§ 2. Проблемы организации предварительного расследования и прокурорского надзора

В современной России не только судебная власть, но и предварительное расследование вместе с прокурорским надзором за ним нуждаются в серьезном укреплении и развитии. Проблем в организации предварительного расследования преступлений в нашей стране сегодня, пожалуй, еще больше, чем в сфере рассмотрения и разрешения уголовных дел судами.

Основная трудность здесь, как представляется, состоит в отсутствии четкой, научно обоснованной концепции организации предварительного расследования и прокурорского надзора за ним. Будучи лишенным стройной концепции, реформирование досудебного производства осуществляется в нашей стране разнонаправленно, хаотично, бессистемно. Сделанный вывод подтверждается анализом многочисленных поправок, внесенных в УПК РФ за менее чем двадцатилетний период его существования.

Очевидно, что от такого неблагоприятного состояния дел более всего выигрывает преступность и менее всего – государство, общество, законопослушные граждане. Бесконечные метания законодателя в вопросах расследования преступлений, перетасовывание полномочий должностных лиц органов дознания, предварительного следствия и прокуратуры, провозглашаемые, но постоянно откладываемые организационные преобразования вносят деструктивные компоненты в деятельность правоохранительных органов, снижают эффективность их работы, ощутимо влияют на качество расследования уголовных дел.

Ни в коей мере не умаляя значимости отправления правосудия по уголовным делам, нельзя забывать о важнейшей роли предварительного расследования в уголовном процессе. Не случайно такое расследование производится по подавляющему большинству уголовных дел (лишь уголовные дела так называемого частного обвинения возбуждаются путем подачи заявления потерпевшим непосредственно в суд). В соответствии с ч. 2 ст. 21 УПК РФ, в каждом случае обнаружения признаков преступления прокурор, следователь, орган дознания и дознаватель принимают все предусмотренные законом меры по установлению события преступления, изобличению лица или лиц, виновных в его совершении.

Поскольку основной формой предварительного расследования выступает предварительное следствие, основная тяжесть по расследованию уголовных дел ложится именно на плечи должностных лиц, специально уполномоченных такое следствие производить, т. е. на плечи следователей. Должности следователей в настоящее время имеются в нескольких российских правоохранительных органах: в Следственном комитете РФ, в следственных аппаратах органов внутренних дел и в органах Федеральной службы безопасности. Несмотря на разную ведомственную принадлежность и, соответственно, подследственность, следователи при расследовании уголовных дел пользуются едиными полномочиями, закрепленными в ст. 38 УПК РФ. При этом на протяжении многих лет идея реформирования организации отечественной системы предварительного следствия остается одной из наиболее обсуждаемых, по сей день сохраняя остроту и актуальность.

Напомним, что в чем-то схожая с существующей в современной России система организации следственных аппаратов сложилась в послевоенные годы в Советском Союзе. В то время в СССР предварительное следствие также осуществлялось тремя самостоятельными следственными аппаратами, принадлежавшими к прокуратуре, МВД и КГБ, и уже тогда звучали настойчивые предложения об их реформировании.

Так, М. В. Барсуков еще в 1957 г. высказал мнение о необходимости устранить параллелизм в построении следственного аппарата, для чего предлагалось сосредоточить предварительное следствие в органах МВД и упразднить институт следователей в органах прокуратуры. Сторонники этого предложения подчеркивали, что производство расследования уголовных дел не свойственно прокуратуре, функции которой должны ограничиваться осуществлением надзора за расследованием. Руководя следственным аппаратом, отвечая за его показатели, прокуроры, по мнению сторонников реформы, снижали качество следствия, а следователи, подчиненные прокурору, не могли пользоваться самостоятельностью в полной мере. Сосредоточение предварительного следствия в органах МВД должно было устранить распыление сил, укрепить и усилить координацию работы следователей и оперативных служб органов МВД.

Подобная позиция, однако, не получила достаточной поддержки, а многие видные процессуалисты подвергли ее жесткой критике. М. С. Строгович, например, заметил: «Что касается предложения о передаче предварительного следствия в милицию, то с этим согласиться нельзя, так как предварительное следствие есть деятельность юстиции, а не административного органа, каковым является милиция, и предварительное следствие не должно соединяться с оперативно-розыскной работой в милиции. Сосредоточение предварительного следствия в милиции, несомненно, отвлекает милицию от ее непосредственной обязанности раскрытия и предупреждения преступлений и в то же время не обеспечивает надлежащего качества предварительного следствия. Поэтому мы высказываемся против “единого следственного аппарата” в том виде, в каком его предлагают сторонники передачи предварительного следствия в милицию».

Одновременно М. С. Строгович высказался за создание единого следственного аппарата, но только в системе органов прокуратуры: «Идею “единого” следственного аппарата следует признать правильной только в том смысле, что предварительное следствие не может производиться в двух параллельно действующих аппаратах – прокуратуре и милиции – и должно быть сосредоточено в одном, а именно в прокуратуре; милиция же должна участвовать в уголовном процессе в качестве органа дознания».

Противники существования в СССР параллельных следственных аппаратов высказывали и иные предложения: вернуться к прежней структуре следственного аппарата, сосредоточенного в судебной системе («судебные следователи»); создать самостоятельный следственный аппарат, подчиненный Совету Министров СССР, и др. «Однако, – констатировали И. Ф. Крылов и А. И. Бастрыкин, – ни одно из высказанных предложений реализации не получило. Опыт практической работы трех сосуществующих аппаратов предварительного следствия показывает, что такая система оправдывает себя». Сами авторы выступали за сохранение существующей системы, напоминая, в частности, что параллельное существование нескольких следственных аппаратов с совпадающими функциями «имеет и позитивные стороны, ибо параллельно функционирующие звенья в любой системе повышают надежность последней. Недостатки в работе одного аппарата могут компенсироваться активными действиями другого. При едином следственном аппарате подобные возможности отсутствуют или крайне ограничены».

В ходе проводимой в постсоветской России судебной реформы споры о надлежащей организации следственных аппаратов вспыхнули с новой силой. Многие современные ученые и правоприменители критически смотрят на сложившуюся систему органов предварительного следствия. Например, Н. А. Колоколов задает риторический вопрос: «А достижима ли истинная состязательность в уголовном процессе, в котором возбуждение уголовного дела и предварительное расследование выведены из компетенции суда? Особенно если учесть, что право назвать информацию доказательством отдано офицерам в погонах, ведомым в бой с преступностью генералами!». Развивая свою мысль, ученый подчеркивает: «Там, где война, там – свои законы. Как свидетельствует обширная судебная практика, фальсификация доказательств по уголовным делам в значительной степени обусловлена пребыванием следователя в подчинении у структур, должностью отвечающих за раскрытие конкретного преступления». Между тем, по мнению Н. А. Колоколова, «“клеймо качества” на доказательственную информацию вправе ставить только суд, ибо только эта инстанция по-настоящему защищена от произвола отдельной личности».

Достаточно взвешенный подход к вопросам организации следственного аппарата предлагали авторы Концепции судебной реформы в Российской Федерации 1991 г., где, в частности, отмечено, что разные структурные формы организации следствия не обеспечивают единства ни в организации следственной деятельности, ни в руководстве ею, ни в ее ресурсном (материально-техническом и кадровом) обеспечении. Между тем речь идет о единой по своим целям и содержанию (т.е. функциям и методам) деятельности. Распределение функций расследования между различными органами следствия не связано со спецификой этой деятельности, не отвечает принципам разделения труда, нередко меняется законодателем путем произвольной корректировки правил подследственности, может быть изменено для отдельных дел и по решению прокурора. Это не обеспечивает равенства граждан, попадающих в сферу деятельности органов расследования. Несмотря на единство процессуального регламента, создаются объективно разные условия для взаимоотношения прокуратуры и расследования.

Закономерен вывод, сделанный разработчиками Концепции: «Идея сосредоточения следствия в одном органе имеет многочисленных приверженцев и, что называется, овладела массами». Придя к такому выводу, авторы Концепции задаются немаловажным вопросом: где же следует сосредоточить следственные подразделения? Исследователи полагают, что, с одной стороны, концентрация следствия в руках Министерства внутренних дел «чревата опасным сращением функций дознания, предварительного следствия и оперативно-розыскной работы». С другой стороны, включение следственного аппарата в систему Министерства юстиции «привело бы к возникновению служебно-административной зависимости между следователями и судебным персоналом, находящимся в ведении этого министерства». При подчинении Правительству или структурам президентской власти следственный аппарат, по мнению авторов, «оказался бы в одном ряду с многочисленными министерствами и ведомствами, под контролем их руководителей, не всегда заинтересованных в обнажении ситуации в своей “епархии”». Выход из создавшейся ситуации разработчики Концепции видели в создании «единого следственного аппарата, организационно отделенного как от прокуратуры, так и от МВД и КГБ».

Вместе с тем упомянутая Концепция содержит следующую существенную оговорку: «Прежде чем окончательно остановиться на таком решении, следует учесть, что зарубежная практика знает и принципиально иной подход: децентрализацию следственных подразделений. Так, в США, где расследование производит полиция, наряду с независимыми друг от друга федеральными органами полиции, принадлежащими министерствам юстиции, финансов, почтовому, труда, здравоохранения, сельского хозяйства, торговли, внутренних дел, армии, флота, военно-воздушных сил, государственного департамента, функционируют подчиняющиеся местным органам власти полицейские службы поселков, городов, округов, штатов. Нужно иметь в виду однако, что англосаксонскому праву присущ отличный от бытующего у нас подход к определению сферы уголовно-процессуального регулирования. Обобщенно говоря, законодательство Великобритании и Нового Света считает процессом лишь то, что происходит before the judge, т. е. перед судьей, включая процедуру предварительного слушания (preliminary hearing)».

Завершая размышления об оптимальной организации следственного аппарата, разработчики Концепции резюмировали: полицентризм, наличие относительно независимых дублирующих друг друга подсистем усиливают надежность системы, хотя и значительно увеличивают расходы на ее функционирование. Однако учитывая наши государственно-правовые традиции, а также крайнюю стесненность в материальных, финансовых и кадровых ресурсах, следует, видимо, ориентироваться на моноцентризм и иерархическое построение аппарата предварительного следствия в нашей стране. «Таким образом, – заключают авторы, – идея создания единого самостоятельного Следственного комитета не противоречит замыслам настоящей концепции».

Идея создания в нашей стране единого следственного органа могла осуществиться уже вскоре после составления Концепции судебной реформы. 31 марта 1993 г. Верховный Совет РСФСР в первом чтении принял проект Закона «О Следственном комитете», который получил поддержку абсолютного большинства депутатов (против был только один голос). Однако в связи с роспуском Верховного Совета данный законопроект утратил юридическую силу. Радикальная реорганизация следствия была отложена.

В апреле 2001 г. по поручению Президента России рабочая группа специально проработала вопрос о создании Следственного комитета – Федеральной службы расследований в качестве самостоятельного федерального органа исполнительной власти. В результате был сделан вывод об обоснованности, целесообразности и реалистичности предложения о создании Федеральной службы расследований как самостоятельного и единого федерального органа предварительного следствия. Напомним ключевые аргументы, позволившие сделать такой вывод.

Во-первых, образование единого органа предварительного следствия позволило бы реализовать одно из основных положений Концепции судебной реформы 1991 г. о выделении предварительного следствия в самостоятельную отрасль государственной деятельности, не зависящую от задач и ведомственных интересов иных органов государственной власти. Пока же, по оценке членов рабочей группы, органы внутренних дел, Федеральной службы безопасности, в значительной степени органы прокуратуры, выполняя возложенную на них функцию по борьбе с преступностью, неизбежно вовлекают в решение этой задачи подчиненного им следователя. В результате процессуальная самостоятельность следователя оказывается сугубо декларативной. Между тем над следователем не должна довлеть ответственность за состояние преступности в стране; нужно, чтобы он отвечал только за качество и быстроту расследования уголовного дела.

Во-вторых, принятие решения о создании единого федерального органа предварительного следствия призвано устранить ведомственный подход к оперативному обеспечению предварительного следствия, что позволило бы существенно повысить уровень ответственности оперативных работников за качество проводимых ими оперативно-разыскных мероприятий.

В-третьих, разграничение функций и ответственности органов предварительного следствия и оперативно-разыскных служб, их организационное обособление позволило бы создать механизм, в значительной степени предотвращающий сокрытие преступлений от учета. С этой целью предлагалось возложить на органы внутренних дел регистрацию заявлений о криминальных происшествиях, а на орган предварительного следствия – учет преступлений, совершивших их лиц и потерпевших. Такая система ведения уголовной статистики позволила бы получать более объективную информацию о состоянии преступности в стране, а также обеспечила бы повышение уровня защиты законных прав и интересов граждан, пострадавших от преступлений.

В-четвертых, по мнению членов рабочей группы, освобождение прокуратуры от функции расследования уголовных дел должно существенно повысить ее ответственность как за соблюдение законов на предварительном следствии, так и за окончательные результаты расследования уголовных дел. Как особо подчеркнули члены рабочей группы, передача функций по расследованию наиболее тяжких преступлений от прокуратуры самостоятельному органу предварительного расследования устранит явно неприемлемое положение прокурора в процессе расследования этой категории преступлений, когда один и тот же орган государственной власти осуществляет и расследование, и надзор за его законностью.

В-пятых, разграничение функций и зон ответственности органов государственной власти в сфере расследования преступлений позволило бы устранить элементы монополизма различных органов на той или иной стадии раскрытия преступления. Соединение надзора и предварительного следствия в органах прокуратуры, оперативно-разыскной деятельности и предварительного следствия в других правоохранительных органах с возложением и на тех, и на других ответственности за состояние преступности препятствует внешнему объективному контролю со стороны государства и общества за деятельностью этих органов. Разграничение же функций по борьбе с преступностью, расследованию преступлений, надзору за расследованием преступлений, с одной стороны, дает потерпевшим, подозреваемым, обвиняемым возможность более эффективно защищать свои законные права и интересы, апеллируя к различным органам, с другой – позволяет государству получать полную и объективную картину состояния преступности и эффективности деятельности государственных органов по противодействию преступлениям.

В-шестых, появление Федеральной службы расследований способствовало бы выработке и проведению единой уголовной политики в сфере предварительного следствия на всей территории России, а также единообразному применению уголовного и уголовно-процессуального законодательства, позволило бы устранить основания для нередко возникающих разногласий между органами предварительного следствия относительно подследственности уголовных дел.

В-седьмых, отнесение к компетенции Федеральной службы расследований предварительного следствия по особо тяжким, тяжким и средней тяжести преступлениям с одновременным возложением функций по расследованию малозначительных преступлений на органы дознания позволило бы ограничить применение сложной, дорогостоящей и длительной процедуры предварительного следствия составами преступлений, представляющими большую общественную опасность. Усилия наиболее квалифицированной части следственного аппарата будут тогда сосредоточены на расследовании самой сложной категории дел. Это позволит также значительно сократить и удешевить процедуру расследования менее опасных преступлений, по которым достаточно процедуры дознания.

Перечислив аргументы за создание единого самостоятельного органа предварительного следствия, нельзя не назвать и контраргументы, обсуждавшиеся рабочей группой Администрации Президента РФ в 2001 г. в ходе совещаний с представителями заинтересованных ведомств.

Первый такой контраргумент – опасение, что в результате реформирования системы предварительного следствия ухудшится взаимодействие между следователями и оперативно-разыскными подразделениями при расследовании преступлений. Проанализировав этот довод, члены рабочей группы пришли к следующему выводу. Действительно, в настоящее время следственные и оперативно-разыскные подразделения МВД России, ФСБ России находятся под единым управлением руководителей указанных органов и объединены едиными задачами в рамках соответствующих ведомств, такими как снижение показателей уровня преступности в зоне ответственности ведомства, улучшение показателей раскрываемости преступлений и т.п. Однако, как специально подчеркнули правоведы, «следователь по своему процессуальному статусу, по объему полномочий в отношении прав и законных интересов подозреваемых, обвиняемых, потерпевших занимает серединное положение между оперативным сотрудником и судьей». В силу этих причин важно обеспечить его реальную, а не декларативную независимость. Поэтому следователь должен нести ответственность только за объективное и быстрое расследование преступлений, и именно исходя из этого нужно формулировать показатели эффективности его работы. Раскрываемость преступлений – основной критерий оценки работы оперативно-разыскных служб. Если установить, что преступление следует считать раскрытым только после изобличения виновного судом, у оперативно-разыскных служб появится серьезный стимул для обеспечения качественного оперативного сопровождения следствия. Кроме того, как уже отмечалось, с объединением следственного аппарата в самостоятельную службу должны исчезнуть различия ведомственного характера в подходах к оперативному сопровождению расследования преступлений, подследственных разным правоохранительным органам.

Второе опасение противников реформы связано с возможным снижением качества и своевременности первоначальных следственных действий при осмотре места преступления. Однако и этот аргумент члены рабочей группы сочли недостаточным обоснованием невозможности ведомственного обособления следственного аппарата, отметив, что обязанность осмотра места преступления возложена на следователя законом. Перепоручение функции по осмотру места преступления оперативным работникам распространено как раз по преступлениям, подследственным органам внутренних дел, и обусловлено организационным единством, а также складывающимися в силу этого единства неформальными отношениями следователей и оперативных работников органов внутренних дел. Образование самостоятельной следственной службы с сохранением за ней установленной законом ответственности за осуществление следственных действий, в том числе за осмотр места преступления, позволит устранить причины и условия, порождающие невыполнение следователями требований уголовно-процессуального законодательства.

Третье высказанное опасение касается снижения уровня защиты, в том числе физической, следственных работников и членов их семей силами системы МВД России. Рассмотрев этот тезис, члены рабочей группы констатировали, что проблема защиты от посткриминального воздействия действительно существует. Однако с этой проблемой сталкиваются не только следователи органов внутренних дел, но и судьи, прокурорские работники, судебные приставы, потерпевшие, свидетели и т. д. В нашей стране уже сделаны конкретные шаги, направленные на создание эффективной системы защиты участников уголовного процесса, включая самих работников правоохранительных органов.

Наконец, четвертый контраргумент состоит в следующем: период реорганизации следственного аппарата, как и всякая реформа, вызывая состояние неопределенности у следователей, будет сопровождаться снижением эффективности работы реформируемых органов. Однако четкое планирование и поэтапное проведение реформы должны, как представляется, минимизировать возможные риски переходного периода.

Таковы основные аргументы в поддержку и против создания в России единого органа предварительного следствия, рассмотренные весной 2001 г. рабочей группой Администрации Президента РФ. Помимо анализа приведенных доводов, в подготовленном документе были предложены конкретные этапы реформирования, намечены их задачи и сроки. Основные мероприятия по реорганизации следственного аппарата планировалось завершить уже в 2004 г. Однако эти планы не были воплощены в жизнь, а осуществление масштабной реформы вновь перенеслось на неопределенный срок.

Между тем дискуссия продолжилась. Сторонники и противники объединенного следствия находят все новые доводы в обоснование своей позиции. Например, Ф. Глазырин и В. Клейн не увидели необходимости в создании единого следственного органа и указали: 1) разнообразие совершаемых правонарушений оправдывает существование в большинстве стран параллельно действующих следственных служб при различных правоохранительных органах – министерстве юстиции, прокуратуре, судах, полиции, таможенных, налоговых, иммиграционных ведомствах; 2) любые попытки объединения органов следствия сами по себе не способны привести к повышению эффективности их работы, поскольку функционирование такого монстра сопровождалось бы утратой профессионализма, ростом бюрократии, потерей оперативности и т.п. Не соглашаясь с подобным мнением, О. Г.Дьяконова ставит в пример организацию судебной системы, в которой существует определенная специализация судей; по ее мнению, ничто не мешает предусмотреть создание и единого следственного органа с четкой специализацией по расследованию конкретных категорий дел. Отвечая на второй из вышеприведенных аргументов, О. Г. Дьяконова отмечает, что к повышению эффективности действительно приводят не реформы административных структур; однако рост бюрократии, коррумпированность и прочие проблемы существуют и сейчас, и именно поэтому вопрос реформирования предварительного следствия так актуален.

Всерьез к идее масштабной реформы следственных аппаратов российская власть вернулась в 2007 г. Важным шагом на этом пути стало учреждение Следственного комитета РФ (первоначально – Следственного комитета при прокуратуре РФ) и его территориальных подразделений (Федеральный закон от 5 июня 2007 г. № 87-ФЗ). Основной целью осуществленных нововведений стало разделение производства следствия и надзора за ним. Одновременно со структурными произошли и заметные функциональные изменения: полномочия по процессуальному руководству предварительным следствием были переданы от прокурора руководителю следственного органа.

Начавшееся реформирование предсказуемо вызвало бурную дискуссию в рядах российских ученых и правоприменителей, которые по-разному оценили как уже состоявшиеся преобразования, так и направления дальнейшей реорганизации. Ожесточенные споры происходили и в Государственной Думе РФ еще при принятии соответствующих поправок в ранее действовавшее законодательство.

Любопытное мнение по поводу осуществленных преобразований высказал В.П.Божьев: «Создается впечатление, что, подготавливая процессуальноправовую основу для расширения возможностей у следователя и руководителя следственного органа по обжалованию решений и указаний (требований) прокурора, разработчики проекта Федерального закона от 5 июня 2007 г. и следующих за ним нормативных актов аналогичного уровня недостаточно оценили тот факт, что все они (прокурор, следователь, руководитель следственного органа) представляют в уголовном процессе одну сторону – сторону обвинения. Поэтому прежде всего важно обеспечить их единство, взаимодействие, ответственность, а не “внутреннюю состязательность”. При этом надо иметь в виду, что прокурор в уголовном процессе – это не только орган надзора за процессуальной деятельностью органов расследования, но и субъект осуществления функции уголовного преследования, а в судебном производстве – еще и государственный обвинитель (ч. 1 и 3 ст. 37 УПК). Доказательная же база для осуществления этих полномочий прокурором в значительной мере формируется в досудебном производстве. Поэтому он не может быть лишь созерцателем этой деятельности. Сообразно этому главное в исполнении основных обязанностей следователем – это не его возможность бесконечно возражать (противостоять руководителю следственного органа и/или прокурору), а в том, чтобы быстро, полно и грамотно расследовать преступления и “не проморгать” доказательства».

Свою оценку перераспределения процессуальных и надзорных полномочий между прокурором и руководителем следственного органа дал Б. Я. Гаврилов, обосновав правильность заданного реформой направления. Положения закона, обеспечившие перераспределение практически в полном объеме процессуальных полномочий и частично надзорных функций от прокурора к руководителю следственного органа, направлены, по мнению ученого: 1) на реальное повышение результативности и качества предварительного следствия и в конечном счете на обеспечение конституционных прав граждан вне зависимости от их процессуального статуса как участников уголовного судопроизводства; 2) на создание в Российской Федерации единой службы расследования. С этой точки зрения, резюмирует автор, «Федеральный закон от 5 июня 2007 г. № 87-ФЗ – значительный шаг законодателя по решению этой весьма важной и неотложной задачи».

Изучая результаты состоявшегося реформирования, Б. Я. Гаврилов сравнил показатели качества, сроков следствия, состояния законности при расследовании уголовных дел до и после вступления в действие упомянутого Федерального закона от 5 июня 2007 г. № 87-ФЗ.На основе полученных статистических данных ученый констатировал: «После передачи основных полномочий по осуществлению процессуального контроля за деятельностью следователей и частично надзорной функции от прокурора к руководителю следственного органа показатели законности в деятельности следственного аппарата не только не ухудшились, на чем настаивают представители прокуратуры, но и отмечается устойчивая тенденция к их улучшению».

Завершая анализ произошедшего перераспределения полномочий, Б. Я. Гаврилов приходит к следующему выводу: «Перед прокурорами сегодня стоит весьма непростая дилемма: без амбиций воспринимать факты несогласия органов расследования с их позицией по тем или иным вопросам и добиваться устранения нарушений закона процессуальными способами или продолжать лоббировать свою сегодняшнюю позицию по возвращению им полномочий по процессуальному руководству и надзору за следствием. Конечно, первое значительно сложнее, ибо придется менять устоявшуюся за 80 лет действия уголовно-процессуального законодательства психологию прокурора как властного (по УПК РСФСР) “хозяина” над следователем без права последнего обжаловать действия (бездействие) прокурора и принимаемые последним решения. Однако другой альтернативы у прокуроров сегодня не существует».

Собственную точку зрения на изменение полномочий прокурора, руководителя следственного органа и следователя высказал Н. А. Колоколов, подчеркнув, что «концентрация всей полноты власти у одного должностного лица неизбежно вела к волюнтаризму, поэтому законодатель диверсифицировал власть прокурора». Необходимость разделения функций надзора и руководства органами предварительного следствия была, по мнению Н. А. Колоколова, очевидна. Однако этот процесс еще далеко не завершен; в частности, ученый считает, что прокурор должен обладать правом участия в следственных действиях.

Еще одна актуальная проблема, затронутая Н. А.Колоколовым, – вопрос о том, должен ли суд разрешать спор между прокурором и поднадзорным ему руководителем следственного органа. Сам ученый полагает, что вопрос этот явно надуманный, поскольку позиция у стороны государственного обвинения должна быть единой, и если руководителю следственного органа и прокурору не удалось ее согласовать, то это должен сделать вышестоящий прокурор. Иное «противоречит как роли прокурора в уголовном процессе, так и принципам построения и прокуратуры, и органов предварительного расследования».

Близкую позицию по указанному вопросу занял А. Г.Халиулин, по мнению которого неприемлем порядок, при котором суды, реализуя полномочия судебного контроля на досудебном этапе, вопреки позиции прокурора положительно удовлетворяют ходатайства следственных органов, несмотря на то что прокурор не поддерживает их в судебном заседании. Столь же отрицательно ученый относится к предложениям о предоставлении следователю или руководителю следственного органа права обжаловать в апелляционном или кассационном порядке решения судей, принятые по итогам оперативных судебно-контрольных производств (ст. 108, 125, 165 УПК РФ). В этом случае, с точки зрения А. Г. Халиулина, суды вышестоящих инстанций будут неизбежно вовлечены в бесконечное разрешение споров между прокурорами, следователями и их руководителями.

В том же ключе высказался И. А. Мясников: «Занимаемая судебными органами позиция об удовлетворении процессуальных решений следователя, против которых возражает прокурор, вызывает обоснованные недоумения и представляется противоречащей предписаниям конституционных норм».

Н. Н. Ковтун, напротив, заметил, что суд, реализуя по правилам состязательной процедуры оперативный судебный контроль (ст. 108, 125, 165 УПК), принимает решение не вопреки позиции, роли или особому назначению прокурора в российском уголовном процессе, а исходя из критериев законности и обоснованности внесенного в суд ходатайства следственных органов. Суд, по словам автора, «разрешает не ведомственные споры между прокуратурой и следственными органами, “слишком” осознавшими свою независимость, а спор о действительном наличии фактических и юридических оснований для удовлетворения (отказа в удовлетворении) того или иного ходатайства следователя, разрешенного в порядке оперативных судебно-контрольных производств».

У прокурора, как резонно замечает Н.Н. Ковтун, по-прежнему имеются возможности эффективно влиять на ход и итоговые результаты предварительного следствия. По мнению ученого, не только перечень, но и суть сохранившихся полномочий явно опровергают утверждения о том, что в современных процессуальных условиях прокурор практически лишен легитимных средств для реализации своих надзорных полномочий. В обоснование автор ссылается на то, что именно в последнее время прокуроры заметно чаще прибегают к использованию таких ранее практически не востребованных полномочий, как признание доказательств недопустимыми в порядке ст. 88 УПК РФ. Показательно и явное приращение общего количества дел, по которым прокуроры «активно» воспользовались своим полномочием на возвращение уголовного дела следователю. Участились также случаи, когда прокуроры своим заключением возражают относительно тех ходатайств следователей, которые внесены в суд в порядке оперативных судебно-контрольных производств. О том, что прокуроры, как и прежде, активно претендуют на процессуальное руководство предварительным следствием, указывает и практическая составляющая деятельности ряда прокуратур. «По сути, – пишет Н. Н. Ковтун, – посредством использования целого ряда организационных моментов своего функционирования, прокуратура (за последнее время) не только “вернула” себе большинство полномочий по руководству следователем и его непосредственным руководителем, но и, несомненно, “выиграла” в руководящем своем положении. В настоящее время прокуратура, как известно, может руководить и указывать, казалось бы, и процессуально, и организационно обособленным следственным органам, более не отвечая за итоговые результаты расследования».

Резюмируя, ученый замечает, что руководители вышестоящих следственных органов в состоянии не только достаточно последовательно и полно довести до нижестоящих (следственных) звеньев и конкретных следователей конвенционально «согласованное» единство указаний и требований относительно должного и сущего в уголовном процессе, но и незамедлительно реализовать властный управленческий ресурс по отношению к возможным ослушникам. Вывод Н. Н. Ковтуна неутешителен: «Складывающиеся на практике закономерности в принципе не соответствуют как генеральной линии законодателя на повышение процессуальной самостоятельности следственных органов, так и сути тех изменений, которые отчасти уже реализованы законодателем в нормах УПК РФ, но, как видим, практически нивелированы организационными возможностями прокуратуры».

Не радужны и выводы О. А. Малышевой: 1) по важнейшим процессуальным вопросам в досудебном уголовном судопроизводстве процессуальное положение прокурора принципиально не изменилось; 2) с учетом изменившегося содержания процессуального контроля и сохранившихся пределов прокурорского надзора процессуальная самостоятельность следователя расширилась незначительно и в большей степени при осуществлении вспомогательных процессуальных действий; 3) отмечается несоответствие прокурорско-следственной практики федеральному законодательству, что снижает качество и прокурорского надзора, и процессуальной деятельности следователя в ущерб конституционным правам и свободам граждан.

Несмотря на подобные критические замечания, можно констатировать, что несколько важнейших шагов по реформированию предварительного следствия в России сделаны. Теперь все – и ученые, и правоприменители – ожидают от власти дальнейшего движения на этом тернистом пути, причем высказываются самые разные предложения о том, каким образом следует продолжать реформирование.

Часть специалистов высказала предположение, что дело неуклонно идет к поэтапному образованию в нашей стране единого следственного органа. Например, Ю.М.Баграев посчитал состоявшиеся изменения законодательства лишь прологом к еще более серьезным преобразованиям: «Это первый шаг в решении вопроса создания Федеральной службы расследований. Очевидно, все следственные службы – МВД, ФСБ, Главной военной прокуратуры и другие – будут объединены. Идея эта не нова и возникла лет 20 назад. Определенный позитив в ней есть, поскольку единый следственный аппарат обеспечит единую следственную практику, а также единство вспомогательных институтов, таких как экспертиза и оперативное сопровождение». Поддержал идею объединения и В.С.Лесков, руководивший в 1990-х годах следственным аппаратом налоговой полиции: «Очень надеюсь, что объединение следственных аппаратов в единую службу все-таки состоится в недалеком будущем. Только так можно обеспечить равные условия их сложнейшей работы на благо государства и общества».

Другие же специалисты, как и прежде, предостерегают от объединения следственных аппаратов, предлагая свое видение дальнейшего реформирования. Так, по утверждению В. Ф. Статкуса, наибольшей эффективности в раскрытии и расследовании преступлений можно добиться только при такой организации, когда следствие, оперативно-разыскная и экспертно-криминалистическая служба находятся в одном ведомстве. Ученый полагает, что Следственный комитет РФ должен производить расследование только по следующим категориям уголовных дел: 1) о преступлениях лиц, в отношении которых применяется особый порядок производства по уголовным делам, т. е. депутатов, судьей, прокуроров, следователей, адвокатов; 2) о воинских преступлениях; 3) о нарушениях конституционных прав граждан, допущенных при расследовании уголовных дел следователями, дознавателями всех ведомств, перечисленных в УПК РФ; 4) по специальному поручению президента, председателя правительства, генерального прокурора РФ – о преступлениях большой государственной значимости. Расследование же всех остальных категорий уголовных дел должно, по мнению В. Ф. Статкуса, осуществляться следователями ФСБ, органов внутренних дел, а также дознавателями, перечисленными в ч. 3 ст. 151 УПК РФ.

Мы, со своей стороны, разделяем позицию сторонников образования в России единого Следственного комитета, являющегося самостоятельным ведомством. Это логичный и обоснованный шаг в рамках проводимой властью более общей реформы по совершенствованию правоохранительных органов. Выше мы уже подробно останавливались на аргументах в пользу такой организации следственного аппарата, представляющихся нам достаточно убедительными. Результатом реформы станет создание отдельного от других структур единого самостоятельного следственного органа, главной задачей которого будет производство предварительного следствия до суда и для суда. Полагаем, что лишь в этом случае можно будет добиться подлинной процессуальной независимости следователя от «ведомственных влияний» со стороны оперативных служб и избежать постоянных споров о подследственности. Кроме того, необходимо существенно усилить институт прокурорского надзора за законностью.

Идею создания единого следственного органа поддержали многие известные юристы нашей страны. Так, по мнению А. И. Бастрыкина, возможное объединение всех существующих следственных аппаратов в один принесет пользу, поскольку это значительно повысит управляемость. «Будут преодолены межведомственные барьеры, неизбежно возникающие при альтернативной подследственности. Сократится сокрытие преступлений, и мы получим отчетливую картину криминогенной обстановки в стране». Кроме того, с точки зрения автора, нововведение может помочь избежать «обвинительного уклона», свойственного некоторым следователям в зависимости от ведомственной принадлежности. За создание единого Следственного комитета также высказался М.Ю. Барщевский, считающий, что это ведомство должно быть самостоятельным органом, находящимся в подчинении Президента (аналогично МВД, МЧС, ФСБ). П. В. Крашенинников, в свою очередь, подчеркнул, что органы следствия, которые пока существуют в структуре МВД и некоторых других служб, должны быть ликвидированы; расследованием всех дел должен заниматься независимый Следственный комитет страны. Исключение, по его мнению, может быть сделано только для преступлений, совершенных самими следователями, – расследованием этих фактов должна заниматься Генпрокуратура России. Как уточнил П. В. Крашенинников, Ассоциация юристов России уже давно отстаивает создание единой следственной службы в стране, независимой от других ведомств.

Однако важно тщательно продумать ключевые аспекты дальнейшей реформы, строго соблюдать последовательность ее реализации. Нельзя допустить неподготовленного, поспешного и механического слияния всех действующих в современной России следственных аппаратов в один. В противном случае можно повторить печально известный опыт Казахстана, где идея единого следственного аппарата была стремительно воплощена в жизнь в 1995 г. Тогда, напомним, в этой стране одномоментно был образован Государственный следственный комитет (далее – ГСК) с функцией расследования всех категорий уголовных дел. По оценкам исследователей, одной из причин его создания как раз и явилась невозможность обеспечения процессуальной самостоятельности следователей и независимости следственного аппарата от влияния местных органов власти и управления. Однако, как справедливо заметил Н. Г. Соловьев, «при создании ГСК не проведен тщательный анализ складывающейся политической ситуации в связи с выделением следствия в обособленную структуру, не сделан прогноз дальнейшего ее развития. В результате ГСК, противопоставив себя другим правоохранительным ведомствам, остался без их поддержки и породил дополнительную межведомственную разобщенность. Опыт создания и недолгого функционирования в Казахстане самостоятельного следственного аппарата, упраздненного 5 ноября 1997 г., показал, что поспешность в создании ГСК привела к частичному разрушению существовавшей системы расследования преступлений и снижению уровня контроля государства над осуществлением единой уголовной политики».

Российский законодатель подошел к реформированию органов предварительного следствия более осторожно. В. Н. Плигин справедливо сказал по этому поводу: «Мы должны в первую очередь думать не об интересах самого Следственного комитета, а об интересах государства и общества. Речь идет о защите прав и интересов огромного количества людей». Поэтому, как пояснил депутат, был предложен наименее болезненный шаг, который касался очень ограниченного состава следователей. Соединение Следственного комитета при прокуратуре и Следственного комитета при МВД – модернизация слишком серьезная. «[Теперь] нужно осторожно готовиться к последующим шагам и не создавать иллюзий, будто реформа наступит завтра. Но поскольку мы уже выбрали путь, – заключил В. Н. Плигин, – нужно двигаться в этом направлении». Подобная позиция представляется нам наиболее взвешенной и верной.

Показательно и следующее замечание А. И. Бастрыкина: Следственный комитет РФ не станет единым следственным органом страны. Вернее, создавать такой орган нужно, но «делать это надо эволюционно, спокойно». А пока МВД и ФСБ сохранят собственные следственные структуры. «У нас нет задачи всевластия, маниакального стремления к всеобщему обобществлению», – подчеркнул А. И. Бастрыкин.

Необходимо также четко представлять себе конечную цель проводимой реформы: следователь должен получить подлинную процессуальную самостоятельность, дабы не становиться заложником всевозможных «показателей» борьбы с преступностью, довлеющих над оперативными службами. Он отвечает только за качество и быстроту расследования, но отвечает лично и, что называется, «по всей строгости». Одновременно требуется мощный прокурорский надзор за соблюдением законности на предварительном следствии.

Сказанное подводит к еще одному важному вопросу: нужно ли будущий следственный орган, помимо функций по расследованию преступлений, наделить еще и полномочиями осуществлять оперативно-разыскную деятельность? Некоторые специалисты уже высказались за создание в Следственном комитете оперативного органа, подчиняющегося следствию. Мы, разумеется, не можем согласиться с подобным предложением. Ведь сейчас в МВД и ФСБ следователь организационно включен в структуру, начальником которой является не следователь, а по существу сыщик. Правильной же будет такая организация работы, при которой сыщик станет заниматься оперативно-разыскной деятельностью по поручению следователя. Оперативные аппараты, действующие по поручению следователя, должны остаться в составе других структур. Это обезопасит Россию от появления в XXI в. аналога печально знаменитого НКВД, где следователь и сыщик были слиты в одном лице. Единый следственный орган не станет подобным «монстром» именно потому, что там не будет оперативных служб.

Еще один существенный вопрос: какой орган в случае создания единого следственного комитета будет уполномочен расследовать уголовные дела о преступлениях, совершенных самими следователями этого органа? Выше мы уже приводили мнение П. В. Крашенинникова, с точки зрения которого такие уголовные дела должны будут расследовать сотрудники Генеральной прокуратуры РФ. Однако насколько такой подход оправдан – большой вопрос. Полагаем, что преступления следователей Следственного комитета РФ не менее эффективно могут расследовать сами следователи этого Комитета (что они и доказывают с момента своего появления) – аналогично тому, как преступления судей рассматривают судьи в суде, а обвинения по делам прокуроров поддерживают прокуроры. Тем более что будет сохранен и даже усилен прокурорский надзор, общественный, парламентский и судебный контроль.

Если говорить о конкретном круге процессуальных полномочий, которые надлежит закрепить за следователем, то здесь нужно исходить из содержания выполняемой следователем уголовно-процессуальной функции. Напомним, что по действующему закону (п. 47 ст. 5 УПК РФ) следователь отнесен к стороне обвинения. Однако, на наш взгляд, сводить направления деятельности следователя исключительно к функции обвинения неверно: такая конструкция расследования оправдывает и поощряет обвинительный уклон в деятельности следователя. Последний, по наблюдению С. А. Шейфера, не может не испытывать внутренней раздвоенности, сознавая себя, с одной стороны, субъектом уголовного преследования, обязанным собирать уличающие обвиняемого (подозреваемого) доказательства, а с другой – исследователем, вынужденным опровергать самого себя, устанавливая обстоятельства, несовместимые с обвинением. Не случайно многие отечественные ученые полагали, что следователь играет в уголовном процессе нашей страны особенную роль, осуществляя функцию расследования дела.

С нашей точки зрения, рассматриваемый вопрос о функции следователя имеет не только ярко выраженный аксиологический подтекст, но и вполне конкретную практическую составляющую. Согласно ч. 2 ст. 15 УПК РФ, функции обвинения, защиты и разрешения уголовного дела отделены друг от друга и не могут быть возложены на один и тот же орган или одно и то же должностное лицо. Отсюда при буквальном толковании напрашивается вывод о том, что следователь свободен от сбора оправдательных и смягчающих ответственность обвиняемого доказательств; он также не может, не выйдя за рамки функции обвинения, прекратить уголовное дело в связи с деятельным раскаянием обвиняемого или его примирением с потерпевшим (ведь это, по сути, разрешение дела!). В результате Конституционный Суд РФ был вынужден указать на наличие у следователя обязанности использовать в процессе уголовного преследования весь комплекс предусмотренных законом мер по охране прав и свобод человека и гражданина в уголовном судопроизводстве, исходить в своей профессиональной деятельности из презумпции невиновности, обеспечивать подозреваемому и обвиняемому право на защиту, принимать решения в соответствии с требованиями законности, обоснованности и мотивированности, в силу которых обвинение может быть признано обоснованным только при условии, что все противостоящие ему обстоятельства дела объективно исследованы и опровергнуты стороной обвинения (Постановление Конституционного Суда РФ от 29 июня 2004 г. № 13-П «По делу о проверке конституционности отдельных положений ст. 7, 15, 107, 234 и 450 УПК РФ в связи с запросом группы депутатов Государственной Думы»). Но одно дело – толкование нормы, и совсем другое – прямое указание закона. Рискнем предположить, что не все следователи знакомы с упомянутым решением Конституционного Суда РФ, но все они знают, что представляют сторону обвинения. Психологически это не может не способствовать формированию у следователей обвинительного уклона при производстве предварительного следствия.

При осуществлении расследования следователь должен обладать самостоятельностью и лично отвечать за результат. Однако еще совсем недавно российский следователь был лишен даже полномочия самостоятельно возбудить уголовное дело – на это требовалось согласие прокурора. Считаем такой подход неверным; при действующей в России модели уголовного процесса следователь должен иметь возможность лично возбуждать уголовные дела, а прокурору целесообразно оставить полномочие отменять это решение при признании его незаконным.

Сегодня полезно задуматься над вопросом: каково вообще место следователя в уголовном процессе? К кому ближе следователь – к сыщику или к судье? Правильный ответ найти достаточно непросто. Представляется, что функция следователя – производство предварительного расследования в форме предварительного следствия – уникальна и сочетает в себе черты работы как сыщика, так и судьи. Есть, разумеется, и существенные отличия.

С одной стороны, следователь, в отличие от оперативного работника, выступает как публичный субъект уголовного процесса, уполномоченный государством осуществлять расследование преступлений; его деятельность носит гласный характер и направлена на всестороннее исследование обстоятельств дела. Он отвечает не за «раскрываемость» преступлений, а за качество предварительного следствия, за его объективность.

С другой стороны, судья, принимающий окончательное решение о виновности или невиновности привлеченного к уголовной ответственности лица, исследует событие в объеме представленных ему материалов уголовного дела; он не может увеличить объем обвинения или привлечь к уголовной ответственности новых лиц, не вправе заниматься восполнением недостаточности доказательственного материала. Следователь же, напротив, должен не просто разобраться в произошедшем событии, но и, собрав достаточные доказательства и установив признаки преступления, выяснить при каких обстоятельствах оно совершено и кто именно его совершил, после чего привлечь всех виновных к уголовной ответственности. Таким образом, труд по предварительному установлению всех обстоятельств дела, сбору доказательств и привлечению лица в качестве обвиняемого возложен именно на следователя.

Однако если жестко ставить вопрос о том, кто такой следователь – сыщик или судья, то и ответ тоже будет жестким: судья, только судья. У сыщика и судьи разная философия, разная психология, даже разные главные принципы. У судьи это – принцип презумпции невиновности; у сыщика – подозреваются все, т. е. принцип презумпции виновности. Но сыщик может только подслушивать, подсматривать, анализировать, у него в руках нет орудия процессуального принуждения, а у судьи есть, и очень значительное. Имеется орудие процессуального принуждения и у следователя, поэтому так важно создать надлежащие механизмы контроля над законностью его применения.

Еще один вопрос – роль и место прокурора в ходе досудебного производства по уголовному делу. Сейчас законодатель избрал такую модель, при которой основной функцией прокурора на досудебном этапе выступает осуществление надзора за соблюдением законности в ходе предварительного расследования. Необходимо, чтобы при этом прокурору была обеспечена реальная возможность выполнять указанную функцию и эффективно реагировать в случае выявления нарушений закона. Иными словами, от прокурора требуется усиление надзора за законностью, но не в ущерб процессуальной самостоятельности следователя.

Отметим, что имеющийся у прокурора объем полномочий едва ли долго сохранится в неизменном виде. Скорее, можно прогнозировать дальнейшие поиски оптимального соотношения полномочий прокурора, следователя, руководителя следственного органа.

В связи со сказанным самого пристального внимания заслуживает исследование, осуществленное А. В. Смирновым. Как справедливо заметил ученый, с конца 1920-х годов следователь, который до этого – согласно УПК РСФСР 19221923 гг. – исполнял судебную по своему характеру функцию, относящуюся к предварительному расследованию (судебный следователь в составе органов юстиции), оказался в полной организационной и дисциплинарной зависимости от прокурора, а позднее – и от органов дознания. Из представителя судебной власти, из «маленького судьи» следователь, по меткому сравнению А. В. Смирнова, превратился в «маленького прокурора». За это на IV и V Съездах деятелей советской юстиции (1922 и 1924 гг.) активно выступал прокурор уголовно-следственной коллегии Верховного Суда СССР А. Я. Вышинский, предложивший отказаться от «старой» точки зрения на предварительное следствие как на судебную деятельность и рассматривать его как деятельность, однопорядковую с дознанием. Однако нашлись правоведы, возражавшие против воплощения этой идеи. Так, Н. Н. Полянский констатировал, что в результате подобных изменений в советском уголовном процессе прекратило свое существование предварительное следствие в традиционном его понимании. Для завершения научной дискуссии потребовался беспрецедентный акт силового давления – постановление объединенного заседания коллегий наркоматов Рабоче-крестьянской инспекции СССР и РСФСР от 10 сентября 1927 г. о полной передаче народных следователей в подчинение прокуратуры для превращения их в «местных агентов прокурорского надзора». Постановлениями ВЦИК и СНК РСФСР от 3 сентября 1928 г., ЦИК и СНК СССР от 30 января 1929 г. следственный аппарат был передан в прокуратуру. «Результатом этих трагических событий, – констатировал А. В. Смирнов, – стала “гибель” в советском уголовном процессе предварительного следствия, которое фактически превратилось в прокурорское дознание, наполненное, однако, судебными полномочиями. С точки зрения распределения процессуальных функций предварительное расследование окончательно утратило признаки состязательности».

Оценивая начатое в 2007 г. реформирование российских следственных органов, А. В. Смирнов обоснованно замечает, что теперь прокурор лишен процессуальных полномочий по руководству предварительным следствием. Таким образом, по мнению ученого, прокурор получает возможность для беспристрастного надзора на всем протяжении предварительного следствия, вплоть до его окончания. В результате указанных изменений строй российского предварительного расследования существенно изменился. Теперь «до момента утверждения обвинительного заключения прокурор еще не является уголовным преследователем и потому, принимая меры по устранению допущенных следователями нарушений, до некоторой степени может исполнять роль арбитра между сторонами обвинения и защиты». Однако произведенное разделение функций имеет, с точки зрения А. В. Смирнова, половинчатый и не вполне последовательный характер, поскольку прокуратуре, которая исторически сложилась именно как главный субъект уголовного преследования, всегда будут значительно ближе интересы органов предварительного следствия, стороны обвинения, чем нехарактерная и непривычная роль беспристрастного арбитра в споре сторон. Поэтому создание Следственного комитета вряд ли сможет дать толчок активизации состязательного процесса в самом суде. Ключ к решению проблемы лежит, по предположению ученого, «не в укрупнении следственного ведомства, а в преодолении инквизиционного характера его деятельности, что связано в первую очередь с нахождением его в системе органов уголовного преследования под эгидой исполнительной власти».

Придя к такому выводу, А. В. Смирнов высказывает следующее небезынтересное предположение: вопрос о разделении процессуальных функций на досудебных стадиях уголовного процесса можно будет удовлетворительно решить лишь тогда, когда между уголовным преследователем и стороной защиты на предварительном следствии будет поставлен подлинно независимый орган юстиции – по сути, следственный судья. «В этом смысле, – полагает А. В. Смирнов, – прокурору и следователю в перспективе стоило бы поменяться местами: прокурору – вернуться к естественной для него роли руководителя уголовного преследования по всем уголовным делам, имея в своем полном процессуальном подчинении органы дознания, осуществляющие поиск и собирание доказательственной информации. Есть ли смысл в учреждении самостоятельного следственного комитета, если прокурор в судебных стадиях фактически отвечает за результаты его деятельности? Но в таком случае было бы логично предположить, что прокурор и должен руководить, если не следственным комитетом, то хотя бы уголовным преследованием. Судебный же следователь (или следственный судья) может производить – в основном по требованию сторон – следственные действия по легализации в качестве судебных доказательств материалов, представленных сторонами, а также судебный контроль над мерами процессуального принуждения и соблюдением органами уголовного преследования конституционных прав и свобод граждан. Именно по такой либо близкой к ней модели организовано предварительное расследование в устоявшихся процессуальных системах Испании, Германии, Англии, США и некоторых др.».

Прогнозируя последствия предложенных им изменений, А. В. Смирнов отмечает: «Создание единого следственного ведомства могло бы сослужить добрую службу российскому правосудию при условии, что на его следователей будут распространены все гарантии судейской независимости, а сама выполняемая ими функция в уголовном процессе станет судебной. Такое решение проблемы могло бы привести к политическому и правовому консенсусу, удовлетворив амбиции всех заинтересованных сторон. Так, Генеральная прокуратура вернула бы себе контроль над расследованием уголовных дел, причем не только преступлений небольшой или средней тяжести <…> но и тяжких и особо тяжких преступлений. Следственный комитет аккумулировал бы в своем составе все предварительное следствие и пользовался бы полной самостоятельностью в системе разделения властей. Вместе с тем, получив все, чего добивались, эти политические игроки оказались бы “встроены” в систему сдержек и противовесов на основе достижения конституционного баланса сил, а российский уголовный процесс стал бы наконец полностью отвечать требованиям Конституции РФ – в частности о том, что всякое судопроизводство осуществляется на основе состязательности и равноправия сторон (ч. 3 ст. 123)».

Заметим, что далеко не все авторы приветствуют перспективу появления в России следователя, состоящего при судебном ведомстве. Так, Н. Н. Ковтун приводит следующий аргумент против создания единого следственного аппарата именно в составе судебного ведомства: предварительное следствие Франции подвергалось постоянной критике как раз за растянутость досудебного производства и длительность сроков содержания под стражей, за неспособность в полной мере гарантировать презумпцию невиновности обвиняемого и его право на защиту путем дачи показаний и вызова собственных свидетелей. В том же ряду, полагает Н. Н. Ковтун, стоит критика за недостаточное ограждение прав личности при собирании и изъятии доказательств, прослушивании телефонных переговоров, за чрезмерную закрытость предварительного расследования (деятельности следственного судьи), допущение случаев жестокого обращения с обвиняемым и нарушения права на беспристрастный суд.

«Каждый из этих доводов, – замечает ученый, – практически безоговорочно можно отнести и к современному уголовному судопроизводству России, которое нам преимущественно предлагают реформировать в указанном направлении». В связи со сказанным, по мнению Н. Н. Ковтуна, независимый федеральный орган расследований «более уместен и в контексте эффективного решения поставленных перед ним задач, и в системе сдержек и противовесов власти судебной, обвинительной, следственной».

Кроме того, Н. Н. Ковтун обращает внимание на несовпадение терминов «судебный следователь» и «следственный судья», поскольку это «разные по сути и по выполняемым функциям субъекты». Как полагает ученый, эклектическое соединение в статусе одного и того же публичного субъекта одновременно полномочий и следователя, и органа судебной власти, осуществляющего независимый судебный контроль за законностью и обоснованностью основных актов предварительного расследования, не принесет пользы ни «реформированному» подобным образом следствию, ни «независимому» и эффективному судебному контролю. По мнению автора, «надо раз и навсегда оставить затеи, связанные с соединением в едином публичном органе функций предварительного расследования и одновременно независимого и эффективного контроля за ним (со стороны того же субъекта)».

Можем констатировать, что, несмотря на активное обсуждение таких преобразований, причем не только в уголовно-процессуальной науке, но и во властных коридорах, российское предварительное следствие пока что избежало глобальной перестройки, которая выразилась бы во внедрении принципиально иной модели построения и функционирования всех имеющихся следственных аппаратов – возрождении в России «судебного следователя», находящегося в составе судебного ведомства и наделенного такими полномочиями, как избрание и применение отдельных мер принуждения, привлечение в качестве обвиняемого, приостановление и прекращение производства по делу, депонирование показаний участников процесса, а также производство по требованию сторон иных следственных действий для придания собираемым материалам статуса судебных доказательств и т. д. Затевая столь серьезную перестройку, нужно еще раз тщательно продумать концепцию, взвесить все за и против, просчитать затраты и риски и только затем принимать окончательное решение. Едва ли это перспектива ближайшего будущего.

Между тем очевидно, что реформа организации предварительного следствия и прокурорского надзора за ним, пусть и не такая масштабная, будет продолжена. Очень важно, чтобы реформирование проходило в соответствии с единой научно обоснованной концепцией и привело к действительному повышению независимости, авторитета и роли органов предварительного расследования и прокуратуры. Это, в свою очередь, является необходимым условием обеспечения надлежащего уровня правовой защищенности прав простых граждан, дополнительной гарантией строгого соблюдения законности в деятельности правоохранительных органов по расследованию преступлений.

В числе необходимых шагов, ранее уже предлагавшихся нами, – дальнейшее совершенствование установленных законом правил подследственности (ст. 151 УПК РФ), с тем, например, чтобы следователи органов федеральной службы безопасности получили право на альтернативной основе производить предварительное следствие по уголовным делам о преступлениях, предусмотренных ст. 290-291¹ УК РФ, а кроме того, могли расследовать уголовные дела коррупционной направленности в отношении «спецсубъектов», в том числе перечисленных в ч. 1 ст. 447 УПК РФ. Уверены, что такое расширение компетенции следователей ФСБ России путем внесения изменений в ст. 151 УПК РФ могло бы способствовать серьезным успехам в борьбе с коррупцией.

Другой немаловажный вопрос – более активное внедрение на стадию предварительного расследования современных научно-технических достижений. Речь, в частности, идет о видеоконференц-связи, активно применяемой на судебных стадиях (ч. 4 ст. 240, ст. 278¹, ч. 2 ст. 389¹², ч. 2 ст. 401¹³ УПК РФ), однако незаслуженно забытой законодателем по отношению к производству предварительного расследования. Между тем, по оценкам ученых, следователи и дознаватели не менее остро нуждаются в возможности дистанционного получения показаний.

В заключение обратим внимание на следующее: в последнее время мы много говорим о реформе предварительного следствия, ограничиваем права прокурора по надзору за законностью, предлагаем некий «процессуальный контроль» некоего «руководителя». Что-то мы делаем правильно, в чем-то ошибаемся. Но главное – это не реформы, не следственный комитет и не органы прокуратуры. Главное – это законность, неуклонное ее соблюдение, ответственность за ее нарушение, причем в первую очередь со стороны следователей, прокуроров и судей. В этих условиях особенно возрастает роль прокурорского надзора за состоянием законности в стране вообще и за предварительным следствием в частности. Соблюдение законности – одно из главнейших требований Конституции РФ по обеспечению прав и свобод человека и гражданина. Забыв о законности, мы превратим реформы в хаос.