Шторма хватило на два дня. А потом он ушёл так же неожиданно, как объявился. Ярослава выглянула утром в окно и увидела, что листики маслин чуть трепещут в утреннем бризе, а дальше, до самого горизонта, – лазурь. Бесконечное синее небо над бесконечным синим морем. Солнце поднялось едва на ладонь, её маленький садик дремал под длинной тенью скалы. Ещё было очень рано, и девочки наверняка спали…

Не спали – одёрнула она себя, выныривая окончательно из утренней неги. Не спали. Елена дежурила в эту ночь, а Вероника… Вчера Пристинская дважды проваливалась в… Ни сном, ни беспамятством это не назовёшь, точнее всего сказать – в смерть. Дважды умирала и воскресала. Это днём, а ночью, пока она, Ярослава, спала, – единственная в этом доме спала, – ночью, возможно, и ещё умирала. Возможно, и сейчас была мёртвая.

Сердце больно кольнуло. Сегодня воскресенье, ровно неделю назад Вероника прилетела искать помощи. А она не смогла помочь. Не жизнь вернуть, – это было бы слишком хорошо! – но и в той малости, что Ника просила позавчера, не знает, как помочь. Она, считавшая себя такой сильной, не может НИЧЕГО. Ей остаётся лишь наблюдать за этой чудовищной, нечеловеческой агонией, и думать. Сопоставлять этих двух девочек, – одинаково умерших на Горгоне, заново родившихся на Горгоне, вернувшихся с Горгоны, – и пытаться понять. Почему чуткая, открытая для любви Вероника распадается на глазах, а самовлюблённая эгоистка Елена становится крепче с каждым днём? В чём здесь высшая справедливость? Что хотели донести людям создатели Горгоны? Ярослава надеялась, что если сможет понять это, то сможет уберечь Круминя.

Она оделась, вышла из комнаты, на цыпочках подошла к угловой спальне. За дверью голос – Елена читает стихи. Значит, Ника сейчас жива. Вернее, в своей «живой фазе». От этого деловито-научного определения, холодом продрало по коже. Захотелось немедленно выскочить из дому, подставить лицо солнечным лучам, чтобы смыли липкую зябкость.

А что, если вывести из ангара глиссер, да пролететь над морем?! Внезапно возникшая мысль Ярославе понравилась. Ведь не исключено, что в последний раз она может себе это позволить. Эсбэшники слежкой не ограничатся. Интересно, какой у них приказ? Не интересно!

У берега плавали обрывки водорослей, какой-то мусор, – наследие вчерашнего шторма. Ничего, за день море очистится, и можно будет купаться… пока эти не придут. Ярослава спустила катер на воду, запрыгнула на борт, включила мотор. Глиссер приподнялся над водой и, оставляя белый след пены, полетел навстречу горизонту. Воздух ударил в лицо утренней свежестью, заиграл распущенными волосами. Вперёд, вперёд! Навстречу солнцу!

Белый глиссер чайкой летел над аквамарином волн. И скорость возвращала ощущение силы. Нет, она не сдалась! Пусть ей противостоят не глупые людишки, а кто-то, куда более могущественный, она всё равно разгадает его намерения. Поймает их своими ощущениями, своей интуицией и победит!

Дом на берегу превратился в белую точку. Ярослава выключила мотор. Катер опустился на воду, пробежав немного, замер. Она ласково погладила руль – умничка, хорошая машина. Когда два года назад Медведева привезла Круминя в своё «гнездо», тот опешил. Откуда всё это, за какие деньги? Она улыбнулась в ответ и объяснила, что это возвращаются старые долги. Круминь не стал больше расспрашивать, решил, что жена предпочитает сохранить в тайне источники своих доходов. Понимал, что есть в её жизни стороны, о которых лучше не знать.

Но она не врала! Люди сильно задолжали ей в детстве, и теперь Ярослава сама решала, как им расплачиваться. Она не притязала на многое. Только на маленький, личный, ни от кого не зависящий рай. И чтобы никто в него не лез без спроса!

Заставить людей подчиняться было не сложно. У каждого находились затаённые страхи, тщательно скрываемые пристрастия, тайные желания. Для кого угодно тайные, но не для неё! Для Медведевой все эти страхи-страсти-желания становились удобными ниточками, позволявшими дёргать людей, словно марионеток. Она не хотела такого дара, не просила. А если уж он есть, то с радостью употребила бы его на то, чтобы помочь страждущим, – как это делала мама. Но люди вынудили её использовать дар против самих себя. Первый раз – когда ей едва исполнилось пятнадцать.

Зимой вечер наступает рано, пяти нет, а за окном темень. Слава и не заметила бы, но библиотекарша начала нарочито громко кашлять. Девочка с золотистыми глазами была единственной постоянной читательницей школьной библиотеки, потому библиотекарша к ней благоволила. Но задерживаться допоздна из-за одной школьницы… Она опять громко кашлянула.

Слава всё поняла без слов. Смутилась, бегом сдала книго-кристаллы и ридер, выхватила из шкафчика рюкзачок, – «До свиданья!» – выскочила в коридор.

В коридоре было темно и гулко. Никого на весь первый этаж… Лучше бы никого! Она не успела заметить, откуда они взялись. Сидели на подоконнике? Тусовались в незапертом классе? И вдруг – стали на её пути, перегородив коридор. Трое. Гроза школы, одиннадцатиклассник Гусь и его приятели, Дылда и Пирожок.

Слава и ойкнуть не успела, как её окружили, заломили руки за спину. А если бы и успела? «Попробуешь пискнуть, убью!» – сразу же предупредил Гусь. И её поволокли в спортзал.

Когда прижали к шведской стенке в углу, у Славы колени дрожать начинали от ужаса перед неизбежным. Кричать в пустой школе было бесполезно – если кто и услышит, вмешиваться побоится, собственное здоровье дороже. Драться тем более глупо, каждый из троих был намного сильнее, чем она. Всё равно сделают то, что задумали, да вдобавок изобьют до полусмерти. Нет, надеяться Слава могла лишь на странное, непонятное знание, которое начинало просыпаться где-то внутри.

Они не спешили, наслаждаясь явной беспомощностью жертвы. Гусь улыбался, потягивал какое-то пойло из баночки, Дылда и Пирожок похабно шарили глазами по телу девочки, будто уже раздевали:

– Ну что, ясновидящая, предскажи, что мы с тобой счас сделаем?

Они первыми заговорили, не догадываясь, что открываются для удара. Слава постаралась, чтобы голос не задрожал:

– Вы меня хотите оттрахать.

Парни заржали:

– Ты смотри, и правда, ясновидящая! Угадала.

Удар должен получиться быстрым и точным. Если промахнуться, на второй ни времени, ни силы не останется.

Слава начала неторопливо расстёгивать кофточку на груди, сосредотачивая парней на своих движениях, отвлекая их от голоса, от слов:

– Так начинайте, чего время тянуть. Только Дылду первым не пускайте. А то он свой сифилис не долечил.

– Ты чё, дура? – у Дылды отвисла челюсть. – Какой сифилис?

Но Слава следила не за ним – за Гусём. Она, конечно, понятия не имела, болел ли Дылда когда-нибудь сифилисом или чем-то другим венерическим. Но у Гуся на самом дне его сознания сидел маленький чёрный страх – это она видела отлично. Страх подцепить какую-нибудь гадость во время своих «приключений» и потом долго маяться по больницам, как когда-то в раннем детстве. Гусь больше всего на свете боялся инфекций. И удар достиг цели – она этот страх разбудила.

Гусь заметно побледнел, посмотрел на Дылду:

– Ты что ж не сказал, козёл, когда мы с тобой в воскресенье Верке по очереди вставляли?

– Ты чё, Гусь, гонишь?

Дылда уставился на приятеля. Он пока ничего не понимал и жаждал объяснений. Но страх успел заполнить всего Гуся, начал управлять его телом. Отбросив жестянку, он сжал кулак и, размахнувшись, врезал Дылде в зубы.

– Подставил, сука!

От неожиданности Дылда потерял равновесие и шлёпнулся на зад. Тут же вскочил, заорал обиженно:

– За что, Гусь?!

Гусь его не слышал, страх ещё не выдохся до конца. Он снова пошёл в атаку. Он был вожаком и самым агрессивным в стае. Но Дылда был выше и сильнее, и не привык, чтобы его били за здорово живёшь. Слава услышала, как в его мозгу будто реле щёлкнуло. И вместо давнишнего приятеля Дылда увидел перед собой Врага. Первобытная, дикая злоба вырвалась наружу. Второй удар у Гуся не получился…

Она перевела взгляд на Пирожка, который изумлённо таращился на приятелей, катавшихся по полу и с остервенением молотящих друг друга кулаками. Этот слишком труслив, чтобы быть опасным. Достаточно небольшого пенделя под зад. Слава расстегнула последнюю пуговичку.

– Так что мне, раздеваться? Трахать будешь? – она кивнула на засунутые глубоко в карманы руки парня. – Или опять не встаёт?

Пирожок мгновенно выдернул руки, губы у него задрожали:

– Ты чего это? В морду хочешь?

– А попробуй. Одно слово скажу, и забудешь, что с писюном родился.

У Пирожка глаза выкатились из орбит. Он громко икнул, развернулся и бросился наутёк. Слава полюбовалась на неудавшихся насильников, застегнула кофточку, подобрала рюкзачок и не торопливо направилась к выходу.

Самое главное в этой истории случилось через месяц. Пирожок подстерёг Ярославу, когда та возвращалась домой, упал на колени, прямо в грязь, и протягивая пачку мятых купюр, начал скулить, выпрашивать, чтобы она его «расколдовала» – у него в самом деле перестал «вставать» после случая в спортзале! Деньги Слава не взяла, но повеселилась вволю. В конце концов сжалилась, «сняла порчу» с Пирожка. И поняла – одного её слова достаточно, чтобы самые дикие и иррациональные страхи людей стали реальностью.

Второй раз она действовала вполне расчётливо. Хорошее образование стоило немалых денег, а после смерти бабушки не осталось никаких сбережений. Вообще никаких средств к существованию. Зато среди старых бумаг неожиданно нашлись полисы. Родители Славы предвидели, что однажды могут не вернуться из «командировки», и застраховали свои жизни на приличные суммы. Достаточные, чтобы дочь жила в относительном достатке до совершеннолетия и получила образование. Однако деньги остались невыплаченными.

Добравшись попутками до Симферополя, Ярослава явилась в страховую компанию, выложила бумаги на стол перед стареющей уставшей женщиной в богато обставленном кабинете. Женщина холодно и вежливо объяснила, что посетительница права на получение страховки не имеет, так как нет доказательств гибели её родителей. Может, они живут где-нибудь припеваючи и знать не желают о дочери? Так что жаловаться ей не на что, всё в рамках закона.

Лучше бы она этого не говорила! Особенно о законе. Но женщине дела не было до девчонки и до её претензий. Соплячка, молокососка, что она сделает? Женщине своих забот доставало. Сын-оболтус проматывал деньги в казино, не исключено, подсел на наркотики. Вдобавок сердце шалит, а операция в хорошей клинике обойдётся в круглую сумму, и где-то эти деньги надо добыть. А если каждому выплачивать страховку…

Разумеется, этого она не сказала. Но думала откровенно, не скрывая эмоций. И Ярослава только криво усмехнулась в ответ.

Спустя два часа страховка была перечислена на счёт, открытый на имя Ярославы Медведевой. А на следующий день, ожидая свой самолёт на аэровокзале и просматривая электронную газету, Слава наткнулась на некролог со знакомым лицом на фото. Убивать она не хотела, но раз уж так вышло, жалеть не стала. Её никто не жалел.