Отставка

Хронология событий с отставкой известна всем. В начале осени 1988-го уставший Бесков подал заявление об уходе, на собрании команды оно было утверждено, но вдруг тренер передумал. И решил наказать тех, кто голосовал за удовлетворение просьбы Константина Ивановича. Уезжая в отпуск в Кисловодск, он оставил список из восьми основных футболистов (в число которых входили, в частности, Александр Бубнов, Виктор Пасулько и автор золотого гола следующего сезона в ворота киевского «Динамо» Валерий Шмаров), которых к его возвращению в команде быть не должно.

А вернувшись, Бесков обнаружил, что в «Спартаке» не будет его самого. Его вроде бы аннулированное, но не уничтоженное заявление об отставке Николай Петрович благоразумно сохранил…

Вот что рассказал мне в начале 1995 года один из самых активных участников тех событий защитник Александр Бубнов – фигура, конечно, очень спорная и специфическая, но тоже имеющая право быть услышанной:

«Еще в 79-м я, игрок «Динамо», оказался у Бескова в составе сборной Москвы на всесоюзной Спартакиаде, которую мы в итоге выиграли. В те дни для меня открылся совершенно новый мир. Я увидел настоящую футбольную атмосферу и понял, что во многих чисто игровых вопросах несостоятелен и несведущ. После двух недель у Бескова другие команды, кроме «Спартака», для меня перестали существовать.

Этим и объясняется моя твердая позиция в том конфликте с уходом из «Динамо», который едва не поставил крест на моей футбольной карьере. Меня пожизненно дисквалифицировали – и знаю, что активное участие в решении моей судьбы приняли Бесков, Николай и Андрей Старостины, хлопотавшие за меня. Все это в совокупности и решило исход дела.

Меня называли любимчиком Бескова, но я этого не чувствовал, в отношениях между нами всегда была довольно солидная дистанция. Вообще у Бескова со всеми игроками, исключая разве что Дасаева, была дистанция. И она увеличивалась пропорционально игре футболиста – чем хуже игрок, тем дальше дистанция. Он даже руку подавал немногим. Но мне – подавал всегда.

За что я его уважал – за футбольное начало. Он никогда не призывал убить, сломать, снести – он всегда просил обыграть. Многие сегодня преподносят его как какого-то монстра – но ведь сама жизнь сделала Бескова суровым. Взять хотя бы историю, когда его отстранили от сборной в 64-м после серебра на чемпионате Европы.

Кого-то не устраивало ровное отношение Бескова ко мне – у меня-то недругов всегда хватало. Судя по всему, Бескова снабжали искаженной информацией. А Бесков – он, если на кого-то затаил обиду, долго ее не забывает. Когда я почувствовал первые признаки неприязни, сразу же подошел к нему и сказал: «Я вас глубоко уважаю, и как только вы мне скажете, что я вам мешаю, то сразу напишу заявление и уйду». А мешать я мог хотя бы тем, что на всех собраниях высказывал личную точку зрения, далеко не всегда совпадавшую с тренерской.

Когда Константин Иванович стал предвзято ко мне относиться – часто после игры предъявлял претензии. Он вообще любил после матчей высказываться, причем в довольно резкой форме, что мне было не по душе. До поры до времени я не отвечал, но однажды Бесков сказал: «Что же ты гол в свои ворота забил?» А забил не я, а Боря Кузнецов, причем диктор объявил это по стадиону, что и было зафиксировано на табло. Я даже не взорвался – смеялся от изумления и обиды.

Развязка наступила в середине сезона 1988 года. Была игра с московским «Локомотивом», когда за шесть минут до конца мы проигрывали 0:2, но все-таки смогли сравнять счет. После матча Бесков заподозрил меня в сдаче игры. Тогда я встал и спокойно сказал: «Раз вы бросили мне столь серьезное обвинение при всей команде, я заявляю, что доигрываю до конца сезона и ухожу».

Слышал даже такую фразу – Бескова-де уволили Старостин и Бубнов. Чушь. Я от покойного журналиста Юрия Ваньята (знаменитый обозреватель газеты «Труд», освещавший все, от первого до последнего, чемпионаты СССР. – Прим. И.Р.) узнал в августе о заявлении Бескова об уходе – и минут 15 не мог в это поверить. Потом Бесков объяснял, что заявление было вызвано невыполнением ряда условий руководством клуба, но мы ведь тоже многим были недовольны! Он мог бы посоветоваться с нами, и мы бы пошли к руководству разрешать наши разногласия. Но он этого не сделал.

Если бы не было этого заявления и последующего собрания, на которое нас вызвали руководители клуба, Бесков, возможно, до сих пор (разговор, напомню, проходил в начале 1995 года. – Прим. И.Р.) стоял бы у руля «Спартака». Подчеркиваю, не мы устроили собрание с целью сместить Бескова, а нас на него вызвали и стали спрашивать наши мнения. Я был самым старшим в команде и потому начал говорить первым. Сказал так: раз человек хочет уйти и написал заявление, его просьбу надо удовлетворить. Затем в том же духе высказались остальные. Наверняка против был бы Дасаев, но он в это время находился в сборной. Из ведущих игроков отсутствовал еще Евгений Кузнецов.

Настоящего уважения в последнее время к Бескову уже не было. Его только боялись, и «Спартак» на этом страхе держался. Тогда его не сняли. Уверен – если бы он в этот момент ушел, мы бы не остались впервые за десять лет вне тройки призеров. Мы завалили концовку чемпионата и в двух матчах Кубка чемпионов уступили «Стяуа». А, уходя в отпуск, Бесков оставил список тех, кто к его возвращению должен быть из команды отчислен.

Почему убрали в итоге его, кто дал ход августовскому заявлению, я, честно говоря, не знаю. Сам я об отставке Бескова узнал по телевизору. А команда на следующий год стала чемпионом. Впрочем, уверен, что тот «Спартак», здорово сыгранный, был способен выглядеть убедительно с любым тренером, не мешавшим ему играть в футбол, который привил ему именно Бесков».

Это было свидетельство одного из участников, а теперь – трактовки и порой очень неожиданные объяснения людей, прекрасно знавших всех участников этой драмы и общавшихся с ними в тот период.

Владимир Маслаченко вспоминал:

«Причина разрыва Бескова со «Спартаком» в конце 88-го заключается в том, что в какой-то момент ему надоел Старостин. Просто надоел. Для Николая Петровича поговорить о составе – как бальзам на душу. Он мог сутками перемалывать достоинства, недостатки каждого из игроков. Еще в то время, когда я играл, они с Симоняном и другими в Тарасовке собирались и спорили, как завтра «Динамо» обыграть. А состав на словах кроили так, что вратарь чуть ли не левого края мог играть! Ну вот просто обожал Чапай о футболе потолковать, кайф от этого ловил.

А Бесков перестал с ним эту тему обсуждать. И, видимо, Николая Петровича это нервировало. С каждым годом они отдалялись. В конце 88-го года последовало категорическое требование Бескова. Уходя в отпуск, он оставил Старостину бумажку – обширный список игроков, которых он должен был выгнать, и другой список – приглашенных.

Старостина редко можно было увидеть в гневе, но это был как раз тот случай. Он позвонил мне домой. Весь этаж мог слышать этот разговор, потому что я стоял в коридоре. «Как я могу уволить ребят, которым верю и которых собирал? Они же мои родные. Что ж, я должен их убирать только потому, что они Бескову не нравятся?!»

Он звонил мне аж в первом часу ночи. В конце разговора сказал, что уволит Бескова, и бросил трубку. А на следующий день позвонил и сказал, что уволил. Николай Петрович в своих решениях был демократичен – сразу авторитарного вердикта не выносил, тщательно все обмозговывал и обмусоливал. Но если принимал решение, то оно было окончательным и пересмотру не подлежало».

Еще одно мнение со стороны – от Евгения Ловчева, давно уже не игравшего в команде, но продолжавшего тесно общаться со Старостиным. Уникальность его рассказа – в «динамовской» подоплеке первоначального желания Бескова уйти из «Спартака».

«В 88-м, когда Старостин его убрал, все ведь было ой как непросто, – говорит Ловчев. – Бесков всегда был с воинским званием – и хотел стать генералом. В «Спартаке» никак не смог бы до генерала дорасти – значит, надо было возвращаться в «Динамо». А в тот момент бело-голубые немножко «валились», и какие-то динамовские руководители в середине сезона вели с ним переговоры. В тот момент Бесков и написал известное заявление об уходе.

Заявление это ему не подписали, Константин Иванович продолжил работать со «Спартаком». А Бышовец, возглавлявший «Динамо», в тот момент поехал с олимпийской сборной в Сеул и завоевал золото. Естественно, о том, чтобы его уволили из «Динамо», больше не могло быть и речи. Место «закрылось», и о том, чтобы уйти из «Спартака», Бесков уже не задумывался.

Но неподписанное заявление-то не уничтожили! Ближе к концу года игроков вызвали в ЦК партии, где они начали на Бескова «переть». Там им и рассказали о заявлении, которое он подал. Ряд футболистов во главе с Бубновым, раньше не знавшие об этом, высказались за то, чтобы просьбу тренера удовлетворить. Об этом доложили Бескову, и тот начал разбираться с теми, кто его в высоких инстанциях критиковал.

После окончания сезона, в котором «Спартак» занял четвертое место, Бесков уехал отдыхать в Кисловодск и оставил Старостину обширный список игроков на отчисление. А Николай Петрович всегда был на стороне игроков. И вместе с людьми из инстанций, которые выслушали мнение команды, начал Бескова убирать.

Позвонил он одному известному тренеру, который находился в уважительных отношениях с Бесковым. Тот тут же позвонил ему и сказал, что на его место подыскивают тренера. Константин Иванович немедленно примчался из Кисловодска, а его ни в каких кабинетах не принимают. Так Старостин, которому было под 90, убрал почти 70-летнего Бескова.

У Николая Петровича был нюх, он не ошибался. И прикрывал тренера-новичка своей широкой спиной. И когда в 89-м году «Спартак» с Романцевым в его первом же сезоне выиграл чемпионат СССР, то победил не Романцев, а Старостин! Победил в принципиальном споре с Бесковым, теми же игроками, которые у него выступали. И будь Старостин рядом с нынешними молодыми тренерами, то им было бы несравнимо легче».

Если историю о том, что Бесков собирался убирать восемь игроков основы, можно назвать канонической, то о намерениях Константина Ивановича убрать… самого Старостина я услышал только от Никиты Симоняна:

«Освободили Константина Ивановича из «Спартака» потому, что он сам хотел уволить Николая Петровича, а также Юрия Шляпина и директора базы в Тарасовке. Летом Бесков написал заявление об уходе – его не удовлетворили, но не разорвали, а положили под сукно. А потом, когда он хотел провести против них эту акцию, – вытащили. Так мне, по крайней мере, рассказывал сам Старостин».

Перед самой большой дилеммой оказались ветераны «Спартака», прошедшие с Бесковым огромный путь. И они выбрали команду.

Добрейший Федор Черенков вспоминал:

«В списке на отчисление, который Бесков оставил Старостину в конце 88-го года, меня, насколько знаю, не было. Но я встал на сторону ребят. Стеснялся этого, однако встал. Мне было сложно на это решиться, но я не представлял себе, что восемь человек основного состава будут отчислены. Не мог вообразить, как же это вся команда, с которой выходил на поле, и за год до того стал чемпионом, перестанет существовать.

Константин Иванович, повторяю, многое для меня сделал. Просто тогда был момент, когда надо было выбирать. Или тренер, который научил тебя всем тонкостям футбола, – или ребята. Ни одно, ни другое не принесло бы полного удовлетворения, в любом случае я бы понес какие-то внутренние потери.

К счастью, обиды со стороны Бескова и его жены Валерии Николаевны не последовало. Наши отношения не изменились. Как-то после ухода из «Спартака» Константин Иванович с водителем ехал на стадион «Локомотив», а я шел туда пешочком. Бесков притормозил: «Федор, как дела? Садись, подвезу…»

Сергей Родионов добавил:

«Понимаю, о чем говорит Федор. Сам был в такой же ситуации, и она была очень сложной. Авторитет Старостина был непререкаем. Он был для нас и папа, и дедушка, а для многих и прадедушка.

Хорошо тут другое. Через год мы с Федором приехали к Константину Ивановичу поздравить его с днем рождения. И он эту тему в принципе не поднимал – принял нас радушно. С тех пор в наших отношениях все было в порядке. До этого какая-то недосказанность оставалась. И у каждого внутри сидело то чувство, о котором вам говорил Федор, в том числе и у меня. А потом съездили к Бескову домой, на Маяковку. И камень с души упал».

Стоит узнать и мнение Рината Дасаева с Вагизом Хидиятуллиным, которые ко времени отставки играли уже соответвенно в «Севилье» и «Тулузе», но оставались частью того «Спартака».

Дасаев:

«Будь я в Москве, постарался бы как-то помочь ему. Сделал бы все, чтобы он остался. Когда уезжал – не было ощущения, что над ним сгущаются тучи. Я благодарен Константину Ивановичу за все, что он для меня сделал, и очень рад, что судьба свела меня с ним.

Да, его нельзя назвать легким человеком, и определение Бескова как диктатора, пожалуй, справедливо. Тогда мы про себя могли ворчать, но теперь понимаем, что он был прав, и говорим ему «спасибо». Мы продолжили общаться и потом. Я приезжал к нему и домой, и в больницу, когда в 90-м он с тяжелым приступом аппендицита лежал…»

Хидиятуллин:

«Если Старостин уволил Бескова, это не значит, что Деда все поддерживали. Он один взял и уволил. Никто из игроков противиться Константину Ивановичу не мог. Хотел бы я посмотреть, чтобы кто-нибудь ему сказал: «Знаете, вам пора уходить на пенсию!» И когда говорят: «Крепость начала рушиться изнутри», – это означает, что прежнее единство между двумя великими людьми нарушилось, и они стали дожимать друг друга. Верх взял Старостин.

Хотя их противостояние, пока я был в команде, внешне было незаметно. Дед как приходил на установки и говорил последнее слово – так и продолжал это делать. Да и вообще, Старостин – интеллигентный, умный человек, он никогда виду не подал бы, что что-то неладное происходит! Какие-то нотки недовольства так или иначе услышишь – здесь же я не видел ничего.

Со здоровьем у Бескова не было ничего страшного. Да, на некоторые дальние выезды он не летал. Но каждый год, сразу после окончания сезона ездил в Кисловодск в один и тот же санаторий – и возвращался как огурчик. А то, что под таким прессом, как у тренера «Спартака», давление прыгало – так у кого бы в его положении оно не скакало!

В общем, смена тренера произошла уже без нас с Ринатом, и нашего мнения – оставлять Бескова или нет – никто не спрашивал».

Александр Мостовой незадолго до Нового года на месяц уезжал с молодежной сборной на сборы и турнир в Индию. А вернувшись, обнаружил в команде нового главного тренера – Олега Романцева.

«Когда мы уезжали – чувствовали, что ситуация неспокойная, но не предполагали, что все произойдет так резко, – вспоминает Мостовой. – В команде ходили разговоры, что Бесков собирается убирать чуть ли не 80 процентов основного состава. Потом выяснилось, что я входил в число двух или трех игроков, которых он планировал оставить. Якобы даже Шаля (Игорь Шалимов. – Прим. И.Р.) «стоял» на отчисление. Но это слухи, а как было на самом деле – кто знает?

Для меня и Романцев многое сделал, и Бесков. Поэтому, когда начали спрашивать мнения футболистов, я ответил: «А я здесь при чем? Не могу сказать плохого ни про одного, ни про другого». Но когда увидел Кулькова и Романцева, подумал: здорово, что пришел именно Олег Иванович, и все будет так, как у нас в «Красной Пресне». Коль скоро Бескова убрали, для меня приход Романцева был идеальным вариантом.

Да и вообще, молодежи стало немножко проще – поскольку Олег Иванович был к нам ближе по возрасту, и свободы при нем стало больше. В то же время бесковский багаж, конечно, остался, и стиля игры Олег Иванович не поменял. И эта преемственность, которую обеспечил Старостин, во многом позволила нам выиграть следующий чемпионат».