мама готовила к обеду лазанью, что-то напевая себе под нос. Я приняла душ и сидела у себя в комнате, наблюдая, как вращаются планеты на модели Солнечной системы под потоком теплого воздуха из вентиляции в потолке. Солнце закручивалось и раскручивалось на нитке. Я медленно дышала и радовалась, что все ощущения были самыми обычными. Никакого притяжения. Никакого зуда. Никакой дрожи. Просто обычная девчонка, которая не пошла в школу, потому что приболела. Иногда я проваливалась в сон, потом просыпалась и радовалась, что лежу на своей собственной домашней кровати.
Меня разбудил хлопок входной двери. С улицы послышались голоса. Пришлось вылезти из уютной постельки и подойти к окну. На углу стояла мама и разговаривала с соседями. Они смотрели на полицейскую машину, заехавшую к дому миссис Мерковиц. А потом появилась скорая c выключенными сиренами.
Но раз сирены выключены – ничего страшного не случилось, врачи не спешат. Вот медики вытащили носилки, разложили их и покатили к дому, подняли по ступенькам.
Мама с соседками сбились в кучку, а когда врачи с носилками вышли из дому, женщины взялись за руки и опустили головы. Беcформенная груда на носилках была укрыта белой простыней с головой. Медики катили носилки медленно, очень тихо и спокойно. Потому что спасать было поздно. Она была мертва.
Я встретила маму у двери.
– Она умерла?
К горлу подступил ком. То ли от жалости, то ли от страха. Как бы там ни было, состоял он из апельсинового сока и яичницы.
– Да, конечно, умерла. Не расстраивайся.
– Когда? Когда она умерла?
– Не знаю точно. Каждое утро ей звонит сын, чтобы проверить, как дела. А когда она не ответила и на третий звонок, он обратился в полицию и попросил их заглянуть к матери.
Я вспомнила тень, которую видела накануне.
– От чего она умерла?
– От эмфиземы, естественно. И… от переохлаждения.
– От переохлаждения?
– Да, похоже, она забыла закрыть на ночь окна. Но, если честно, никто и не ожидал, что она переживет зиму. Потому сын и звонил каждое утро.
– А я никогда не видела ее сына…
А вдруг это он был во дворе ночью? Может, охотится за наследством? А шторы? Получается, никто не трогал их изнутри – это ветер шевелил их. Ветер, ледяной ветер наполнял дом и убивал ее.
– А полиция не хочет со мной поговорить?
Мама скривилась так, будто съела целый лимон.
– А с чего бы полиции с тобой говорить?
Папа не рассказал ей?
– Но ведь я видела… Ночью. В ее дворе.
– Думаю, это плохая идея, – сказала мама, посмотрев на меня так, что стало ясно: разговор окончен, и принялась тереть тряпочкой и без того сияющую столешницу.
Она нашла какое-то практически невидимое пятнышко, но от того еще более непобедимое и сконцентрировала на нем все усилия: движения стали медленнее, окружности, по которым двигалась тряпка, меньше. Она смотрела в окно, и, похоже, мысли ее были очень далеки от злосчастного пятна.
Выронив тряпку, мама повернулась ко мне. Я копалась в шкафчике.
– Дилани…
– М-м… – промычала я, потому что рот был набит соленой соломкой.
– Никому не рассказывай, что было ночью.
– Почему? – спросила я, выплюнув фонтан крошек, но мама не заметила.
– Просто не рассказывай…
Тряпка так и осталась лежать на столе, а мама уставилась в окно.
Папа вернулся домой значительно раньше ужина и вел себя непривычно. Родители шептались, хлопали дверки ящиков – а я сидела у себя в комнате и пыталась нагнать пропущенные две недели школы. Получалось так себе.
Затем раздался стук в дверь. Зашли родители. Сели на мою кровать. Я развернулась к ним на стуле.
– Дочка, мы хотим поговорить о том, что случилось ночью, – сказала мама, глядя на папу в поисках поддержки.
– Давайте.
– Что ты делала у дома миссис Мерковиц?
– Ничего. Я увидела что-то из окна и пошла посмотреть.
А еще у меня начало зудеть в голове, пальцы пустились в пляс, и я просто не могла не пойти туда…
Родители явно вели беззвучную беседу. И я даже вполне представляла себе о чем: «В два часа ночи? В пижаме?»
Мама прочистила горло.
– Папа говорит… Папа говорит, ты осматривала дом. Заглядывала в окна…
– Я? Нет…
– Ты не хочешь нам ничего рассказать, Дилани? – Отец запустил пятерню в волосы, но движение осталось незаконченным – прическа была намертво сцементирована гелем. – Не волнуйся. Мы готовы услышать что угодно. Мы не будем ругаться.
– Я что-то заметила там. Я же уже сказала. – Совершенно непонятно, что еще они хотят от меня услышать.
Мама вскинула в воздух руки.
– Скажи, это ты открыла окна?
– Что я открыла?
– Окна в доме. У нее были открыты окна. Защелки подняты во всем доме, но створки оказались распахнуты только в ее спальне. И ты была там. Это ты их открыла?
– Нет! – Я вскочила, оттолкнув стул, так что он врезался в стол у меня за спиной. – Зачем?
– Может, она не помнит… – прошептал папа.
– Я не глухая!
Он посмотрел на меня.
– Возможно, ты забыла. Такое случается. Все нормально. Ты не виновата. Просто у тебя галлюцинации.
Вмешалась мама.
– Она бы все равно умерла.
Будто бы этот факт оправдывал убийство.
– Я не делала этого, – повторила я.
– Хорошо, хорошо, малышка. Все будет хорошо. Ты в безопасности. Мы защитим тебя.
Они ушли, а я разрыдалась. От злости. От бессилия. Да как так можно! Я не делала этого. Я бы помнила, что открыла окна. Я бы помнила, что убила человека. Я бы знала… Я бы…
В памяти всплыло, как в последний раз меня пытались защитить. Тогда меня привязали за руки к кровати. Подступила тошнота. Я бросилась вниз по лестнице, схватившись за живот, и вылетела на улицу в чем была.
– Дилани! Дилани, стой! – кричал вслед отец, но я не слушала.
Я смотрела под ноги, поэтому даже не поняла, на что налетела в метре от двери.
– И я тебе рад. Эй, что случилось?
Я зажмурилась от потока ледяного воздуха, обжегшего лицо. Подняла глаза и увидела Деккера.
– Да все случилось!
Он схватил меня за руку и затащил через двор к себе домой. Планировка была такой же, только если у нас везде лежали ковры и веяло теплом, то в доме Деккера было очень мало мебели и деревянные стены оставались пустыми.
Мы стояли внутри, сразу возле входной двери. Руки Деккера были засунуты в карманы джинсов – а больше я ничего не видела, потому что до смерти боялась поднять на него глаза. Как и Деккер, я не очень-то любила показывать слезы.
– Ладно… – Деккер раскачивался на пятках. – Пусть ты взбесишься, но я все равно это сделаю, – сказал он и, подавшись вперед, раскрыл объятия и притянул меня к себе.
Он держал меня осторожно, бережно, понимая, что я не люблю обниматься, но, когда я обмякла у него в руках, он прижал меня к себе изо всех сил.
– Они думают, я сумасшедшая. Они не верят мне, – прошептала я, уткнувшись носом Деккеру в грудь.
– Просто они боятся, – ответил Деккер, и слова, произнесенные ртом, завибрировали в грудной клетке. А потом я услышала, как часто забилось у него сердце. – Даже я боялся.
Я закрыла глаза. Последняя слезинка скатилась по щеке. Я успокаивалась от объятий Деккера, от его запаха – запаха кожаной куртки и ароматного мыла, которое он не менял с двенадцати лет. А когда я не ответила, Деккер откашлялся, и спросил:
– Блевать на меня не будешь?
Я отстранилась и посмотрела на него. Наши лица разделяло пять сантиметров, не больше. Мне достаточно было встать на носочки, чтобы поцеловать его. Или я могла притянуть его голову к себе – и наши губы соприкоснулись бы. И он мог бы сделать то же самое. Он мог бы чуть нагнуться, совсем чуть-чуть, и поцеловать меня. Мог бы взять меня рукой за подбородок, приподнять его и коснуться моих губ своими. Но он не сделал этого. Поэтому я опустила голову и вывернулась из его объятий.
Через окно было видно, как подъезжает к дому машина мамы Деккера.
Я глубоко вздохнула и потянулась к дверной ручке.
– Кстати, Деккер, спасибо, что вытащил меня из озера.
Он скривился.
– Ты хочешь сказать: спасибо, что чуть не утопил меня?
– Ну, вообще, ты прав. Ты в тот день мерзко себя вел. Но ты меня не бросил, поэтому я тебя прощаю.
– Бросил… – прошептал он.
– Но вернулся.
Я шагнула на холодную улицу, а Деккер только смотрел, сжав челюсти, как я ухожу. Снова руки в карманах джинсов. Я закрыла за собой дверь.
– Привет, Дилани! – поздоровалась мама Деккера, увидев меня во дворе.
Я махнула в ответ, но не остановилась.
– Как ты себя чувствуешь? – спросила она уже громче. Захлопнула машину и прислонилась к водительской двери, потуже затягивая пояс пальто.
Я повернула к ней голову, но так и не замедлила шаг.
– Спасибо, хорошо! Отлично! – крикнула я и взбежала на свое крыльцо.
Я приготовилась к очередному витку противостояния с родителями, но они вели себя так, будто ничего не случилось. Мама посыпала сыром лазанью, папа читал газету. А когда мы сели обедать, папа снова завалил нас какими-то непонятными цифрами, а мама пересказывала сплетни: у Марты Гарнер дочка в положении, а ведь она не замужем – дочка то есть, не Марта. Да и сын разорвал помолвку – тоже подкачал. Родители даже не вспоминали, как буквально полчаса назад обвинили меня в том, что тень у дома миссис Мерковиц – галлюцинация, что я в два часа ночи открыла окно в ее комнате и спровоцировала ее преждевременную (слегка преждевременную) смерть.
Я думала, что они поверили мне и изменили точку зрения. Ровно до того момента, как мама принесла мне в комнату чашку горячего шоколада. Закрыв учебник математики, я аккуратно спрятала калькулятор в ящик стола.
– Спасибо, мама.
Она поставила чашку на пробковую подставочку и положила рядом таблетку.
– Это тебе для сна, – сказала она и осталась стоять, глядя на меня. Затем, вытерев ладони о штаны цвета хаки, добавила: – И чтобы ты как следует отдохнула перед экзаменами в понедельник.
Умная мамочка, не поспоришь. Сунув таблетку в рот, я сделала глоток горячего шоколада. И улыбнулась. Улыбка не сходила с моего лица, пока мама не покинула комнату.
Она лгала. Таблетка была не для меня. Не для моего крепкого и спокойного сна. А для их сна. Для того, чтобы они уснули и не дергались: а вдруг я ночью выберусь из дома и устрою где-нибудь погром. Потому что мне, единственному ребенку четы Джоанны и Рона, чудом спасенному из-подо льда озера Фалькон, доверять нельзя.
Услышав хлопок двери в противоположном конце коридора, я выплюнула таблетку на ладонь. Пошла в ванную, почистила зубы, умылась и спустила таблетку в унитаз. Я обманула родителей. Теперь я источник их страха. Теперь мне нельзя доверять.
Засыпала я долго. Дом наполняли знакомые звуки, но они казались немного странными. Вот щелкнул котел отопления – дважды. А он всегда щелкал дважды перед тем, как в трубу выходил поток теплого воздуха? Мне казалось, раньше был один щелчок. Задребезжала оконная рама – в нижней части, – зазвенела под порывом ветра. Не помню, чтобы такое было раньше. А планеты на мобиле? Разве они всегда крутились против часовой стрелки? Скорее всего, я бы запомнила…
Казалось, что все изменилось. Все стало другим. Будто я оказалась в совершенно ином месте.
Я укрылась одеялом до самого подбородка, нащупала потрепанный уголок и вцепилась в него, подтянув к носу. И только после этого наконец уснула.
