Истории Бескова и игроков. Часть 2. Ярцев

С Георгия Александровича, ушедшего из «Спартака» первым, и начнем. Тем более что ярчайшая история его прихода к Бескову уже описана выше.

Ярцев:

«Весь негатив, который Константин Иванович обрушивал на нас, нивелировал Николай Петрович. Помню, после одной победы Бесков в раздевалке такой разнос устроил! Мы сели в автобус, поехали в Тарасовку – и стояла просто гробовая тишина. Никто ни с кем даже не разговаривал, до такой степени в каждом копилась обида.

И каково же было наше удивление, когда утром встали – и на завтраке и зарядке вдруг появился Николай Петрович, которого в такие дни на базе не бывало. Начал рассказывать истории и потихонечку разогнал негатив шутками, воспоминаниями. Все заулыбались, начали смеяться – и в хорошем настроении разъехались по домам.

Тогда я уже понимал, что он великий педагог. Ведь характеры у людей разные, а обида в тот день у всех была общая. И чтобы вот так всех расслабить и развеселить, причем по-разному – одного подковырнуть, другому что-то рассказать – надо обладать удивительным даром. Он очень тонко чувствовал ситуацию в команде, и если Бесков мог дать волю эмоциям, то Старостин никогда себе этого не позволял.

Даже когда ты как бы находился у Бескова в любимчиках, иногда бывало очень некомфортно, а уж когда он положил на тебя «черный глаз» – тут уж совсем невмоготу. Я в полной мере испытал на себе и то, и другое. В 80-м, на первом собрании после проигранной московской Олимпиады, он сказал, что «виноваты те, кто не попал в олимпийскую команду». А на мой вопрос, в чем наша вина, ответил: «Вы не составили достойную конкуренцию». Это и положило конец моему пребыванию в команде.

В следующей игре мы победили «Локомотив», причем я на ту игру в отсутствие Романцева вышел капитаном. И каково же было мое удивление, когда на следующий день Константин Иванович вызывает меня: «Ты хотел ехать отдыхать в Кострому, так я тебя отпускаю».

На Бескова и его тогдашнее отношение к нам, полагаю, очень сильно повлиял тренерский штаб, который выбрал Константин Иванович. Не буду скрывать, что лизоблюдство и подхалимаж там были на высшем уровне. Любые твои слова, даже ничего не означающие, тут же передавались Бескову, но с совсем другим смыслом. Не исключаю, что лизоблюды – только уже другие – и на Романцева в какой-то момент сумели повлиять не в лучшую сторону.

Так вот, после «Локомотива» Бесков мне сказал, что я могу ехать отдыхать. И я пошел к Николаю Петровичу, который сидел в своем кабинете с братом. Они еще ничего не знали. Андрей Петрович, увидев меня, сказал: «Жорж, ну мы вчера отыграли! Молодец!» А я ему: «Да, хорошо вроде бы отыграли, но Константин Иванович меня в отпуск отправляет».

Что сказал Николай Петрович, услышав это, я опущу. И тут ему звонит сам Бесков. Я потихонечку вышел, а дверь у него плотно не закрывалась. И слышу, как один брат говорит другому: «Да, Андрей. Он Ярцева освобождает из команды». Открываю дверь: «Николай Петрович, а чего это Константин Иванович отправляет меня в Кострому? Я хочу в Крым поехать, на море отдохнуть. Я же тут не баклуши бил, а работал!»

Он отвечает: «Да, Жорж, а в Алушту поедешь?» Там была спартаковская база. Поехал с семьей и пробыл там 24 дня. Если бы сыну Сашке не надо было в школу, пробыл бы и дольше. Загорел здорово. Играть в «Спартаке» уже не рассчитывал – ведь Николай Петрович, завершая тот наш разговор, сказал: «Не волнуйся, зарплата до конца декабря сохранится».

Возвращаюсь, а в команде не из-за меня, а из-за общей усталости от происходящего, раздрай пошел.

На базе в тот момент при Бескове муха пролетит – и то слышно. В 77-м, когда у нас были великолепные отношения, он говорил мне: «Что это ты все время спишь после завтрака?» А он любил русские пословицы, и я ответил: «Константин Иванович, есть пословица: золотой сон – до обеда, а после обеда – серебряный». Он это запомнил, и, когда мы с Хидей ложились спать, говорил другим: «Не шумите, люди отдыхают!»

После того, как отношения испортились и я спал, Бесков стучал в дверь: «Опять лежишь? И этого приучил!» К Хиде в комнату он не заходил, все время с меня стружку снимал. А когда Вагиз из соседней комнаты говорил: «При чем тут он?» – Константин Иванович вроде как и не слышал.

Нам он говорил: «Пойдите, погуляйте, чего валяетесь?» Мы одеваемся, выходим на улицу. Навстречу идут Гаврилов с Шавло. И узнаем, что их он увидел на дороге и сказал: «Вы здесь до простуды, что ли, собираетесь гулять? А ну-ка пошли в номера!»

То есть на базе в 80-м году покоя не было. Кто в номерах – на улицу, кто на улице – в номера, все в «накрутке», никакой возможности расслабиться. Плюс Федор Новиков и другие помощники, которых мы уже не боялись, поскольку все равно не знали, что они Константину Ивановичу расскажут. Невозможно было предсказать, что в Тарасовке будет и как себя вести. Порой с утра вдруг слышали шум-гам. Выходим – Бесков в шашки играет. А играл он в них здорово. Часа полтора – два база просто шаталась от гогота. В другие же дни слова нельзя было проронить.

В карты Бесков играть запрещал, а мы это любили. В сборной с Блохиным, с которым и по сей день дружим, у нас вообще исключительный тандем был. Хотя в день игры в Тарасовке азартные игры были исключены – на такой «пинок» от Бескова можно было нарваться! Он всегда говорил, что нехорошо эмоции растрачивать. Разве что для шахмат, игры молчаливой, делалось исключение.

В чемпионском 79-м мы не больше 30 раз за сезон ночевали дома. У нас был закон: после игры Бесков вез в Тарасовку, мы ужинали, отдыхали, наутро вставали – зарядка, баня. Потом распускали по домам, но уже вечером снова собирали и везли на базу.

Молодым ребятам, не обремененным семьями, справиться с этим было легче. А нам-то надо обустраиваться! Это сейчас заказал все по Интернету, тебе привезли и поставили. Раньше нужно было самим все доставать, привозить, прикручивать. Если у нас появлялся выходной, мы разрывались на части, и времени ни на что не хватало. Отсюда напряг, который поначалу выдерживать еще можно было, а потом – все сложнее.

В 79-м атмосфера была гораздо лучше, чем в 80-м. Думаю, как ни странно, вся эта накрутка началась с… победы сборной над бразильцами на «Маракане». После нее никто уже не мог с Константином Ивановичем совладать – хотя это и так трудно было. Доказывать что-либо Бескову стало бесполезно. И когда кто-то сейчас говорит: «Я поспорил с Бесковым» – мне становится смешно – кто с ним мог спорить?!

За ту же Бразилию он футболистам пять или шесть «двоек» поставил. После победы! На «Маракане»! К тому же у нас в том сезоне расцвел талант Федора Черенкова, появился Сергей Родионов, другие молодые – Никонов, Калашников. И Бесков уже видел новую команду. А потому начал расставаться с людьми нашего поколения.

Вернулся 9 сентября – и вдруг звонит Варламов: «Георгий, ты должен завтра явиться в Тарасовку». Приезжаю, иду на взвешивание – как нарочно, с бронзовым загаром и в белых трусах. Константин Иванович смотрит на меня: «Бронзовые гладиаторы появились!» Встаю на весы – абсолютно игровой вес. Бесков в шоке. А у меня мало того, что нет склонности к лишнему весу, – я и в Алуште бегал, не собирался ведь карьеру заканчивать.

Выхожу на двустороннюю игру – в порядке. После нее все и решилось. Понимаю, что команда завтра летит в Люксембург играть на Кубок чемпионов, а мне домой ехать. И вдруг Бесков вызывает. Там еще сидит Андрей Петрович и говорит, что завтра еду с ними. Тут надо отдать Бескову должное, он благородно поступил, нигде не распространил информацию, что меня выгнал.

И я вернулся в команду. Единственное, было очень обидно, что против «Реала» в Кубке чемпионов не сыграл. Смотрел матч – сколько моментов у Сашки Калашникова было! Он промахивался – может, потому что в Европе это для него был дебют. И, конечно, внутри зудело: «А я бы…»

В команде оставался до той поры, пока точно не стало ясно: мы берем не золото, а серебро. И сразу после решающей игры с киевлянами опять начался «наезд». На первом же разборе понял: это все. Мы расстались, и я ушел в «Локомотив». Потом он приходил на матчи «Локомотива», хвалил: «Вот сейчас Ярцев снова играет так, как может!» Слышать такое было приятно, но о возвращении речи не шло. Поезд ушел.

Последний раз перед моим уходом мы виделись на награждении серебряными медалями. Потом за общим столом сидели. Но все было смазано, поскольку Вагиз в тот момент уходил в ЦСКА, и Бесков на меня совсем уж косо смотрел, думая, что в этом как-то поучаствовал. Так что какого-то прощального разговора у нас не получилось.

В какой-то момент я почувствовал с его стороны такое критическое отношение, что и сам, откровенно говоря, встал в позу. Идти к Старостину, пытаться остаться в ситуации, когда Бесков – а это знал точно – уже на другого нападающего надеется…»

Как только люди переставали быть действующими футболистами, Бесков превращался в совершенно другого человека. Георгий Ярцев рассказывает:

«Когда я принял решение об уходе, он сразу меня пригласил и сказал: «Ты должен пойти в ВШТ». Я мог в любой момент ему позвонить. Предположим, получал травму, играя за ветеранов, он приглашал в Тарасовку, чтобы оказали медицинскую помощь, мы с ним разговаривали. Он даже говорил: «Может, на теорию зайдешь?» – «Нет, Константин Иванович, я уже наслушался, пусть они слушают».

В мою бытность главным тренером «Спартака» Бесков однажды пришел под трибуны и спросил меня об игроках: «Ну как они?» Я ответил: «Да такие же, как и мы». Он даже похвалил мою работу. Наверное, Константин Иванович видел, что та команда стремилась играть в спартаковский футбол. Мне это доставило большое удовлетворение, и от теплых слов Бескова, конечно, я почувствовал радость».