Вершины: от Ритм-бокса до Фэшн шоу

Д.М.: Какова судьба соавтора по саундтреку к «Жидкому небу» Анатолия Герасимова?

С.Ц.: Вот только что мы с Ниной, с моей женой, сопродюсером, на эту тему говорили: почему-то вспомнился Герасимов. Так вышло, что незадолго до смерти Толя звонил Нине и хотел встретиться с нами. А Нина сказала, что мы страшно заняты, предложила пересечься через пару недель. А потом мы вдруг узнаем, что он умер. Тот давнишний конфликт с ним, о котором я рассказывал, оставил очень неприятные воспоминания.

Д.М.: Слава, я все пытаюсь понять, как ты смог сочинить такую современную музыку. То есть ты – советский мальчик, росший во времена Сталина, из совсем другой культуры. А тут – минимал-вэйв, самое модное тогда музыкальное направление в США. Как?! Такое в голове не укладывается. (Смеется.)

С.Ц.: Я не знал, конечно, что это модное направление. Я просто сочинял то, что мне казалось в данном случае подходящим. Это очень близко мне. Я всегда очень любил музыку. Никогда ее не изучал. Очень хотел, но мое раннее детство выпало на время войны, эвакуации и вообще тяжелых вещей. И сколько я ни упрашивал маму, чтобы меня отдали учиться музыке или купили мне пианино, она просто физически не могла этого сделать. По всей вероятности, к тому же я не казался ей таким уж музыкально одаренным ребенком. Я и сейчас не могу правильно спеть нотную фразу. Это, как мне теперь говорят, к слуху не имеет отношения, а относится к неразработанному голосу. То есть, в принципе, если бы она еще подумала, то могла бы меня отдать учиться играть на каком-то другом инструменте, а не на фортепиано. На чем-то более доступном – на аккордеоне, например, как делали другие родители. Но моей маме это в голову не пришло почему-то. В конечном итоге в первом классе школы учительница музыки меня сразу поставила в хор и сообщила, что я очень музыкальный. Что опять же никто вокруг всерьез не воспринял: это же первый класс, кто вообще серьезно думает о таких вещах. В результате пианино у меня появилось где-то в шестнадцать лет, но ни времени, ни воли на то, чтобы учиться, у меня уже не было. Руки не слушались, и все это раздражало. Но поскольку любовь к музыке была дикая, я покупал какие-то вещи, связанные с ней, начал самостоятельно изучать теорию, читал какие-то книжки по гармонии, которые я абсолютно, конечно, понимать не мог, потому что мажора от минора не отличал… Но теоретически, в общем и целом понимал, как все это устроено. (Смеется.)

Д.М.: Расскажи об этой девушке еще, о Лене Зверевой. Которая была девушкой Герасимова и помогла с написанием музыки. Она еще где-то потом пела?

С.Ц.: Нет, она нигде не пела. Я про Лену Звереву ничего не знаю, кроме того короткого периода, когда записывалась песня «Me And My Rhythm Box». Они появились вдвоем с Герасимовым. Я видел ее несколько раз, она приходила ко мне занять двадцать пять долларов… в общем, вела полубогемный образ жизни и еще, судя по всему, с наклонностями к наркотикам. И все. После этого она исчезла. Она исчезла сначала, как я понимаю, из Толиной жизни, и он тоже не знал, где она… Словом, куда-то сгинула Лена, и если с ней что-то случилось, то об этом так никто и не узнал. Она была эмигранткой из Советского Союза, с музыкальным образованием, типа учительница музыки. Но я не уверен. Понимаешь, прошло много лет, общение с ней было очень коротким. Лена мне нравилась как человек. Она была очень милой. Вот и все, что могу сказать.

Кстати, если ты вспомнишь песню «Me And My Rhythm Box» в эпизоде Fashion Show, то поймешь, что ритм там играет очень большую роль… Там такое: бац-бац-бац…

Д.М.: …А слова тоже ты сочинил? Когда и как?

С.Ц.: А слова я сочинил раньше. Они были уже в сценарии: я написал эту песню как часть сценария. Так вот, возвращаясь к песне: дело в том, что ритм-бокс, который присутствует в сцене, реально существует. Он стоит прямо передо мной, я его и сейчас вижу. Естественно, с тех пор им никто никогда не пользовался. Сейчас им и не надо пользоваться, потому что такие ритмы тебе любой компьютер сделает. Но тогда это было великое открытие – эта штучка, которая играет, – электронная установка, синтезирующая звук ударных, ритм-секцию. Она, между прочим, отработала в фильме не только в той сцене. Опять же музыки еще не было, а «Fashion Show» мы уже снимали. Для «Fashion Show» я наиграл на этой машинке, задавая ритмическую фактуру всей композиции. Потом под этот ритм и был снят эпизод «Fashion Show». А потом я мелодию для «Fashion Show» записал уже поверх этого отснятого ритма.

Пучины: «Жидкое небо» без Славы Цукермана

Д.М.: Слава, я знаю, что в мире есть какие-то магазины и музыкальные группы с названием «Liquid Sky»? Ты отслеживаешь их?

С.Ц.: Да, появилось огромное количество каких-то брендов с этим названием. Есть, например, техника, которая делает профессиональный свет в клубах, Liquid Sky.

Вообще если смотришь, допустим, Google по запросу «Liquid Sky», там все время число меняется, но можно увидеть какое-то невероятное количество статей и отсылок к Liquid Sky – больше чем у любой другой.

Д.М.: Есть магазины, марки одежды…

С.Ц.: Да, марки одежды, магазины. И я даже знаю хозяина. Или, например, магазин «Liquid Sky Berlin»…

Д.М.: Но ты как автор не имеешь права им запрещать использовать название своего фильма?

С.Ц.: Я не имею права что-либо им запрещать. Для того, чтобы иметь такое право, надо было сделать вещи, которыми, во-первых, мне не очень приходило в голову заняться, а во-вторых, я бы не имел на это деньги, ибо мой инвестор никогда в жизни не согласился бы на это тратиться, поскольку ему это показалось бы абсолютно бессмысленным. Нужно было регистрировать не копирайт. То есть, кроме копирайта, нужно было еще оформить трейдмарк.

Д.М.: Товарный знак.

С.Ц.: Да. А за это платить надо, как ты понимаешь. В общем, это сделано не было. По всей вероятности, если бы это было сделано, можно было хорошо заработать.