§ 3. Уголовный процесс и преступность

Преступность, как уже было отмечено, – явление, свойственное государствам всех известных формаций, поэтому полностью искоренить его, по-видимому, не удастся никогда. Представляется, что такая цель для любого современного государства – лишь некий недостижимый (или в самом лучшем случае – еще очень-очень далекий) идеал, к которому тем не менее надо стремиться. Однако сказанное не означает, что задачу борьбы – именно борьбы! – с преступностью можно вовсе отвергать как неправильную или ненужную.

Безусловно, государство и общество заинтересованы в том, чтобы уровень преступности был как можно ниже, стремился к нулю. Возникает вопрос: возможно ли уголовно-процессуальными мерами оказывать воздействие на преступность, на изменение ее качественных и количественных характеристик? На этот вопрос, по нашему мнению, следует ответить утвердительно. И государство посредством научно обоснованной и продуманной уголовно-процессуальной политики обязано стремиться к построению максимально эффективного уголовного процесса, что неминуемо скажется на состоянии и динамике преступности.

Еще несколько десятилетий назад, когда в нашей стране господствовало представление о преступности как о временном и устраняемом явлении, многие авторы указывали на важную роль, отводимую государством уголовному процессу в деле борьбы с ней. Вот одна из характерных цитат, позаимствованная нами из классического учебника по уголовному процессу тех лет: «Социальная значимость уголовно-процессуального права определяется его назначением служить вместе с уголовным правом задачам охраны советского государственного и общественного строя, прав и защищаемых законом интересов советских граждан путем осуществления борьбы с преступностью как социальным явлением».

Похожего взгляда придерживалась П. С. Элькинд, определившая цель уголовно-процессуального права следующим образом: «Учитывая особенности соответствующих общественных отношений, как и объективные потребности борьбы с преступностью, цель уголовно-процессуального права состоит в наиболее эффективном и рациональном урегулировании данных общественных отношений, в обеспечении их направленности к решению задач уголовного судопроизводства, в конечном счете – к уничтожению преступности». Одновременно П. С. Элькинд подчеркнула, что степень эффективности уголовно-процессуального регулирования определяется способностью данной отрасли права служить средством осуществления поставленных задач в части уничтожения преступности, воспитания граждан и т. д. «Однако, – замечает автор далее, – содействие осуществлению указанных задач <…> и прежде всего задаче борьбы с преступностью составляет свойство не только уголовно-процессуального права, но и других отраслей <…> в частности права уголовного».

З.Д.Еникеев обратил внимание на то, что во многих нормативно-правовых актах, например в Законе РФ от 18 апреля 1991 г. № 1026-1 «О милиции» (ст. 2, 8-10) (ныне – Федеральный закон от 7 февраля 2011 г. № 3-ФЗ «О полиции», ст. 2, 12), Федеральном законе от 3 апреля 1995 г. № 40-ФЗ «Об органах федеральной службы безопасности в Российской Федерации» (ст. 10, 12), Федеральном законе от 12.08.1995 № 144-ФЗ «Об оперативно-розыскной деятельности» (ст. 2, 11), выявление, предупреждение, пресечение и раскрытие преступлений представлены в виде задач и обязанностей соответствующих органов. «Поэтому, – полагает З.Д.Еникеев, – вполне правомерно некоторые авторы уголовно-процессуальное законодательство относят к законодательству о борьбе с преступностью, а уголовный процесс рассматривают как путь применения уголовного законодательства страны. Отсюда УПК составляет одну из правовых основ реализации политики борьбы с этим социальным злом, что нельзя не выразить в формуле задач уголовного судопроизводства. <…> Следовательно, отображение в задачах уголовного процесса и обязанностях лиц, ведущих его, процессуальных слагаемых парадигмы “борьба с преступностью” (выявление, предупреждение, пресечение, раскрытие преступлений, изобличение лиц, их совершивших, установление истины, правильное применение закона, своевременное, законное, всестороннее, полное, объективное и справедливое разбирательство и разрешение дела) есть объективная необходимость».

Между тем с началом масштабной судебной реформы в России стало как-то «немодно» говорить о борьбе государства с преступностью, в том числе путем создания эффективного уголовно-процессуального законодательства и повышения качества работы правоохранительных органов. Уместно вспомнить высказывание одного из разработчиков ныне действующего УПК РФ Е. Б. Мизулиной, которое в известной степени характеризует эту тенденцию: «С того исторического момента, когда государство получило, лучше сказать присвоило, исключительное право на преследование преступников и применение к ним наказания, извращения способа и подмена целей уголовно-процессуальной деятельности стали неизбежными. Идея об уголовном процессе как государственном средстве борьбы с преступностью стала господствующей в общественном сознании всех народов, тем более отправителей правосудия».

Однако едва ли подлежит сомнению сама возможность государства серьезно влиять на характеристики преступности за счет более или менее удачных уголовно-процессуальных процедур. Эффективное уголовно-процессуальное законодательство позволяет органам предварительного расследования быстро и полно раскрывать преступления, а судам – назначать виновным справедливое наказание; кроме того, оно дает возможность правоприменителю оперативно реагировать на выявленные причины и условия, способствовавшие совершению преступления. Тем самым уголовно-процессуальными средствами государство, безусловно, оказывает выгодное для себя воздействие на преступность. Что же это, если не борьба с преступностью?

Констатацию определенной зависимости уровня преступности от эффективности уголовного процесса ни в коем случае нельзя рассматривать как предлог для возложения на уголовную юстицию какой-либо «вины» за низкий показатель раскрываемости преступлений и разгул преступности. Судья, рассмотревший уголовное дело, отвечает за законность, обоснованность и справедливость вынесенного им решения, но никак не за раскрываемость преступлений или рост преступности.

В связи со сказанным заслуживает пристального внимания следующая, пусть и не совсем бесспорная, позиция А. П. Короткова и А. В. Тимофеева: «Преступность явление социальное, а не процессуальное. Поэтому процедурный закон, которым является УПК РФ, не имеет и не должен иметь своим основным назначением борьбу с преступностью. Такая задача для правоохранительных органов формулируется в иных нормативных актах. Кроме того, уголовное судопроизводство осуществляется на основе состязательности сторон (ч. 1 ст. 15 УПК РФ) и распространять принцип необходимости противодействовать преступности на сторону защиты было бы неуместным (заметим, однако, что подобный аргумент не мешает существованию, например, принципа публичности уголовного преследования. – А. А.). Установленные УПК РФ процедуры осуществления уголовного преследования и правосудия призваны в качестве правовых инструментов обеспечить прежде всего охрану прав и законных интересов вовлеченного в сферу уголовного судопроизводства как на стороне обвинения, так и на стороне защиты гражданина и человека как высшей социальной ценности». В то же время А. П. Короткову и А. В. Тимофееву «представляется очевидным, что результаты уголовного преследования оказывают известное влияние на состояние преступности. Чем совершеннее порядок уголовного судопроизводства, тем быстрее обеспечивается доступ граждан к правосудию, компенсация потерпевшим причиненного ущерба, а виновным лицам – воздаяние за совершенное преступление. <…> Решающее значение имеет установленный процедурным законом баланс процессуальных прав и обязанностей сторон, механизмы их реализации. Если последние, например, создают условия для блокирования уголовного процесса и ухода от ответственности за совершенное преступление, то такой правовой инструмент, конечно же, оказывает негативное влияние, сужая возможности правоохранительных органов эффективно, процессуальными средствами выполнять свою задачу по борьбе с преступностью (курсив мой. – А. А.). Ведь если преступники не изобличаются и не несут заслуженного наказания, преступность приумножается. Поэтому определенная функциональная связь между состоянием преступности и УПК РФ есть, но борьба с ней как принцип не может быть провозглашена задачей процедурного закона».

Рассматривая вопрос о воздействии уголовного процесса на преступность, нельзя не вспомнить точку зрения К. Ф. Гуценко, обоснованно заметившего: в системе мероприятий по применению государственного принуждения к лицам, не желающим считаться с требованиями правовых актов, «одно из центральных мест всегда занимала и продолжает занимать деятельность по борьбе с преступностью. И это естественно: преступления – общественно опасные посягательства на права и свободы личности, правомерные интересы общества и государства. Они причиняют значительно больший вред гражданам, государственным и негосударственным организациям, в целом нормальному развитию общественных отношений, чем иные правонарушения. Хроническое увеличение их количества и степени опасности придает преступности очертания все более угрожающего социального явления, вызывающего растущую тревогу не только у населения, но и у политиков всех уровней. В связи с этим деятельность по выявлению, предупреждению, пресечению, раскрытию преступлений, применению установленных законом мер воздействия в отношении виновных в их совершении, ее организация и эффективность – объект повышенного внимания всех ветвей государственной власти, всесторонней правовой регламентации, поисков путей совершенствования». Такую деятельность, замечает К. Ф. Гуценко далее, принято условно подразделять на несколько взаимосвязанных основных форм, среди которых достойное место занимают оперативно-разыскные мероприятия, расследование (дознание и предварительное следствие), правосудие, реализация (исполнение) итоговых судебных решений по уголовным делам (приговоров). По свидетельству ученого, «закон конкретно определяет государственные органы, несущие ответственность за реализацию каждой из форм деятельности по борьбе с преступностью, и пределы их компетенции», причем, как подчеркивает К. Ф. Гуценко, «среди названных форм деятельности по борьбе с преступностью, а равно государственных органов и соответствующих должностных лиц следовало бы особо выделить правосудие и суды (судей). Суд, и только он, осуществляя правосудие, уполномочен признать конкретное лицо виновным в совершении преступления и принять решение о применении к нему одного из самых острых средств государственного принуждения – уголовного наказания, призванного восстанавливать справедливость, исправлять осужденных и предупреждать совершение новых преступлений».

Итак, справедлив вывод о том, что между качеством работы правоохранительных органов и уровнем преступности существует обратная корреляция: чем лучше работают первые, тем ниже уровень второй. При этом нельзя забывать о важных составляющих правильной работы правоохранительных органов:

• следует стремиться быстро и полно раскрывать каждое преступление;

• необходимо обеспечивать неотвратимость справедливого наказания;

• раскрытие преступления предполагает не только установление всех его существенных обстоятельств, но и выявление причин и условий, способствующих совершению преступления, и принятие мер к их устранению;

• в ходе борьбы с преступностью должны неуклонно соблюдаться законность и другие принципы уголовного процесса.

Нынешний уровень преступности в России, несомненно, весьма высок (как мы помним, в 2019 г. количество зарегистрированных преступлений в нашей стране составило более 2 млн, из них нераскрытых – более 915 тыс., в числе которых 600 убийств и покушений на убийство). Попытаемся понять, какие изменения уголовно-процессуального закона могут помочь переломить такую опасную ситуацию, сделать уровень преступности более приемлемым.

Выше мы указали основные направления современной уголовно-процессуальной политики РФ. Теперь рассмотрим их более подробно, чтобы лучше представлять себе имеющиеся проблемы и возможные пути их решения.

Первым направлением мы назвали гуманизацию российского уголовного процесса, повышение уровня правовой защищенности личности. Очевидно, что гуманизация уголовного процесса теснейшим образом связана с построением в России правового государства. Гуманность уголовной политики и уголовного процесса – это атрибут правового государства, которое ставит в центр общественной жизни человека, его потребности, интересы, права и свободы. Неотъемлемые права человека приобретают в правовом государстве непосредственное юридическое значение, соблюдение их становится главной целью как законодательной, так и правоприменительной деятельности.

На сегодняшний день, как справедливо отмечают исследователи, в деятельности лиц, осуществляющих уголовное судопроизводство, недостаточно полно реализуются гуманистические ценности – те ценности, которые связаны с охраной, уважением, соблюдением и восстановлением прав и законных интересов участников процесса. Нарушение гуманистических начал в вопросах организации и ответственности должностных лиц, осуществляющих уголовно-процессуальную деятельность, неминуемо ведет к нарушению прав и интересов участников уголовного судопроизводства. В целях укрепления механизма защиты прав и законных интересов лиц, вовлеченных в сферу уголовного процесса, необходимо совершенствовать правовые средства защиты чести и достоинства участников процесса, безопасности их жизни, здоровья и имущества. Для этого, констатирует С. М. Прокофьева, следует развивать уголовно-процессуальное законодательство и механизм реализации уголовно-процессуальных норм; только таким путем можно создать условия, необходимые для полной и всесторонней реализации прав и свобод человека, которые провозглашены в Конституции РФ и международно-правовых нормах.

Конечно, за годы судебной реформы удалось добиться существенных успехов на пути гуманизации российского уголовно-процессуального законодательства и практики его применения. И все же сделанного явно не достаточно, чтобы объявить об успешном завершении реформирования. Уровень правовой защищенности личности в российском уголовном процессе по-прежнему нуждается в решительном повышении.

На наш взгляд, сегодня существует комплексная многоуровневая проблема, касающаяся сразу нескольких болезненных для современной России вопросов: реализации права обвиняемого на защиту, реального обеспечения доступа граждан к правосудию, уважения чести и достоинства личности, охраны прав и свобод человека и гражданина в уголовном судопроизводстве и т. д.

Так, серьезным нарушением права лица на защиту выступает повсеместное водворение на время судебного заседания подсудимого, находящегося под стражей, в железную клетку, в результате чего человек, обвиненный в совершении преступления, но еще не признанный виновным в установленном законом порядке (в отсутствие вступившего в законную силу обвинительного приговора суда), принимая участие в важнейшем для себя действии, лишается возможности полноценно работать. Между тем ограничения прав подсудимого, как и других участников уголовного процесса, должны быть минимально необходимыми. Сегодня же зачастую обвиняемый, лично не представляющий какой-либо серьезной опасности, вынужден в ходе судебного разбирательства отстаивать доброе имя, уже находясь за решеткой. Он фактически лишается возможности своевременно получить совет своего защитника, располагающегося отдельно, по жизненно важным для него обстоятельствам. Подсудимому для нормальной защиты нужно иметь стул, столик, на котором лежат его записи, карандаш, ручку, чтобы он мог делать пометки, потому что он равноправная сторона. Но его заводят в клетку, где он сидит как зверь, где нет столика, где он пытается что-то писать «на коленях». У него нет также рабочего контакта с судом, прокурором, свидетелями, потерпевшими. Он в клетке, а они – словно зрители в зоопарке. Выглядит это как средневековый анахронизм, давно нуждающийся в преобразовании. Поэтому мы выступаем за отмену поголовного использования клеток в залах судов (считаем, что надо оставить такое использование лишь для исключительных случаев, когда без этого не обойтись, причем судья должен будет специально мотивировать свое решение), что позволит за счет своевременного получения обвиняемым квалифицированной юридической помощи в большей степени обеспечить его право на защиту и избежать унижения его человеческого достоинства, а суд избавит от обвинительного уклона.

Уголовный процесс должен выявлять преступления, проливать свет на все обстоятельства их совершения, включая установление виновного лица. У нас же в стране очень высок уровень латентной преступности (в 3-4 раза превышающий количество зарегистрированных преступлений). Одна из причин высокой латентности – недоверие граждан, ставших жертвами преступлений, к правоохранительным органам и государству в целом. Потерпевшие привыкли к тому, что искать защиты у государства – бессмысленное, хлопотное, а подчас и небезопасное занятие. Прав О. А. Зайцев, с горечью констатировавший: «К сожалению, длительное время пострадавший от преступления был обделен вниманием государства. Во многом этому способствовала многолетняя односторонняя ориентация правовой теории и законодательной деятельности на обеспечение прав и законных интересов обвиняемых (подозреваемых)». К схожему выводу пришла Л. М. Володина, указав, что российский уголовно-процессуальный закон не обеспечивает в должном виде доступ к правосудию и защиту прав и законных интересов потерпевшего, о чем свидетельствует сложившаяся правоприменительная практика.

Этот вопрос затронут и в работе М. В. Парфеновой, которая в ходе интервьюирования следователей выяснила, что, по их мнению, права потерпевших предусмотрены в УПК РФ в меньшей мере, чем права подозреваемых и обвиняемых, и что такое положение требует изменения. Соглашаясь с этим мнением и подчеркивая, что неравенство в правах основных участников судопроизводства совершенно недопустимо в условиях состязательности, основывающейся на равноправии сторон в уголовном процессе, М. В. Парфенова замечает: «Вместе с тем равенство прав потерпевшего, с одной стороны, и подозреваемого (обвиняемого), с другой, не следует понимать как полное совпадение предоставляемых им прав. У этих участников процесса, противостоящих друг другу в состязательном процессе, различное процессуальное положение и разные законные интересы, что объективно предопределяет специфику их прав. Задача не в том, чтобы расширить права потерпевшего до уровня прав обвиняемого или лишить последнего каких-то прав и этим как-то “уравнять” его в правах с потерпевшим, что не только не нужно, но и невозможно. Разумный баланс прав потерпевшего и обвиняемого (подозреваемого) предопределяется самим назначением уголовного судопроизводства, т. е. совокупностью необходимых прав для обеспечения: 1) прав и законных интересов потерпевших от преступления (ч. 1 ст. 6 УПК РФ) и 2) защиты от незаконного и необоснованного обвинения, осуждения, ограничения прав и свобод (ч. 2 ст. 6 УПК РФ). Поэтому равенство прав потерпевшего, подозреваемого и обвиняемого следует понимать как предоставление в УПК РФ каждому из этих участников судопроизводства максимума прав для защиты их законных интересов».

По словам В.С.Шадрина, спор о том, кто главнее – обвиняемый или потерпевший, беспредметен. Оба они «являются по-своему главными фигурами уголовного процесса, но каждый именно на своем направлении, в своей “нише” уголовного процесса. Сейчас уже ощутимо расширены и более гарантированы процессуальные права обвиняемого. Одновременно нуждаются в существенном расширении и усилении гарантированные процессуальные права пострадавшего от преступления». Анализируя нынешнее положение потерпевшего, ученый замечает: «Не встречая ожидаемого отклика и содействия со стороны органов уголовного судопроизводства, прежде всего органов расследования, поскольку именно от них в абсолютном большинстве случаев зависит решение вопросов возбуждения уголовного дела и обеспечения возмещения причиненного преступлением вреда, пострадавшие от преступления начинают испытывать недоверие к органам дознания и предварительного следствия, избегать обращения к ним за помощью при преступных посягательствах на них и принадлежащие им права».

В этом же блоке должна рассматриваться еще одна актуальная проблема – фактическая незащищенность лиц, помогающих правоохранительным органам в раскрытии преступления, от посткриминального воздействия на них. Уточним, что под посткриминальным воздействием принято понимать «воздействие в запрещенных законом и иных формах, осуществляемое лицом, совершившим преступление, а также иными лицами в отношении лиц, содействующих, способных оказать содействие или оказавших его правосудию, в целях заставить отказаться от намерения содействовать правосудию, прекратить это содействие, а равно из мести за оказанное содействие, т. е. из мести за деятельность, которая способствовала изобличению виновных в совершении преступлений, выполнению других задач уголовного судопроизводства».

Эксперты международного сообщества признают, что угрозы и насилие в отношении лиц, содействующих правоохранительным и судебным органам, стали в наше время «наиболее распространенным средством подрыва системы уголовного правосудия»; защита таких лиц отнесена к глобальным проблемам в сфере борьбы с преступностью. Следственная и судебная практика свидетельствует о том, что примерно в 10-20% случаев расследования и рассмотрения уголовных дел о тяжких и особо тяжких преступлениях на потерпевших и других участников процесса оказывается открытое или скрытое противоправное воздействие.

Как справедливо отметила Д. И. Чанкова, меры защиты названных лиц выступают «имманентной частью современного понимания эффективного и гуманного правосудия, гарантирующего права и достоинство личности одновременно с защитой государственных интересов, потому что в условиях эскалации преступности и безоговорочного признания кризиса системы правосудия вопрос мотивации свидетельствования является решающим». Отрадно, что сегодня в Российской Федерации существуют не только отдельные меры безопасности, предусмотренные в УПК РФ, но и специальный Федеральный закон от 20 августа 2004 г. № 119-ФЗ «О государственной защите потерпевших, свидетелей и иных участников уголовного судопроизводства». Однако уровень защищенности граждан, вовлеченных в уголовный процесс, по-прежнему остается недопустимо низким.

Полезно выяснить, что делается за рубежом для активизации помощи населения в обнаружении и раскрытии преступлений. По свидетельству А.Ю.Епихина, в США, например, насчитывается около 600 различных программ взаимодействия правоохранительных органов с населением, в том числе в целях раскрытия преступлений. Лица, обладающие сведениями о преступлении, могут сообщить их полиции анонимно по телефону. По присвоенному для обеспечения безопасности номеру выплачивается денежное вознаграждение, если сведения оказались полезными для расследования преступления. Такая форма взаимодействия помогает раскрывать преступления, которые не поддаются расследованию обычными способами. Впервые данный механизм содействия граждан борьбе с преступностью был применен еще в 1976 г. в г. Альбукерке (штат Нью-Мексико). В ходе реализации таких программ сотрудничества было установлено, что значительная часть заявителей сообщает о преступлении не в целях получения вознаграждения, а для «очищения города от преступных элементов»; мнение же о выплате вознаграждения как единственной причине, побуждающей граждан оказывать помощь полиции, оказалось неверным.

Одной из причин достаточно эффективной защиты участников уголовного процесса в США от посткриминального воздействия на них представляется существование специальной Службы федеральных маршалов. Думается, что и в Российской Федерации целесообразно создать единый орган, главной задачей которого стало бы обеспечение безопасности лиц, содействующих уголовному судопроизводству.

Кроме того, в порядке конкретизации принципа гуманизма следует четче закрепить в законе пределы и основания допустимого принуждения по отношению к участвующим в уголовном процессе лицам, предусмотреть ответственность должностных лиц за их действия, угрожающие жизни, здоровью, унижающие достоинство личности.

Второе обозначенное нами направление современной уголовно-процессуальной политики России, тесно связанное с предыдущей и последующими темами, – это дальнейший поиск оптимального баланса между интересами сохранения неприкосновенности частной жизни граждан и борьбы с преступностью. Выше, рассматривая назначение уголовного процесса, мы уже достаточно подробно освещали этот вопрос. Однако вновь подчеркнем, насколько важно добиться установления такого баланса. Меч уголовной репрессии слишком тяжел для того, чтобы им можно было бездумно размахивать. Нельзя забывать, что подозреваемый, обвиняемый – это лица, вина которых еще не установлена судом; что потерпевший ищет у государства защиты, а не волокиты и новых лишений; что свидетели, понятые, специалисты зачастую оказывают неоценимую помощь в установлении обстоятельств дела, отдавая свои силы и свое время для решения задач уголовного судопроизводства. Поэтому допустимы только вынужденные ограничения прав граждан, продиктованные необходимостью защиты других членов общества.

Как обоснованно заметил в связи с этим И. Л. Петрухин, система уголовной юстиции нацелена не только на усиление контроля над преступностью, но и на обеспечение прав человека. «Раскрывая преступления, – пишет автор, – система защищает права потерпевших, настоящих и будущих. <…> Минимум принуждения, минимум правоограничений при попытках раскрыть преступление. <…> Не менее, чем установление истины, важна и охрана прав человека при расследовании преступлений и рассмотрении дела в суде. <…> Конечно, эффективный контроль над преступностью невозможен без вынужденного ограничения прав личности. <…> Но без полноценной защиты эффективно бороться с преступностью невозможно».

В то же время необходимо понимать, что правовое государство – это не хаос, в условиях которого каждый волен делать все что угодно, не считаясь с интересами других людей. В этом смысле свобода не абсолютна. Мудро сказал об этом В. А. Жуковский в наставлении великому князю Александру Николаевичу (будущему императору Александру II): «Люби свободу, то есть правосудие, ибо в нем и милосердие Царей, и свобода народов; свобода и порядок – одно и тоже; любовь Царя к свободе утверждает любовь к повиновению в подданных».

Еще раз напомним: гуманизация, как одно из важнейших направлений уголовно-правовой и уголовно-процессуальной политики, никоим образом не связана с каким-либо послаблением в борьбе с преступностью. А ведь именно такой взгляд на гуманизацию нередко пытаются навязать российскому обществу. Принцип гуманизма, который законодательно закреплен в ст. 7 УК РФ и ст. 9 УПК РФ, можно определить как установление в текстах законов гарантий человечного обращения и запрещение каких-либо действий, ущемляющих достоинство и причиняющих физические и моральные страдания человеку и гражданину, а также запрет пыток и любого другого насилия.

Нашу позицию по рассматриваемому вопросу поддержал З.З. Зинатуллин: «Борьба с преступностью есть в конечном итоге борьба за дальнейшую гуманизацию всего нашего общества, торжество установления, формирования в нем по-настоящему гуманных человеческих отношений. Важно, чтобы все такие средства и способы борьбы с преступностью применялись только на основе и в рамках закрепленного в ст. 7 УПК РФ принципа законности при производстве по уголовному делу, в строго установленном законом порядке и процессуальной форме. В правовом государстве, коим намеревается стать Россия (ч. 1 ст. 1 Конституции РФ), иного и не должно быть. Такое требование и должно пронизывать всю российскую уголовно-процессуальную политику, всю правоприменительную практику органов расследования, прокуратуры и суда».

По обоснованному утверждению М. В. Парфеновой, «применительно к уголовно-процессуальной деятельности, баланс между личными и публичными интересами должен быть достигнут на основе того, что личность и правовое государство – не противоположные, враждующие стороны, хотя пределы государственной власти, отражающейся в возможности применения уголовно-процессуального принуждения и возможности правомерного вмешательства в личную жизнь граждан, для достижения целей борьбы с преступностью, в отношении личности должны быть строго и недвусмысленно определены. Правила, установленные уголовно-процессуальным законом, должны обеспечивать защиту каждого, кто так или иначе вовлекается в орбиту уголовного судопроизводства, независимо от его процессуального положения. Нахождение оптимального баланса власти и свободы личности по-прежнему составляет главнейший и деликатнейший смысл уголовно-процессуального права. Права участников уголовного судопроизводства в целях осуществления его назначения должны ограничиваться в минимальной мере и строго в соответствии с уголовно-процессуальным законом».

Еще одно важное направление уголовно-процессуальной политики – строжайшее соблюдение законности в ходе правоприменительной уголовно-процессуальной деятельности. Симптоматично, что именно принцип законности при производстве по уголовному делу назван законодателем первым в ряду принципов уголовного судопроизводства (ст. 7 УПК РФ).

Принцип законности в уголовном процессе имеет ряд особенностей.

Во-первых, хотя он обращен как к государственным органам, так и ко всем иным участникам уголовного судопроизводства, его следует рассматривать прежде всего как руководящие требования к организации и содержанию деятельности судов, органов прокуратуры, предварительного следствия и дознания. От соответствия их работы требованиям Конституции РФ, УПК РФ и других нормативно-правовых актов зависит не только успешное изобличение и справедливое наказание виновных, но и защита невиновных от незаконного привлечения к уголовной ответственности. Для российского уголовного процесса важным фактором, обеспечивающим успешную реализацию принципа законности, является осуществление надзора вышестоящих судов за судебной деятельностью, а также наличие прокурорского надзора и ведомственного контроля.

Во-вторых, принцип законности в уголовном процессе означает обязательность соблюдения в нем как уголовного, уголовно-процессуального законодательства, так и всех других законов, нормы которых могут иметь значение для решения вопросов по уголовным делам. Так, наряду с УК РФ и УПК РФ в уголовном судопроизводстве могут использоваться положения гражданского, гражданско-процессуального, административного, жилищного, налогового, таможенного и иных отраслей законодательства.

В-третьих, Конституция РФ является законом прямого действия (ч. 1 ст. 15), поэтому во всех случаях, когда отдельные нормы тех или иных законов и подзаконных правовых актов не соответствуют конституционным установлениям, по уголовным делам должны применяться нормы Конституции РФ.

В-четвертых, в соответствии с ч. 4 ст. 15 Конституции РФ, общепризнанные принципы и нормы международного права и международные договоры РФ выступают составной частью ее правовой системы. В связи с этим, если международным договором РФ установлены иные правила, чем предусмотренные тем или иным законом, должны применяться правила международного договора (при их непротиворечии Конституции РФ), что также полностью распространяется и на область уголовного судопроизводства.

В-пятых, принцип законности при производстве по уголовным делам означает не только соответствие действий судов, органов прокуратуры, предварительного следствия и дознания нормам Конституции, УПК и иных законов РФ, но и точное и безусловное выполнение требований законодательства другими участниками уголовного процесса. Лишь совокупность правомерной деятельности государственных правоохранительных органов и обязательного соблюдения предписаний действующих законов другими участниками уголовного процесса может обеспечить эффективность российского уголовного судопроизводства.

Следующим направлением современной уголовно-процессуальной политики Российской Федерации мы назвали демократизацию уголовно-процессуальных мер борьбы с преступностью. На наш взгляд, демократизация различных областей правоприменения, включая деятельность по борьбе с преступностью, – непременное следствие провозглашения нашей страны демократическим и правовым государством (ч. 1 ст. 1 Конституции РФ). Двигаясь в этом направлении, необходимо шире использовать (разумеется, там, где это возможно) помощь общественности в профилактике и раскрытии преступлений, а также гарантированное Конституцией РФ участие граждан в отправлении правосудия. Преодолевая склонность к слепому отрицанию любых достижений прошлых лет, следует использовать весь накопленный положительный опыт участия представителей общественности в уголовном судопроизводстве.

Как отмечал В.З.Лукашевич, подробно исследовавший институт участия общественности в уголовном процессе, в годы существования советской власти различным формам привлечения общественности к расследованию и предупреждению преступлений всегда уделялось значительное внимание. Статья 128 УПК РСФСР 1960 г. прямо указывала, что, производя расследование, «следователь должен широко использовать помощь общественности для раскрытия преступлений и для розыска лиц, их совершивших, а также для выявления и устранения причин и условий, способствовавших совершению преступлений». По оценке В.З.Лукашевича, 1960-е годы в нашей стране характеризовались сравнительно высокими показателями участия общественности в раскрытии и предупреждении преступлений и ощутимым интересом к разнообразным формам этого участия в научных и общеполитических публикациях. В 1970-1980-х годах интерес к этой теме начал постепенно снижаться. С переходом к рыночной экономике уровень участия общественности в раскрытии преступлений и их предупреждении заметно упал, для чего, на взгляд ученого, имелось несколько причин. Во-первых, действующее уголовно-процессуальное законодательство не предусматривает возможности отказа в возбуждении уголовного дела в связи с передачей материалов в товарищеский суд, лиц – на поруки общественным организациям и коллективам трудящихся, несовершеннолетних – в комиссию по делам несовершеннолетних, а также прекращения уголовного дела по этим основаниям. Во-вторых, товарищеские суды, народные дружины, опорные пункты милиции постепенно прекратили свою деятельность в связи с развитием рыночной экономики. В-третьих, отвлечение работников от их профессиональных обязанностей для участия в различных общественных мероприятиях, направленных на раскрытие и предупреждение преступлений, стало непопулярным занятием и, конечно, не поощрялось работодателями. В-четвертых, привлечение к уголовной ответственности лица, когда деяние, предусмотренное гл. 23 УК РФ, причинило вред исключительно интересам коммерческой или иной организации, не являющейся государственным или муниципальным предприятием, и не причинило вреда интересам других организаций, а также интересам других граждан, общества или государства, возможно только по заявлению руководителя этой организации или с его согласия. «Такой порядок, – констатировал В. З. Лукашевич, – равно как и продолжающийся экономический кризис в стране и значительное снижение жизненного уровня граждан, конечно, не способствует широкому участию граждан в предупреждении и раскрытии преступлений».

Однако участие общественности в раскрытии и предупреждении преступлений необходимо и в условиях рыночной экономики. Перечисляя положительные последствия привлечения общественности к расследованию и предупреждению преступлений, В. З. Лукашевич отметил, что такое участие, во-первых, служит реализации требования закона о необходимости раскрытия каждого преступления и неотвратимости справедливого наказания виновных. Без активной и сознательной помощи общественности нельзя не только раскрыть, но даже своевременно обнаружить все совершенные или готовящиеся преступления. Во-вторых, участие общественности (граждан) служит эффективным средством повышения качества расследования, способствует наиболее полному, всестороннему и объективному установлению всех обстоятельств, подлежащих доказыванию, сокращению сроков и повышению воспитательного, предупредительного воздействия предварительного расследования. В-третьих, участие общественности в стадиях возбуждения дела и предварительного расследования способствует эффективному и своевременному предупреждению преступлений, без чего невозможно снижение роста преступности и последующее ее сокращение как в целом, так и по отдельным составам преступлений. Участие общественности, как правило, помогает не только обнаруживать и пресекать совершенные или подготавливаемые преступления, но и устанавливать конкретные причины и условия, способствующие совершению того или иного преступления. В-четвертых, привлечение общественности ведет к более быстрому исправлению виновного, который видит, что его преступные действия встречают решительное осуждение и пресечение со стороны не только государственных органов, но и граждан. В-пятых, участие общественности в расследовании преступлений способствует повышению сознательности самих граждан, выработке у них непримиримого отношения к любым преступным посягательствам; укрепляет связь органов дознания и следствия с гражданами; ставит деятельность этих государственных органов под контроль народа и является средством вовлечения граждан в управление государством.

В.З. Лукашевич также отмечает, что несвоевременное и не вызываемое необходимостью привлечение общественности к расследованию преступлений может повлечь нежелательные отрицательные последствия. Такие последствия связаны главным образом с обеспечением сохранности тайны предварительного расследования и тайны частной жизни граждан. Требования соблюдения тайны предварительного расследования объясняются тем, что виновные лица или их родственники, сообщники, друзья могут принять меры к сокрытию следов преступления, уничтожению доказательств, подговору, запугиванию, подкупу свидетелей и потерпевших или прибегнуть к другим незаконным действиям, которые существенно затруднят точное установление значимых для дела обстоятельств. Кроме того, оглашение материалов предварительного расследования может нанести урон честному имени невиновного лица, привести к оглашению интимных сторон жизни тех или иных граждан. Нежелательна и широкая огласка новейших криминалистических средств обнаружения следов преступления, ухищренных способов совершения преступления, знание о которых может подтолкнуть других неустойчивых лиц к противоправным действиям, и т. д. Все эти обстоятельства следует учитывать, принимая решение о привлечении общественности к раскрытию преступлений.

Резюмируя, В. З. Лукашевич замечает: «Активное и широкое участие общественности (граждан) в раскрытии преступлений, несомненно, позволило бы увеличить процент раскрываемости зарегистрированных преступлений и тем самым реально, в действительности, обеспечить в большей степени неотвратимость ответственности и справедливого наказания виновных по приговорам судов. <…> Своевременное и тактически правильное привлечение общественности к расследованию и предупреждению преступлений является и в современных условиях эффективным средством повышения качества расследования, раскрытия преступлений и изобличения виновных».

Мы также считаем, что дальнейшая демократизация уголовного процесса нашей страны немыслима без надлежащей опоры правоохранительных органов на широкие слои общества, без всемерного укрепления режима законности, правопорядка, пропаганды правовых ценностей, внедрения в общественное сознание непримиримого отношения к правонарушениям.

Напомним, что в Российской Федерации действует Федеральный закон от 2 апреля 2014 г. № 44-ФЗ «Об участии граждан в охране общественного порядка», целью принятия которого стало создание правовых условий для добровольного участия российских граждан в охране общественного порядка. Законом установлены принципы и основные формы участия граждан в охране общественного порядка, в поиске лиц, пропавших без вести, особенности создания и деятельности общественных объединений правоохранительной направленности, целями которых выступают участие в охране общественного порядка, порядок и особенности создания и деятельности народных дружин, а также правовой статус народных дружинников (ст. 1). Любопытно, что необходимость принятия этого Закона обосновывалась следующими соображениями: «Признание, соблюдение и защита прав и свобод человека и гражданина являются основными обязанностями государства. Видимо, принимая во внимание в основном только эти конституционные положения, в нашем обществе сложилось устоявшееся мнение, что борьба с нарушениями правопорядка является уделом исключительно правоохранительных и других органов власти. Вместе с тем Конституция РФ содержит не менее важные положения о том, что наведение порядка в нашем доме, под которым мы понимаем всю Россию, является общим делом, участвовать в котором кровно заинтересован каждый гражданин страны. Так, в соответствии с ч. 2 ст. 45 Конституции РФ, каждый вправе защищать свои права и свободы всеми способами, не запрещенными законом».

Формам участия граждан в охране общественного порядка посвящена гл. 2 названного Закона. В частности, согласно ст. 8 Закона, в целях содействия органам внутренних дел (полиции) и иным правоохранительным органам граждане вправе: 1) информировать органы внутренних дел (полицию) и иные правоохранительные органы о правонарушениях и об угрозах общественному порядку; 2) участвовать в мероприятиях по охране общественного порядка по приглашению органов внутренних дел (полиции) и иных правоохранительных органов; 3) участвовать в охране общественного порядка при проведении спортивных, культурно-зрелищных и иных массовых мероприятий по приглашению их организаторов; 4) участвовать в работе координационных, консультативных, экспертных и совещательных органов (советов, комиссий) по вопросам охраны общественного порядка, создаваемых в органах внутренних дел (полиции) и иных правоохранительных органах, по их приглашению. Помимо этого, Законом предусмотрены и регламентированы: участие граждан в поиске лиц, пропавших без вести (ст. 9); внештатное сотрудничество с полицией (ст. 10); участие в деятельности общественных объединений правоохранительной направленности (ст. 11).

Отдельная глава Закона «Об участии граждан в охране общественного порядка» посвящена порядку создания и деятельности народных дружин, которые призваны: содействовать органам внутренних дел (полиции) и иным правоохранительным органам в охране общественного порядка; участвовать в предупреждении и пресечении правонарушений на территории по месту создания народной дружины; участвовать в охране общественного порядка в случаях возникновения чрезвычайных ситуаций; распространять правовые знания, разъяснять нормы поведения в общественных местах.

Наряду с федеральным уровнем правового регулирования участия граждан в охране общественного порядка существует определенная нормативно-правовая база, регламентирующая эту деятельность в субъектах РФ. Так, действует Закон Санкт-Петербурга от 8 ноября 2001 г. № 760-95 «Об участии граждан в обеспечении правопорядка в Санкт-Петербурге», определивший правовые основы и формы участия граждан России в обеспечении правопорядка в этом городе. Полномочия граждан, участвующих в обеспечении правопорядка в Санкт-Петербурге, определены в ст. 7 указанного Закона: 1) пропаганда правовых знаний; 2) содействие органам внутренних дел в предотвращении и пресечении преступлений и административных правонарушений; 3) содействие органам внутренних дел в обеспечении правопорядка на улицах, площадях, в парках, на транспортных магистралях, вокзалах, в аэропортах и других общественных местах; 4) оказание помощи органам внутренних дел в профилактической работе с лицами, склонными к совершению преступлений; 5) оказание помощи органам внутренних дел по предупреждению детской безнадзорности и правонарушений несовершеннолетних.

В научных публикациях предлагаются и некоторые другие шаги по усилению общественного контроля над деятельностью правоохранительных органов. Так, В. Махов и Т. Карабанова высказались за возрождение института народных заседателей.

Определенный потенциал для дальнейшей демократизации мер борьбы с преступностью содержит и действующее уголовно-процессуальное законодательство. В частности, недостаточно эффективно, на наш взгляд, используется сегодня такая предусмотренная законом мера пресечения, как личное поручительство (ст. 103 УПК РФ). Полагаем, что сравнительно редкое применение этой меры пресечения на практике отчасти объясняется недостаточно ответственным подходом отдельных поручителей к принимаемым на себя обязательствам. Следует рассмотреть вопрос о существенном увеличении размера максимального денежного взыскания, накладываемого на поручителя в случае невыполнения им своих обязательств.

На наличие определенной непоследовательности законодателя в том, что касается демократизации уголовно-процессуальной политики современной России, обоснованно указал и З. З. Зинатуллин. В целом соглашаясь с нами в определении основных направлений такой политики, ученый в то же время констатирует: «С позиции того, что установленный УПК РФ порядок производства по уголовным делам основан на Конституции РФ, выражающей интересы всего общества, российский уголовный процесс является демократическим. Но если учесть, что демократизм предполагает открытость, гласность соответствующих отношений, равенство между всеми членами общества, то при проецировании таких постулатов на уголовно-процессуальные отношения становится затруднительно назвать существующий в рамках УПК РФ 2001 г. уголовный процесс полностью отвечающим требованиям демократии. В отличие от ст. 14 УПК РСФСР 1960 г. принцип равенства всех перед законом и судом УПК РФ 2001 г. не известен; равным образом принцип гласности (открытости) судебного разбирательства (ст. 18 УПК РСФСР 1960 г.) низведен до общих условий судебного разбирательства (ст. 241 УПК РФ). Гражданско-процессуальному законодательству (ст. 6 и 10 ГПК РФ 2002 г.) принципы такие известны, что полностью согласуется со ст. 19 и ч. 1 ст. 123 Конституции РФ. В силу прямого действия Основного Закона России и, как закреплено в ст. 15 Конституции РФ, обязанности всех (включая и “власть имущих”) соблюдать Конституцию РФ и ее законы, эти принципы должны были получить свое обязательное закрепление и в УПК РФ. Но их в УПК РФ 2001 г. на сегодня нет. Одно лишь это обстоятельство вызывает серьезное сомнение в демократизме нашего уголовного процесса, а вместе с тем и во всей уголовно-процессуальной политике России». Полагаем, что такое критическое утверждение автора вполне оправданно. Ранее мы уже высказывали собственную точку зрения по этому вопросу, совпадающую с позицией З. З. Зинатуллина: перечисленные принципы базируются на конституционных нормах и должны быть прямо закреплены в гл. 2 УПК РФ.

Пятым важным направлением уголовно-процессуальной политики должна стать дальнейшая дифференциация уголовно-процессуальных форм. Создание продуманных, взвешенных и эффективных уголовно-процессуальных механизмов, дифференцирующих процедуру в зависимости от интенсивности совершенного преступления, – это, безусловно, одна из важнейших и первоочередных задач нынешней российской власти.

Те, кто в течение минувших лет становились жертвами преступлений и кому из-за этого поневоле приходилось сталкиваться с работой дознавателя, следователя, судьи, подтвердят: действующая машина уголовного судопроизводства выглядит неповоротливой, громоздкой. Дела расследуются и разбираются в судах медленно и неторопливо, с момента задержания преступника до его осуждения нередко проходят месяцы и даже годы. У потерпевшего вначале упорно не хотят принимать заявление. Затем, если ему все же удается настоять на своем, у него отбирают объяснения, далее следователь получает его показания, вызывает на опознания, очные ставки, после этого знакомит с материалами дела. Далее все повторяется в суде, где заседания не раз откладываются. В результате к концу процесса потерпевший уже не рад, что вообще обратился в правоохранительные органы.

Права поэтому Н. А. Лопашенко, указавшая на криминогенность некоторых положений УПК РФ, т. е. на их потенциальную способность порождать преступное поведение отдельных лиц. Так, криминогенностью, порождающей отклоняющееся поведение свидетеля и потерпевшего, а именно заведомо ложные показания или отказ от дачи показаний, обладает, по мнению ученого, совокупность уголовно-процессуальных норм, посвященных этим категориям участников уголовного процесса. Законопослушный гражданин, потерпевший от преступления или ставший свидетелем его совершения, вместо того чтобы найти в уголовном процессе защиту или помочь ему осуществить защиту пострадавших, на деле сам скоро превращается в пострадавшего и лицо, претерпевающее всевозможные, причем законные, лишения. Задавая вопрос: «Пойдет ли гражданин в этом случае на сотрудничество с уголовным процессом?» – Н. А. Лопашенко высказывает обоснованные сомнения на этот счет. Более того, он полагает, что «вред, который будет причинен потерпевшему и свидетелю даже при самом законном расследовании уголовного дела, далеко превышает пользу для этого лица от вступления в контакт с правоохранительной системой».

Неудивительно, что по данным, прозвучавшим в одном из докладов уполномоченного по правам человека в Российской Федерации, около 60 % пострадавших от разного рода преступлений предпочитают не обращаться в правоохранительные органы, будучи уверенными в том, что защиты от них не получат. А неверие потерпевших в эффективность и справедливость правосудия, в его способность защитить их права, изобличить преступников и обеспечить их личную безопасность – очевидный признак неблагополучия в этих важных аспектах правосудия.

С учетом сказанного приходится констатировать, что доступ потерпевшего к правосудию в широком смысле этого слова в нашей стране сегодня по-прежнему не обеспечен в достаточной степени. Ведь право на справедливое судебное разбирательство, как верно заметила Л. М. Володина, предполагает не только право на получение благоприятного судебного решения, оформляющего разрешение правовой ситуации. «Справедливость правосудия, – утверждает она, – заключается не только в справедливости принимаемого решения, но и в справедливости процедуры его принятия». Грамотное перераспределение усилий правоохранительных органов и сосредоточение их энергии в первую очередь на тех направлениях, которые действительно требуют значительных трудовых и временных затрат, остается крайне актуальным. Сделать это можно за счет излишков усилий и времени, подчас затрачиваемых на нерационально организованную борьбу с неинтенсивными преступлениями.

Еще раз подчеркнем существенную разницу между вульгарным упрощенчеством и стремлением к простоте и эффективности процедуры. Простоту, о которой идет речь, не следует рассматривать как отказ от основополагающих уголовно-процессуальных начал и принципов (что такое скорая внесудебная расправа на основании одного лишь пустого доноса, все мы хорошо помним). Как отметил А. Н.Качур, совершенствование уголовного судопроизводства должно идти по пути как дифференциации, так и унификации процессуальной формы, ибо это две стороны одного явления.

О необходимости создания более дифференцированных уголовно-процессуальных форм говорилось еще в Концепции судебной реформы 1991 г. Уголовное судопроизводство планировалось дифференцировать в зависимости от: категории рассматриваемого правонарушения (дела об уголовных проступках, влекущих наказание в виде лишения свободы на срок до шести месяцев, предлагалось слушать в суммарном порядке мировыми судьями, а о преступлениях – судьями единолично, коллегиями в составе трех судей и судами присяжных); фактического участия присяжных заседателей; кассационного или апелляционного порядка пересмотра решений, состоявшихся в суде первой инстанции; характера принимаемых решений (существовала идея до некоторой степени разделить порядок разрешения правовых вопросов и вопросов факта, а также назначения наказания). Кроме того, разработчики Концепции внесли предложение упразднить дознание как особую форму предварительного расследования.

К настоящему времени кое-что из задуманного уже удалось воплотить в жизнь. Так, если обратиться к вопросам судебного рассмотрения и разрешения уголовных дел, можно констатировать: в России сегодня существуют и активно применяются как упрощенные формы производства (производство у мирового судьи; особый порядок принятия судебного решения при согласии подсудимого с предъявленным обвинением), так и усложненная процедура рассмотрения уголовных дел судом присяжных.

Отметим, что суд присяжных, пожалуй, один из наиболее широко обсуждаемых в обществе уголовно-процессуальных институтов, имеющий многочисленных сторонников и противников. Поэтому и оценки его деятельности крайне противоречивы – от полного неприятия до безоговорочного признания. Ниже, в § 1 гл. 7, мы еще вернемся к этому институту.

Нет единства и в оценках положений гл. 40 УПК РФ, закрепившей особый порядок принятия судебного решения при согласии обвиняемого с предъявленным ему обвинением. Так, по мнению А. А. Власова, И. Н. Лукьяновой и С. В.Некрасова, разрешение уголовного дела без разбирательства не содействует выявлению ошибок, в том числе связанных с обвинением. Возможность применения особого порядка принятия судебного решения при согласии обвиняемого с предъявленным ему обвинением по уголовным делам о преступлениях, за которые УК РФ предусматривает наказание в пределах 10 лет лишения свободы, обусловлена, помимо прочего, и позицией государственного обвинения. Поэтому, по мнению авторов, уместно рекомендовать государственным обвинителям, судьям, призванным профессионально оценивать доказательства, в том числе с точки зрения их достаточности, не прибегать к широкой практике использования особого порядка, закрепленного в ст. 314-317 УПК.

Весьма критично рассматриваемый институт оценил С. А. Новиков, с точки зрения которого российским правоведам нужно сломать существующую тенденцию все большей абсолютизации признания обвиняемым вины и вместо неуклонного расширения сферы действия особого порядка приступить к ее поэтапному, но решительному сокращению. «Необходимо вспомнить, – замечает автор, – что порядок судебного разбирательства без полноценного исследования доказательств потому и назван “особым”, что должен быть лишь редким исключением из общего правила. Нам следует вернуться к базовым положениям упоминавшейся Концепции судебной реформы 1991 г.: сокращенное судебное следствие уместно только по наименее тяжким делам (полагаем, что к таковым можно отнести лишь преступления небольшой тяжести), тогда как по делам более серьезным требуется доскональное и непосредственное исследование судом всех собранных доказательств, независимо от позиции самого обвиняемого».

В обоснование предложения по столь кардинальному сокращению сферы деятельности особого порядка рассмотрения уголовных дел С. А. Новиков высказал следующие небезынтересные соображения: «Предвидя возражения скептиков, апеллирующих к высокой загрузке судов и считающих общий порядок при отсутствии спора сторон экономически нецелесообразным, напомним, что на суд сегодня возложено множество исключительных полномочий по уголовному делу (ст. 29 УПК РФ). В результате у судей хватает времени на все: избирать и продлевать заключение под стражу и домашний арест, отстранять от должности, разрешать обыск в жилище и выемку вещей в ломбарде, накладывать арест на имущество, и т. д., и т. п., кроме главного, – решая вопрос о виновности человека, лично убедиться, что его вина подтверждена допустимыми и достоверными доказательствами. Так, может быть, мы не там ищем ресурсы? Если дела действительно так плохи, что мы вынуждены экономить силы судейского корпуса, бросая их лишь на самые важные направления, то не лучше ли освободить судей от какой-либо другой нагрузки (например, передав ее прокурору), не скатываясь к средневековому упрощенчеству в том, что касается установления вины подсудимого?!».

Между тем среди процессуалистов встречается и прямо противоположная точка зрения. Так, по мнению В. В. Конина, к числу достаточно удачных институтов УПК РФ необходимо в первую очередь отнести особый порядок судебного разбирательства; более того, он предлагает «оптимизировать этот институт – убрать все имеющиеся ограничения по видам преступлений, разрешив применять этот институт и по особо тяжким преступлениям».

Вопросы дифференциации порядка судопроизводства тесно связаны и с дополнительными процессуальными гарантиями, которые предоставляются отдельным категориям лиц, выполняющим важные государственные или общественные функции (гл. 52 УПК РФ). Круг таких лиц очерчивает ст. 447 УПК, называя, в частности, депутатов, судей, прокуроров, руководителей следственного органа, следователей, адвокатов, членов избирательных комиссий и т. д.

Напомним, что наличие у отдельных категорий лиц дополнительных процессуальных гарантий уже неоднократно становилось предметом рассмотрения Конституционного Суда РФ и признано им оправданным. Так, в Постановлении от 7 марта 1996 г. № 6-П «По делу о проверке конституционности п. 3 ст. 16 Закона РФ “О статусе судей в Российской Федерации” в связи с жалобами граждан Р. И. Мухаметшина и А. В. Барабаша» суд отметил, что судейская неприкосновенность «является определенным исключением из принципа равенства всех перед законом и судом и по своему содержанию выходит за пределы личной неприкосновенности. Это обусловлено тем, что общество и государство, предъявляя к судье и его профессиональной деятельности высокие требования, вправе и обязаны обеспечить ему дополнительные гарантии надлежащего осуществления деятельности по отправлению правосудия. <…> Судейская неприкосновенность является не личной привилегией гражданина, занимающего должность судьи, а средством защиты публичных интересов, и прежде всего интересов правосудия. <…> Судья призван осуществлять свои полномочия независимо от чьих-либо пристрастий и посторонних влияний». К схожим выводам пришел Конституционный Суд РФ и относительно неприкосновенности членов Совета Федерации и депутатов Государственной Думы; в его Постановлении от 20 февраля 1996 г. № 5-П, в частности, сказано: «Неприкосновенность (парламентский иммунитет), закрепленная в ст. 98 Конституции РФ, – один из основных элементов статуса парламентария, важнейшая правовая гарантия его деятельности. По своему содержанию это гарантия более высокого уровня по сравнению с общими конституционными гарантиями неприкосновенности личности. Она не является личной привилегией, а имеет публично-правовой характер, призвана служить публичным интересам, обеспечивая повышенную охрану законом личности парламентария в силу осуществляемых им государственных функций, ограждая его от необоснованных преследований, способствуя беспрепятственной деятельности парламентария и тем самым – парламента, их самостоятельности и независимости. Вместе с тем установления ст. 98 Конституции РФ являются определенным исключением из общей конституционной нормы о равенстве всех перед законом и судом (ч. 1 ст. 19), что обусловлено необходимостью конституционной защиты специального статуса парламентария как члена федерального представительного и законодательного органа».

В соответствии с ч. 2 ст. 447 УПК РФ, при производстве по уголовным делам в отношении перечисленных лиц применяется общий, установленный УПК РФ, порядок производства, но с теми изъятиями, которые предусмотрены в разделе XVII Кодекса. Эти изъятия сводятся к следующим основным моментам: 1) особые правила принятия решения о возбуждении уголовного дела в отношении лица либо о привлечении его в качестве обвиняемого; 2) особые правила применения мер процессуального принуждения и производства отдельных следственных действий; 3) особые правила направления уголовного дела в суд и его судебного рассмотрения. Кроме того, по уголовным делам о преступлениях, совершенных названными лицами, а также о преступлениях, совершенных в отношении этих лиц в связи с их профессиональной деятельностью, предварительное расследование – как в форме предварительного следствия, так и в форме дознания – производится следователями Следственного комитета РФ (подп. «б» п. 1 ч. 2, п. 7 ч. 3 ст. 151 УПК РФ).

Вновь подчеркнем, что целью предоставления дополнительных процессуальных гарантий для лиц, выполняющих важные государственные или общественные функции, является создание надежного барьера от их незаконного уголовного преследования. В то же время существование такого барьера не должно лишать правоохранительные органы возможности привлекать виновных из числа названных лиц к уголовной ответственности, не должно порождать чувства вседозволенности и безнаказанности. Дополнительно предоставляемые гарантии должны, на наш взгляд, прежде всего распространяться на применение к таким лицам мер принуждения, а не вовсе блокировать возможность сбора необходимых сведений о совершенном преступлении.

Следующее указанное нами направление современной уголовно-процессуальной политики Российской Федерации – совершенствование организации системы правоохранительных органов, оптимальное распределение между ними процессуальных прав и обязанностей. Полагаем, что и в этом вопросе крайне важно вначале разработать четкую концепцию, принять стратегическое решение о том, какую модель процесса мы хотим создать в результате преобразований. От этого, разумеется, будут зависеть и предоставляемые участникам уголовного процесса полномочия. В любом случае речь должна идти о дальнейших шагах по укреплению независимой судебной власти, призванной осуществлять не расправу, а правосудие. Большее внимание со стороны государства требуется и для повышения авторитета и роли органов предварительного расследования и прокуратуры. Со времен римского права известно, что ничто так дорого не обходится государству, как дешевая юстиция. Подробнее на этом направлении уголовно-процессуальной политики мы еще остановимся.

Седьмым актуальным направлением современной уголовно-процессуальной политики России мы назвали дальнейшее совершенствование норм доказательственного права. Эти нормы буквально пронизывают весь уголовный процесс. В ходе правоприменительной деятельности властные участники процесса принимают процессуальные решения, исходя из установленных обстоятельств произошедшего события, а все существенные для дела обстоятельства устанавливаются посредством доказательств, правильно оцененных с точки зрения их относимости, допустимости, достоверности, а в совокупности – достаточности. Выводы дознавателя, следователя, прокурора, судьи должны основываться на достоверном, а не на вероятностном знании. Поэтому доказательственное право справедливо считается краеугольным камнем всего уголовного процесса. Разумеется, хватает здесь и дискуссионных вопросов, и, пожалуй, в первую очередь это относится к правилам о допустимости полученных сведений.

На наш взгляд, не может не вызывать серьезной обеспокоенности существующий подход к последствиям малейших, порой явно второстепенных нарушений процедуры в процессе доказывания. Напомним, что положения ч. 2 ст. 75 УПК РФ относят к недопустимым доказательствам: 1) показания подозреваемого, обвиняемого, данные в ходе досудебного производства по уголовному делу в отсутствие защитника, включая случаи отказа от защитника, и не подтвержденные подозреваемым, обвиняемым в суде; 2) показания потерпевшего, свидетеля, основанные на догадке, предположении, слухе, а также показания свидетеля, который не может указать источник своей осведомленности; 3) иные доказательства, полученные с нарушением требований УПК РФ.

Ни в коей мере не оправдывая нарушений закона при производстве по уголовному делу, считаем в то же время неоправданным подчас встречающееся на практике огульное исключение доказательств по совершенно надуманным поводам. Необходимо рассмотреть возможность выработки новых, более гибких и справедливых критериев для оценки допустимости собранных доказательств. Еще В.К. Случевский указывал на то, что «всякое придание форме значения не средства, а цели судебной деятельности извращает судебную процедуру и легко может повлечь за собой весьма нежелательные для судебных интересов последствия».

В этом отношении неоценимую помощь может оказать и разумно используемый международный опыт.

Например, в США суды исключают улики и доказательства, собранные с грубыми нарушениями закона, поскольку такие действия работников полиции нарушают Четвертую поправку к Конституции США. Однако если нарушение закона является лишь «технической ошибкой» и работники полиции действовали «по доброй воле», собранные улики и доказательства рассматриваются судом, что, по мнению Н. Г. Стойко и Г. А. Никитина, отвечает основным задачам законодательства, каковыми выступают обвинение виновных в преступлениях и защита прав и свобод граждан.

Здесь же уместно вспомнить правила, которые установлены Римским статутом Международного уголовного суда, принятым 17 июля 1998 г. в Риме и вступившим в силу с 1 июля 2002 г. (наша страна подписала его Распоряжением Президента РФ от 8 сентября 2000 г. № 394-рп). В соответствии с п. 7 ст. 69 Статута, доказательства, которые получены в результате нарушения положений Статута или международно признанных прав человека, не являются допустимыми, если:

• нарушение порождает серьезные сомнения в достоверности доказательств; или

• допуск доказательств был бы несовместим с добросовестным проведением разбирательства и наносил бы ему серьезный ущерб.

Подобную позицию отстаивают и многие отечественные процессуалисты. Например, по мнению А. Д. Бойкова, неприемлема ситуация, когда «суд не входит ни в оценку достоверности доказательства, ни в оценку существенности допущенного нарушения». На эту проблему обращала внимание и И. Б. Михайловская, полагающая, что вопрос о возможности использования доказательств с дефектной процессуальной формой нельзя считать полностью решенным. С ее точки зрения, в принципе вряд ли можно отрицать необходимость деления допущенных нарушений на существенные и несущественные, устранимые и неустранимые.

По мнению А. В. Смирнова, некоторые процессуальные нарушения могут считаться несущественными, так как они не подрывают режим законности в состязательном процессе. В случае, «когда нарушения закона не влияют на достоверность данных и соблюдение конституционных прав граждан, действительно неразумно отказываться от достижения истины по чисто формальным основаниям». «Впрочем, – уточняет ученый, – признание процессуального нарушения несущественным с точки зрения обеспечения основ справедливого и состязательного судопроизводства совсем не означает, что оно должно оставаться без последствий. Однако формы реагирования на несущественные правонарушения должны быть иными, чем на существенные, – это не признание ничтожными собранных доказательств, принятых процессуальных решений и совершенных актов, а вынесение предупреждений, представлений, частных определений, наложение денежных взысканий, удаление нарушителя порядка из зала судебного заседания, наложение дисциплинарных взысканий, передача дела по подследственности и подсудности и т. д.». Таким образом, заключает А. В. Смирнов, «восполняемые процессуальные нарушения не должны безвозвратно устранять допустимость доказательств, они лишь требуют дополнительной проверки их достоверности. Следовательно, правило об исключении доказательств в российском судопроизводстве нуждается в дальнейшей теоретической разработке и законодательной дифференциации».

Мы также поддерживаем позицию процессуалистов, высказывающихся за формулирование четких критериев существенности нарушения закона, при выполнении которых доказательство признается недопустимым. На наш взгляд, к таким нарушениям, безусловно, должны относиться случаи, когда доказательство получено ненадлежащим субъектом (например, следователем, который не уполномочен принимать участие в конкретном расследовании); когда при получении доказательства грубо нарушены права участников уголовного судопроизводства (например, применялись насилие и угрозы); когда допущенное нарушение порождает неразрешимые сомнения в достоверности доказательства (например, для опознания предъявлено не три, а только два лица). При наличии же иных нарушений (незначительных и устранимых отступлений от буквы закона) необходим более гибкий подход к их последствиям.

Вопросы допустимости полученных сведений, как уже было сказано, принадлежат к самым острым вопросам доказательственного права. Однако существуют и другие не менее острые проблемы: например, поиск путей комплексного правового стимулирования дачи допрашиваемыми участниками процесса правдивых показаний об обстоятельствах совершенного преступления. Напомним, что еще Л. Е. Владимиров обоснованно подчеркивал: «Высокое значение правдивости человеческих показаний трудно преувеличить; вся человеческая культура имеет основною целью сделать людей правдивыми, ввести истину в человеческое сознание и жизнь. Ложь есть самый гнилой продукт человеческой испорченности; а лживость – самый печальный вид упадка нравственной личности». На монографическом уровне указанную проблему впервые исследовал С. А. Новиков, который выявил и обосновал необходимость разработки нового для отечественной правовой науки института – комплекса правовых мер, стимулирующих дачу правдивых показаний в уголовном судопроизводстве, а также определил его структуру, включающую меры поощрения, меры ответственности и меры защиты лиц, дающих правдивые показания. С. А. Новиков особо отметил, что нормы разрабатываемого им института действуют с целью стимулировать дачу лицом именно правдивых (а не «признательных», «изобличительных») показаний.

Упомянув «признательные показания», нельзя не вспомнить еще один важный процессуальный институт, нуждающийся в дальнейшем реформировании: институт так называемого досудебного соглашения о сотрудничестве. Ранее мы уже не раз выступали с критикой положений этого института, сейчас кратко напомним ее суть. Очевидно, что названный институт появился затем, чтобы заинтересовать обвиняемого в более активном способствовании раскрытию преступления и изобличении своих соучастников. То, что чистосердечно раскаявшийся обвиняемый, помогающий расследованию, приговаривается к меньшему наказанию, чем его нераскаявшийся соучастник, – это, конечно, правильно. Но есть у действующего института и серьезные изъяны. Начнем с самого термина «сотрудничество», который применительно к отношениям обвиняемого и следователя, на наш взгляд, неверен, неуместен. Обвиняемый не «сотрудничает», он не «сотрудник», не «подчиненный» следователя или прокурора. Кроме того, сегодня уголовное дело в отношении лица, заключившего досудебное соглашение с прокурором, выделяется в самостоятельное производство и направляется в суд отдельно от «основного» дела, где рассматривается в особом порядке, без исследования и оценки всех доказательств вины обвиняемого. Эта модель вызвала заслуженную критику ученых и правоприменителей, обративших внимание на искусственный характер такого разделения, повышенный риск судебной ошибки, сложность в разрешении гражданского иска, а также наблюдающих профессиональную деформацию следователей, которые стремятся любой ценой добиться заключения с лицом соглашения, чтобы снизить риски оправдания, и т.д. Для следователя это влечет также дополнительные трудозатраты, связанные как собственно с выделением уголовного дела, так и с необходимостью дублировать следственные действия в разных уголовных делах («основном» и выделенном), например допрашивать соучастников в качестве свидетелей по выделенному делу, а самого «сотрудничающего» обвиняемого – по «основному». Поэтому положения гл. 40.1 УПК РФ требуют доработки, чтобы следователь мог направлять в суд одно уголовное дело в отношении всех обвиняемых, в том числе заключивших соглашение, а судья, проверив в ходе судебного разбирательства выполнение его условий, мог бы назначить лицу наказание с учетом положений ч. 2 и 4 ст. 62 УК РФ.

Целый блок актуальных проблем связан с представлением в уголовный процесс результатов оперативно-разыскной деятельности и их последующим использованием. Очевидно, что если сведения, полученные в ходе проведения оперативноразыскных мероприятий, при строгом соблюдении принципа законности, относимы, служат установлению значимых для дела обстоятельств, то они могут и должны быть допущены к процессу доказывания. Однако конкретные вопросы представления результатов ОРД в уголовный процесс и их последующего использования регламентированы сегодня недостаточно четко, что создает объективные сложности для правоприменителей. На необходимость совершенствования законодательства в этой области обоснованно указывалось в специальной литературе.

Наконец, восьмое обозначенное нами актуальное направление современной уголовно-процессуальной политики Российской Федерации – использование в уголовном процессе общечеловеческих ценностей, достижений всей мировой цивилизации. Разумеется, данное направление тесно связано со многими из названных выше, например с гуманизацией уголовного процесса, поиском оптимального баланса между интересами борьбы с преступностью и сохранением неприкосновенности частной жизни граждан.

Принцип приоритета общечеловеческих ценностей (справедливости, равенства и свободы) – аксиологический императив, необходимость следования которому сегодня признает все мировое сообщество. Согласно международным актам, справедливость, а также законность, демократия, защита прав и свобод человека и гражданина принадлежат к основам конструкции правового государства. Справедливость является фундаментом прогрессивного развития России, гарантией и показателем правовой защищенности личности и базируется на прочной международно-правовой основе. Однако, как пишет Л. С. Мирза, «если говорить о реальном, а не о должном, то следует констатировать дефицит справедливости в стране, который нередко выражается в несоответствии российского законодательства международным стандартам, росте недоверия населения к правоохранительным органам и судам, обусловленный прежде всего отсутствием веры в возможность данных структур восстановить справедливость, защитить права и свободы человека. <…> Граждане вынуждены годами обивать судебные пороги в поисках пресловутой справедливости».

Уместно вспомнить здесь замечание Ю.В.Деришева о том, что реализация уголовно-процессуальной политики носит не только юридический, но и политический, экономический и идеологический характер; в связи с этим автор подчеркивает: «Современная внешняя уголовно-процессуальная политика российского государства (отвечающая за соответствие уголовно-процессуального законодательства международным стандартам и, соответственно, его оценку со стороны мирового юридического сообщества) имеет приоритетное значение по отношению к внутренней (разрабатывающей и реализующей меры правового характера для удовлетворения потребностей общества и государства на определенном этапе его развития в сфере контроля преступности)».

Перед нашей страной сегодня по-прежнему стоит важнейшая задача – добиться того, чтобы уголовно-процессуальное законодательство РФ и практика его применения полностью отвечали европейским и общемировым стандартам обеспечения прав и свобод человека и гражданина.

Так, обращаясь к Европейской конвенции о защите прав человека и основных свобод 1950 г., исследователи обоснованно выделяют следующие предоставляемые каждому человеку права, обеспечение которых осуществляется в уголовном судопроизводстве: право на жизнь (ст. 2 Конвенции; Протокол № 6 к Конвенции); право на физическую и психическую неприкосновенность (ст. 3); право на свободу и личную неприкосновенность (ст. 5); право на справедливое судебное разбирательство (ст. 6); право на осуждение и наказание исключительно на основании закона (ст. 7); право на эффективное средство правовой защиты (ст. 13); право на обжалование приговоров по уголовным делам во второй инстанции (ст. 2 Протокола № 7 к Конвенции); право на компенсацию в случае судебной ошибки (ст. 3 Протокола № 7); право не быть судимым или наказанным дважды (ст. 4 Протокола № 7). По оценке В. Г. Бессарабова, Е. В. Быковой и Л. А. Курочкиной, вступление России в Совет Европы продемонстрировало ее общую приверженность ценностям демократии, правового государства и защиты прав человека, готовность к дальнейшему развитию отношений между Россией и остальной частью Европы, предоставило в распоряжение российских государственных структур, неправительственных организаций и частных лиц отлаженные механизмы внутриевропейского сотрудничества. Таким образом, путем участия в международном договоре Россия в очередной раз подтвердила закрепленную Конституцией 1993 г. и многочисленными политическими заявлениями приверженность целям углубления международного сотрудничества и принципам демократии, верховенства права и уважения прав человека.

Ратификация Россией Европейской конвенции о защите прав человека и основных свобод и признание обязательной юрисдикции Европейского Суда по правам человека позволяет всем лицам, находящимся под юрисдикцией Российской Федерации (независимо от их гражданства), обращаться при соблюдении ряда условий в Европейский Суд за защитой своих прав, которые они полагают нарушенными государством. При этом, как отмечают исследователи, Европейский Суд не является «четвертой» инстанцией по отношению к национальным – в том числе российской – судебным системам и, соответственно, не может отменить или изменить решение, вынесенное национальным судом. Однако, констатировав имевшееся нарушение прав человека и присудив пострадавшему лицу финансовую компенсацию, Европейский Суд фактически указывает государству на необходимость исправить расхождение норм национального права, а также правоприменительной практики со стандартами Совета Европы, закрепленными в Европейской конвенции о защите прав человека и основных свобод (в том виде, в каком сам Европейский Суд их понимает).

Итак, мы рассмотрели некоторые наиболее актуальные проблемы уголовного судопроизводства, соответствующие сформулированным ранее основным направлениям современной уголовно-процессуальной политики Российской Федерации. Конечно, этим не исчерпываются все проблемы уголовного процесса. Так, для предупреждения преступлений, воспитания граждан в духе уважительного отношения к закону немаловажно грамотное взаимодействие следователя, дознавателя, прокурора и суда со средствами массовой информации. В современном обществе СМИ справедливо признаются «четвертой властью», и следует шире использовать этот рычаг. Точное и доступное простым людям освещение уголовного судопроизводства может выступать действенной превентивной мерой. К сожалению, правовая регламентация взаимодействия СМИ и правоохранительных органов в настоящее время оставляет желать лучшего и подчас не только не помогает, но и препятствует расследованию преступлений и изобличению виновных.

В заключение вновь подчеркнем, что состояние уголовного процесса страны, его эффективность оказывают существенное влияние на характеристики преступности. Поэтому реализация высказанных выше предложений, задающих курс всего дальнейшего реформирования уголовного процесса, является важным условием снижения уровня преступности в стране, укрепления режима законности и правопорядка.