§ 2. Причины преступности

Рассмотрев вопрос о сущности преступности, попробуем разобраться в причинах этого явления. Почему люди, признав определенные деяния общественно опасными (а значит, угрожающими всему обществу, т. е. каждому из них, а также их родным и близким!) и установив правовые запреты, продолжают вновь и вновь упорно нарушать эти запреты? Кто такие преступники: какие-то особенные, порочные существа или обыкновенные люди? Поисками ответов на эти вопросы уже многие столетия подряд заняты мыслители разных стран.

Одни философы и ученые пытались понять, что же должно произойти, какие должны сложиться окружающие условия, каково должно быть воспитание, влияние среды в целом, чтобы обыкновенный, в общем-то, человек, ранее являвшийся вполне законопослушным или, по крайней мере, не совершавший общественно опасных деяний, вдруг решился на преступление. Другие исследователи стремились увидеть, распознать в толпе обычных, рядовых, законопослушных граждан какой-то особый, инородный, хищный тип человека – человека преступного, с тем чтобы найти способ превентивными мерами предотвратить будущее преступление.

Так, Платон, крупнейший древнегреческий философ, видя причину зла в чувственности, утверждал, что человеческое чувство иногда уподобляется прожорливому чувству чудовища. По Платону, чувственные влечения сковывают душу, ведут к низменному и порочному, и потому каждый человек склонен к совершению противоправных действий. Размышляя о природе преступности, мудрец называл ее главными источниками междоусобие и противоречие между бедными и богатыми. Платон восхвалял умеренность и средний достаток и обстоятельно критиковал крайности как бедности, так и богатства. В потворствовании этим источникам виновно государство, поэтому законодатель должен установить пределы бедности и богатства. По мнению Платона, терпимой следует считать пропорцию на уровне 1:4. Мыслитель напоминал, что истинным является только такой взгляд на богатство, который признает, что оно существует ради тела, тело же существует ради души. Человек, желающий быть счастливым, должен не стремиться к обогащению, но быть богатым, сохраняя справедливость и рассудительность. Анализируя причины, которые могли бы удержать людей от нарушения закона, Платон одним из первых указывал на социальную природу преступности и предписывал законодателю действовать превентивными мерами: устанавливать законы и угрожать наказанием для предотвращения вредных поступков. К числу мер, способных удержать людей от совершения противозаконных поступков, он относил неотвратимость наказания (ожидаемое зло, которое причиняют правонарушителям), общественное мнение, привычку достойного поведения, поощрение правопослушных граждан.

Другой древнегреческий философ – Аристотель полагал, что во всех поступках человека только он сам находит решение и выбирает путь к его осуществлению. Выбор человека лежит у невидимой черты, переступив которую он оказывается либо добродетельным, либо порочным. Это как весы, равновесие которых зависит от полноты каждой из чаш: страсти и чувства наполняют одну чашу, а разум – другую. Разум делает человека нравственным, живущим в гармонии с собой, а страсти и чувства разрушают душу. Достаточно самой малости, чтобы пошатнуть и без того хрупкое равновесие, перешагнуть черту дозволенного. К числу внешних причин совершения преступления Аристотель относил бедность, личные противоречия в среде правящего класса, необоснованные привилегии некоторых социальных слоев, политическое бесправие, разноплеменность населения. Величайшие преступления, согласно позиции Аристотеля, совершаются из-за стремления к избытку, а не из-за недостатка предметов первой необходимости. Отрицая существование прирожденных наклонностей преступника, главными средствами воздействия на преступность философ считал социальные меры: справедливое государственное устройство, стабильность законов, главенство законов над должностными лицами, борьбу с коррупцией, развитие экономики, предоставление возможности реализовать активность различных слоев населения в социально полезных формах. Особое внимание Аристотель обращал на проблему воспитания молодежи, замечая, что там, «где этого нет, сам государственный строй терпит ущерб».

Причинами преступности интересовались и представители классической школы уголовного права, возникшей в XVIII в., когда в Европе наступила эпоха Просвещения. В своих философских работах великие французские просветители Ж.-Ж. Руссо, Вольтер, Д. Дидро, Ш. Монтескье развили идеи утопистов Т.Мора и Т. Кампанеллы о справедливом общественном устройстве и создали новое представление о человеке, основанное на тезисе о свободной воле человека, на признании за ним права на самостоятельные решения, принимаемые сообразно собственной выгоде. Поэтому человек должен нести полную ответственность за свои возможные неправомерные действия.

По мнению упомянутого выше Ч.Беккариа, основателя классической школы, личность оценивает свои поступки рационально, осознавая боль и похвалу. Именно наслаждение и страдание он называл движущим началом существ, одаренных чувствами. Ученый попытался обосновать возможность бороться с преступностью не столько средствами наказания, сколько улучшением нравов, просвещением, в которых видел средство предотвращения преступлений. «Если толкование законов зло, – отмечал Ч. Беккариа, – то злом, очевидно, является и темнота их, заставляющая прибегать к толкованию. Это зло достигает крайних пределов, если законы написаны на чуждом народу языке, превращающем книгу законов из общего и публичного в частное и домашнее достояние и ставящем народ, лишенный возможности судить о границах его свободы и свободы отдельных граждан, в зависимость от немногих лиц. <…> Чем больше лиц, понимающих священное Уложение законов и хранящих его у себя, тем меньше будет преступлений: незнание и неточное представление о наказаниях, вне сомнения, усиливают красноречие страстей». Развивая свою мысль, Ч. Беккариа подчеркивает: «Хотите предупредить преступления? Сделайте так, чтобы законы были ясными, простыми, чтобы вся сила нации была сосредоточена на их защите и чтобы ни одна часть этой силы не направлялась на их уничтожение. Сделайте так, чтобы законы меньше покровительствовали сословиям, чем самим людям. Сделайте так, чтобы люди боялись их и только их. Страх перед законами благодетелен, но страх человека перед человеком гибелен и порождает преступления. Порабощенные люди всегда более сластолюбивы, распутны и жестоки, чем свободные люди. Эти думают о науках, об интересах нации, видят великое и подражают ему. Те, довольные настоящим, стараются забыть свое унизительное положение в шумном беспутстве. Для них, привыкших к неопределенности исхода всех событий, исход их преступлений представляется загадочным, что еще более благоприятствует страстям, вызывающим преступления».

Классическая школа уголовного права, сосредоточивая все внимание на самом преступлении, оставляла в стороне личность преступника. За одинаковые преступления, полагали сторонники подобного подхода, должно наступать одинаковое наказание; личность же лица, совершившего преступное деяние, существенной роли не играет.

Социологи также пытались найти ответ на вопрос о причинах преступного поведения. Заметное влияние на формирование теории преступности оказали работы бельгийского ученого Ламбера-Адольфа-Жака Кетле (1796-1874), который уделял особое внимание статистическому исследованию преступности. Он подчеркнул необходимость наблюдений на больших массах людей, а не на индивидуальных случаях, и положил начало исследованию преступности на основе статистических методов. Заслугой А. Кетле считается доказательство того, что некоторые массовые общественные явления (рождаемость, смертность, преступность и др.) подчиняются определенной закономерности.

По поводу причин преступности А. Кетле заявлял: «Общество заключает в себе зародыши всех имеющих совершиться преступлений, потому что в нем заключаются условия, способствующие их развитию; они, так сказать, подготавливают преступление, а преступник есть только орудие». Таким образом, всю вину за отклоняющееся поведение социолог возлагал на общество, на среду, в которой подобное поведение развивается, и на общественные отношения, возникающие в результате столкновения интересов отдельных индивидов.

Представление А. Кетле о причинах преступности во многом объясняется его особым взглядом на проблему свободы воли: «Человек как индивидуум по видимости действует с огромной свободой, его воля представляется не знающей пределов; и все же чем большее число лиц мы обозреваем, тем более индивидуальная воля ограничивается и уступает доминирующее место серии фактов общего характера, которые зависят от причин, в связи с которыми общество существует и поддерживает себя. <…> Свободная воля человека вследствие этого нейтрализуется на социальном уровне таким образом, что общее явление оказывается под влиянием причин, посторонних для этого человека». Ученый подчеркивает, что в мире, где многие упорно видят только беспорядочный хаос, существуют всесильные и неизменные законы и что практически все социальные явления взаимосвязаны, причем одни факторы обусловливают другие.

Говоря о свободе воли, многие исследователи и до А. Кетле, и после него отмечали, что правильнее вести речь только об относительной степени свободы поступков человека, поскольку всегда существует определенная зависимость действия от каких-либо обстоятельств. Об этом свидетельствует наглядный пример, приведенный немецким философом А. Шопенгауэром (1788-1860): «Представьте себе человека, который, стоя, например, на улице, сказал себе самому: “Теперь шесть часов вечера, дневной труд окончен. Я могу теперь прогуляться или пойти в клуб, могу также подняться на башню и посмотреть на закат солнца; могу также отправиться в театр; могу также навестить <…> друга; могу выбраться за городские ворота в большой мир, и никогда не возвращаться назад. Все это зависит исключительно от меня; у меня для этого полная свобода. Однако я не делаю ничего подобного, а точно так же добровольно иду домой к своей жене”».

Всякое действие индивида причинно обусловлено, но не всякое причинно обусловленное действие является необходимым. Если же признать всякое причинно обусловленное действие необходимым, то пришлось бы оправдать все без исключения поступки людей, в том числе преступные. Несвобода преступника выражается не в том, что его действия фатально неизбежны, а в том, что он, несмотря на осознание общественной опасности своих действий, не воздерживается от их совершения, сознательно посягает на интересы общества и его членов. «Часто выражаются так: моя воля была определена такими-то мотивами, обстоятельствами, соблазнами и побуждениями», – писал Г. В. Ф. Гегель.

Следующий значительный шаг в развитии представлений о причинах преступности связан с влиянием позитивизма – философского направления, исходящего из тезиса о том, что все подлинное, положительное (позитивное) знание может быть получено только как результат отдельных специальных наук или их синтетического объединения. Научный – в позитивистском понимании – способ исследования был принят в качестве идеального ориентира всякой познавательной деятельности; центральное место при этом отводилось наблюдению, которое, подобно математическим формулам, гарантирует получение достоверной информации.

На первый план выходит изучение личности преступника, именно к ней приковано основное внимание исследователей. Ученые классической школы уголовного права подвергаются жесткой критике за то, что подходили к преступлению как к абстрактному явлению и, принимая как данность свободную волю людей, которая определяет, совершать или не совершать преступление, совершать его тем или иным образом, забыли об изучении естественных причин этого социального феномена. «До сих пор, – заявляет один из ярких представителей позитивизма Энрико Ферри (1856-1929), – криминалист изучал кражу, убийство, подлог самих в себе и ради них самих, как “юридические сущности”, как отвлеченные понятия. Руководствуясь одной лишь абстрактной логикой и чувствами, свойственными честному человеку, по ошибке приписываемыми и преступникам, для каждого преступления он устанавливал – с помощью вычислений, ненаучность которых указывалась некоторыми более осторожными криминалистами, – заранее определенное наказание, точно так же, как в прежнее время для всякого рода болезней заранее назначались точные доли лекарств. Для криминалиста-классика личность преступника имеет совершенно второстепенное значение, как в прежнее время больной для врача. Преступник представляется ему существом, к которому применяются теоретические формулы, являющиеся продуктом теоретических измышлений, – одушевленным манекеном, на спину которого судья наклеивает номер статьи уголовного кодека и который сам становится номером при исполнении судебного приговора». Э.Ферри признавал, что ученый классической школы, несмотря на сказанное, все же должен был немного заниматься преступником, так как некоторые личные условия были слишком очевидны, чтобы ими пренебрегать, и влияли, по общему мнению, на нравственную ответственность человека. Что же касается остального, т. е. других органических и психических условий, в которых находился преступник, то, за исключением небольшого числа очевидных и точно перечисленных случаев (малолетство, глухонемота, сумасшествие, опьянение, аффект), такие факторы, как влияние наследственности и семьи, условия физической и социальной среды, составляющие антецеденты, неотделимые от личности преступника, а следовательно, и от его действий, – все это оставлялось «криминалистом» в стороне. «Я вовсе не думаю, – заключил Э. Ферри, – что это изучение преступления в себе, как юридической сущности, было вполне бесполезно, точно так же как я не думаю, чтобы медицина не получила никакой пользы, даже после своего преобразования, от прежних носологических исследований. Но я утверждаю, что этого абстрактного изучения преступления, рассматриваемого независимо от личности преступника, недостаточно для нашего времени. Таким образом выясняется причина указанной эволюции в уголовном праве, эволюции, заключающейся в том, что изучение преступления в себе продолжается, но после предварительного изучения преступника при помощи всех средств, доставляемых позитивным методом».

С влиянием позитивизма связаны попытки отыскать причины преступления не во внешнем мире, а в самом человеке путем внимательного наблюдения за личностью преступника. В этом отношении особую известность получила антропологическая школа, у истоков которой стоял уже упомянутый выше итальянский ученый Чезаре Ломброзо. Именно он считается первым представителем периода позитивизма в криминологии.

В основу теоретических положений антропологической школы легла разработанная Ч. Ломброзо теория атавизма, центральная идея которой – биологическая уникальность преступника. К такому убеждению ученый пришел путем обстоятельных медицинских и физиологических наблюдений и экспериментов во время работы врачом-психиатром в одной из туринских тюрем Италии. Все собранные материалы были им тщательно систематизированы и отражены в работе «Преступный человек» (1876), имевшей небывалый успех. В ней Ч. Ломброзо раскрыл особый тип людей – «антропологический тип» прирожденных преступников. Он выделил из общей массы тех людей, которые имели выраженные физические аномалии строения отдельных частей тела. Им была описана группа признаков, благодаря которым можно распознать в человеке потенциального преступника: приплюснутый нос, увеличенная и сильно выпирающая вперед нижняя челюсть, асимметричное строение черепа, редкая растительность на лице и малая чувствительность к боли. Не ограничившись констатацией общих черт (атавизмов) прирожденного преступника, ученый предложил типологию, привел отличительные черты, характеризующие убийц, воров, насильников, мошенников.

Ключевые моменты исследования Ч. Ломброзо наглядно отражены в следующих его словах: «Изучайте личность этого преступника, изучайте не отвлеченно, не абстрактно, не в тиши вашего кабинета, не по книгам и теориям, а в самой жизни: в тюрьмах, в полицейских участках, в ночлежных домах, среди преступных сообществ и шаек, в кругу бродяг и проституток, алкоголиков и душевнобольных, в обстановке их жизни, в условиях их материального существования. Тогда вы поймете, что преступление есть не случайное явление и не продукт “злой воли”, а вполне естественный и наказанием непредотвратимый акт. Преступник – существо особенное, отличающееся от других людей. Это своеобразный антропологический тип, который побуждается к преступлению в силу множественных свойств и особенностей своей организации. Поэтому и преступление в человеческом обществе так же естественно, как во всем органическом мире. Совершают преступления и растения, которые убивают и поедают насекомых. Животные обманывают, крадут, разбойничают и грабят, убивают и пожирают друг друга. Одни животные отличаются кровожадностью, другие – любостяжательностью».

Таким образом, по мнению Ч. Ломброзо, преступник представляет собой особый природный тип, скорее больной, чем виноватый. Преступниками не становятся, а рождаются. Это своеобразный двуногий хищник, которого, подобно тигру, не имеет смысла упрекать в кровожадности, а необходимо выявлять по ряду признаков и изолировать.

Как замечают современные исследователи, в ранних изданиях книги «Преступный человек» Ч.Ломброзо даже предлагал упразднить суды, заменив их комиссией психиатров, которая, пользуясь разработанным им инструментом (антропометрической гильотиной) и произведя соответствующие замеры, делала бы вывод относительно принадлежности человека к классу прирожденных преступников; при положительном выводе таких людей предлагалось просто уничтожать. Впоследствии, под влиянием учеников и критиков, Ч.Ломброзо признал, что наряду с прирожденными преступниками существуют и другие – душевнобольные, привычные, случайные и преступники по страсти, хотя доля прирожденных, по его мнению, во всей популяции нарушителей закона составляет не менее 40%. В последних изданиях своего знаменитого труда ученый признал, что прирожденный преступник не обязательно должен совершить преступление. При благосклонных внешних социальных факторах преступные наклонности человека могут так и не проявиться в течение всей его жизни. Таким образом, Ч. Ломброзо фактически перешел на позицию многофакторной обусловленности преступности.

Конечно, теория атавизма за много лет своего существования встретила бесчисленное множество критических опровержений и упреков. Если прямолинейно и упрощенно, без критики принимать ее основные положения, то можно с уверенностью утверждать, что преступность – это не вечное явление. На любом этапе развития общества она может быть искоренена путем выявления (по совокупности необходимых и достаточных признаков, предусмотренных теорией) и последующей изоляции людей, предрасположенных к совершению преступлений. Думается, что нет необходимости раскрывать возможные последствия такого «способа» ликвидации преступности.

Показательным доводом против теории атавизма служат исследования доктора Чарльза Горинга (1870-1919), который на протяжении многих лет обследовал заключенных английских тюрем и резюмировал: «Наши данные ни в чем не подтвердили, как относительно измерений, так и относительно наличия физических аномалий у преступников, заявления антропологов. Наши данные показали поразительное соответствие аналогичным данным, касающимся законопослушных людей. Наше окончательное заключение: не существует такого явления, как физически преступный тип».

Уместно напомнить и выводы отечественного криминолога С. В.Познышева: «Идея прирожденного преступника несостоятельна по существу и должна быть решительно оставлена. В самом деле, преступление всегда есть проявление известного сложного психического переживания, известного настроения человека, в котором находят выражение различные черты его характера и которое прирождено быть не может. Прирожденная наклонность к преступлению – психологически и логически невозможна».

В то же время, как не без основания заметил В. С. Овчинский, имя Ч. Ломброзо за более чем вековой период осмысления его трудов обросло множеством мифов и штампов. Во многом это объясняется тем, что работы итальянского криминолога активно использовались теоретиками «евгеники», представители которой стали идеологами массовых фашистских зверств – уничтожения «генетически низших индивидуумов». В условиях недоступности для большинства читателей трудов Ч.Ломброзо был создан его стереотип как ученого, отстаивающего «узкобиологи-заторские» взгляды на преступника и преступление. «Между тем, – подчеркивает В. С. Овчинский, – именно Ч. Ломброзо одним из первых в мировой криминологии рассмотрел целостную систему факторов, детерминирующих преступность: благосостояние населения, воспитание и просвещение, отношение к труду, семейное положение, возраст, пол, миграция, алкоголизм, цены на продукты питания, влияние города и деревни, скученность населения, влияние времен года и ландшафта и др. <…> Что касается непосредственно антропологического анализа преступника, то многие результаты эмпирических исследований Ч. Ломброзо также не потеряли своей актуальности. И, самое главное, они не сводятся к примитивным схемам биологического объяснения преступного поведения. Выводы Ч. Ломброзо всегда многовариантны и пронизаны постоянным стремлением выявить реальное взаимовлияние друг на друга биологических и социальных факторов в антисоциальном поведении».

Разновидность теории Ч. Ломброзо – концепция конституционального предрасположения к преступлению, разработанная немецким ученым и психиатром Эрнстом Кречмером (1888-1964). Эта концепция основана на взаимосвязи конституции человека с его психическим складом и поведением. Э. Кречмер предложил считать основой психики, как здоровой, так и больной, конституциональный склад человека. Ученый выдвинул классификацию типов конституции (пикнический, астенический, атлетический и диспластический типы), каждому из которых соответствуют особенности темперамента и характера. Далее, каждому типу темперамента свойственны здоровый, психопатический и психотический варианты психического склада. Опираясь на такую классификацию, Э. Кречмер считал, например, что люди с выраженным атлетическим строением тела наиболее привержены к насильственным преступлениям.

Развитием позитивистского направления в криминологии считается психологический подход к объяснению преступного поведения, выразившийся в стремлении отыскать психофизиологическую предрасположенность к совершению преступных действий. По мнению представителей этого подхода, проникновение в мотивы, которыми руководствовались преступники, совершая убийства, кражи

и т. п., даст ключ к разгадке истинных причин преступления. Чувства, эмоции они называли лишь затуманенной разновидностью мышления.

Видное место в ряду ученых-криминологов, исследовавших причины преступности, занял итальянец Рафаэль Гарофало (1851-1934). Он уделял основное внимание самому преступнику, но вместе с тем интересовался уголовным законом и его преобразованием. Р. Гарофало сформулировал основы теории опасного состояния, предложив учитывать при назначении наказания только степень вреда, причинения которого можно ожидать от преступника, т. е. степень его способности к преступлению. Именно вероятность совершения лицом преступления и стала определяющей при выработке понятия «опасное состояние». Тяжесть совершенного преступления, по мнению Р. Гарофало, не может быть основным фактором ответственности, это всего лишь один их симптомов опасного состояния личности. На место наказания, полагал он, должны прийти «меры социальной защиты», цель которых заключалась бы в лечении, изоляции, обезвреживании лиц, находящихся в опасном состоянии.

Р. Гарофало делил преступления на две категории: преступления естественные, или «истинные», поскольку они нарушают фундаментальные альтруистические чувства человека – сострадание и честность, и преступления полицейские, нарушающие закон, но часто не затрагивающие названные альтруистические чувства. Лишь тот, кто совершает «истинное» преступление, может, с точки зрения Р. Гарофало, называться «настоящим преступником». Такие люди, по его представлениям, не годны для общества и должны подвергаться элиминированию таким же образом, как в природе происходит естественный отбор. Необходимо отказаться от установления определенных наказаний для привычных преступников и применять к ним заключение в особых заведениях на неопределенный срок. Кроме того, ученый выступал за сохранение смертной казни.

Еще один известный представитель позитивистской школы – уже упомянутый выше Э. Ферри, ученик Ч. Ломброзо. Э. Ферри выступил основоположником уголовной социологии, подчеркивая при этом: «Наука о преступлении и наказании была прежде изложением силлогизмов, созданных одною силой логического мышления; наша школа сделала из нее науку позитивного наблюдения, которая, опираясь на антропологию, психологию, уголовную статистику, а также на уголовное право и тюрьмоведение, составляет ту синтетическую науку, которую я назвал уголовной социологией».

В предисловии к русскому изданию своей книги «Уголовная социология» Э. Ферри писал: основная идея уголовной антропологии, заключающаяся в том, что преступник есть существо ненормальное, которое надо удалить из общества и, если возможно, вылечить, но которое бесполезно оскорблять и карать, «стояла и стоит в противоречии с нашими умственными навыками и обычными чувствами». Вот почему, по замечанию социолога, косность ученых и общества оказывает ей столь упорное сопротивление. «Поэтому естественно, – развивает свою мысль Э. Ферри, – что после первых блестящих успехов учения о преступном человеке — учения, постоянно подтверждающегося ежедневными наблюдениями над виновниками кровавых насилий или обманов, для новой школы наступил период, подготовляющий ее торжество. Медленно, но плодотворно изменяют истины уголовной биологии и социологии те взгляды на преступника и на меры предупреждения преступлений, которые живут в глубине общественного сознания и в сознании судей и законодателей. <…> То здесь, то там, то в одной стране, то в другой <…> постоянно проявляются реформы в сфере уголовного правосудия, реформы робкие и неполные, – вроде условного осуждения, приютов для душевнобольных преступников, специальных заведений для малолетних преступников, разных мер, заменяющих краткосрочное заключение, разных отступлений от принципа определенности срока заключения и др., и все эти реформы суть первые попытки реализации тех научных взглядов, которые с каждым днем завоевывают себе все более доверия в обществе».

Согласно взглядам Э. Ферри, преступность обусловлена тремя факторами: антропологическим, физическим и социальным. Так, критикуя теорию исправления преступника, Э. Ферри указал, в частности, что при всякой пенитенциарной системе, какой бы строгой или мягкой она ни была, существуют всегда и в очень большом числе такие типы преступников, исправление которых невозможно или чрезвычайно трудно и ненадежно ввиду их органических или психических ненормальностей. Проведя масштабные исследования в тюрьмах, Э. Ферри убедился в существовании большого количества людей, которые не испытывают никакого отвращения к тому, что честные люди называют злом или преступлением. Такие люди видят в воровстве лишь ремесло, имеющее свои опасные стороны (тюрьму), как и всякое другое ремесло, а в убийстве – не преступление, а лишь осуществление своего права или, в крайнем случае, действие безразличное. Подобные рассуждения ученый, по его словам, сам слышал в тюрьмах от осужденных, которым выгоднее было бы обнаружить раскаяние, но которые, совсем напротив, объявляли, что, как только получат свободу, они снова начнут воровать, убьют свидетелей, показавших против них, или жертву, от них ускользнувшую, и др. «Может считаться установленным факт, – констатирует Э. Ферри, – что существуют люди, не сумасшедшие в медицинском смысле этого слова, но думающие и чувствующие совершенно иначе, чем это предполагают криминалисты; ибо последние, естественно, думают и чувствуют как честные люди и не подозревают даже, что можно думать и чувствовать иначе. Преступники же, о которых идет речь, скажут вам, что для них наказание есть простое неудобство их профессии, такое же, как падение с крыши для кровельщика или взрыв газа для рудокопа; они скажут также, что часто им удается “сделать дело”, не подвергаясь опасности, и закончат уверением, что если они будут открыты и наказаны <…> то два месяца, год, пять лет тюрьмы не представляют еще большого несчастья».

Кроме того, замечает Э. Ферри, «так как первичные причины преступности лежат не в одном преступнике, но также – и в значительной мере – в окружающей его физической и социальной среде, то исправления преступника недостаточно для того, чтобы предохранить его от новых падений, а надо начать с уничтожения внешних причин преступности, реформируя саму среду, в особенности организацию общества. Когда исправление возможно, оно обязательно и полезно также и по взгляду позитивной школы для известных категорий преступников, например для преступников случайных или преступников по страсти». Э. Ферри полагал также, что существует «закон насыщения преступностью», определяющий ее величину в конкретной стране.

Важная роль в формировании представлений о причинах преступности принадлежит упомянутому выше французскому социологу, психологу и юристу Габриэлю де Тарду, представителю социологической школы, автору социально-психологической теории социализации личности.

По оценкам исследователей, Г. Тард был явно увлечен антропологическим направлением в криминологии и в то же время весьма критически относился ко многим выводам антропологов. Как подчеркивал Н. Н. Полянский, среди криминалистов-социологов Тарду принадлежит такое же крупное место, как Ломброзо среди криминалистов-антропологов. В то время как Ломброзо, признававший Тарда самым остроумным и самым блестящим из своих критиков, создал взгляд на преступника как на роковое порождение природы, Тард видит в преступнике прежде всего профессиональный тип, который находит себе объяснение главным образом в общих законах подражания и приспособления.

Характерно следующее высказывание Г. Тарда: «Я не видел ни одного антропологического типа, который бы всегда заслуживал эпитета преступника. Следовательно, всегда можно сказать, что, каков бы ни был преступник, при иных условиях он, может быть, был бы честным человеком или даже героем». По мнению ученого, никто не рождается, чтобы убивать, сжигать, насиловать и воровать у своего ближнего. Но существует такое понятие, как «естественные наклонности», существуют естественные воздействия, которые могут привести к преступлению, так как являются социальными воздействиями. Допуская, что есть натуры от природы антисоциальные, социолог замечает: их прирожденная преступность в другие времена, в другой среде и при других условиях жизни могла проявиться в совершенно иных формах.

Г. Тард признавал, что существуют формы преступности, несовместимые с устоями жизни того или иного народа, и относил к таковым убийство и воровство, совершенные без считающихся законными оснований в ущерб общественному или считающемуся таковым благу. Однако ученый отрицал существование людей, которые при любых социальных условиях, во всякой нации и во всякую эпоху были бы убийцами и ворами. «Будем считать, если угодно, – пишет Г. Тард, – преступлениями абсолютными или, по выражению Гарофало, естественными только убийство и воровство, оставив в стороне не только преступления против нравственности, адюльтер и даже насилие, допускавшиеся у первобытных народов, но и аборт и детоубийство, которые некоторые нации причисляли к разряду похвальных поступков. Следует ли из этого, что все наши убийцы и неисправимые воры отмечены печатью абсолютной преступности и что только они одни ею отмечены? Ничуть. Ни то, ни другое из этих двух положений нам не кажется верным. С одной стороны, многие из наших негодяев и мошенников никогда не убили бы и не украли, если бы они родились богатыми, если бы не выпал им на долю печальный жребий родиться и воспитаться в грязном предместье и подвергаться там влиянию развращенных товарищей. И здесь вовсе не требуется строить какие-нибудь иллюзии насчет жестокости преступления. <…> Многочисленные казаки и пруссаки, в 1814 г. насиловавшие женщин и затем резавшие их перед их связанными мужьями, были честными гражданами в своих деревнях, где они никогда не совершали ни малейшего проступка, и не один из них заслужил на войне медаль за отличие».

Развивая свою мысль, Г. Тард приходит к выводу, что существует лишь очень немного людей, которые всегда и везде совершали бы преступления, естественные или нет, как лишь очень немногие никогда и нигде не поддались бы искушению согрешить. Огромное большинство же, по убеждению социолога, состоит из лиц, остающихся честными по милости судьбы, или из таких, кого толкнуло на преступление несчастное стечение обстоятельств. Не менее справедливо, с его точки зрения, и то, что преступность свойственна одним совершенно так же, как честность другим, потому что и та и другая вытекают из природы человека, которая обусловливает или не обусловливает преступление, смотря по тому, при каких условиях она развивается и проявляется вовне, постепенно обнаруживаясь для самого индивидуума и для окружающих.

Суть социально-психологической теории социализации личности, позднее положенной в основу многих теоретических подходов в социологии, социальной психологии и криминологии ХХ в., составляют разработанные Г. Тардом «законы подражания». В полной мере признавая личную ответственность за преступление, ученый стремился найти общие причины, которые, по его мнению, приводят к совершению преступления. Такие причины он видит во влиянии примера и в подражании, к которому сводит все общественные феномены и деятельность человека: «Взаимное подражание в обществе, когда оно имеет место между натурами психологически однородными, производит интенсивное усиление в каждом того, что составляет предмет подражания». Основная идея данной теории сводилась к тому, что при совершении противоправного поступка одним индивидом другой, уподобляясь примеру, совершает аналогичные действия. Таким образом, человек не рождается преступником, а делается им, сначала поддаваясь заразительной силе примера и затем приспосабливаясь к тому новому положению, которое создается для него фактом совершенного преступления.

Исследуя механизмы совершения преступлений в толпе, Г. Тард делает и другой важный вывод: те или иные лица идут на преступление в толпе если не по обычному способу их действий, то, по крайней мере, по скрытым особенностям их природы. «Человек действительно нравственный, – утверждает ученый, – никогда не позволит себе поддаться притягательному действию так называемого священного убийства. <…> При виде этих возмутительных и кровавых сцен он почувствует к ним непреодолимое отвращение и ужас и совершенно откажется признать в них хотя бы намек на художественную красоту. Если в качестве историка, артиста или поэта кто-либо и будет находить наслаждение в изображении этих сцен, то лишь в том случае, если никогда не видал их своими собственными глазами. Между рабским подчинением обаянию коллективного преступления и чувством отвращения к нему не может быть середины».

Г. Тард сформулировал основы междисциплинарного подхода к изучению преступности. В предисловии к своей книге «Сравнительная преступность» (1886) он замечает: «Отныне криминалисту нельзя быть только юристом, исключительно заботящимся о священных правах личности; нельзя со схоластической логикой цивильного комментатора выводить следствие из каждого рода фактов, взятых в отдельности. Он должен быть статистиком-философом и прежде ценить общий интерес <…> в то время как уголовная статистика показывает нам преступление и преступников в массе, уголовная антропология надеется раскрыть связь между различными преступлениями и известными наследственными, но не индивидуальными, физическими особенностями. Патология мысли, наиболее близкая к нервной системе <…> заставляет нас строить теорию уголовной ответственности на новых, более глубоких основаниях и искать вне личности истинное начало и истинное значение ее поступков. Статистика, антропология, физическая психология – таковы новые научные пути».

К началу ХХ в. социологический позитивизм в криминологии набирает все большую силу, приходя на смену биологическому позитивизму. Внимание ученых привлекают появившиеся теории социальной дезорганизации, дифференциальной связи, стигматизации и др. И хотя, по оценке современных исследователей, «социология как “позитивная наука об обществе” XIX-XX веков удивительно мало внимания уделяла преступности», а О. Конт, Дж. С. Милль, Г. Спенсер, Э. Дюркгейм, Ф. Теннис, М. Ковалевский и П. Сорокин «как бы не замечали опасности криминализации общества, тем более мирового сообщества, будучи увлеченными идеей прогресса и конструированием идеальных, гармоничных, равновесных конечных состояний человеческого общества», – тем не менее и они в той или иной степени задумывались о причинах преступности, внеся свой вклад в развитие криминологии.

Так, английский философ Герберт Спенсер (1820-1903) стал основоположником органической школы в социологии, рассматривая общество как совокупность индивидуумов, обладающих гораздо большей самостоятельностью, чем клетки биологического организма. Основным законом общества Г. Спенсер считал закон выживания наиболее приспособленных, а из «формулы эволюции» выводил преимущество дифференцированного, т. е. разделенного на классы общества.

Г. Спенсер предложил два подхода к анализу преступности, в том числе организованной. Первый подход состоит в критике социалистической организации общества, при которой возникает многочисленная, широко разветвленная и объединенная в одно целое корпорация лиц, руководящих деятельностью общества. Такая корпорация получит возможность беспрепятственно применять принуждение, насколько это окажется нужным в интересах системы, т.е., в сущности, в своих собственных интересах, и не преминет распространить свою деспотическую власть на все жизненные отношения действительных работников. В конце концов разовьется чиновная олигархия с такой чудовищной и страшной тиранией, какой еще не видел свет. Второй подход Г. Спенсера к преступности выражен в его концепции социального дарвинизма, заключающейся в трактовке социальной системы как арены борьбы за существование между индивидами, группами, социальными институтами. Это приводит к выживанию сильнейших как наиболее приспособленных – своего рода естественному отбору. Альтернатива такого отбора, по существу, одна – деградация общества.

Социологией преступности занимался и французский социолог-позитивист, глава французской социологической школы Эмиль Дюркгейм (1858-1917). Разделяя позитивистский подход, Э. Дюркгейм расходился с О. Контом и Г. Спенсером в понимании соотношения философии и конкретных наук и выступал против попытки Г. Спенсера биологизировать социологию. Социологии, по мнению Э. Дюркгейма, следует игнорировать всякие философские теории – она не должна быть «ни индивидуалистической, ни коммунистической, ни социалистической», так как все эти теории «стремятся не выражать, а прямо преобразовывать факты».

Общество Э.Дюркгейм рассматривает как «особую реальность, стоящую над индивидами и осуществляющую контроль над их действиями». Человек же, по его утверждению, – двойственное существо: «Это значит, что к человеку физическому присоединяется человек социальный, а последний неизбежно предполагает существование общества, выражением которого он является и которому он предназначен служить». Степень общественной солидарности выступает, по мнению социолога, основным критерием общественного прогресса. Ученый различал два типа солидарности общества: низший – механическая солидарность, и высший – органическая солидарность, которая «возможна только если всякий имеет собственную сферу действия». Современное общество развивается, как полагал Э. Дюркгейм, по второму типу путем совершенствования системы разделения труда. Однако индивид не всегда находится в гармонии со своей функцией, которая навязана ему силой, – и тогда происходит нарушение согласия между способностями индивидов и предназначенными им действиями.

Э. Дюркгейм стал автором теории социальной дезорганизации. В основе состояния дезорганизации общества лежит, по представлению ученого, аномия (отсутствие соблюдаемых норм). Для аномии характерно такое состояние общества, когда культурные ценности и нормы отсутствуют, ослабевают или противоречат друг другу. Иными словами, отсутствует четкая, непротиворечивая регуляция поведения индивидов и образуется нормативный вакуум, когда старые нормы и ценности уже не соответствуют реальным отношениям, а новые еще не утвердились.

Исследуя случаи самоубийств, Э. Дюркгейм предположил, что всему виной как раз и становится аномическое состояние общества. Развивая свою мысль, ученый пришел к выводу, что аномия вызывает не только самоубийства, но и широкий спектр преступлений, являясь непосредственной причиной криминализации.

Иначе говоря, именно непригодность нормативных систем, которые должны бы были регулировать общественные отношения и приводить к компромиссу возникающие в обществе конфликты, а также нестабильность социального развития выступают основополагающими условиями повышения уровня социально отклоняющегося поведения. Главная идея Э.Дюркгейма – прямая зависимость девиантного поведения от единства и сплоченности общества. Если же общество находится в состоянии кризиса, то для личности утрачивается значимость социальных регламентаций, отсюда – безудержность желаний и страстей. В условиях, когда понижается сила нормативного регулирования, обычные правила, удерживающие индивидов от выполнения социально неприемлемых действий, могут утратить действенность. В результате повышается частота совершения преступлений.

Э. Дюркгейм полагал, что для современного ему общества аномия – это не краткосрочное и случайное, а, скорее, постоянное и закономерное состояние. «В промышлением мире, – заявлял социолог, – кризис и состояние аномии суть явления не только постоянные, но, можно даже сказать, нормальные».

Рассматривая преступность как разновидность отклоняющегося поведения, ученый назвал ее нормальным фактором функционирования общества (если она достигает, но не превосходит определенного для каждого социального типа уровня) в том смысле, что общество без преступлений впадет в стагнацию. По представлениям Э. Дюркгейма, не будь преступности, перестали бы происходить социальные изменения, прекратился бы прогресс. Преступление связано с основными условиями всякой социальной жизни и «уже потому полезно, так как условия, с которыми оно связано, в свою очередь необходимы для нормальной эволюции морали и права». Если отнять возможность совершить противоправный поступок у преступника, то как сможет проявить себя гений, идеи и поступки которого также нужно признать отклонением от нормы (автор приводит в пример Сократа, самостоятельность мысли которого, хотя и нарушала афинское право, была полезна не только для человечества, но и для его родины).

В обществе, где существуют социальная сплоченность и человеческая солидарность, преступность, по Дюркгейму, находится на низком уровне. Но если под воздействием чрезмерного технического прогресса, основанного на разделении труда и принципе экономической эффективности, начинают ослабевать фундаментальные нравственные чувства, на которых основаны объединяющие общество социальные нормы, то последние теряют свое значение рамок, сдерживающих человеческие страсти, – и тогда воцаряются беспорядок и социальный хаос. Общество как бы противопоставляется индивидууму, последний становится безразличным к интересам других людей и общества в целом. Уровень преступности резко возрастает. Следовательно, государство должно стремиться сохранять социальную сплоченность, основанную на солидарности индивидуальной и коллективной морали, препятствуя чрезвычайной экономизации общественной жизни, ведущей к экономическим бедствиям.

Для лучшего понимания причин противоправного поведения представляют интерес исследования немецкого социолога Макса Вебера (1864-1920), автора концепции «понимающей социологии», который ввел понятия легитимности и легальности. Легитимность – это социальный порядок, обладающий престижем, в силу которого индивиды, включенные в него, получают обязательные образцы поведения. Легитимность не тождественна формальному свойству социального порядка, формальному соответствию законам страны (легальности). Это совокупность представлений о порядке, отталкиваясь от которого люди ведут себя определенным образом, сообщая тем самым силу самим существующим законам. По Веберу, для человека, включенного в значимый порядок, нарушение им самим норм и требований неприемлемо в силу того, что такой порядок самоценен для индивида и не нуждается ни в каком внешнем обосновании. Поэтому нарушители вынуждены скрывать свои преступления, отрицающие социальный порядок. Однако при этом М. Вебер допускает в рамках одного и того же порядка сосуществование различных пониманий его смысла и, соответственно, разных способов поведения людей вплоть до противоположных.

Другой известный социолог Питирим Александрович Сорокин (1889-1968) видел в общей социальной структуре совокупность социальных групп (страт) или социальных систем взаимосвязи людей, которые реализуют в ней те или иные культурные ценности. Основной же причиной преступности социолог называл «несовпадение шаблонов поведения». П. А. Сорокин подчеркивал, что преступные – с точки зрения общества – акты не являются таковыми для самих преступников. Напротив, для таких лиц «часто сами “правовые” нормы общества и основанные на этих нормах кары являются преступлением, ибо они “оскорбляют сильные и определенные состояния сознания” преступника». «Преступным», по Сорокину, оказывается тот или иной акт не сам по себе, а лишь в том случае, когда в чьем-либо психическом переживании он квалифицируется как преступный. Иными словами, «преступные или запрещенные акты суть акты, противоречащие “дозволено-должному” шаблону поведения». Это представление «противоречащего» акта приводит в действие «отталкивательную» эмоцию, а к ним затем уже может присоединиться ряд новых психических элементов: чувств, эмоций и др. А если один и тот же акт или ряд актов противоречит шаблону «должного» поведения целой группы лиц, то этот акт как раз и является преступлением для всей этой группы. Когда мир будет составлять единую, «замиренную» общность, тогда преступлений, по словам П. А. Сорокина, не будет, не будет и подвигов. П. А. Сорокин стал одним из родоначальников теории социальной стратификации и мобильности.

В США в 1920-е годы сложилось научное направление, исследующее взаимосвязи преступности и резкого роста городского населения. Данное направление получило название «чикагская школа», поскольку разработчиками выступили исследователи, трудившиеся на кафедре социологии Чикагского университета. Среди создателей и продолжателей традиций этого направления были Р. Парк, Н. Андерсон, Э. Берджесс, Р. Маккензи, Г. Зорбо, Л. Вирт, Ф. Фрэйзир, Э. Хьюз, Э. Сатерленд, В. Томас и др. В центре их внимания находились проблемы отклоняющегося поведения, социального контроля, поддержания консенсуса. Обратив внимание на повышенный уровень преступности в кварталах некоренных американцев (чернокожих, пуэрториканцев, итальянцев), представители школы уделяли повышенное внимание изучению жизни общин сельских и иностранных мигрантов в городских условиях, проблемам их адаптации к городской среде, различным формам отклоняющегося поведения, юношеской преступности, проституции, бродяжничества и др. Город в концепции чикагских социологов трактовался как стихийно развивающийся организм, приобретающий под воздействием биотических процессов специфическую социально-экономическую организацию. Личные связи (семейные, соседские, дружеские) в городской среде распадаются, социальная сплоченность и социальный контроль ослабевают. Отсюда – рост социальной дезорганизации и сегментация личности. Кроме того, изучая районы с высокой преступностью в Чикаго, ученые пришли к убеждению, что в таких районах преступность превратилась в традицию и в результате культурной трансмиссии преступные ценности передаются от одного члена банды к другому.

Заметное место в ряду исследователей причин преступности занял американский социолог Роберт Кинг Мертон (1910-2003), ученик П. Сорокина и идейный продолжатель концепции аномии Э.Дюркгейма, занимавшийся разработкой многих проблем современной социологии, в том числе социологии отклоняющегося поведения. Р. Мертону принадлежит идея так называемых теорий среднего ранга, призванных связать эмпирические исследования и общую всеохватывающую теорию социологии.

Теория аномии Р. Мертона – одна их наиболее известных теорий преступности, согласно которой основная причина этого явления заключается в противоречии между ценностями, на достижение которых общество нацеливает своих членов, и возможностями их достижения по установленным обществом правилам. В результате человек, не сумевший получить определенные ценности по правилам, начинает отрицать сами эти правила и стремится получить желаемое любой ценой.

Аномия, по Мертону, есть особое нравственно-психологическое состояние индивидуального и общественного сознания, которое возникает в ситуации несовпадения структуры возможностей индивида и нормативной структуры общества и характеризуется разложением системы «моральных ценностей» и «вакуумом идеалов». Происходит утрата социальных стандартов поведения, общезначимой системы ценностей, т. е. разрушение нормативной социальной структуры как таковой. Мысль Э. Дюркгейма о том, что ситуация аномии может возникнуть при столкновении стремлений и разрушении регулирующих норм, была переформулирована в общий принцип: «Некоторые социальные структуры оказывают определенное давление на отдельных членов общества, толкая их скорее на путь неподчинения, чем на путь поведения, сообразующегося с общепринятыми правилами».

Таким образом, причины аномии заключены, по Мертону, в конфликте между господствующими культурными ценностями, «нормами – целями культуры» и существующими институтами, санкционированными средствами достижения этих целей. Р. Мертон подчеркивал, что давление, оказываемое стремлением к успеху, связанному с завоеванием престижа, приводит к устранению эффективных социальных ограничений в выборе мер, применяемых для достижения этой цели. Доктрина «цель оправдывает средства» становится ведущим принципом деятельности в случае, когда структура культуры излишне превозносит цель, а социальная организация излишне ограничивает возможный доступ к апробированным средствам ее достижения. Так конструируется уточненный механизм аномии, порождающий все виды девиантного поведения.

Пути уменьшения аномии Р. Мертон видел в уменьшении степени «честолюбия» среди тех, кто в силу своего фактического бытия не может реализовать надежды на «успех», но при сохранении идеологии «личного успеха» в качестве господствующей. Одновременно он считал необходимым укреплять законы и традиции.

Наряду с теорией аномии большую популярность у ученых приобрела теория дифференцированных связей (теория «плохой компании»), предложенная американским криминологом и социологом Эдвином Сатерлендом (1883-1950). Эта теория объясняет выбор преступного поведения конкретного человека дифференцированным характером его контактов с лицами из ближайшего окружения. Контактируя с другими людьми, каждый человек неизбежно подвергается определенному воздействию, от характера которого в значительной степени и зависит весь последующий жизненный путь этого человека. Если среди окружающих преобладают преступные элементы с присущими им нравами, представлениями, привычками и т. п., отрицательно относящиеся к требованиям соблюдения правовых предписаний, то человек неизбежно усваивает их систему ценностей и модели поведения, обучается им и становится преступником. Если же среди окружающих преобладают добропорядочные граждане, то и сам человек становится законопослушным членом общества. Контакты, связи индивида носят «дифференцированный» характер, различаясь по частоте, продолжительности, очередности и интенсивности, чем в значительной степени определяется сила или степень их влияния. Следовательно, чем раньше индивид сталкивается с преступными элементами, чем теснее его общение с ними, тем больше вероятность, что он станет преступником. Таким образом, преступность объясняется влиянием социальной среды; всему виной универсальные законы подражания. Разрабатывая теорию дифференцированных связей, Э. Сатерленд в значительной степени опирался и на положения других важнейших социологических теорий, в частности теории конфликта культур. Если бы окружающая индивида культура была однородна, то индивид неизбежно усвоил бы ее; однако в условиях распада общества на различные, чаще всего враждующие группы индивид оказывается в конфликтной ситуации и все зависит от того, культура какой группы окажет на него более сильное воздействие.

Помимо теории дифференцированных связей, Э. Сатерленд выдвинул концепцию «преступника в белом воротничке», согласно которой многие «белые воротнички» (дельцы, политики, врачи и др.) совершают противоправные действия, причиняющие обществу неизмеримо больший ущерб, чем обычные преступники. Подчеркивая опасность преступлений «белых воротничков» не только в имущественном плане, но и как подрывающих социальные и моральные устои общества, Э. Сатерленд призвал включить их в предмет исследований криминологов и вести с ними борьбу как с общеуголовными деяниями. Эта концепция Э. Сатерленда, развитая им в книге «Преступность белых воротничков» (1949), положила начало целому направлению в криминологии и ныне считается общепринятой.

Еще одна известная криминологическая теория – теория стигматизации (от греч. στίγμα – «клеймо»). Ее основоположник – американский ученый Фрэнк Танненбаум; среди последователей чаще всего называют криминологов Эдвина Лемерта, Говарда Беккера и Кая Эриксона. Основная идея этой теории такова: девиантное поведение объясняется способностью влиятельных групп ставить клеймо «девиантов» членам менее влиятельных групп. Получается, что общество, наклеивая на человека ярлык преступника, само поручает ему такую роль. Тому же, кто однажды заклеймен как преступник, в дальнейшем трудно избавиться от этого клейма и восстановить свое прежнее положение в обществе.

Как полагал Ф. Танненбаум, если все окружающие оценивают подростка негативно, то он утрачивает многое из того положительного, что есть внутри у каждого человека. Отрицательные оценки имеют две стороны: они удерживают от антиобщественных поступков, но при неумелом их применении (ученый назвал этот процесс «чрезмерной драматизацией зла») могут инициировать криминализацию личности. Наклеивание негативных ярлыков нередко приводит к тому, что такой ярлык становится компасом в жизни молодого человека. «Многие общественно опасные деяния, – утверждал криминолог, – совершаются подростками как шалость, а воспринимаются окружающими как проявление злой воли и оцениваются как преступления». Именно неправильное реагирование общества на преступления, с точки зрения Ф. Танненбаума, становится одним из наиболее существенных криминогенных факторов.

Уже упоминавшийся Э. Сатерленд также признавал, что «клеймо преступника», поставленное обществом, способствует совершению лицом новых преступлений. По данным ученого, 3/4 лиц, содержащихся в тюрьмах штатов, не являются преступниками в полном смысле этого слова, однако соответствующее криминальное клеймо, поставленное на них судебной системой, инициирует процесс их отчуждения от общества. Он предложил существенно расширить рамки применения штрафных санкций и ограничить использование карательных мер, поскольку они неэффективны, несправедливы и путем стигматизации обрекают человека на преступную карьеру.

Э.Лемерт в работе «Социальная патология» (1951) выделил несколько этапов криминализации личности: а) нарушение человеком существующих правил поведения; б) реакция окружающих людей в форме отрицательной оценки; в) вторичное правонарушение, вызванное чувством обиды и враждебным отношением к окружению; г) осуждение, влекущее стигматизацию; д) укрепление лица на преступном пути, восприятие им роли преступника.

Похожим образом описал развитие «преступной карьеры» Г. Беккер в книге «Аутсайдеры: социологическое исследование отклоняющегося поведения» (1963). По его данным, первичное нарушение социальных норм носит чаще всего случайный характер. Затем движущим мотивом правонарушений становятся выгода или удовольствие, связанные с самими действиями или их результатами. Арест и осуждение закрепляют за человеком статус преступника, формально – на срок осуждения, но фактически – навсегда. В дальнейшем происходит активная реализация статуса «зека», которым общество заклеймило осужденного, – и он совершает новые преступления. Пик преступной карьеры – вступление человека в банду, где его криминальные возможности реализуются максимально.

Как справедливо утверждают современные исследователи, теория стигматизации во многом предопределила коррекцию практики воздействия на преступность. Сегодня значительная часть рекомендаций сторонников этой теории реализована на практике и дала ощутимые положительные результаты. В большинстве стран отказались от краткосрочного тюремного заключения, само же заключение модифицировано таким образом, чтобы избежать полного отчуждения преступника от общества (его отпускают домой на выходные, а иногда и после рабочего дня, заключенные участвуют в общественной жизни, встречаются с политическими деятелями, получают образование, развивают творческие способности и т. п.). Во многих странах возникли общественные объединения по связи с заключенными и оказанию им помощи после освобождения. Процент судебных приговоров, связанных с лишением свободы, в большинстве стран неуклонно снижается; соответственно, в обществе уменьшается доля лиц, «заклейменных» тюрьмой. Вместе с тем, корректно объясняя рецидив преступлений, теория стигматизации не всегда в силах объяснить первичные преступления.

Попытка разработать теоретическую схему «социального поведения» была предпринята американским социологом Толкоттом Парсонсом (1902-1979), исходившим из того, что в обществе действуют спонтанные процессы саморегуляции, поддерживающие порядок и обеспечивающие его стабильность. Саморегуляция осуществляется благодаря действию символических механизмов, таких как язык, ценности и др., благодаря нормативности, т. е. зависимости индивидуального действия от общепринятых ценностей и норм, а также тому, что действие в известной степени не зависит от среды и испытывает влияние субъективных «определений ситуации».

Поскольку личность, по Парсонсу, есть определенным образом организованный в процессе обучения индивид, процесс социализации имеет решающее значение для ее формирования и функционирования; успех же социализации возможен, когда социальное и культурное обучение сильно мотивировано благодаря использованию механизма удовольствия на уровне организма. Т. Парсонс подробно описал систему и процесс институционализации индивидов, а также теоретически идеально-равновесное состояние системы. К процессам и тенденциям, возмущающим данную систему, относятся: постоянный приток нового человеческого материала, который может сопротивляться институционализации; динамика индивидуальных и групповых мотиваций, неадекватных мотивационно-ролевой структуре общества. Последние включаются в девиантное поведение, база которого – «амбивалентность» мотивационной структуры личности.

Т. Парсонс предполагал, что механизмы социализации, социального контроля достаточно эффективны, чтобы противостоять девиантному поведению и обеспечить динамически-равновесные состояния социальной системы. Среди них – механизмы подавления в зародыше девиантной мотивации, механизмы изоляции переносчиков такой мотивации, механизмы вторичной защиты, способные обращать вспять девиантные процессы. Допущения Т. Парсонса, из которых следует возможность социализировать субъектов с девиантной мотивацией (и соответственно, «возмущающие» социальное равновесие тенденции), заключаются в существовании и возможности совершенствования вышеназванных механизмов. Но стоит только доказать недейственность этих допущений – и, как отмечают А. П. Дубнов и В. А. Дубовцев, теория социализации Т. Парсонса может быть преобразована в теорию криминализации общества.

Широкую известность в ХХ в. приобрели взгляды французского писателя и философа Альбера Камю (1913-1960), представителя атеистического экзистенциализма. Идея абсурда – исходный принцип концепции философа, заметившего: человек чувствует, что желает счастья и разумности, но сталкивается с иррациональностью мира. В этом столкновении между призванием человека и неразумным молчанием мира и рождается абсурд.

Способами бегства от абсурда выступают самоубийство и бунт, понимаемый как протест личности против иррационального и бессмысленного мира. Бунт, по Камю, «порождается осознанием увиденной бессмысленности, осознанием непонятного и несправедливого удела человеческого». Однако слепой мятежный порыв требует порядка среди хаоса, бунт «требует, чтобы скандальное состояние мира прекратилось». Цель бунта – преображение. «Но преобразовывать, – подчеркивает философ, – значит действовать, а действие уже завтра может означать убийство, поскольку бунт не знает, законно оно или незаконно. И бунт порождает как раз такие действия, которые он должен узаконить». Таким образом, именно абсурд как ситуация, в которой ставятся под сомнение все высшие ценности как смыслы человеческого существования, порождает, подобно хаосу, все виды бунта, к которым можно отнести все типы преступной деятельности.

Резюмируя, А. Камю замечает, что все мы носим в себе свои злодейства, бесчинства и кару за них. «Но наша задача не в том, чтобы выпустить их на свободу, а в том, чтобы победить их в самих себе и в других. Бунт, извечный отказ от повиновения… и по сей день остается сутью этой борьбы. Источник форм, кладезь истинной жизни, бунт позволяет нам держаться на ногах в бесформенном и яростном потоке истории».

Анализируя различные научные представления о причинах преступности, нельзя обойти вниманием психологическое направление исследования девиантного поведения. Влияющие на поведение человека обстоятельства и причины, о которых ранее упоминали А. Шопенгауэр и А. Кетле, рассматривал в рамках психоанализа 3. Фрейд, изучали такие ученые, как А. Адлер, Э. Фромм, Э. Эриксон, К. Хорни, К. Лоренц и др.

Психоанализ – учение, разработанное в конце XIX – начале ХХ в. австрийским врачом и психологом Зигмундом Фрейдом (1856-1939). По оценкам современных ученых, возникновение психоанализа означало переход от внешнего описания изолированных психических явлений к раскрытию лежащих в их основе глубинных механизмов.

С помощью примененного З. Фрейдом метода свободных ассоциаций было установлено, что различные травматические события и аффективные переживания не исчезают из психики безвозвратно, а лишь «вытесняются» из сознания в сферу бессознательного. Не находя прямого выхода в сознание, вытесненное продолжает, однако, активно воздействовать на психическую жизнь, проявляясь часто в замаскированной форме в виде невротических симптомов.

З. Фрейд указал на связь заболеваний с прошлым пациента, зачастую с событиями раннего детства. Именно первые детские эмоции, впоследствии забытые, играют важнейшую роль в «бездонных глубинах» неосознаваемой мотивации.

Первоначально в рамках психоанализа разрабатывалось учение о различных формах и проявлениях психической энергии с акцентом на сексуальные влечения (libido). Именно сексуальности З. Фрейд отводил особое место в своей теории, поскольку, во-первых, считал ее основным связующим звеном между психической и соматической сферами, а во-вторых, отмечал присущую сексуальным влечениям особую способность к вытеснению и сложной трансформации, порождающей наиболее богатую психодинамику. Компоненты сексуальности, подвергаясь в ходе индивидуального развития наиболее глубокому вытеснению, обладают, по представлениям З. Фрейда, и наибольшим патологическим потенциалом; создавая главный источник психоневрозов, они влияют на формирование характера.

Позднее З. Фрейд разработал учение о психической структуре. Психический аппарат стал рассматриваться как единство трех систем, находящихся в постоянном взаимодействии. Наиболее архаическая, глубинная его часть получила наименование «Оно» (Id) — это своеобразный резервуар психической энергии, «кипящий котел» бессознательных влечений и импульсов, стремящихся к немедленному удовлетворению. Руководит подобными импульсами безоглядная эгоистическая тяга к наслаждению, не учитывающая никаких требований реальных жизненных условий. Среди заключенных здесь влечений есть и отвратительные с точки зрения общественной морали – это и желание отнять, убить мешающего любому собственному устремлению, подвергнуть насилию сексуальный объект. Этот компонент психической структуры лишен контактов с внешним миром и, будучи «подвалом» личности, не знает различия между внешней реальностью и субъективной сферой.

Второй компонент – сознательное «Я» (Ego) — это посредник между внешним миром и Id, влечением и удовлетворением, действующий с учетом требований реальности. Значительная часть энергии расходуется на сдерживание и контроль иррациональных импульсов Id, против которых Ego использует различные защитные механизмы (вытеснение, проекцию, рационализацию, сублимацию). Для образного описания взаимоотношений, складывающихся между Id и Ego, З. Фрейд прибегал к аналогии отношений между всадником и лошадью: движется всадник только благодаря энергии лошади (т. е. сферы бессознательного), но формально управляет ею он (сфера сознательного).

Третья часть – «Сверх-Я» (Super-Ego) – это наша совесть, мораль, представления о добре и зле, нравственные правила, олицетворяющие собой ценности и установки общества. Этот уровень воплощает в себе прежде всего родительские образы, ведь именно родители объясняют ребенку, что «хорошо», а что «плохо». Действия Super-Ego приводят к бессознательной потребности в искуплении и самонаказании; оно само может сделаться источником преступных действий, причем чувство вины в таком случае станет уже не следствием, а причиной преступления. Поэтому Super-Ego может оказаться источником опасности, и Ego должно использовать против него те же защитные механизмы, что и против Id.

В связи со сказанным обратимся к наблюдению, сделанному И. С. Ноем: «Даже самый аморальный человек, злодей-преступник, нередко старается оправдать свое злодеяние перед самим собой, перед своей совестью. В немалой степени именно поэтому он старается возложить ответственность за содеянное на других, в том числе на самого потерпевшего, и вовсе не только для того, чтобы смягчить свою ответственность. Что-то внутри человека требует ответственности, и в зависимости от воспитания человек сообразует свое поведение с этим требованием. Нарушение этого требования переживается. Степень переживания, угрызения совести связаны с нравственными качествами личности, во многом определяемыми воспитанием».

В норме все три части психики (Id, Ego, Super-Ego) пребывают в относительном равновесии. Нарушение же этого равновесия и влечет за собой, по Фрейду, все психологические и патологические проблемы, причем не только личности, но и обще-ства.

Современные исследователи социальной психологии, опираясь на теорию 3. Фрейда, при изучении мотивации девиантного поведения уделяют особое внимание различного рода психологическим травмам, нейропсихологическим дисфункциям, комплексам неполноценности, стадиям сексуального или эмоционального развития личности. Психоанализ помог понять, что многие поступки, в том числе преступные, совершаются, когда человек сам не в состоянии до конца осмыслить характер своих действий.

Нельзя не упомянуть далее английского психолога, одного из лидеров биологического направления в психологии Ганса Юргена Айзенка (1916-1997), ставшего автором теории психической предрасположенности к преступлению.

Согласно представлениям Г. Айзенка, сознание формируется в раннем детстве в результате психологических процессов научения и обусловливания, которые приводят к формированию условного рефлекса страха перед наказанием, удерживающего от совершения социально неодобряемых действий. Возникающие в процессе выработки условных рефлексов дефекты становятся причинами правонарушений. Эти дефекты могут быть обусловлены как недостатками воспитания, так и врожденными особенностями личности. Содержание же всех свойств личности определяют, по Айзенку, три основные характеристики: экстраверсия – интроверсия, невротизм и психотизм.

Суть концепции Г. Айзенка сводится к тому, что тип функционирования нервной системы жестко предопределяет психологические и социальные характеристики личности. Так, экстраверты отличаются общительностью, активностью и даже агрессивностью поведения, любовью к острым ощущениям, импульсивностью. Интроверты, напротив, – спокойные, застенчивые люди, предпочитающие держаться в тени, придерживающиеся упорядоченного образа жизни и отличающиеся сильным самоконтролем и выдержкой. Отсюда Г. Айзенк делает вывод, что экстраверты более склонны к совершению преступлений и антисоциальных актов в целом, поскольку процесс выработки условных рефлексов у них затруднен. Примерно так же рассуждает Г. Айзенк при оценке невротизма, т. е. эмоционально-волевой неустойчивости; последняя, с точки зрения автора, является фактором, предрасполагающим к совершению преступлений. Наконец, под психотизмом понимается черта, предрасполагающая человека к психическим нарушениям под влиянием стресса (психозам). Лица с высоким уровнем психотизма характеризуются как холодные, мрачные люди, недружелюбные, некоммуникабельные. Г. Айзенк утверждает, что психотизм – характерная черта преступников, наряду с экстраверсией и невротизмом.

В терминологии Г. Айзенка экстраверсия, невротизм и психотизм рассматриваются как «крайние проявления личностных черт», не характерные для большинства «нормальных» людей. Таким образом, ученый связывает преступное поведение с особыми психическими свойствами личности, которые являются патологическими либо пограничными между нормой и патологией.

Г. Айзенк считал, что наследственность выступает важным фактором в детерминации преступного поведения. Лица, предрасположенные к совершению преступлений, обладают «врожденной криминальностью», которая, однако, приводит к совершению преступления не автоматически, а путем взаимодействия с криминогенными факторами социального характера. По убеждению Г. Айзенка, исследования, проводимые социологами с целью установления взаимосвязи между преступностью и различными социальными факторами, не имеют большого значения для объяснения причин преступности, поскольку не раскрывают механизма действия криминогенных факторов. Эта задача может быть достигнута лишь путем объединения фактора наследственности и социальных факторов в некую «общую» теорию, способную отразить весь комплекс причин преступного поведения в современном мире.

В разное время в различных странах проводились исследования с целью проверки основного положения теории Г. Айзенка о превалировании среди преступников экстравертов и невротиков. Во многих из них данное положение не подтвердилось. Так, в 1973 г. английские криминологи Д.Уэст и Д. Фаррингтон провели масштабное исследование причин преступности среди несовершеннолетних, в процессе которого, наряду со многими другими факторами, изучалось криминогенное значение экстраверсии и невротизма. Как установили исследователи, экстраверсия и невротизм не имеют существенного значения в ряду причин, приводящих к совершению преступлений, по сравнению с такими факторами, как преступный опыт родителей, низкий доход семьи, дефекты в воспитании детей и др.

Сегодня теория личности Г. Айзенка пользуется широким признанием психологов, высоко оценивающих предложенную автором измерительную структуру личности. Связав психологические свойства личности с базовыми процессами научения, Г. Айзенк не только открыл новое направление исследований, но и существенно расширил научные представления о механизмах человеческого поведения. Что касается криминологического значения данной теории, то после ряда проверочных исследований криминологи заметно охладели к ней. Современные ученые, занимающиеся проблемами юношеской делинквентности, признают криминогенное значение таких факторов риска, как гиперактивность и импульсивность поведения, предлагая рассматривать их в совокупности с иными криминогенными факторами (семейными, школьными и др.). Таким образом, по наблюдению О. Н. Ведерниковой, криминологи пытаются преодолеть биологизаторство и упрощенный подход к анализу причин преступности, присущие теории Г. Айзенка.

В российской юридической литературе теория Г. Айзенка о психической предрасположенности к преступлению рассматривается как разновидность антропологического подхода к изучению личности преступника, имеющая ломброзианские корни и являющаяся «более усложненной формой поисков специфически преступных качеств и свойств в психофизиологической сфере личности». С точки зрения О. Н. Ведерниковой, данную оценку следует признать вполне справедливой. Вместе с тем, с позиций современной российской криминологии, преступность лиц с психическими аномалиями – крупная научная и практическая проблема, тесно связанная с проблемой ограниченной вменяемости лиц, страдающих дефектами психики. Психические аномалии играют роль условий, способствующих совершению преступлений, формирующих мотивацию преступного поведения, особенно при совершении насильственных, корыстно-насильственных и сексуальных преступлений. Без знания и учета психических аномалий нельзя понять действительные причины совершения значительного числа преступлений, а следовательно, невозможно их эффективное предупреждение и исправление преступников. Таким образом, теория Г. Айзенка о психической предрасположенности к преступлению представляет интерес и для российской науки и практики, нацеленной на выявление криминогенных детерминант преступного поведения, их предупреждение и устранение.

Исследование научных представлений о причинах преступности будет не полным, если мы не напомним, хотя бы кратко, как происхождение преступности объясняли отечественные криминологи в советский период. Поскольку сама преступность понималась как классовый феномен, появление ее связывали с возникновением частной собственности, разделением общества на классы и образованием государства. По логике приверженцев такой точки зрения, господствующие в обществе классы, защищая свои интересы, установили посредством права, какие действия, посягающие на их господство, признаются преступлением. Отсюда делается вывод: преступность – это внутренне присущее эксплуататорским общественно-экономическим формациям классово обусловленное социальное явление, причины которого коренятся в самом существе эксплуататорского строя. Нередко советские авторы обращались к известному изречению К. Маркса: «Должно быть, есть что-то гнилое в самой сердцевине такой социальной системы, которая увеличивает свое богатство, но при этом не уменьшает нищету, и в которой преступность растет даже быстрее, чем численность населения». Именно поэтому заключалось, что преступность органически присуща капиталистическому обществу, в котором увеличение богатства немногих сопровождается ростом безработицы и обострением классовых антагонизмов. В социалистических же странах преступность сохраняется временно, поскольку в различных сферах социалистического общества, а также в сознании и психологии людей, в их быту сохраняются остатки досоциалистического прошлого. При этом, как замечали отечественные ученые, совершению преступлений способствуют и конкретные недостатки в различных сферах экономической и идеологической жизни общества. Среди таковых назывались: слабость воспитательной работы, отсутствие должной заботы об организации культурного досуга по месту жительства, работы, учебы; безнаказанность малозначительных нарушений норм общественного поведения; упущения в деятельности государственных органов и общественности по выявлению и пресечению конкретных источников вредных влияний, по охране общественного порядка; недостатки учета и охраны государственного и общественного имущества и др. Отдельные виды преступлений совершаются вследствие сочетания ряда причин и условий: отрицательного влияния семьи или бытового окружения, подстрекательства преступных элементов, влияния пропаганды «западного образа жизни», алкоголизма, нарушения принципов социализма и др.

Не соглашаясь с «классовым» объяснением происхождения преступности, современные исследователи пришли к выводу, что преступность древнее любых писаных законов, любой писаной культуры; она возникла с появлением человека как социального существа. По утверждению Ю. М. Антоняна и О. Ю. Звизжовой, «на начальном этапе – в первобытном обществе – объективно являющееся опасным для общества (убийства, кражи, разбои и т. д.) еще не является уголовно-противоправным, поскольку нет уголовного права, но названные действия тем не менее совершаются. Повторяющиеся и получающие распространение вредоносные поступки вызывают ответную реакцию со стороны общества, которая проявляется в том, что общественная опасность находит выражение в определенном запрете, устанавливаемом родом или племенем. Соответствующие нормы, не будучи записанными, существуют в устной форме наряду с мифами, легендами, сказками и т. п., а с появлением письменной культуры оформляются письменно».

Таким образом, мы смогли убедиться, что на сегодняшний день теория преступности представляет собой обширную область исследований, созданную усилиями и трудом многих мыслителей. Каждый из авторов имеет собственную точку зрения, и невозможно выделить какую-то одну концепцию, которая полностью объясняла бы феномен преступности и ее причины. Существующее множество взглядов свидетельствует лишь о том, что преступность есть многостороннее явление, результат воздействия самых разных факторов.

Не следует забывать о личности преступника – конкретного человека, стоящего за каждым преступлением. С. В.Познышев справедливо заметил: «Ни одно преступление нельзя объяснить исключительно внешними причинами, игнорируя особенности совершившей его личности. Нарисуйте какую угодно цепь внешних событий, все равно для того, чтобы под давлением их произошло преступление, необходимо прибавить к ним известный склад личности. Личность иного склада, в тех же условиях, или совершит иное преступление, чем данное, или вовсе не совершит преступления, а найдет иной выход из своего положения, – может быть, кончит самоубийством, пойдет просить милостыню, помирится с родственниками, с которыми был в ссоре, и попросит у них прощения, переменит профессию, вступит в выгодный брак и др.». Схожую мысль излагает профессор Колумбийского университета США Д. Абрахамсен, утверждая, что причины преступного поведения надо искать не где-то «на стороне», придумывая различные теории и выявляя действие внешних факторов, а в нас самих, в базовых человеческих свойствах, в ментальной психической конституции человека. Он же вывел своеобразную формулу преступления, опирающуюся на предложенную З. Фрейдом теорию: преступление = (преступные устремления, заложенные в «Оно» + криминогенная ситуация) / контролирующие способности «Сверх-Я».

Присущая человеческому бытию противоречивость, которую Э. Фромм и Р.Хирау предлагали определять как сущность человека вообще, свидетельствует о том, что не всегда и не везде тот или иной индивид будет действовать лишь в рамках тех общественных норм и правил, которые установлены данной социальной средой как наиболее целесообразные, а поэтому являются обязательными и необходимыми. Ведь эти рамки всегда были и будут несравненно беднее реального разнообразия бытия индивидов, их неповторимости и уникальности.

Со своей стороны, Э. А. Поздняков замечает, что человек не может жить без работы воображения. Все основные эмоции, такие как любовь, ненависть, страх, надежды, вера, гнев, печаль, радость, наши смех и слезы, – плоды нашего воображения. Даже чувство страха возникает у человека, как правило, вследствие работы воображения еще до события, которого человек страшится. Часто бывает, что человек уже пережил страх заранее, довел себя в ожидании события чуть ли не до инфаркта и, предваряя его, успел совершить какое-нибудь преступление, а событие тем временем так и не произошло. У животных страх, злоба, ярость вызываются непосредственно внешним раздражителем, человек же способен маяться этими чувствами без всякого видимого повода. Человек совершает поступки, и нередко поступки для него роковые, только потому, что ему что-то показалось, померещилось.

Несмотря на то что сущностные свойства личности доминируют в процессе выбора поведения, по мнению авторитетных ученых, имеются и иные детерминанты. Во-первых, личность приобретает свой статус в процессе социализации. Во-вторых, любое осознанное поведение личности в конечном счете всегда обусловлено потребностью, стремлением к удовлетворению своего интереса. Например, согласно позиции Д. А. Кикнадзе, в каждой конкретной ситуации мотив порождается какой-либо нуждой, потребностью субъекта и предметом ее удовлетворения.

Размышления исследователей, занятых вопросом о причинах преступного поведения, в сущности, сходятся к двум сферам, двум началам, присущим каждому из нас: биологическому и социальному. Поэтому при объяснении причин преступности ученые в той или иной мере уделяют внимание как одному, так и другому фактору. Еще Н. А. Бердяев обращал внимание на то, что сочетающиеся в человеке биологическое и социальное начала, взаимодействуя как противоположности, придают каждому человеческому индивидууму противоречивый, парадоксальный фон; эта двойственность присуща человеку на протяжении всего его существования.

На это же указывал немецкий ученый Франц фон Лист (1851-1919): «Оба упомянутые естественно-исторические воззрения на преступление – биологическое и социологическое – не только не находятся в противоречии друг с другом, но, наоборот, взаимно дополняются, так как лишь взятые вместе они в состоянии дать нам причинное объяснение преступности. Если первое воззрение, рассматривая преступление как продукт индивидуальной жизни отдельного человека, стремится объяснить его личными качествами преступника, а второе, рассматривая его как общественное явление, ставит преступление в связь с общественными условиями, отсюда ясно, что ни одно, ни другое воззрение в отдельности не в состоянии разрешить общую проблему. При социологической точке зрения никогда не следует упускать из виду, что “массовые явления” представляют собою лишь сумму единичных явлений, в которых индивидуальный фактор – личность преступника играет выдающуюся роль, хотя это еще чрезвычайно трудно установить даже при помощи статистики и массового наблюдения. <…> Совмещение же одного и другого воззрения приводит нас к тому выводу, на который я хотел бы обратить особенное внимание читателей: каждое преступление есть, с одной стороны, продукт личности преступника, а с другой – тех общественных условий, под влиянием которых преступник находится в момент совершения преступления, т. е. продукт одного индивидуального и бесчисленных общественных факторов».

Выступая за всестороннее изучение личности преступника и исследование влияния биологического фактора на выбор вариантов поведения, И. С. Ной со своей стороны отметил: «Среди неспециалистов распространено представление, будто бы установление связи между преступностью и наследственностью чревато опасностью признания преступности неискоренимым явлением». Подобное представление И. С. Ной называл заблуждением, ссылаясь в обоснование своей позиции на высказывание Ш. Ауэрбах: «Преступность, подобно душевным заболеваниям, по-видимому, является результатом воздействия неблагоприятных условий среды на генетически восприимчивую конституцию. И опять-таки подчеркнем, что наследственная склонность к преступлениям не может считаться неотвратимым роком. Чем больше преуспевает общество в уничтожении факторов среды, порождающих преступление, путем улучшения социальных условий и воспитания, тем меньше будет случаев проявления этих нежелательных генов в виде преступных актов».

Давно замечено: человечество, преобразуя окружающий мир, несет в себе не только добро и любовь, но и страшные пороки, которые порождают зло, в том числе преступность. Для философии это прежде всего – проблема сущности человека: преступность признается негативным качеством человеческой натуры. Философия подходит к изучению преступности с позиции абсолютного проявления зла, исходящего от человека. Именно зло, содержащееся в человеке, составляющее его сущность и руководящее его поступками, порождает в нем преступные начала. Оно коренится в метафизической области свободы воли человека, формируя «злую» волю. Проявление «злой» воли как результата «злого» начала в человеке представляет опасность для общества, становится объектом запрета со стороны социальных нормативных систем, главной из которых в современном обществе является право. Не случайно В. В.Лунеев назвал преступность «не классовой, не идеологической и не политической, а общечеловеческой проблемой».

Весьма категорично о сущности человека высказался в свое время английский философ Томас Гоббс (1588-1679). По его мнению, «homo homini lupus est» («человек человеку – волк»), люди злы и эгоистичны и находятся в обществе в состоянии «войны всех против всех». Каждый человек от природы является существом злым и деструктивным, этим он напоминает убийцу, которого от любимого занятия может удержать только страх перед еще более сильным убийцей. Поэтому не выглядит случайным и заявление американского криминолога Тревиса Хирши о том, что все люди – это потенциальные правонарушители, и лишь страх перед возможной утратой хороших отношений с родителями, друзьями, коллегами по работе удерживает их от совершения преступных деяний.

Вместе с тем, по мнению российского историка Н. М. Карамзина, «злодей не сделался бы злодеем, есть ли бы он знал начало и конец злого пути, все приметы сердечного развращения, все постепенности оного, разрождение пороков и ужасную пропасть, в которую они влекут преступника». Корни злодейства, полагал он, не в условиях общественной жизни, а в «сердечном развращении», в душе. Много позже С. Ю. Витте обоснованно заметил: «Человек – существо крайне сложное. <…> Нет такого негодяя, который когда-либо не помыслил и даже не сделал чего-либо хорошего. Нет также такого честнейшего и благороднейшего человека (конечно, не святого), который когда-либо не помыслил и даже при известном стечении обстоятельств не сделал гадости».

Никто не проводил столь масштабного исследования, но все же решимся на обобщение: все мы жертвы и одновременно – преступники. Каждый человек, наверное, хоть раз стал жертвой преступления: если не побоев, то кражи, если не кражи, то клеветы. В то же время почти каждый сам хотя бы раз обманывал, обижал другого. Мы, как правило, мгновенно замечаем несправедливость и проявление зла по отношению к самим себе или своим близким, однако бываем удивительно беспечны и нечутки, когда боль и страдания другим людям приносят наши собственные действия.

Зеркально обстоит дело с добрыми делами: не делая никому добра сами, мы требовательно смотрим по сторонам – когда же в наших интересах станут действовать другие люди. А ведь еще Лев Толстой отметил: «Чтобы поверить в добро, надо начать делать его».

В завершение параграфа вспомним точку зрения одного из классиков немецкой и мировой философии – Ф. В. Й. Шеллинга. Он был убежден, что каждый из нас не изолирован, а выступает активным участником исторического процесса, в котором добро должно одержать победу над злом. В этом процессе история последовательно проходит определенные фазы, которые мыслитель называл «мировыми эпохами». Тем самым осуществляется движение от первоначального состояния, в котором нет свободы, а сознание помрачено злом, к господству добра, к царству Бога на земле.