Войти в систему
Войти с помощью соц. сетей:
Теперь проанализируем наиболее актуальные общественные и государственные проблемы нашей страны, предопределяющие рост преступности, и постараемся понять, как улучшить положение дел. Таких проблем много, и они различаются по своему содержанию: можно выделить нравственные, социально-экономические, правовые, политические проблемы. В то же время все они тесно взаимосвязаны, поэтому их разграничение в определенной степени условно. Например, ошибки в принятии политических решений могут повлечь за собой кризис в экономике, стремительное обнищание населения, что в дальнейшем приводит к вытеснению общественного правосознания общественным криминальным сознанием, к замене уважительного отношения к закону правовым нигилизмом. Затем люди, не уважающие закон и любыми способами стремящиеся к обогащению, приходят к власти, что порождает новые проблемы, ошибки и злоупотребления в политических решениях. Круг проблем замыкается. И все же постараемся рассмотреть имеющиеся проблемы обособленно.
Начнем с изучения нравственных проблем. «Серебро дешевле золота, золото – нравственных достоинств», – мудро заметил римский поэт Квинт Гораций Флакк. На наш взгляд, именно одномоментное крушение в России всей прежней системы духовных ценностей (что, кстати, наблюдалось в российской истории не единожды), отказ от высоких идеалов добра ради «денег любой ценой», безнравственный культ стяжательства, наживы и обмана, пришедший на смену декларативным положениям Кодекса строителя коммунизма, – вот та благоприятнейшая питательная среда, в которой кривая отечественной преступности резко пошла в гору.
Сейчас уже очевидно, что причины резкой криминализации российского общества в начале 1990-х годов кроются не только в последствиях проведенных институциональных преобразований. Государство, приступив к масштабному реформированию, не учло главного – невозможности в кратчайшие сроки безболезненно осуществить радикальную идеологическую и духовно-нравственную переориентацию общества. В результате в России правовое государство и рыночная экономика создавались в условиях распада общественной нравственности, морально-этических доминант.
Э. В. Кузнецов обоснованно заметил, что в сознании многих людей в тот период смешались такие понятия, как «добро» и «зло», «правомерное» и «неправомерное», «законное» и «незаконное», «справедливое» и «несправедливое». Почти полностью утратили свой смысл слова «милосердие», «порядочность», «благожелательность». Люди забыли, что такое «хорошо» и что такое «плохо». Произошло вытеснение духовно-нравственных ценностей, место которых заняли материальные ценности прагматического характера. Если в начале переходного периода почти две трети населения России отдавали приоритет ценности свободы над ценностью материального благополучия, то к концу 1990-х годов такое же число граждан страны ставило материальное благополучие значительно выше свободы.
Стремительно трансформировалось отношение большинства населения к труду. На смену ценности творчески содержательной работы повсеместно пришла ценность величины оплаты за нее. Наступила пора прагматиков и циников, готовых добиваться высокого положения и материального достатка любыми средствами, в том числе откровенно безнравственными и преступными (например, согласно социологическим исследованиям профессиональных предпочтений российских подростков середины 1990-х годов, в числе лидеров рейтинга оказалось ремесло «киллера»). Так называемая частнособственническая психология, ассоциировавшаяся в прежние времена с жадностью, стяжательством, беспринципностью, продажностью, из осуждаемой вдруг превратилась в одобряемую и признанную систему взглядов и ценностей. Неудивительно, что некоторые исследователи пришли к выводу, который может показаться парадоксальным: рыночные отношения и соответствующая им идеология, утвердившаяся во многих странах, выступают скорее в качестве сдерживающего фактора на пути интеллектуального и духовного развития человека и, следовательно, тормозят общественный прогресс.
По утверждению А. Л. Зарубина и В. В. Вагина, если в обществе преобладает логика накопления, то функциональная сфера переориентируется с логики службы на логику извлечения доходов от службы, доходов от места или рода деятельности. «Врач остается врачом, пока логикой его действия является здоровье пациента, которому адресованы его профессиональные умения. Если логика служения здоровью пациента подменяется логикой извлечения доходов из здоровья, вернее, нездоровья пациента, то профессиональные умения адресуются извлеченным средствам. А тогда перед нами не врач, а персона, оказывающая медицинские услуги, – индивид, потерявший публичное лицо или звание врача, кастовую определенность или идентификацию. Если учитель направляет свои умения не на образование и формирование человека и личности, а на собственное материальное благополучие, то перед нами вид паразита, делающего учеников заложниками своих материальных притязаний… Из военнослужащего логика материальной доминанты сделает наемника или убийцу, но никак не защитника отечества. А чиновник, как известно, становится коррумпированным. Соответственно коррозия представителей продуктивной сферы приводит к деградации идеалов науки, искусства, культуры в целом, к опустошению смыслового поля общества».
Переоценка ценностей, сбрасывание с пьедестала высокодуховной, но не устроенной в бытовом плане личности и воцарение на ее месте личности не столько духовной и образованной, сколько предприимчивой и прагматичной, привели к снятию нравственных запретов на выбор средств достижения подобной социальной успешности, т. е. в первую очередь материального благополучия. Для этого пришлось пожертвовать такими призрачными и эфемерными категориями, как совесть, нравственность, благородство. На поверхности оказалась простая и доступная для понимания большинства истина: «Лучше быть здоровым и богатым, чем бедным и больным».
В идеализировании прежней тоталитарной государственной пропагандой высокодуховного, но неимущего человека было известное лицемерие, причина которого кроется в невозможности или нежелании государства обеспечить всем, а не только избранным определенный уровень жизни, включающий качество жилья, пищи, культурного досуга и т. д. Акцент искусственно переносился на ценности, не требовавшие от государства больших затрат, т. е. на уровень духовности, который, при желании, мог обеспечить себе любой мыслящий человек, независимо от достатка. Однако при этом нельзя отрицать огромную положительную роль такой пропаганды в деле укрепления в обществе нравственных ценностей.
Как отметил доктор Л. М. Щеглов, массово и с пеленок заложенные в голову упрощенные идеи (например, «отнять все у богатых и разделить поровну») обладают гипнотическим воздействием на личность. Эти идеи формируют сознание и поведение человека, определяя особенности мировосприятия и подавляя импульсы критики и голос совести. И разоблачение, выявление самообмана должно происходить профессионально, а не «само по себе» – иначе следствием становится шок, нравственное опустошение, ощущение утраты смысла жизни. Именно это, по наблюдению ученого, произошло со многими людьми старшего поколения в связи с переоценкой теории и практики социализма. Другим же произошедшее послужило питательной средой для выплеска глубинной агрессии, криминального поведения, снятия нравственных ограничений на поступки и действия.
В результате радикальной смены ориентиров образовался ценностный вакуум. Те демократические ценности, которые провозглашались государством на первоначальном этапе переходного периода – свобода, равенство, справедливость, оказались для многих недостижимыми, а порой и фальшивыми. По утверждению Р. В. Рывкиной, у высших чиновников государства наблюдается отсутствие целевых ориентиров, перспективных программ и приоритетов; власть работает не на интересы большинства населения, а на конъюнктурные интересы борющихся политических группировок. У «низов» же заметно разочарование в возможности улучшения жизни, отчуждение от проводимых преобразований и от общественной жизни вообще.
Схожими наблюдениями поделился А.И. Бастрыкин, заметив, что российское государство к началу 2000-х годов оказалось в очень трудном положении: романтизм времен перестройки давно ушел в небытие, «кураж» первых лет «радикальных демократических реформ» исчерпал себя. На смену энтузиазму обновления и «надеждам юности» в народном сознании пришли отчаяние, скепсис, неверие и злоба, уныние и разочарование.
Несомненно, государство как форма организации власти обязано выполнять взятые на себя обязательства по разрешению возникающих в обществе противоречий, преодолению кризисных ситуаций. Однако подчас государство действует вразрез с потребностями общества, что может вызвать негативные последствия, в частности деформацию правосознания, проявление деструктивных наклонностей личности. Общество, конечно, включает в свой состав индивидов, обладающих высоким уровнем культуры и правосознания, способных проявлять терпение и не идти наперекор установленным правилам. Для личности, которая ведет себя социально в силу врожденной естественной склонности, достаточно механизмов моральной компенсации за нерастраченную агрессивность. Она старается погасить в себе негативные эмоции, связанные с исходящими от государства неудобствами. Но это касается лишь небольшой части населения, которая не способна повлиять на общественное настроение в целом. Большинство же граждан в обмен на законопослушное поведение требует соответствующего социального обеспечения и защиты.
Принцип взаимной ответственности государства и личности предполагает, что не только личность отвечает перед государством за нарушение нормативных предписаний, но и государство (в лице государственных органов и должностных лиц) – за неисполнение своих обязательств. Если же государство не выполняет возложенные на него обязанности по защите граждан от преступных посягательств и обеспечению им должного материального положения, то общество расценивает это как приглашение к аналогичному поведению, что приводит к трансформации правосознания индивида, отрицательному отношению не только к государству, но и к системе правового регулирования общественных отношений. Итогом данного процесса выступает крайне опасный феномен правового нигилизма, негативно влияющий на выбор индивидом вариантов своего поведения и служащий предпосылкой совершения противоправных поступков.
Сам по себе термин «нигилизм» (от лат. nihil — «ничего») существует очень давно. По мнению исследователей, он был введен в оборот Блаженным Августином для обозначения людей неверующих. В России же особую популярность слово «нигилист» приобрело после выхода в 1862 г. знаменитого романа И.С.Тургенева «Отцы и дети».
С. Л. Франк понимал под нигилизмом отрицание или непризнание абсолютных (объективных) ценностей. По его мнению, человеческая деятельность направляется или стремлением к каким-либо объективным ценностям (каковыми могут служить, например, теоретическая научная истина, художественная красота, объект религиозной веры, государственное могущество, национальное достоинство и т. п.), или же мотивами субъективного порядка, т. е. влечением удовлетворить личные потребности, свои и чужие. Всякая вера, говорит С. Л. Франк, создает соответствующую себе мораль, т. е. возлагает на верующего известные обязанности и определяет, что в его жизни, деятельности, интересах и побуждениях должно почитаться добром и что – злом. Мораль, опирающаяся на веру в объективные ценности, на признание внутренней святости какой-либо цели, является в отношении этой веры служебным средством, как бы технической нормой и гигиеной плодотворной жизни. Таким образом, хотя жизнь всякого верующего подчинена строгой морали, эта мораль имеет для него не самодовлеющее, а лишь опосредствованное значение; каждое моральное требование может быть обосновано и выведено из конечной цели и потому само не претендует на мистический и непререкаемый смысл. И только в том случае, когда объектом стремления выступает благо относительное, лишенное абсолютной ценности (а именно удовлетворение субъективных человеческих нужд и потребностей), мораль – в силу некоторого логически неправомерного, но психологически неизбежного процесса мысли – абсолютизируется и кладется в основу всего практического мировоззрения. Это умонастроение, в котором мораль не только занимает главное место, но и обладает безграничной и самодержавной властью над сознанием, лишенным веры в абсолютные ценности, С. Л. Франк именует нигилистическим морализмом.
В свою очередь, Н. И. Матузов, рассматривая понятие «социальный нигилизм», отметил, что это явление имеет множество разновидностей в зависимости от объекта отрицания. Так, индивидуум может отрицать ценности культуры, искусства, этики, политики, науки – и, соответственно, различают нравственный, правовой, идеологический, политический нигилизм. Правовой нигилизм как разновидность социального нигилизма заключается в общем негативно-отрицательном, неуважительном отношении к праву, законам, нормативному порядку, а с точки зрения причин такого отношения – в юридическом невежестве, косности, отсталости, правовой невоспитанности основной массы населения.
Правовой нигилизм, по наблюдению исследователей, включает в себя три компонента отрицания. Первым из них выступает господство негативного отношения к действующему законодательству. Под воздействием политико-экономических обстоятельств, образующих кризисное состояние общества, закон утрачивает правовое содержание и не воспринимается как средство защиты прав и законных интересов индивида и общества в целом. Исчезает уважение к правовым нормам как к средству регулирования общественных отношений. Дальнейшее непризнание этих норм ведет к их несоблюдению. Вторым компонентом является отрицательное отношение общества к действующему правопорядку. Наконец, третий компонент – пренебрежительное отношение общественного сознания к свободе и формальному равенству как к базовым ценностям и основополагающим принципам правового регулирования. Это становится результатом действия жестких требований государства, которое не признает ценность права в механизме регулирования общественных отношений.
В истории российского государства можно выделить несколько периодов, которые наиболее ярко отражают содержание каждого из названных компонентов. «Формирование национального сознания в России, – замечает В. А. Туманов, – в течение длительного времени шло в таких условиях, которые не могли не породить широкомасштабного юридического нигилизма».
По мнению В. А. Туманова, зарождение правового нигилизма в России обусловлено прежде всего способами организации государственной власти, которыми пользовалось русское самодержавие. Власть не признавала нравственную ценность права, отдавая предпочтение приказам и указаниям. Все события в истории развития российского государства, связанные с насильственной организацией государственной власти, объединяет не только отрицательное отношение общества к правовым установкам, которые диктовались государством в данный период, но и то, что эти события сопровождались падением нравственных устоев общества. Особую тревогу вызывало нравственное состояние индивида в периоды, когда рушилась старая и возникала новая система ценностей. В такие эпохи индивид теряет способность нравственно действовать, чувствовать и мыслить.
Живший еще в XVIII в. французский мыслитель маркиз де Вовенарг заметил: «Нравы портятся легче, чем исправляются». История нашей страны, как и вся мировая история, уже много раз подтверждала этот вывод. Резкая смена политического курса, попытка мгновенной переориентации сознания собственных граждан на новые идеалы и ценности, сопровождающаяся отрицанием прежних, устоявшихся взглядов, неизменно приводит к нравственному опустошению широких слоев населения. И лишь по прошествии времени, благодаря значительным усилиям власти, общественное криминальное сознание постепенно вновь может быть вытеснено общественным правосознанием.
В отечественной истории было несколько особенно характерных периодов, когда власть путем жесточайших мер навязывала радикальные преобразования, что неизбежно влекло за собой губительные последствия для правосознания. Один из таких периодов – время правления первого русского царя Ивана IV (15471584), названного за проводимую им политику Иваном Грозным. Как обоснованно заметил Р. Г. Скрынников, едва ли в русской истории найдется другой исторический деятель, который получил бы столь противоречивую оценку у потомков: «Одни считали его выдающимся военачальником, дипломатом и писателем, образцом государственной мудрости. В глазах других он был кровавым тираном, почти сумасшедшим». Во время царствования Ивана Грозного укрепление российского государства и утверждение православной веры как основы духовности сопровождались многочисленными злодеяниями и преступлениями, жесточайшими казнями и массовыми репрессиями.
Иван Грозный стал основателем идеи надзаконности верховной власти и, по утверждению Н. И. Костомарова, стремился «поставить свою царскую власть выше всего на свете, выше всяких нравственных законов». Добиваясь скорейшей централизации России, царь отверг путь медленных структурных реформ и сделал ставку на силу и произвол. В 1565 г. он объявляет о введении в стране опричнины и делит страну на две части: «Государеву светлость Опричнину» и земщину. Последняя имела значение опальной земли, постигнутой царским гневом. С помощью опричников, освобожденных от судебной ответственности, царь отнимал боярские и княжеские вотчины, передавая их дворянам-опричникам. По оценке В.С.Соловьева, в Иване IV государственная власть сошла со своих нравственных основ, поскольку этот правитель, возмутившись против нравственных требований духовной власти и не желая ее правде подчинить свой произвол, потерял доверие к народу, отделился от земли.
Н. И. Костомаров, крайне негативно оценивая проводившуюся Иваном Грозным политику, подчеркивал: «Напрасно старались бы мы объяснить его злодеяния какими-нибудь руководящими целями и желанием ограничить произвол высшего сословия, напрасно пытались бы создать из него образ демократического государя. С одной стороны, люди высшего звания в Московском государстве отнюдь не стояли к низшим слоям общества так враждебно, чтобы нужно было из-за народных интересов начать против них истребительный поход… С другой стороны, свирепость Ивана Васильевича постигла не одно высшее сословие, но и народные массы, как показывает бойня в Новгороде, травля народа медведями для забавы, отдача опричникам на расхищение целых волостей и т. п.». Развивая свою мысль, историк заметил, что если опричник везде и во всем был высшим существом, которому нужно угождать, то земский был существом низшим, лишенным царской милости, которое можно обижать. Что касается массы народа, крестьян, то в опричнине они страдали от произвола новоиспеченных помещиков. Состояние рабочего народа в земщине было еще хуже, так как при всяких опалах владельцев разорение постигало многих людей, связанных с опальными условиями жизни, и есть многочисленные примеры, когда царь, казнив бояр, посылал разорять их вотчины. Все это привело Н. И. Костомарова к невеселому выводу: «При таком новом состоянии дел на Руси чувство законности должно было исчезнуть. <…> Учреждение опричнины, очевидно, было таким чудовищным орудием деморализации народа русского, с которым едва ли что-нибудь другое в его истории могло сравниться, и глядевшие на это иноземцы справедливо замечают: “Если бы сатана хотел выдумать что-нибудь для порчи человеческой, то и тот не мог бы выдумать ничего удачнее”».
Другим периодом радикальных реформ в истории нашей страны стало время царствования Петра I (1689-1725), политика которого носила явно насильственные черты и оказала значительное влияние на отчуждение общества от права. Реформы Петра, решительные и широкие, после осторожной и медлительной политики московского правительства произвели, по утверждению С. Ф. Платонова, страшное впечатление на русское общество. Современникам царя, присутствовавшим при бесчисленных нововведениях, казалось, что Петр перевернул вверх дном всю старую жизнь, не оставил камня на камне от старого порядка. В обществе слышался ропот на жестокости, на новшества, на иностранцев, сбивших царя с пути. На голос общественного неудовольствия Петр отвечал репрессиями: он жил сам и других заставлял жить по-новому.
Вместе с тем «сорванные с другого склада понятий и нравов» новые учреждения, по словам В. О. Ключевского, «не находили себе сродного питания на чуждой почве, в атмосфере произвола и насилия». Как замечает историк, против произвольных и неумелых правителей у управляемых оставалось два средства самообороны: обман и насилие. Указы строжайше предписывали разыскивать беглых, а они открыто жили целыми слободами на просторных дворах сильных господ в Москве. Другим убежищем беглых был лес, и современные Петру известия говорят о небывалом развитии разбоя. Разбойничьи шайки, возглавляемые беглыми солдатами, соединялись в хорошо вооруженные конные отряды и уничтожали многолюдные села, останавливали казенные сборы, врывались в города. «Разбоями низ отвечал на произвол верха: это была молчаливая круговая порука беззакония и неспособности здесь и безрасчетного отчаяния там. Столичный приказный, проезжий генерал, захолустный дворянин выбрасывали за окно указы грозного преобразователя и вместе с лесными разбойниками мало беспокоились тем, что в столицах действуют полудержавный Сенат и девять, а потом десять по-шведски устроенных коллегий с систематически разграниченными ведомствами. Внушительными законодательными фасадами прикрывалось общее безнарядье».
Государство во время царствования Петра I имело ярко выраженную полицейскую направленность, а чиновничий произвол переходил все дозволенные рамки. Каждый, кому по служебной обязанности предоставлялось брать что-нибудь в казну с обывателей, полагал, что «он теперь и для себя может высасывать бедных людей до костей и на их разорении устраивать себе выгоды». В итоге наблюдалось резкое падение моральных устоев общества, которое, в свою очередь, с неизбежностью влекло рост преступности.
В дальнейшей истории России заметных улучшений в отношении общества к праву не произошло. Репрессивное законодательство сформировало в сознании индивида понимание права исключительно как приказа государственной власти.
Сказывалось также несовершенство судебной системы. Население видело беспомощность государства в выполнении одной из главных функций – отправлении правосудия. До второй половины XIX столетия в России сохраняла свою силу система формальных доказательств. Из-за этого уголовный процесс тех лет получил такую оценку: «Последствия теории законных доказательств крайне неудовлетворительны. Весьма часто, несмотря на всю достоверность вины подсудимого и на полное убеждение, суд, не имея в виду такого доказательства, которое закон признает совершенным, должен ограничиться оставлением явного преступника только в подозрении. <…> Случается, что сами полицейские чиновники советуют обиженным не начинать дела, объясняя, что при нашем порядке судопроизводства без свидетелей ничего нельзя сделать против запирающегося преступника. <…> Теория доказательств, основанная лишь на их формальности, имеет не только тот недостаток, что от правосудия ускользают опытные и искусные злодеи: она, вместе с тем, не предотвращает и несправедливых осуждений».
Реформы императора Александра II, в том числе Судебная реформа 1864 г., были нацелены на совершенствование законодательства, преобразование общественно-политической жизни государства, водворение новой судебной власти – суда «скорого, правого, милостивого и равного для всех подданных», повышение правовой культуры общества. Великое значение осуществленных реформ нельзя приуменьшать, не случайно прославленный адвокат Ф. Н.Плевако в одну из годовщин принятия Судебных уставов сказал: «Уставы созданы не для карьеры судей и прокуроров, не для довольства и роскоши адвокатов; они – для водворения правды на Руси». Благодаря реформированию судебная власть в России получила самостоятельность; была образована единая для всех слоев общества система судов; произошел почти полный отказ от сословных судов; учреждался суд присяжных; малозначительные уголовные дела из ведения полиции передали мировой юстиции; начала активно формироваться адвокатура. Уголовный процесс принял смешанную форму с разделением судопроизводства на предварительное и окончательное; и если для первого оставались характерными почти полное отсутствие гласности, ограничение возможности обвиняемого защищаться, письменность производства, то второе, напротив, основывалось на началах гласности, устности, состязательности и равноправия сторон.
Однако, несмотря на лучшие ожидания, реформы (вскоре, к тому же, сменившиеся контрреформами) не внесли существенных перемен в сознание общества.
Может быть, отчасти это объясняется тем, что само общество оказалось не готово к столь радикальным демократическим изменениям своих устоев. Так, А. Ф. Кони писал о непонимании в обществе последствий одной из наиболее важных реформ 1860-х годов – реформы уголовно-процессуального права: «И до сих пор знание, а тем более понимание уголовного процесса очень многим из нашего общества совершенно чуждо. <…> После одного из громких процессов, очень волновавшего петербургское общество, мне пришлось услышать, как один сановник, занимавший в высоком учреждении руководящее положение, негодовал перед светской публикой, собравшейся в гостиной, восклицая: “А? Как вам это нравится? Подсудимая созналась, а председатель ставит присяжным вопрос: ‘Виновна ли она?’ А? Виновна ли?! Вот до чего у нас дошло!”». Этот, казалось бы, частный случай, на наш взгляд, весьма показателен для общей картины того, как общество оценивало проводившиеся в стране реформы.
Пренебрежительное отношение к праву демонстрировали и видные представители идейных течений общественной мысли конца XIX – начала XX в., что, в свою очередь, не могло не повлиять на аналогичное отношение к нему общества. Так, невысокую оценку существовавшему в России правопорядку дал А. И. Герцен, заявив: «Правовая необеспеченность, искони тяготевшая над народом, была для него своего рода школой. Вопиющая несправедливость одной половины его законов научила его ненавидеть и другую; он подчиняется им, как силе. Полное неравенство перед судом убило в нем всякое уважение к законности. Русский, какого бы звания он ни был, обходит и нарушает закон всюду, где это можно сделать безнаказанно; и совершенно так же поступает правительство». Резко негативное отношение к закону и праву в целом характерно для теоретических взглядов Л. Н. Толстого, утверждавшего: «В суеверии и обмане “права” нет ничего, кроме самого гадкого мошенничества, желания не только скрыть от людей сознаваемую всеми нравственно-религиозную истину, но извратить ее, выдать за истину самые жестокие и противные нравственности поступки: грабежи, насилия, убийства».
Октябрьская революция 1917 г., став знаковым и трагическим событием в истории нашей страны, расколола общество на красных и белых и повлекла за собой глубокий разрыв в отечественной правовой традиции. Прежнее законодательство отменялось в той мере, в какой оно противоречило революционному правосознанию. Большевики, понимая сложность положения, в котором оказалась Россия, занялись поиском решительных и эффективных мер защиты новой власти. В подобных условиях сразу после революции и в первые годы советской власти наибольшим признанием у них пользовались те меры, которые предусматривали силовые приемы, максимально упрощавшие применение репрессий к врагам нового режима – как к уголовникам, так и к политическим противникам. В. И. Ленин прямо подчеркивал: «Научное понятие диктатуры означает не что иное, как ничем не ограниченную, никакими законами, никакими абсолютно правилами не стесненную, непосредственно на насилие опирающуюся власть». Появилось понятие «революционная законность», т. е. формальное установление правового порядка. Вместо права провозглашалось усмотрение, обеспечивавшее подавление инакомыслящих и противников формируемого режима любыми средствами.
Для признания человека виновным и его наказания достаточно было указать на то, что он представляет определенную социальную опасность. «Не ищите на следствии материала или доказательств того, что обвиняемый действовал словом и делом против Советской власти. Первый вопрос: к какому классу он принадлежит. Этот вопрос и должен определить судьбу обвиняемого. В этом смысл и сущность красного террора», – писал член коллегии ВЧК М. Лацис в журнале «Красный террор».
Разумеется, тот период характеризовался доминированием в общественном сознании отрицательного отношения к правовым установкам: аморальные действия и последствия «юридического» террора не могли не сказаться отрицательно на нравственном сознании общества. По оценкам исследователей, к концу революционных преобразований деградация общества достигла невероятных по своим масштабам размеров. В стране наблюдался очевидный и глубочайший кризис нравственности.
Сама генеральная идея, лежавшая в основе совершенной большевиками революции, была, по нашему убеждению, очень светлой и правильной: сделать всех людей счастливыми, равными, сытыми и радостными, добиться всеобщего мира и благополучия на земле. Однако средства достижения этой цели выбирались откровенно преступные, что не только создало обратный – резко отрицательный – эффект, но и, к сожалению, во многом скомпрометировало саму идею.
Уместно привести здесь слова американского писателя Т. Драйзера: «Само возникновение СССР и даже первые трудные годы его существования положили начало весьма убедительному и не вызывающему возражений доводу, ныне ставшему несокрушимым. На мировой арене появилась нация, обоснованно утверждающая: наша система дает не собственнику капитала, а его производителю справедливо и удобно построенную жизнь и все блага, которые способны изобрести гений, искусство, наука и силы человеческого разума. Этот светоч неизбежно стал не только маяком для России, но и могучим прожектором, безжалостно вскрывающим и разоблачающим махинации, лживость, порожденные жадностью конфликты, темные предрассудки и мусор капиталистической системы». Вторит американцу и французский писатель А. Барбюс: «Когда освобожденное человечество будет отмечать даты своего освобождения, то с наибольшим энтузиазмом оно станет праздновать день 25 октября 1917 г., день, когда родилось советское государство, одним из первых декретов которого был Декрет о мире!»
Вдумчивую, а не популистскую оценку произошедшим тогда событиям дал А. И. Бастрыкин, подчеркнувший: Октябрьская революция 1917 г. для России тех лет была явлением далеко не случайным. С одной стороны, ее породили духовные факторы развития русского народа: вечные поиски правды, смысла жизни, цели развития русской души, многовековая вера в то, что идеал социальной справедливости может быть найден только в коллективных формах существования. С другой стороны, «ее обусловили бессилие и паралич новой демократической власти, возглавившей Россию после Февральской революции. После четырех лет безумной и бесславной бойни “за Босфор и Дарданеллы” с целями чуждыми и непонятными многомиллионному крестьянству, составлявшему основу русской армии и к 1917 г. уже не желавшему продолжения этой бойни; после февральской революционной “буржуазно-демократической” анархии и фактического многомесячного безвластия, беспомощности, смуты, разброда и шатания, по сути дела разрушающих русское общество, последнее очень быстро возжелало появления сильной руки, прихода сильной власти. Брошенные этой властью народу обещания мира, а главное “земли и воли”, этой вековой мечты российского крестьянства в крестьянской России, вполне естественно пали на благодатную почву и вскоре принесли свои закономерные жестокие плоды».
С течением времени советский режим начал превращаться в репрессивноавторитарный. Государство возглавил И. В. Сталин, с именем которого связана новая эпоха перелома нравственных ценностей. Действовавшая командно-административная система не только не боролась с правовым нигилизмом, а наоборот, даже опиралась на него. Как отметил В. А. Туманов, чиновники высшего и среднего уровня были уверены в своем праве корректировать закон, «откладывать в сторону» те или другие нормы, а чиновники нижестоящих звеньев привыкли следовать не закону, а идущим сверху инструкциям и указаниям.
Гражданин, выражавший протест против методов осуществления власти, мог быть признан «врагом народа» и приговорен к расстрелу. По утверждению П. А. Кабанова, массовые умышленные убийства невинных людей широко использовались органами власти советского государства в целях устрашения не только политических противников, но и всех остальных советских граждан.
В специальной литературе отмечается частая необъективность следователей ОГПУ (НКВД), остававшаяся без внимания как со стороны центрального аппарата этих органов, так и со стороны надзирающих прокуроров. Среди наиболее серьезных нарушений называются массовое привлечение лиц к ответственности без достаточных оснований, меры психологического и физического воздействия на арестованных, проведение многочасовых изматывающих допросов, не прекращавшихся в ночное время, субъективность следователей в оценке действий или бездействия того или иного лица, когда просчеты или неосмотрительные высказывания трактовались как «контрреволюция» или «вредительство».
Наиболее характерным для политики тех лет стал тезис: «Цель оправдывает средства». Считалось, что массовые репрессии оправдываются высшими принципами, на которых строится новый общественный уклад, той целью, к которой стремится социалистическое общество. Показательна следующая оценка состояния государственного строя того периода, данная М. А. Красновым: «Облик социализма был искажен до неузнаваемости, когда так и не исчезнувшая патерналистская модель политического режима в нашей стране начала приобретать наиболее уродливые формы: деспотичная и абсолютная власть одного лица, нетерпимость к инакомыслию, тотальная подозрительность, полное пренебрежение к общественному мнению (которого, впрочем, как политического института уже и не могло существовать), широчайшая дискреционная деятельность партийного аппарата, наконец, закономерно вытекающие из этого массовые репрессии и полное уничтожение законности». Государство создавало систему управления общественным сознанием, которая заставляла покорно воспринимать все, что исходит от власти, убеждая в бессмысленности состязания с ней.
Смерть Сталина и последовавшее за ней развенчание культа личности «вождя народов» хотя и стали важными политическими событиями в жизни нашей страны, однако не повлекли за собой отказа власти от тотального централизованного контроля номенклатуры, не привели к замене жесткой государственной идеологии на государственно-правовую демократическую идеологию. Политика репрессий и всеобщего запугивания прекратила свое существование, однако система управления общественным сознанием продолжала действовать. Общество, как и прежде, пребывало в состоянии апатии. Власть усиленно насаждала одномерность политических взглядов, образа жизни, а коррупция, правовой нигилизм, организованная преступность укрепляли свои позиции.
Постепенно тоталитарный режим начал изменяться, и на смену периоду застоя пришла перестройка. Процесс перестройки, по наблюдению В. А. Туманова, сопровождался в нашей стране «войной законов», национальными конфликтами, падением государственной дисциплины, противостоянием исполнительной и представительной властей и т. д. Переоценка ценностей привела к тому, что место высокоразвитой в духовном плане личности заняла личность глубоко предприимчивая и прагматичная, для которой не существовало нравственных запретов в достижении поставленных перед собой целей. В результате, как только государство отказалось от авторитарных методов неправового управления и попыталось встать на путь формирования правового государства, сразу же дали знать о себе низкий уровень правовой культуры общества, десятилетиями царившее в нем пренебрежение к праву.
Слабая правовая защищенность личности от преступных посягательств привела к тому, что государство не могло в полной мере обеспечить порядок в обществе. Обращая внимание на состояние правосознания и отношение общества к праву в данный период, Н. И.Матузов заметил: «Правовой нигилизм приобрел качественно новые свойства, которыми он не обладал ранее. Он заполнил все поры общества, принял оголтелый, повальный, неистовый характер. Сложилась крайне неблагоприятная социальная среда, постоянно воспроизводящая и стимулирующая антиправовые устремления субъектов». Способствовало этому и неудовлетворительное состояние самого законодательства, переполненного устаревшими и просто несовершенными правовыми нормами. В результате субъекты правовых отношений не соотносили свое поведение с требованиями правовых норм, стремясь действовать согласно своим правилам. На смену предписаниям закона пришли преступные «понятия». К середине 1990-х годов нравственный авторитет власти упал в стране окончательно. Правовой нигилизм начал перерастать в деструкцию не только правовых ценностей, но и религиозных, культурно-идеологических, политических и др.
Специалисты приходят к неутешительным выводам: «Пожалуй, одним из наиболее очевидных и вместе с тем удручающих признаков, характеризующих сегодня российское общественное бытие, является чрезмерно высокая степень отчуждения государства, а в более общем плане – всей властвующей элиты, включая, разумеется, и так называемых олигархов, от народа, который в этой связи испытывает к ней сильнейшее чувство недоверия».
Поскольку каждый индивид, пусть не всегда сознательно, в зависимости от уровня общей и правовой культуры, решает для себя вопрос о соблюдении закона, примеряя нормы правовой системы к собственным моральным установкам и интересам, важную роль в принятии такого решения играет его субъективное отношение к правоустанавливающему институту – государству. Лишь в высокой степени сознательные индивиды, отличающиеся незаурядным уровнем общей и правовой культуры, способны соблюдать закон, абстрагируясь от своего отношения к установившему его государству. Таким людям удается отделять деятельность некомпетентных, недобросовестных или коррумпированных государственных чиновников от государства как такового. Для большинства же субъектов условия социальной жизни, заданные государством (состояние экономики, определяющее занятость населения в производстве, уровень и своевременность оплаты труда, степень добросовестности государственных чиновников, отождествляемых с самим государственным институтом), выступают как условия некой сделки между государством и гражданином о законопослушании последнего. Человек ставит законопослушание, т. е. выполнение собственной обязанности перед государством соблюдать закон, в прямую зависимость от выполнения государством действительных или мнимых его обязанностей перед человеком. В случае нарушения, по мнению индивида, государством своих обязательств перед гражданами индивид психологически получает определенный карт-бланш на несоблюдение своих обязанностей, в том числе обязанности соблюдать законы.
Сказанное можно проиллюстрировать примером, знакомым в нашей стране любому автомобилисту. Во время движения по трассе водители, двигающиеся во встречном направлении, предупреждают друг друга о близости инспектора ГИБДД миганием света фар. При этом предупреждающий водитель не задумывается о том, что предупреждаемый им автомобилист, мчащийся навстречу, – это правонарушитель, превышающий предписанную скорость и тем самым создающий серьезную опасность для всех остальных участников дорожного движения, в том числе для него самого. И что правильным было бы не то что не предупреждать его о близости инспектора, а наоборот – инициативно сообщить инспектору о замеченном правонарушении (именно так поступили бы граждане многих стран Запада). Вместо этого наш водитель в качестве врага воспринимает как раз сотрудника дорожной инспекции, пытающегося выявить правонарушителя и привлечь его к заслуженной ответственности. Видимо, это в значительной степени объясняется общим неуважительным отношением к представителям государства, основанным на прежнем личном опыте общения с коррумпированными «стражами порядка».
Поэтому скандалы, в которых оказываются замешанными те или иные высшие должностные лица государства, а также сотрудники правоохранительных органов любого уровня, не только вредят их собственному имиджу, но и в значительной степени подрывают уважение к государству, его институтам. В конечном счете это приводит к снижению уровня правосознания граждан, которым исторически навязано восприятие поведения представителей власти как эталонного.
Между тем в западных странах, по оценкам исследователей, органы правопорядка широко полагаются на традиционные настроения общественности, не приемлющей нарушений закона. Абсолютное большинство населения, никак не отождествляя себя с преступным миром, относится в целом одобрительно или нейтрально к использованию специальных методов расследования уполномоченными на то органами (полемика касается в основном определения рамок их применения, а также форм контроля, исключающих возможные злоупотребления). Здесь сказываются, по свидетельству Ю. Н. Адашкевича, традиционная законопослушность граждан, довольно высокий уровень общественного правосознания. Имеются
и вполне реальные исторические корни. Так, в Британии, еще до создания постоянной полицейской системы, с начала XVIII в. действовала система «Do it yourself», согласно которой каждый гражданин мог самостоятельно передать правосудию преступника, рассчитывая на часть возвращенных ценностей или иную награду. Врожденное уважение к закону большинства граждан позволяет и сегодня широко использовать такие полицейские программы, как, например, канадские «Соседский догляд» или «Схвати за руку». Схема действия последней такова. Любой житель Оттавы, заметив чьи-либо подозрительные действия, может позвонить в полицию и рассказать о своих наблюдениях. Если подозрения окажутся верными и приведут к аресту преступника, лицо – источник информации получит материальное вознаграждение. При этом гарантируется полная анонимность, что снимает опасения относительно возможной мести преступника: причитающуюся сумму можно востребовать в банке, назвав индивидуальный номер, который выдается звонящему в полицию. В Японии дисциплина, конформизм и глубоко укоренившиеся в обществе корпоративные традиции позволяют полиции и спецслужбам твердо рассчитывать на конфиденциальное информационное содействие практически любого гражданина. В нашей же стране исторически куда более характерна традиция сокрытия от властей воров и лихих людей, сочувствия и помощи арестантам.
В современной России правовой нигилизм широко распространен. Многие привыкли жить не по закону и нравственным заповедям, а по неписаным нормам общественной безнравственности. Это соответствует картине, представленной Э. А. Поздняковым: с одной стороны – государство как некий независимый, автономно от общества работающий механизм, а с другой – разобщенное и атомизированное население, лишь формально прилепленное к этому механизму. Причем государство и его властные структуры слишком далеки от непосредственных нужд индивидов и поневоле отрываются от них, увеличивая и без того изначально существующую между ними естественную отчужденность. В подобных условиях, подчеркивает ученый, «преступность становится совершенно обыденным явлением и нормой жизни. Общество относится к ней вполне равнодушно, государственный механизм, в свою очередь, столь же равнодушно “борется” с ней чисто по долгу чиновничьей службы. Активная сторона во всем этом странном “содружестве” – преступность».
Нерадужна и оценка состояния дел, данная председателем Конституционного суда РФ В. Д. Зорькиным: «Криминал подрывает основы нашей хрупкой правовой системы, основы нашей социальной, политической и экономической жизни. Он посягает на все социальные скрепы. Он разлагает ткань нашего весьма незрелого гражданского общества. А порою – что греха таить – и выступает в качестве соискателя на роль социального начала, подменяющего собой гражданское общество».
Как известно, в любом обществе существуют криминальный и антикриминальный, деструктивный и конструктивный векторы развития культуры. При этом источники импульса деструктивной культурной тенденции могут быть как внутренними, так и внешними. Нельзя забывать, что в постперестроечный период в культурной среде России проявилось сразу нескольких негативных тенденций, среди которых не только завоевание новых позиций криминальной культурой, но и навязчивая экспансия худших вариантов западной культуры.
Является ли падение уровня правосознания населения чисто российской негативной тенденцией, или подобная тенденция в той или иной степени характерна сегодня и для других стран? В поисках ответа на этот вопрос обратимся к исследованию В.В.Лунеева, который, размышляя о будущем, замечает: человечество живет надеждой, обоснованно полагая, что с развитием социума происходит его гармонизация, сопровождаемая научно-техническим, экономическим, социальным, нравственным и правовым совершенствованием. И это, с точки зрения криминолога, верно: «Вряд ли у кого вызовут сомнения научно-технические, экономические и даже социальные успехи. <…> Но можно ли с той же долей оптимизма говорить о столь же позитивных тенденциях в нравственном и правовом поведении людей, в борьбе с преступностью и иными правонарушениями? Если даже на минуту принять лженаучное ломброзианское объяснение преступности хотя бы отчасти верным, то фактические тенденции преступности дают основание полагать, что значительная часть человечества, в том числе из элитарных кругов, последовательно движется к своему исходному состоянию».
Развивая затронутую тему, В. В. Лунеев констатирует, что пик золотого века морали, чести, совести и стыда, скорее всего, давно прошел, хотя вера в эти нравственные категории, сдерживающие совершение преступлений, не ослабевает. Человечество, по утверждению ученого, «прилагает огромные усилия в плане гуманистического и нравственного развития. Но всепоглощающий индивидуализм, гедонизм, корысть, личная выгода, обман, насилие, жестокость, цинизм, несусветное и неправедное богатство единиц и глубочайшая нищета миллионов, замена исходной потребности в любви, в продолжении рода техникой секса и сексуальными извращениями побеждают». По мнению В. В. Лунеева, сказанное не означает, что перечисленные мотиваторы поведения не играли заметной роли в далеком прошлом. Криминолог приводит в качестве исторического примера время правления древнеримского императора Калигулы, все царствование которого проходило на фоне массового и немыслимого разврата, и предполагает: «Может быть, именно подобные нравственные тупики ускорили выработку необходимых норм и правил достойного человеческого поведения. Примерно в эти же годы были собраны воедино в окончательном варианте тексты Нового завета и стали вырабатываться нравственные внутренние пределы и нормы».
Теперь приведем оценку нравственного развития современного человечества, данную А. И. Солженициным. Выступая в 1993 г. в Международной академии философии, писатель с горечью подчеркнул: надежды человечества на то, что прогресс, основанный на экономическом развитии, приведет к общему смягчению нравов, не оправдались: «Прогресс – да, идет! И даже ошеломительно превосходя ожидания, – да только идет-то он в одной технологической цивилизации (с особыми успехами в устройстве быта и военных изобретений)… Нравы наши не смягчились с Прогрессом, как было обещано. От этого всего судорожного темпа технологического Прогресса и от океана поверхностной информации и низкопробных зрелищ душа человеческая не растет, только мельчает, духовная жизнь снижается; соответственно беднеет и блекнет наша культура, как ни старается перекричать свое падение опустошительными новинками. Все больше комфорта – и все ниже духовное развитие на среднем уровне. Все интересы – не упустить интересы, все борьба за материальные вещи, а чувство глухо подсказывает нам, что потеряно нечто чистое, высокое, хрупкое. Мы перестали видеть цель. Давайте же признаемся, хоть шепотом и сами себе: в этой суетливой и бешеной по темпу жизни – ради чего мы живем?.. За ХХ век не произошло в человечестве нарастания нравственности. А вот уничтожения совершались много массовей, и культура резко упала, и духовность обеднилась».
А. Д. Керимов также соглашается с пугающим выводом о том, что развитие науки и техники, все более широкое распространение образования, увеличение благосостояния не влекут за собой позитивных сдвигов, желаемых последствий в сфере морали, не приводят автоматически к нравственному совершенствованию и возвышению личности: «Действительно, нет никаких оснований полагать, что люди от столетия к столетию становятся все добрее и великодушнее, сострадательнее, милосерднее и отзывчивее, порядочнее, честнее и совестливее, терпимее, ответственнее и т.п., иными словами, лучше с точки зрения их душевных и духовно-нравственных качеств. Факты неумолимо свидетельствуют о том, что в современном мире не меньше злобы, жестокости и агрессии, подлости и предательства, лести и низкопоклонства, алчности, своекорыстия, безответственности, безразличия, анархического своеволия, и т.д., чем, к примеру, в периоды Средневековья или Античности. Однако нет необходимости доказывать, что именно сегодня, при достигнутом высочайшем уровне развития науки и техники, названные и другие пороки и недостатки человеческой натуры становятся чрезвычайно опасными, угрожая самым прямым и непосредственным образом счастью и благополучию, здоровью, наконец, самой жизни отдельных индивидов, целых социумов и даже всего человечества. Ведь достижения научно-технического прогресса могут с равной степенью эффективности использоваться как во благо, так и во вред людям. Все зависит от того, каково морально-нравственное существо тех, которые выступают субъектами этого использования».
Чтобы почувствовать правоту автора приведенных строк, достаточно вспомнить роковые события августа 2008 г., когда по воле небольшой группы нравственно ущербных людей произошла кровавая трагедия в Южной Осетии. Эта трагедия унесла жизни тысяч мирных людей и едва не валилась в полномасштабную затяжную войну. В наш век – век ядерного оружия и все более разрушительной военной техники – низкий нравственный уровень общественного правосознания, неминуемо отражающийся на правосознании государственных лидеров, таит в себе все большую опасность для окружающих.
Построение научной картины мира приблизилось сейчас, по оценкам некоторых исследователей, к своему пределу, поскольку ни в одном из направлений так и не были найдены исходные принципы явлений природы, даже наоборот – наметилась тенденция к сближению научного и религиозного понимания бытия разума и человека. Как замечают А. Л. Зарубин и В. В. Вагин, кризис сциентистского мировоззрения во многом обусловлен именно тем, что «западное излишне прагматизированное мышление предало забвению исходную сущность человеческой природы, его Дух. Породив раздельные науки, человек пришел к распаду целостного взгляда на мир и на самого себя. Ориентированный на опыт взгляд на мир сделал туманным идеал единого универсального знания, хотя изначальный идеал, например, античного человека, состоял именно в том, чтобы формировать единство человека и мира через созерцание свободного разума».
Что же делать, как преодолеть тот глубокий кризис духовно-нравственной сферы, с которым сегодня столкнулось все человечество и который так мощно развился в нашей стране в постперестроечный период? Разумеется, найти ответы на поставленные вопросы не просто. В то же время, на наш взгляд, очевидно, что для выхода из нравственного тупика, в котором оказалась страна, необходима активная позиция государства.
Как представляется, сегодня государству и обществу необходимо приложить максимум усилий, чтобы воссоздать во многом разрушенную живую связь, преемственность поколений, дать людям прочные духовные ориентиры, возродить в них уверенность в завтрашнем дне, объединить интересы общества и государства. Для этого государство должно не только реально воплотить в жизнь провозглашенные им демократические принципы, создать правовую основу, отвечающую потребностям граждан, но и сформировать новую государственно-правовую идеологию, которая базировалась бы на закрепленных Конституцией РФ либерально-демократических ценностях и в полном объеме учитывала интересы всего общества. Ведь для того чтобы наша страна развивалась как действительно великая мировая держава, ей необходима опора на развитое гражданское общество; последнее же предполагает обязательную сплоченность своих членов, наличие общепризнанных и разделяемых всеми духовных ценностей, нравственных принципов, интересов и целей.
Напомним слова о базовых духовных ценностях нашего народа, прозвучавшие в ежегодном послании Президента России Федеральному Собранию РФ: «Наш народ духовно и нравственно богат. Нам есть чем гордиться, есть что любить. Есть что отстаивать и что защищать, есть к чему стремиться. Поэтому мы не отступим на Кавказе. Поэтому мы преодолеем последствия мирового экономического кризиса и выйдем из него еще более сильными. Теперь, собственно, о ценностях. Они хорошо известны. Справедливость, понимаемая как политическое равноправие, как честность судов, ответственность руководителей. Реализуемая как социальные гарантии, требующая преодоления бедности и коррупции. Добивающаяся достойного места для каждого человека в обществе и для всей российской нации – в системе международных отношений. Это свобода – личная, индивидуальная свобода. Свобода предпринимательства, слова, вероисповедания, выбора места жительства и рода занятий. И свобода общая, национальная. Самостоятельность и независимость Российского государства. Жизнь человека, его благосостояние и достоинство, межнациональный мир, единство разнообразных культур, защита малых народов и признание независимости Южной Осетии и Абхазии – это, кстати, пример такой защиты. Семейные традиции. Любовь и верность. Забота о младших и старших. Патриотизм. При самом трезвом, критическом взгляде на отечественную историю и на наше далеко не идеальное настоящее. В любых обстоятельствах, всегда – вера в Россию, глубокая привязанность к родному краю, к нашей великой культуре. Таковы наши ценности, таковы устои нашего общества, наши нравственные ориентиры. А говоря проще – таковы очевидные, всем понятные вещи, общее представление о которых и делает нас единым народом, Россией. Это то, от чего мы не откажемся ни при каких обстоятельствах. Наши ценности формируют и наше представление о будущем. Мы стремимся к справедливому обществу свободных людей. Мы знаем – Россия будет процветающей, демократической страной. Сильной и в то же время комфортной для жизни. Лучшей в мире для самых талантливых, требовательных, самостоятельных и критически настроенных граждан».
Нельзя не отметить здесь один важнейший аспект, на который еще столетие назад обращал внимание С. А. Котляревский. Как известно, нет правового государства без сознания у граждан ценности права, без любви к праву, борьбы за право. Но нет и государства, обеспеченного в своем существовании, там, где не существует готовности в известные минуты жертвовать этой любовью, этой даже привычкой к уже достигнутому правовому укладу во имя обязанностей перед родиной, во имя ответственности за ее независимость, безопасность, во имя служения достойному ее историческому развитию. «В этом смысле гипертрофия правового инстинкта, известная, так сказать, политическая изнеженность может оказаться в борьбе за жизнь (а от этой борьбы в самой острой форме не застраховано ни одно государство) опасным качеством, если оно не уравновешивается достаточным запасом элементарного непосредственного патриотизма. С другой стороны, государство нуждается не только в готовности граждан принести себя в жертву, ему необходима их способность пережить эту жертву как подъем национального одушевления, ему должна быть присуща сила вызвать это одушевление. Получается странный парадокс: способность граждан жертвовать правовыми благами сама связана с высоким правовым уровнем государственной организации. Болезненная и опасная – с виду – дисгармония превращается в ту высшую гармонию, искать которой всюду велит заповедь жизни». Добиться такого высочайшего самоотречения во имя общего блага можно только в патриотически воспитанном и сплоченном обществе, граждане которого ощущают свою сопричастность ко всем происходящим в стране процессам и общую ответственность за судьбу родины. Огромную роль в формировании такого общества, в воспитании патриотизма играет идеологическое воздействие, пропаганда соответствующих ценностей.
Идеология, как известно, – неотъемлемый атрибут всякого государства, одно из необходимых условий его существования и функционирования. Обладая мировоззренческой, ценностно-ориентационной и регулятивной функциями, она создает единое пространство для объединения, взаимного проникновения и признания интересов общества и государства, препятствует распространению социальных девиаций и росту преступности в обществе. Поэтому мы разделяем точку зрения тех ученых, которые утверждают: «Во все исторические эпохи и во всех цивилизациях идеология во многом детерминировала происходящие в обществе процессы, предопределяла политику государства, поведение масс, социальных групп и отдельных индивидов в различных ситуациях, в равной степени и в периоды революций и социальных потрясений, и во времена спокойного и относительно бесконфликтного развития общества. Недооценивать ее роль и место в системе факторов, воздействующих на политические, социальные, экономические и иные процессы, от глобальных до региональных, было бы проявлением либо близорукости, либо научной недобросовестности».
Вновь обращаясь к советскому периоду существования нашего государства, нельзя не заметить: с одной стороны, коммунистическая идеология, несомненно, носила тотальный характер, была нетерпима ко всякому инакомыслию. Государство стремилось подчинить ей все области жизнедеятельности общества, насильно навязывало единомыслие, не допускало плюрализма мнений, пресекало любые отклонения от заданного образца, причем не только в поступках, но и в высказываниях. Это неминуемо вело к крайне негативным последствиям: отсутствию гласности, нетерпимости к разумной и обоснованной критике отдельных «руководящих положений», нарушению права каждого человека на собственное мнение и его свободное выражение, известному лицемерию на всех уровнях. С другой стороны, по обоснованному мнению некоторых ученых, коммунистическая идеология играла определенную положительную роль в сфере регулирования общественных отношений, не допуская массовой криминализации общественного сознания. Подобную позицию отстаивал, в частности, А. И. Яковлев, отмечавший, что если руководствоваться не политическими предпочтениями, а объективным положением, то придется признать: коммунистическая идеология в советский период с наибольшей полнотой и убедительностью выражала коренные и насущные интересы большей части населения СССР.
Политический аппарат власти предпринимал определенные попытки подкреплять предметные ценности моральными. Внедрялись понятия о чести, совести, товарищеской взаимопомощи и т.д. Декларирование такого рода «норм-целей» поддерживало некоторые «нормы-рамки», которые если и не регулировали поведение, то, по крайней мере, заставляли людей учитывать их.
В работах многих советских авторов содержатся важные гуманистические утверждения. Так, Э.Гафуржанов замечал, что душевность, любовь, уважение к людям, вежливость, честность и справедливость стали теми моральными качествами, которыми должен обладать каждый гражданин. Хотя подобные слова и носили в значительной степени декларативный характер, они не могли не влиять на общественное сознание.
Как отмечают современные исследователи, коммунистическая идеология ставила перед индивидом ясную цель, к которой необходимо было стремиться для установления порядка в обществе. Именно вера в существование мира без преступности играла огромную роль, так как, воздействуя на общественное сознание, она формировала в каждой личности законопослушного гражданина.
Безусловно, одна из фундаментальных проблем современного общества заключается в отсутствии единого представления о ценностях. Современная Россия ищет, по наблюдению А. Л. Зарубина и В. В. Вагина, пути становления новой национальной идеологии, которая позволила бы консолидировать усилия людей и повысить эффективность их действий. Сегодня существует «общественный и государственный запрос на формирование национальных представлений о ценностях, о национальной репутации, о национальной идеологии и национальной доктрине, которые позволили бы нам идентифицировать себя в глобальном “смешенье лиц и мировоззрений”. Поскольку страна без национальной идеологии, без доктрины национального развития – что корабль без руля и ветрил. Только научно разработанная идеология как система духовных ценностей, дополненная доктриной национального возрождения, способна определить эффективную политику и соответствующие технологии во всех сферах деятельности и государства, и общества».
На наш взгляд, серьезнейшей ошибкой должно признаваться утверждение, согласно которому активная пропаганда государством определенной системы идей, ценностных установок есть проявление тоталитаризма и репрессивности данного государства. Это совсем не так. Мы убеждены, что и демократические государства должны иметь и целенаправленно культивировать определенную идеологию как достаточно целостную систему. Но это, разумеется, не означает, что государство должно захватить монополию в идеологической сфере, быть нетерпимым и репрессивным в отношении существующих в обществе иных идеологий и их носителей. В демократических государствах конституционно закреплены и реально существуют политический плюрализм, многопартийная система, свобода убеждений и т. п. Но государство выступает здесь как равноправный политический субъект, ведущий честную конкурентную борьбу с другими субъектами политической жизни за общественное сознание населения и стремящийся убедить в своей правоте, в соответствии именно своих идеологем объективным интересам и потребностям граждан. При этом идеология демократических государств (государственно-правовая идеология) направлена на усвоение обществом фундаментальных ценностей правового государства: уважения прав и свобод человека и гражданина, любви к Родине, соблюдения закона и т. д.
Полагаем, что достаточно точное определение понятия «государственная идеология» удалось дать Т. П. Коржихиной и А. С. Сениной. Под этим понятием они понимают совокупность идей, с помощью которых существующий политический режим обосновывает свое право на власть и которыми он руководствуется в своей повседневной деятельности. Цель государственной идеологии – «обоснование власти, методов ее достижения, повышения ее престижа среди своих граждан и международной общественности».
Как известно, ст. 13 Конституции РФ, провозгласившая идеологическое многообразие и запретившая устанавливать обязательную для всех идеологию, имеет громадное значение. Это положение – непременное условие построения в нашей стране правового государства, и отрицать его правильность было бы в высшей степени неверно. Однако, по нашему глубокому убеждению, ошибочно выводить из данного конституционного требования (что, к сожалению, было сделано) запрет на всякую правовую пропаганду со стороны государства, отрицание необходимости существования государственно-правовой идеологии, обязательной лишь для государственных учреждений и армии. Это вызывает такие негативные последствия, как правовой нигилизм, рост преступности и вытеснение общественного правосознания общественным криминальным сознанием.
Весьма симптоматично, на наш взгляд, следующее обстоятельство: далеко не во всех современных учебниках по теории права и государства в разделах, посвященных функциям государства, четко и однозначно сказано о его воспитательной (идеологической) функции, хотя такая функция до сих пор сохраняет ключевое значение. Чаще авторы или вовсе умалчивают об этой функции, либо упоминают о ней мельком и иносказательно. По-видимому, это объясняется справедливым неприятием ими тотального идеологического контроля, в недалеком прошлом существовавшего в нашей стране.
Так, Л. И. Спиридонов указывает, что генеральная функция всякого государства – реализация общих дел, обеспечивающих объективные предпосылки человеческого существования, – осуществляется в его внешних и внутренних функциях. К числу внутренних ученый отнес следующие функции: обеспечения общественного порядка, экономическую, культурную (развитие образования, науки, учреждений культуры), социальную, фискальную и другие. Какие именно функции скрыты под «другими», к сожалению, не уточняется. Вместе с тем Л. И. Спиридонов заметил: «Функции государства историчны. Они меняются на разных этапах развития общества, а также в зависимости от изменений его социально-политического строя. В тоталитарных обществах, например, в число основных направлений деятельности государства включаются функция подавления сопротивления классовых, национальных и иных противников и культурно-воспитательная функция, обеспечивающая господство единой идеологии (курсив мой. – А. А.)».
Обратимся теперь к одному из наиболее основательных учебников по проблемам общей теории права и государства. Его авторы замечают, что принцип социальной государственности в деятельности современного государства ориентирует последнее на осуществление патерналистских функций по отношению к гражданскому обществу в целом и отдельным его группам. Среди задач современного социального правового государства авторы называют, в частности, содействие развитию культуры, под которым понимается создание благоприятных условий для реализации творческих способностей человека и поддержка развития культуры в самом широком смысле – от системы воспитания и образования до религии, науки и искусства. Подчеркивается следующее обстоятельство: «Если с финансовой точки зрения государственное вмешательство в сферу культуры вряд ли может быть чрезмерным, то с точки зрения форм такого вмешательства возникают проблемы. Во-первых, государство не должно монополизировать деятельность в отраслях культуры, особенно в области воспитания и образования. Во-вторых, государство не должно под предлогом “создания наиболее благоприятных условий” подчинять сферу культуры какой бы то ни было государственной идеологии (религии); идеологический плюрализм и толерантность – основа развития культуры (курсив мой. – А.А.). В-третьих, под тем же предлогом недопустимы любая цензура и любые ограничения свободы выражения мнений; это относится только к предмету правовой задачи государства. В-четвертых, недопустимо любое вмешательство в сферу свободы научного и художественного творчества; то, что государство может делать в рамках выполнения правовой задачи (например, устанавливать или запрещать определенные формы распространения информации порнографического содержания), оно не может делать в рамках рассматриваемой задачи, т. е. не может вмешиваться в процессы преподавания, создания произведений науки, искусства или оценивать их содержание не с точки зрения права, а с точки зрения науки и искусства и т.д. Таким образом, в том, что касается функции содействия развитию культуры, государственный патернализм должен быть максимально ограничен».
Согласившись с уважаемыми авторами в том, что подчинять сферу культуры общеобязательной государственной идеологии нельзя, подчеркнем в то же время, что обеспечение идеологического многообразия не должно приводить к полному самоустранению государства от воспитания своих граждан и от пропаганды социально одобряемого поведения. Напротив, идеологическая функция государства, проявляющаяся, в частности, «в целенаправленном информационном воздействии на население посредством средств массовой информации», в «поддержке определенной идеологии, организации образования, поддержке науки, культуры», очень важна.
Вновь обратимся к позиции А. Д. Керимова, который заметил: «Сегодня абсолютно ясно, что лозунг идеологов радикального крыла либерализма: “Чем меньше государства, тем лучше” – оказался несостоятельным; надежды на разумность и справедливость, да и саму возможность существования полностью саморегулирующегося общества рухнули. Отсюда следует, что совершенствование государственного механизма, модификация существующих и создание новых властных структур, способных адекватным образом реагировать на многообразные проблемы, возникающие в связи с усложнением и ускорением общественных процессов, есть задача первостепенной важности, стоящая сегодня перед всеми без исключения странами». По предположению ученого, в XXI столетии произойдут существенные качественные изменения в организации и функционировании политических систем многих, в особенности развитых, государств; в противном случае последние окажутся бессильны перед натиском вырвавшихся из-под контроля общественных процессов.
В связи с этим, развивает свою мысль А. Д. Керимов, современному государству следует коренным образом пересмотреть иерархию осуществляемых им функций, с тем чтобы на передний план выдвинулась функция культурно-просветительская. Заботу о распространении передовых идей и знаний, духовно-нравственном воспитании личности должно взять на себя прежде всего и главным образом государство, а не одно лишь гражданское общество, – и дело не только в том, что у государства имеется для этого гораздо больше сил, средств и возможностей. Различного рода корпорации, союзы, ассоциации и прочие объединения и организации, являющиеся разнородными фрагментами пестрой мозаики гражданского общества, не в состоянии, с точки зрения А. Д. Керимова, возвыситься над собственническими, узкопрофессиональными, сословными и иными отстаиваемыми ими, по сути, частными интересами. На это способна лишь одна социальная структура – государство. Именно от государства в силу его природы и предназначения мы естественным образом вправе ожидать государственного подхода к решению проблем просвещения и культурно-нравственного воспитания, энергичных и решительных действий, в полной мере соответствующих общественным и при этом не сиюминутным, краткосрочным, а перспективным, стратегическим целям и интересам страны в целом.
Некоторые исследователи пришли к еще одному выводу, который, будучи на первый взгляд неожиданным, имеет под собой вполне реальные основания: рыночная, т. е. капиталистическая, экономика в определенном смысле враждебна интеллектуальному и духовному росту отдельного индивида и человечества в целом. А. С. Панарин, в частности, пишет: «Уже европейские романтики, а вслед за ними теоретики социализма, в том числе и Маркс, отмечали враждебность капитализма некоторым формам духовного производства, к числу которых наряду с искусством и литературой могут быть отнесены и фундаментальная наука, и система академического образования, и другие системы, питающие свободную творческую личность, не склонную сужать свой диапазон до сугубо утилитарных функций. Многозначительным реваншем буржуа-скопидома над “враждебной культурой интеллектуала” (Д.Белл) стала неоконсервативная волна 70-80-х годов на Западе, когда на роль нового директивного учения выдвинулась чикагская экономическая школа. Ее адепты были исполнены решимости “вынести за скобки” все те виды деятельности, которые “чисто рыночная”, т. е. не обремененная никакими социальными обязательствами, экономика не признает рентабельными. Драматический парадокс нашего времени состоит в том, что эта “чикагская программа” оказалась до конца не выполнимой на самом Западе, но ее взялись реально воплотить новые реформаторы на Востоке – в постсоветском пространстве».
Таким образом, государство на современном этапе исторического развития призвано самым активным образом совершенствовать и развивать систему национального образования. Согласно точке зрения А. Д. Керимова, добротное среднее образование должно стать не только общедоступным безотносительно к уровню материальной обеспеченности той или иной семьи (иными словами, бесплатным), но и общеобязательным. Высшее образование также должно быть в основном бесплатным, а финансирование его должно осуществляться главным образом из бюджета страны. Сегодня, справедливо утверждает ученый, как никогда необходимы всесторонняя государственная поддержка науки, особенно фундаментальной, искусства и литературы, всей социокультурной инфраструктуры (библиотеки, музеи, дома творчества, клубы, различного рода объединения по интересам, имеющие своей целью духовное развитие личности, и т. п.), обеспечение интеграции науки и высшего образования, создание самых благоприятных условий для работы научных и иных творческих коллективов, отдельных ученых. Говоря обобщенно, именно на государство в современном мире ложится бремя по формированию в обществе такой психологической атмосферы, при которой образование окажется в ряду наиважнейших общественных ценностных ориентиров, аксиологических установок, а саморазвитие, самосовершенствование, повышение интеллектуального и культурного уровня индивида, покорение им все новых и новых высот знания будут мыслиться в первую очередь как самоценные цели, а не как всего лишь средства для приобретения материальных благ и обеспечения карьерного роста, выдаваемых ныне за единственные безусловные критерии жизненного успеха.
Безусловно, важнейшим параметром социальной организации общества и фактором формирования правосознания его граждан выступает наличие в его основе духовно-нравственного стержня, устойчивость которого ограждает общество от любых девиантных проявлений, включая сферу организованной преступности. Еще В. Г. Белинский заметил: «Есть много родов образования и развития, и каждое из них важно само по себе, но всех их выше должно стать образование нравственное. <…> Без глубокого нравственного чувства человек не может иметь ни любви, ни чести, – ничего, чем человек есть человек». Сегодня в числе особо актуальных задач, стоящих перед нашим государством, следует назвать необходимость особой заботы с его стороны о нравственном воспитании своих граждан и активной государственно-правовой пропаганды подлинных демократических ценностей.
Войти с помощью соц. сетей: