Глава 13

Я проехала жилые кварталы, оставила позади озеро. Теперь я оказалась на той же дороге, по которой вчера меня возил Деккер. На ней не было даже нормальной асфальтированной обочины, но и полоски грунта по краям полотна тоже постепенно исчезали, уступая место плотно растущим высоким деревьям. Люди попытались проложить путь через самое сердце природы и оставить свой след. Только через сколько лет природа опять поглотит его? Через сколько лет корни прорастут наружу, разрушив асфальт? Через сколько лет от цивилизации не останется и следа?

А потом я развернулась и поехала назад в город. Потому что и в конце этой лесной дороги меня никто не ждал. Но направлялась я не домой. Я проезжала по улочкам городка: я здесь никогда не была, но они все равно казались знакомыми. Неизбежное сходство. Как моя жизнь, только перенесенная в другие декорации. Все это время в голове звучал шепот Троя. Я видела очертания его лица, склонившегося надо мной в темноте палаты. Он спрашивал, мучаюсь ли я. Обещал, что все скоро закончится. Тысячу раз эти фразы всплывали у меня в мозгу. Но я никак не могла понять, о чем он говорил: о жизни или о смерти.

Я вела машину и иногда чувствовала притяжение. Еле ощутимое справа. Позади. Впереди. Никуда не спрятаться от него. Смерть повсюду. Она пробирается в мой мир, ищет меня. Точно знает, что я сбежала от нее, и пытается вернуть.

Ощутив сильное притяжение, я поддалась ему. Съехала с узкой витиеватой дороги, огибавшей городок, и вывернула на равнину, поросшую кустами. Скоро заросли закончились, и я оказалась на бетонной дороге. Передо мной раскинулась линия жилых домов и витрин магазинов. А затем их снова скрыли деревья.

Я медленно ехала через жилые кварталы, пока не оказалась у ранчо цвета растопленного сливочного масла. Широкая веранда, два белых кресла-качалки, поскрипывающих под порывами ветра. А может, их раскачивают призраки. Я заглушила двигатель и стала наблюдать.

В этом доме кто-то болеет. В этом доме кто-то скоро умрет. Притяжение было сильным, но руки не дрожали. Мозг вел себя, как и полагается нормальному мозгу. Но смерть ходила рядом. Внутри приоткрылись белые кружевные шторы. Узенькое женское личико смотрело прямо на меня. Белая ночная рубашка сливалась со шторами, поэтому казалось, что тела нет, а лицо парит в воздухе.

Безжизненное, бесцветное лицо призрака. Я опустила лоб на руль и тяжело вздохнула. Трой был прав: для нее все позади. Эта женщина стара, одной ногой стоит в могиле. Как я могу ее спасти? Никак. Лицо продолжало смотреть на меня. Будто понимало, что я само воплощение смерти. Предупреждение. Бесполезное, кошмарное предупреждение. Я потрясла головой, завела машину, надавила на газ и уехала.

Я чуть не проехала мимо собственного дома, потому что увидела рядом машину Троя. Сначала хотела проскочить мимо, но мама стояла у окна и успела заметить меня. Через стекло она тоже казалась безжизненной, бесцветной. Когда она стала такой? Я упустила момент. Озеро Фалькон поглотило меня почти месяц назад. Может, оно поглотило и ее?

Я припарковалась на подъездной дорожке, поднялась на крыльцо, вошла. В гостиной мама была одна, но я знала, что Трой где-то рядом.

– Где он? – потребовала я ответа, обшаривая глазами дом.

– Я чуть с ума не сошла! Как ты могла так поступить? Просто взять и уехать, ничего мне не сказав!

– Что? – Утро всплыло перед глазами. Как давно это было. – Ты была занята.

– Я? Занята? Так занята, что ты не могла отпроситься? Боже мой, Дилани, да в кого ты превратилась!

Удар. Быстрый, резкий удар острейшей бритвой. Вот что я ощутила. Слова режут плоть, как режет лезвие. Прежняя Дилани обязательно бы спросила, может ли уехать. Прежняя Дилани, у которой мозг на снимке окрашен в равномерный серый цвет. А я – не она, я – кто-то другой.

Металлический скрип по бетону. Я быстро пересекла кухню, прачечную, распахнула заднюю дверь. Она стукнулась о стену, задребезжали стекла. Следом прибежала мама.

– Ты что здесь делаешь? – крикнула я.

Трой набрал полную лопату снега и выкинул на газон. Затем снова набрал снег – металл противно заскрежетал по бетону дорожки.

– Он помогает мне, – сказала мама. Голос показался мне очень, очень далеким.

Я смотрела на Троя. Он перестал чистить снег, поставил лопату вертикально, оперся на древко, тяжело дыша. По тому, как он махал тяжелой лопатой, по пустоте во взгляде, по напряженному рту я видела, что он не помогает – он дает выход ярости. Дает выход ярости, счищая снег с нашей дорожки.

Мама продолжила:

– У тебя же не хватило воспитания вовремя явиться на собственное свидание.

– Думаю, мы еще успеем в кино, – сказал Трой, глядя на меня, но изо всех сил стараясь делать вид, что не смотрит.

Я бросила взгляд на маму, затем на Троя. Он еле сдерживает злость, она – даже не пытается.

– Идем, Дилани, – произнес Трой, беря меня под локоть.

Он протащил меня за собой через дом, а я позволила это сделать, потому что в тот момент не знала, кого бояться сильнее. То ли незнакомца, который оказался совсем не тем, за кого себя выдавал, то ли женщины, рядом с которой выросла, но которая слишком быстро превращается в чужого человека.

Трой поехал в сторону, противоположную кинотеатру.

– Куда ты везешь меня?

– К себе.

– Нет. Я поеду только в кино.

Он бросил на меня короткий взгляд и улыбнулся.

– Я тебя недооценивал.

– А я тебя переоценивала.

– Зря ты так, – сказал он, но все же свернул, выехал к кинотеатру и припарковался с другой стороны здания.

Я выскочила из машины, прежде чем он заглушил двигатель. Ни за что я не собиралась сидеть с ним в машине наедине, пусть даже при свете дня. Потому что помнила, как он смотрел на меня, расчищая лопатой снег. Помнила, какой след остался от его пальцев у меня над локтем, а ведь тогда он даже не прикладывал усилий. А шрам с четырнадцатью поперечными стежками уже сам по себе служил достаточным предостережением.

Трой купил билеты, будто у нас и правда было свидание. Он взял меня под локоть, протащил мимо стойки с попкорном в кинозал, в дальний угол последнего ряда. И хотя в зале было еще несколько парочек, все равно мы оказались практически наедине. Никто не знал, что мы пошли сюда. Хотя если я заору – все услышат.

Так я думала ровно до начала фильма: на экране шел свежий боевик, состоящий из сплошных взрывов и стрельбы. Я вжалась в дальний угол кресла, спиной к стене. Трой нагнулся ко мне и говорил прямо в ухо. Только так можно было хоть что-то услышать сквозь грохот спецэффектов.

– Ты сбежала и не дала мне объяснить.

Я приблизилась к его уху, вздрогнула с омерзением из-за того, что наши щеки соприкоснулись.

– Ты мне врал с самого начала. О том, зачем работаешь там.

– Не врал. Я ненавижу страдания.

– И что же ты делаешь с таблетками?

– Я дал ей обезболивающее. А те, другие, только растягивают ее мучения, заставляя жить дольше, чем ей того хочется.

– Ты убиваешь ее!

– Она все равно умрет. Единственное, чем я могу помочь, – это ускорить смерть.

Он коснулся губами моего уха – я отпрянула.

– Ты не вправе брать на себя этот выбор.

– Это не выбор. Это мое обязательство. Моя цель.

Отодвинувшись, насколько это было возможно, я уставилась на Троя во все глаза: он серьезно? Или это такая нездоровая шутка?

Он схватил меня за плечо и снова притянул к себе.

– Не тебе меня судить! Ты не была тогда в машине с моей семьей. Родители умерли сразу. Та сторона машины, где они сидели, превратилась в месиво. А сестра сидела за мной. Знаешь, сколько она умирала? Три дня. Три проклятых дня. Она умоляла помочь ей. Она истекала кровью, она была вся переломана, она впадала в забытье. Она не просила спасти ее жизнь. Она просила избавить ее от мучений.

Трой развернулся к экрану и сделал вид, что смотрит фильм. На его лице играли кроваво-огненные блики. Он продолжил говорить, и мне пришлось придвинуться к нему.

– А я не мог. Я застрял и не мог выбраться. Ночью она замолчала. И после я ничего не помню. Я пришел в себя в больнице, у кровати никого не было. Мне не позволили умереть. И я даже не сумел прекратить ее страдания.

– Так почему не говорить им правду? Не говорить, что они умирают? Чтобы они сами сделали выбор.

– У них не хватает смелости сделать это самим. Они хотят, но не могут.

– Нет! Ты не прав. Я бы выбрала жизнь. Я бы боролась.

– Даже через страдания? А я – нет. Я бы выбрал быстрый вариант.

Закружилась голова, я уставилась на экран, пытаясь поймать ориентир в пространстве. Но снова появилось ощущение падения. Закрыла глаза – не помогло. Я стремительно летела вниз.

– Моя соседка. Открытые окна. Это ты сделал. А родители подумали, что я.

Я не пыталась говорить ему на ухо, поэтому не знала, слышит он или нет.

– И пожар. Ты больной! Разве это не страдания?

На руке еще виднелся след от его пальцев. Трой перегнулся ко мне и прошипел в ухо:

– Он выпил успокоительное. Он ничего не понял, гарантирую тебе. Ничего не почувствовал, поверь.

– Ты явился ко мне в больницу, а я хотела жить. Подумай об этом, Трой.

Я вспомнила, как пришла в себя, как кричала.

– Ты заставил меня страдать!

Он вздрогнул.

– Ты не понимаешь! Зачем они поддерживали твою жизнь? Ты же не видела себя: аппараты дышали за тебя, кормили тебя, держали тебя в клетке. Если бы врачи оставили тебя в покое, ты бы не страдала. Я пытался помочь тебе. Я приходил каждый день. А когда уходили родители и медсестры, и вся толпа тупых врачей, которые типа тебя спасали, я все равно не мог ничего сделать, потому что у тебя торчал твой придурок-сосед.

– Деккер?

– Без понятия, как его зовут. Сидел весь такой грустный. Просто сидел и ждал, пока ты придешь в себя. Наблюдал за твоими страданиями. Не пытался избавить тебя от них. Да не будь ему наплевать на тебя, он бы помог тебе умереть.

– Я хотела жить, – произнесла я снова, но уже тише.

– Ты не понимала, чего хотела.

– Но я же жила! Ничего не было известно. Это был не конец. Всегда остается один шанс из тысячи, миллиона.

Трой посмотрел на меня.

– И ты считаешь, что живешь?

Я плотно сжала кулак, вонзив ногти в ладонь, только чтобы убедиться: жива.

– Я не умерла.

– Но это не значит, что ты жива.

Я вскочила и, замерев над Троем, бросила:

– Не приближайся больше ко мне!

Он схватил меня за руку – за ту же, где уже оставил синяк.

– Не будь дурой, Дилани!

И, не отпуская руки, повел меня к выходу из зала.

В холле не было людей – только какой-то пацаненок задумчиво наблюдал, как кружится в аппарате попкорн.

– Я все расскажу! Вот увидишь! Расскажу о себе, о тебе. Расскажу им, что ты наделал!

– А что я наделал? Ну-ка расскажи. Я в нетерпении. Знал, что твоя соседка болеет, поэтому пооткрывал у нее в доме окна? Ты серьезно? – Он внимательно смотрел на меня. – Думаешь, родители тебе поверят?

– А пожар? Ведь были свидетели. Наверняка тебя кто-нибудь видел.

Трой растянул рот в улыбке, но видела я только сколотый зуб, черноту и пустоту за ним.

– И как ты думаешь, кого могли заметить свидетели? Меня в черной одежде или тебя в ярко-красной куртке? – Он замолчал, давая мне время на обдумывание. – И как ты думаешь, что покажет расследование? Ты, случаем, ничего не касалась? Я был в перчатках. Интересно, а не обнаружится ли, что ты связана с местом преступления? – Он сжал мою ладонь так, что я вскрикнула от боли. Скучающий пацан глянул в нашу сторону, но сразу же вернулся к созерцанию попкорна. – Ну и как ты думаешь, Дилани, что тогда тебе грозит?

Перед глазами замелькали картинки. Таблетки. Руки привязаны к кровати. Больница. Или даже хуже… Я толкнула свободной рукой распашные двери и вышла на улицу. Ослепительно-яркое солнце ударило по глазам. Трой инстинктивно заслонился ладонью от внезапного света и выпустил мою руку. И в этот момент я побежала.

Я перебежала дорогу – грузовик пронесся прямо у меня за спиной. Оглянулась на кинотеатр: Трой стоял на том же месте, руки опущены, прищурил глаза, смотрит на меня. Затем он спокойно шагнул на дорогу и пошел в моем направлении. Я пробежала почти весь квартал, оставив позади пиццерию. Я бежала домой. Еще шесть кварталов. Шесть кварталов по покрытому снегом асфальту, до озера, там налево, и еще один квартал. Мне не под силу такое расстояние. Если Трой решил меня поймать, у него получится. Тогда я развернулась к пиццерии, но Трой уже был там – стоял ровнехонько под зеленым навесом у входа.

Я рванула через парковку, поскользнулась, чуть не упала и, лавируя между машинами и опираясь о капоты, наконец проскочила за магазины. Я держалась за кирпичную стену, чтобы снова не свалиться. Между мусорными баками и стеной места было совсем мало, пришлось протискиваться, обдирая куртку. Я чуть не застряла. Даже подумала, а не остаться ли здесь, потому что Трой больше меня и точно не пролезет в эту щель? Да нет, что у меня вообще в голове? Я собираюсь вечно сидеть за мусорным баком? Поэтому я протиснулась дальше и дернула дверь заднего хода пиццерии.

Заперто. Послышались шаги Троя. Больше того – я почувствовала его приближение. Почувствовала его ярость. Его уверенность в своих силах. И побежала. Задняя дверь обувного: заперто. Задний вход банка: заперто. Ну кто бы сомневался. Впереди вырос огромный деревянный забор, калитка в котором была закрыта на навесной замок с цепью. Он отрезал путь к задним дворам домов соседнего квартала.

– Дилани!

Я не видела Троя, потому что мусорные баки загораживали обзор, но по голосу было ясно, что он совсем близко. Я дернула последнюю дверь и – о чудо! – она открылась. Только радость длилась недолго: я оказалась в малюсеньком грязном чулане, в котором была еще одна дверь, толстая, закрытая на замок. Я развернулась к выходу, закрылась изнутри на засов и сползла на пол.

В комнатушке не было батареи, я сидела на голом полу, который явно не убирали две сотни лет. Хоть убей, я не могла вспомнить, какой же магазин находился следом за банком. В памяти всплывал только зеленый навес, такой же как над всеми остальными магазинами. Стеклянная входная дверь – как и у других. Но ни одного слова вывески я не помнила. Полоска света, проникающего с улицы, исчезла.

Будь я смелее, я бы выскочила из своего убежища, зарядила обидчику коленом в пах и убежала со зловещим смехом, пока бы он корчился на земле от боли. Но надо смотреть правде в глаза. Я слабая. Я медленно бегаю. На открытой местности я не хищник – я добыча. Но все же я оказалась достаточно умна, чтобы убежать и спрятаться. И не вылезать из укрытия.

Заскрипел снег под массивными ботинками. Задребезжала дверная ручка, а сама дверь заходила ходуном под весом навалившегося на нее Троя. Дверь скрипела, но пока выдерживала.

– Дилани, ты здесь? Мы не закончили разговор.

Я прикрыла рот рукой, будто убеждая саму себя, что надо молчать.

– Тебе не кажется, что ты ведешь себя глупо? Как ребенок. Не собираешься же ты всю ночь просидеть запертой в похоронном бюро?

Похоронное бюро. Я вздрогнула. Достала из кармана новенький телефончик, включила на беззвучный режим. Затем нажала единичку – номер быстрого набора. Уменьшила громкость до минимума. «Ответь, ответь, ответь. Ну пожалуйста».

– Можно я перезвоню? – пробормотал Деккер в трубку. Я молчала. На заднем фоне слышались голоса и музыка, и клянусь, если бы я прислушалась, то разобрала бы голос Тары. Да и прислушиваться не пришлось бы.

– Дилани? Ты здесь? Сейчас… – Музыка уходила на задний план. – Я слышу, как ты дышишь. Чего ты молчишь? – Дверь сотряс очередной удар. – Дилани, ответь! Что-то случилось?

Как можно тише, почти беззвучно, я выдохнула:

– Да.

Голос Деккера зазвучал громче, будто он прижал телефон к самому лицу.

– Где ты?

– В городе. В похоронном бюро, – прошептала я.

– Да какого черта ты там делаешь? – Я промолчала. – Еду! Жди!

И пока Деккер не повесил трубку, я успела сказать:

– С заднего хода.

– Не вешай трубку, – сказал Деккер, и я послушалась.

Снова задребезжала дверная ручка, затряслась дверь, глухо зазвенел засов. Скорее всего, Деккер тоже слышал, как Трой прорычал:

– Дилани, я знаю, что ты здесь!

Деккер не произнес ни слова – только дышал в трубку, дышал быстро, тяжело. Потом он переключился на громкую связь, окружающие его звуки стали очень громкими, и я нажала отбой.

Трой рассмеялся:

– Я слышу тебя, Дилани! Кому ты звонила? Твой дружок едет сюда?

Спустя несколько минут заскрипел снег под подошвами, заверещали колеса, хлопнула дверца машины. Я отодвинула засов, распахнула дверь, на мгновение ослепла от яркого дневного света и не могла понять, то ли это Трой помчался за Деккером, то ли приехал Деккер и прогнал Троя. Когда глаза привыкли к свету, я увидела только машину Деккера и, вздохнув с невыносимым облегчением, побежала к ней быстрее, чем я вообще могла бегать.

Я села в машину, дрожащей рукой хлопнула по кнопке блокировки дверей, а Деккер молча, не произнеся ни слова, нажал на газ.

Я неотрывно глядела в зеркало заднего вида: не появится ли следом черная обшарпанная машина. Деккер ехал очень быстро и время от времени тоже смотрел в зеркало. Въехав на нашу улицу, он сбросил скорость.

– Не останавливайся, – попросила я. Голос сбивался, руки дрожали.

Деккер послушался. Он доехал до озера Фалькон и остановил машину среди пустующих зимой летних домиков. Отстегнулся, но не стал глушить двигатель. Повернулся ко мне.

– Что случилось?

Я закрыла глаза и опустила голову. Подступали слезы. Если я открою глаза, то разрыдаюсь.

– Дилани, ты же позвонила мне. Что случилось, скажи.

Я надавила на веки большими пальцами, не желая выпускать наружу слезы.

– Просто… держись подальше от Троя, пообещай мне. Он совсем не такой, как кажется.

Забавно, как человек может в одно мгновение стать другим. Одно биение сердца – и вот рядом с тобой не человек, полный сострадания, а безжалостный злодей. Только Трой не стал другим. Он всегда был им. Просто я не замечала. Так же и Джастин проявил себя на вечеринке. Люди всегда те, кто они есть.

Я открыла глаза, полные слез. И первым делом увидела кулаки Деккера. Затем разглядела его лицо: он очень внимательно смотрел на меня.

– Он что… – отведя глаза в сторону, низким голосом заговорил Деккер, – …он что, применял к тебе силу?

Синяк на руке… Но я тут же отогнала эту мысль. Деккер склонен к излишнему героизму – нерациональному героизму, а он в два раза тоньше Троя, не такой мускулистый. У Троя же в два раза меньше совести и сдержанности. Поэтому я ответила:

– Нет. Он просто очень меня напугал. Это все.

– Ты пряталась в кладовке похоронного бюро. Да ты была ни жива ни мертва от ужаса. – Взгляд на мои руки. – Тебе до сих пор страшно. – Он потянулся ко мне, взял мою ладонь в свою и откинулся на сиденье.

В этот миг мы снова стали прежними Деккером и Дилани, когда держаться за руки означало просто держаться за руки и ничего другого. Я смотрела вперед, на озеро, открывающееся за деревьями. Покрытое льдом, неподвижное. Сплошной ледяной массив.

Солнце садилось. Свободной рукой Деккер включил фары.

– Обратись в полицию.

– Нет! – Я выдернула руку.

Деккер посмотрел на меня.

– Ничего не произошло. Возможно, я слишком эмоционально среагировала. Не рассказывай никому, Деккер. Прошу тебя.

Он вздохнул.

– Жаль, что ты не хочешь рассказать мне.

– Извини, что я сорвала тебя с места.

– Не извиняйся. Я рад, что ты позвонила именно мне. Ты как?

– Со мной все будет хорошо.

Какая ложь!

Деккер вернулся на трассу и поехал по направлению к дому. Мы снова ускользали друг от друга. Как только я открою дверцу и выйду, прежние мы исчезнем в вечернем полумраке. Поэтому я отстегнула ремень, потянулась к Деккеру, обняла его и уткнулась носом ему в шею.

Он напрягся от неожиданности, а затем погладил меня по волосам, по спине. Сделал глубокий вдох. И я знала, что с ним происходит. Он пытался навсегда запомнить это мгновение. Я знала, потому что сама делала ровно то же. Не глядя на Деккера, я открыла дверцу. Холодный обжигающий воздух. Пошла к дому. Одна.

Мама готовила. Хороший знак. Но она не смотрела на меня. Папа упорно что-то рассказывал, будто не замечал, что все идет не так. Хотя наверняка замечал, потому что ни на мгновение не замолкал.

Поужинав, я сказала родителям, что хочу лечь спать пораньше. Мама подставила табуреточку, достала из шкафчика над холодильником мои лекарства. Потому что мне не только не доверяли зажигать плиту, оставаться дома одной или гулять без сопровождения, но и доступ к аптечке тоже перекрыли. Конечно, необходимость влезть на табуреточку, чтобы достать лекарства, обязательно бы меня сдержала.

Мама вручила мне таблетки, я запила их и бодро зашагала к себе, чтобы выплюнуть поскорее.

– Подожди, Дилани.

Я обернулась, не убирая ладонь с перил, и вопросительно помычала в ответ. Таблетки медленно растворялись под языком, всасывались в кровь, и от осознания этого у меня участился пульс.

– Открой рот.

– То есть?

Мама подошла ко мне, папа зашуршал газетой, демонстративно не обращая внимания на происходящее.

– Зачем?

Я очень старалась поменьше шевелить языком, но надо было еще и говорить так, чтобы это не стало очевидно. Поэтому я выбирала ответы покороче.

– Затем, что я хочу проверить.

Мама подошла вплотную, чтобы заглянуть мне в рот.

– Ты не доверяешь мне! – возмутилась я, надеясь отвлечь ее. Но на последнем слове она схватила меня одной рукой за подбородок, сдавила его пальцами и прямо так подвела меня к мойке на кухне.

– Так я и знала! Поняла по твоему ненормальному поведению!

Она смотрела на меня так, будто где-то внутри пряталась прежняя Дилани, покорная, тихая. А чтоб снова вернуть ее к жизни, достаточно было просто дать мне таблетку или две. И проблема будет решена.

– Я не стану их пить, – сказала я и выплюнула таблетки в мойку.

Мне показалось, что я могу прочитать мысли в ее голове. Вот она разжимает мне рот, зажимает нос, засовывает в рот таблетки и заставляет проглотить. Но у нее был план получше.

– Пока не начнешь принимать таблетки – из комнаты не выйдешь. Даже в школу не пойдешь. Я оформлю тебе освобождение по справке.

Я сделала глубокий вдох и уставилась на маму. Затем протянула раскрытую ладонь за новой дозой, положила таблетки в рот и проглотила, не запивая. Почувствовала, как они прошли по горлу. Сначала мне показалось, что я задыхаюсь, затем они застряли комом где-то в груди.

– Сейчас ты меня ненавидишь. Ну и ненавидь. Ненавидь сколько угодно, лишь бы с тобой все было в порядке. Когда-нибудь ты меня поймешь.

Но у меня в голове была одна-единственная мысль: впервые я стала жертвой насилия. Все, что было до этого, – когда Деккер поцеловал меня на спор, когда Трой схватил за руку до синяков, когда я дрожала от страха в кладовке похоронного бюро – все отступило на второй план. Источником насилия стала она – моя мать. Которой я по умолчанию доверяла. Что может быть хуже?

В ванной меня вырвало. Я не стала сопротивляться. Я просто стояла под струями воды и смывала с себя этот длинный день: вот Трой выбрасывает таблетки больной старухи, вот пожилая леди за кружевной занавеской, вот наша стычка в кинотеатре, вот я прячусь и боюсь дышать в кладовке похоронного бюро, вот Деккер увозит меня домой, а вот мама заставляет меня проглотить таблетки – и в какой-то момент оказалось невозможным держать все это в себе.

Так что лекарство в итоге я так и не выпила. Но, видимо, какая-то его часть успела всосаться в кровь, потому что меня стало жутко клонить в сон. Веки отяжелели, я, шатаясь, вышла в комнату. Но я не хотела засыпать. Из-за Троя. Я чувствовала, что он где-то неподалеку. Знала, что он наблюдает за мной. Спрятался за каким-то из домов или за деревом на противоположной стороне улицы. Или просто стоит посреди тротуара и смотрит. Я проверила защелку на окне, плотно задернула шторы, положила под подушку ножницы. Проехала машина, а мне казалось, что это машина Троя. Чуть дребезжало под порывом ветра окно, и мне казалось, что ко мне в комнату лезет Трой.

Я уснула, вцепившись в ножницы, и утром проснулась в той же позе. Просто удивительно, что ночью не поранилась. Мама зашла в комнату без стука, широко улыбаясь, будто вчера ничего не произошло.

– Тебе звонят.

– Скажи ему, я перезвоню.

Ведь это или Трой, которому я не стану перезванивать, или Деккер, которому я перезвоню после того, как придумаю, что сказать.

– Это не он.

Я потянулась к трубке.

– Дилани, ну куда ты пропала?!

– Привет, Жанна, – поздоровалась я и потерла слипающиеся глаза. – Что случилось?

– Звоню спросить, как ты сдала тесты.

– А ты уже знаешь оценки?

– Да, вчера разослали результаты. Ты не смотрела?

– Сейчас перезвоню тебе.

Я бегом бросилась вниз по лестнице, натянула на лицо фальшивую улыбку не хуже маминой и спросила:

– Оценки пришли?

Мама гладила и смотрела новости по телику.

– Да, дорогая, – ответила она, не глядя на меня. Плохой знак.

– И?

– Все пятерки, одна четверка.

– Что? Четверка? Покажи мне!

Мама быстро вышла из кухни, так же быстро вернулась, как будто все было в порядке. Может, у нее ухудшилось зрение? Или она пошутила. Но нет, в колонке из одних пятерок красовалась четверка.

– Поверить не могу… – Я опустилась на краешек дивана, не отрывая глаз от листа с оценками. – Просто не могу поверить. Долбаная четверка. – Мама пропустила мое ругательство мимо ушей.

Я вернулась к себе с листом в руках. Меньше всего хотелось перезванивать Жанне, но, если я этого не сделаю, она и сама поймет, что с оценками беда.

– У меня одна четверка, – сообщила я.

– Это хорошо, – произнесла она после паузы.

– Особенно для тебя, – выдавила я из себя смешок.

– Нет, Дилани, для тебя. Ты почти умерла. Ты провалялась в коме. И ты получила только одну четверку.

– Угу.

– Ты обиделась?

– Да нет, нет. Ну при чем тут ты? Просто я надеялась, что напишу на отлично. И кстати, спасибо, что помогала мне готовиться. Думаю, без тебя результат был бы еще хуже.

Что же произошло? Мой мозг разучился понимать, когда чего-то не знает? Это случилось из-за пострадавших участков? Где, интересно, на снимке участок, отвечающий за способность к самоанализу?

– Слушай, мы с Карсоном идем в пиццерию в обед. Давай с нами. Я по тебе соскучилась. Договорились?

– Договорились, до встречи.

Мне надо выбраться из дома. А подруга – отличный предлог.

Жанна обошла меня, так что теперь не я – лучшая ученица в классе. Я схватилась за телефон, чтобы позвонить Деккеру, пожаловаться, услышать, как он сострит по этому поводу, скажет, что это пустяки, или придумает еще что-нибудь, чтобы мне полегчало. Но я не стала звонить. Часть наших отношений исчезла: легкость общения, дружба, непринужденность. В какой-то момент у меня появились от него секреты. И я знала, что у него от меня – тоже.

Я попросила у мамы машину. Остановилась на парковке, через которую еще вчера убегала от Троя, и через стекло смотрела на пиццерию. Как я и ожидала, от дома престарелых исходило притяжение. Но его значительно превосходило притяжение из другого источника – от магазинов, расположенных прямо передо мной. Как будто там поджидала смерть. Как будто она все еще наматывает вокруг меня круги, но никак не может меня найти, ведь я – так сказал Трой – больше не принадлежу миру живых.

У нас маленький городок, и я с большой вероятностью знаю умирающего. Не обязательно лично, потому что я стараюсь избегать пожилых людей, но я вполне могу быть знакома с его или ее внуками или каким-нибудь внучатым племянником. Максимум два рукопожатия. И вот я понимаю, что у нашего учителя математики онкология, или что Жанна скоро лишится дедушки, или что у Тары умрет соседка. И пусть я ненавижу Тару, я не хочу, чтобы она потеряла близкого человека или даже просто соседку.

Я сидела в машине и не могла пошевелиться. Домой нельзя. К Деккеру нельзя. Никуда нельзя. И страшно, очень страшно идти в пиццерию. Так, не быть тряпкой! Я сейчас зайду внутрь и просто не стану смотреть на источник притяжения. Я пересекла заснеженную парковку, открыла дверь и оказалась в битком набитом ресторанчике. Густой запах сыра и колбасы должен отвлечь меня. Опустив голову, я прислушалась. Легко различила голос Карсона. Он говорил громко, эмоционально, перебивая смехом сам себя. На этот звук я и пошла – к кабинке у стены справа.

Чувствовала я себя дерьмово. И, судя по взглядам Жанны и Карсона, выглядела примерно так же. Посреди зала я застыла на месте. Вокруг сновали люди: несли заказы к столикам, счищали объедки в мусор, подставляли стулья к большим компаниям. А я не могла пошевелиться. Потому что притяжение исходило от Жанны и Карсона. От семнадцатилетней девушки и ее восемнадцатилетнего брата. От девушки, которая держала меня в госпитале за руку, и парня, с которым я впервые по-настоящему поцеловалась. От моих друзей.

Кто-то из них скоро умрет.