29
Что и говорить, в этом году День благодарения выдался необычным. По словам дедушки, Майлз еще долго не уходил после того, как мы с папой исчезли наверху. Бо́льшую часть выходных папа провел в разговорах по телефону и шушуканьях с отцом внизу. Такое чувство, что все хотели со мной поговорить — тетя Камила, дедуля, бабуля, — но никто не знал, что сказать. Хоть тетя Камила и пожаловалась на твит, ей не удалось заставить твиттер его удалить. Да это бы и не помогло. Уверена, что по рукам уже ходит куча скриншотов, как жвачка на скучном уроке.
Я подумываю отключить телефон. Его разрывают сообщения от ребят из драмкружка и знакомых, у кого я списывала домашку, — дурацких типа «Мне провериться на ВИЧ?», но и странным образом приятных типа «Я за тебя молюсь <3». Даже Палумбо прислал: «Звони, если хочешь поговорить».
Я отворачиваюсь каждый раз, когда вижу эсэмэс от Майлза. В голове только мысли о том, как на День благодарения я плакала в ванной, пока дедушка просил Майлза уйти, объясняя, что мне нехорошо. Как же, блин, стыдно.
Не хочу знать, что он об этом думает. Не хочу, чтобы он снова был ко мне бесконечно добр. Особенно теперь, ведь я знаю, что, когда мы вернемся после праздников в школу, к нему будут относиться по-другому. Не хочу, чтобы он оказался в изоляции, как я.
Я подглядываю в одно из его сообщений, почти надеясь увидеть что-нибудь отвратительное, чтобы мне стало проще. Но первое, что я вижу, — это значок сердца. Я швыряю телефон в ящик тумбочки.
Даже не знаю, что хуже: сообщения от него или от Лидии с Клавдией, которые предложили меня навестить. Как будто перед праздниками я на них совсем не орала. В любом случае больше никаких эсэмэсок я читать не буду. Думать о подругах — это примерно как тыкать в открытую рану. Она еще даже не затянулась, так что с ней лучше поаккуратнее, а то будет только хуже.
К моему удивлению, Дейв помогает мне вернуться к обычной жизни. Отец разрешает нам взять еду в их спальню, и мы, сидя с ним на огромной кровати, вместе смотрим «Лак для волос», «Mamma Mia!» и «Билли Эллиота». Сомневаюсь, что Дейву нравится, но, по крайней мере, он ничего не говорит. Иногда меня вдруг тянет плакать, как во время месячных. Дейв же просто ставит следующий фильм: «Вестсайдскую историю», «Поющих под дождем» и даже «Шоу ужасов Рокки Хоррора». Он стоит перед кроватью и, размахивая во все стороны руками и ногами, так чудовищно танцует под «The Time Warp», что я хохочу до слез.
— Если ты хоть кому-нибудь расскажешь, — говорит он, прыгая обратно на кровать, — я буду все отрицать, и тебе никто не поверит.
Когда я забрасываю руки ему на шею, он напрягается, но все же обнимает меня в ответ. Наверняка ему трудно здесь находиться, особенно сейчас, но после Дня благодарения он больше не ругается с отцом. В кои-то веки мы не просто «брат и сестра по праздникам».
В воскресенье мне наносят неожиданный визит.
— Ребята, вы что тут делаете? — спрашиваю я, поворачиваясь к Ральфу, Бри и Джеку, которые стоят у двери в спальню родителей. Предки, наверное, сильно за меня переживают, раз пускают сюда первых встречных. — Откуда у вас вообще мой адрес?
— Твиттер, — поясняет Бри, запрыгивая на кровать. — А адрес дала Джули. Скорее всего, это против правил или вроде того.
То, что Джули дала им мой адрес, должно меня расстроить, но чувства просто проваливаются в яму внизу живота — с пометкой «проанализировать позже». Со мной сейчас столько всего происходит, что я уже почти истратила весь свой запас эмоций.
— Мы подумали, что компания тебе не помешает. — Джек кидает на кровать пластиковый мешок и вытаскивает из него пакет «Доритос» и упаковку двойных печений «Орео». — Мы тут кое-что тебе захватили.
Как тинейджер может быть таким заботливым? По-моему, Джек просто мутант или типа того. (И Майлз тоже.) Я приподнимаюсь и подтягиваю к себе вкусняшки. Бри хлопает рукой по кровати рядом с собой, но Джек прыгает к ней на колени. Оба неудержимо хихикают.
На моих губах на мгновение появляется улыбка, но тут я снова вспоминаю о Майлзе. Как мы с ним смеялись над лицом Эдди Редмэйна в «Отверженных» и подкалывали друг друга за то, что не можем нормально съесть мороженое. Мое сердце наполняется теплом, когда он рядом. Меня пронзает острая боль. Невыносимо об этом думать.
Пора переключить внимание на «Доритос».
— Я свой ноут взяла, — говорит Бри, все еще посмеиваясь. — Так что можем посмотреть, что захочешь, только не какой-нибудь треш.
— Тогда это уже не «что захочешь», — замечает Джек. — И тебе вечно все не нравится.
— Не все.
О боже. Меня сейчас от них стошнит.
Ральф проявил порядочность и не полез ко мне в постель. Но он так жалко выглядит, скромно стоя в углу, что я вздыхаю и хлопаю рукой по кровати рядом с собой. Да, он вредный придурок, но он сюда пришел, и я не заметила никакого злорадства. Это уже больше, чем я могла от него ожидать.
Сегодня от мюзиклов у меня передоз, поэтому я прошу Бри поставить «Другой мир».
— Это что? — спрашивает Джек, заглядывая ей через плечо.
— Не знаю, — отмахивается она. — И мне все равно. Главное, чтобы мне понравилось.
— Погодите, погодите. — Я поднимаю руку. — Вы что, хотите сказать, что не видели «Другой мир»? Эту классику телесериалов, которую в два клика можно полностью посмотреть онлайн?
— Странно ожидать, что все знают твои реликвии, — пожимает плечами Ральф.
Я грозно на него зыркаю, и он замолкает.
— Просто не верится. — Я запрокидываю голову. — Мне нужно больше дружить с чернокожими.
— Симона, очнись! Мы еще даже не родились, когда его показывали! — Бри закатывает глаза и открывает сериал на своем ноуте. — К великому сожалению, не все обладают таким исчерпывающим знанием культуры восьмидесятых.
— Это девяностые! — Я хлопаю себя по коленям. — И для чернокожих это классика. Хотя бы один сериал вы уж точно видели. Скорее всего, «Принца из Беверли-Хиллз» или типа того.
— Ну, это не то же самое, — замечает Ральф. — «Принца» где только не показывали.
«Другой мир» тоже где только не показывали. Наверное.
— И вообще, — Джек нервно поглядывает на Бри, — если это классика для чернокожих, тогда понятно, почему мы не…
— Боже мой! — фыркаю я. — Да это для всех классика. «Друзей» же вы видели, а их тоже показывали до нашего рождения.
— Это нечестно, — говорит Джек. — «Друзей» все время крутят по телику.
— И начались они всего за несколько лет до того, как мы родились, — добавляет Клавдия. — Так что это не считается.
Ральф кивает:
— Это ложная равнозначность.
— «Друзья» — полнейший отстой. — Я складываю руки на груди. — Как они за все эти годы в Нью-Йорке умудрились встретить всего одного чернокожего? Это стопудово был самый белый сериал. И Росс там такой козел… Рэйчел надо было мутить с Джоуи, вот он к ней хорошо относился.
Молчание. На лице Ральфа застыло удивление — брови вскинуты, лоб наморщен, — но со мной он не спорит. Джек таращит глаза.
— А вот тут, — Бри тыкает в меня пальцем, — ты права.
— Это не значит, что мы не хотим смотреть твой сериал. — Джек тянется к пакету с «Доритос». — Мы просто не знаем, про что он.
— Это спин-офф «Шоу Косби», — говорю я. — Там типа дочь Косби поступает в женский колледж, Хиллман, но в сериале ее играла Лиза Боне, и она забеременела Зои Кравиц, и они от нее избавились и весь сюжет перевели на Дуэйна и Уитли, и…
— Подожди. Косби? — морщит нос Бри. — Он же отвратителен и…
— Да знаю я, знаю, — вздыхаю я. — Его самого в сериале нет, к тому же сейчас у всех наших любимчиков проблемы .
Ральф изгибает бровь:
— Он твой любимый актер?
— Нет-нет. — Я мотаю головой. — Сериал мой любимый, но ясно-понятно, что с ним тоже не все в порядке. Со всем на свете не все в порядке. Давай включай уже первую серию.
Мы кучкуемся у экрана, передавая друг другу чипсы и печенье. Ральф жалуется, что нет салфеток. Бри восхищается Лизой Боне (само собой, я тоже). Где-то на третьей серии начинает дребезжать мой мобильник. Уже почти все перестали мне названивать, поэтому я хватаю его и хмурюсь, когда вижу имя. Лидия.
Я прячу телефон в тумбочку, и Джек вопросительно поворачивает ко мне голову.
— Все нормально? — шепчет он. Я киваю и беру еще одно «Орео». У меня ушло столько времени на то, чтобы хоть немного обо всем забыть, ну или, по крайней мере, отвлечься. Не хватало, чтобы Лидия все испортила.
Вся фишка в том, что Лидия решила взять меня измором. Я не шучу: она звонит каждые двадцать минут. Я выгребаю телефон из тумбочки и таращусь на дурацкий экран. Он на секунду гаснет и тут же загорается вновь. Даже от одного взгляда на ее фотографию у меня сжимается сердце. Часть меня хочет ей ответить, но другая — думает лишь о том, как она промолчала, когда на меня орала Клавдия.
Хрен с ним. Я принимаю звонок и подношу телефон к уху.
— Симона? — На фоне какой-то шум, как будто она в столовой или ресторане. — Симона, ты как? Нормально?
От звука ее голоса у меня наворачиваются слезы. Я, конечно, по ней скучала, но не думала, что расплачусь еще до того, как снова ее увижу. Я скучала по ее голосу и объятиям, по ее нахмуренным в беспокойстве бровям. Все, что случилось, уже готово лавиной прорваться наружу, но я, еле сдерживаясь, бегу в ванную и закрываю за собой дверь.
— Угу, нормально, — говорю я в трубку дрожащим голосом. — Я просто… много всего случилось.
И это еще мягко сказано.
— Надеюсь, все в порядке. Мы так переживали. Клавдия… — Она откашливается. — Можешь где-нибудь с нами встретиться? И поговорим?
— Э-э… — Я закусываю губу. Вообще-то я тут очень неплохо общаюсь с ребятами из группы взаимопомощи. Кто бы мог подумать? — У меня тут сейчас кое-кто в гостях, так что не могу. Но в этом-то и проблема, да?
— В смысле?
— Ну, мы начали ссориться из-за того, что я вас динамила. — Я запускаю руку в волосы. — А потом еще и с обвинениями набросилась. Прости, что была такой стервой.
— Ты не стерва, — возражает она. И я знаю, что она правда так думает. — Слушай, мы все были расстроены. Мы думали, ты из-за Майлза нас игноришь, но на тебя столько всего навалилось. А сейчас и подавно… И я не хочу топтаться на твоих чувствах. Просто… было очень обидно, что ты подумала, будто это мы писали тебе записки.
— Знаю. — Я прислоняюсь к раковине. — Просто, когда Сара всем рассказала, я этого тоже совсем не ожидала… — Я сглатываю подступающие к горлу слезы.
— Ты ей доверяла, — мягко говорит она. — Она была у тебя первой.
— Угу. — Я судорожно сглатываю. — Наверно, я просто… решила, что если она могла так поступить, то, может, и вы тоже. Не знаю. Это…
— Это тяжело, — тихо произносит она. — Я тебя понимаю.
— Угу, — киваю я, забыв, что она меня не видит. — Но ты права. Нам нужно поговорить. Заходи ко мне, если хочешь.
— А с Клавдией можно?
Я замолкаю. В голове только одно — как Клавдия заявляет, что я притворяюсь.
— Она очень хочет извиниться. — Лидия будто читает мои мысли. — Но если ты против, я приду без нее.
— Нет, я не против, — говорю я. Здесь вся моя семья, а еще Бри и Джек, уткнувшиеся в сериал. Пожалуй, Ральф тоже считается. Если Клавдия начнет наезжать, меня есть кому защитить. — Приходите вдвоем.
— А? Хорошо. Отлично! — Я слышу, как она улыбается. — До скорого, ладно?
— Угу. — Мой голос предательски дрожит. — Я вам открою.
Когда через пятнадцать минут раздается звонок, я ожидаю увидеть их обеих, но открываю дверь и вижу на пороге лишь Клавдию. Мы встречаемся взглядами. Она нервно сглатывает. Я тоже нервничаю и вытираю о джинсы потные ладони. Она оборачивается — наверное, на Лидию, сидящую в машине, — прежде чем снова посмотреть на меня.
— Почему ты разрешила мне прийти? — спрашивает она, засовывая руки в карманы. — Я не ожидала.
Я пялюсь на ее волосы. Она коротко подстриглась, почти как Энн Хэтэуэй в «Отверженных». Похоже, недавно. Родители, поди, задали ей жару, когда увидели. От этой мысли щемит в груди, но я заставляю себя не отводить взгляда.
— Честно? Я даже не знаю. — Я пожимаю плечами. — Не ожидала, что ты придешь.
Клавдия выжидающе смотрит. Если она думает, что я еще что-нибудь скажу, то глубоко ошибается.
— Я по тебе так скучала, — наконец хрипло выдавливает она. — Просто не верится, что я так стремно с тобой обошлась, когда ты пыталась мне сказать что-то важное. Я же знаю, как трудно в первый раз делать каминг-аут. Зря я так на тебя набросилась. Я поступила дерьмово и не жду, что ты меня простишь. Но все равно… прости, пожалуйста.
По лицу видно, что она переживает. Значит, по крайней мере, она думала об этом — и обо мне. Я тоже о ней думала. Я открываю дверь шире и выхожу на крыльцо.
— Я хотела сказать тебе раньше, — говорю я, прикусывая щеку. — Но я типа подумала…
— Что я так и отреагирую, — вздыхает она, хватая себя за волосы. — Вот я отстой.
Мое лицо смягчается.
— Но не полный, — дразню я, обхватывая ее одной рукой за плечи. Она удивленно моргает. — Ну и к тому же я не уверена, что меня можно считать би.
— Можно, конечно, — авторитетно заявляет она. Я изгибаю бровь, и она на секунду замолкает. — В смысле… Я знаю, что вела себя просто как стерва, но если ты так себя ощущаешь, то тебя совершенно точно можно считать би. Лидии тоже непросто было в первый раз открыться. Может, вам стоит об этом поговорить.
Мне трудно представить, как Лидия испытывает кризис сексуальной идентичности. Она рассказывала о парнях, с которыми встречалась, — особенно о некоем Кевине в девятом классе, которого я не застала. Но она же и постоянно болтает о девушках, на которых западает.
Может, отчасти поэтому мы так быстро и подружились. Они здесь, они квиры, и они не парятся. Этим Лидия с Клавдией напоминают мне моих отцов. Наверное, даже еще до того, как речь зашла о бисексуальности, я уже знала, что у нас есть что-то общее.
— Мне очень жаль, — снова говорит Клавдия. — Я пойму, если ты все еще на меня сердишься, но рада, что ты разрешила мне прийти.
Я шутливо пихаю ее плечом. На моей памяти она вообще впервые за что-то извинилась. По крайней мере, передо мной. Ладно, принимается.
— Пойдем? — предлагаю я, указывая головой на дверь. — А то, если мы так будем говорить и дальше, я могу и расплакаться.
Она смеется. Но я не шучу.
Клавдия машет в сторону машины, откуда тут же выскакивает Лидия. Она подлетает ко мне и бросается на шею. Свободной рукой я прижимаю ее к себе. Если бы в горле не стояли слезы, я бы обязательно сказала, как сильно по ним соскучилась.
***
Наверняка Бри и Клавдия уже поженились бы, если бы ни с кем не встречались. Я еще даже не успела всех толком представить, как они принялись хихикать. Хихикать. Бри с Клавдией.
— Стойте, она заставила вас смотреть «Другой мир»? — смеясь, качает головой Клавдия. — Ничего себе. По-моему, я уснула, когда она его мне показывала. Ну хотя бы не этот депрессивный французский мюзикл.
— «Отверженные» — это классика!
Бри изгибает бровь:
— Кто это тут у нас столько знает про классику?
— Я не знал, что тебе нравятся мюзиклы, — говорит Джек, поворачиваясь ко мне. — Круто!
— Нравятся? — фыркает Клавдия. — Это еще мягко сказано.
— Симона — режиссер. — Лидия сжимает мое плечо. — Наша школа ставит «Богему». Премьера в начале декабря. Приходите посмотреть.
Я совсем про это забыла. Что теперь вообще будет с постановкой?
— Ну, — начинаю я, — не знаю насчет «круто»…
— Не-не, это правда круто, — перебивает Бри. — Я этот фильм обожаю.
Фильм? Не оригинальный, новаторский бродвейский мюзикл, с которого все началось? Окей, подруга…
— А давайте пойдем все вместе, — тихо предлагает Ральф. — Я бы с удовольствием посмотрел.
Я сдерживаю вздох. Ему нельзя быть таким хорошим. Не могу же я плакать перед Ральфом.
— Этот говнюк, который про тебя рассказал, ведь тоже участвует в постановке. — Клавдия морщит нос и тянется к пакету «Доритос». — Надеюсь, администрация школы его порвет.
И тут живот сводит. Я даже не думала о том, как отреагирует администрация школы. Всё гнала эти мысли и откладывала на потом.
— Подожди, — прислоняясь ко мне, говорит Лидия. — Расскажи все, что случилось со Дня благодарения.
— Угу, — поддакивает Бри. — Если хочешь, конечно, об этом говорить.
Вообще-то не очень. От одной мысли о твиттере и о том, что все теперь знают — даже если приняли за слухи, — меня уже подташнивает. Но под защитой Лидии и Клавдии с одной стороны и друзей из группы взаимопомощи — с другой я чувствую, что все же могу об этом говорить. И мне больше не нужно справляться со всем в одиночку.
Я вздыхаю и плюхаюсь на кровать.
— Ладно, — говорю я, а в груди закипает злость. — Давайте я вам все расскажу про этого говнюка Джесса.
