«Мама служила ему даже тогда, когда он умер»

За каждым великим мужчиной, как известно, стоит великая женщина. Что и подтверждает Татьяна Анатольевна характеристикой своей мамы.

«Мама была не слабее папы. Прекрасно общалась с людьми, ее все обожали. Заведовала женсоветом, вела большую работу с женами хоккеистов, которые ее очень любили. Она многие семьи спасла. А скольких людей вылечила от разных кошмарных заболеваний! Не жалела себя. Как и отец, и сестра Галя. У нас вся семья склонна к самопожертвованию.

Папа, красавец отменный, выбирал себе в жены, думаю, из многих. И выбрал маму, и мама служила ему даже тогда, когда он умер. Сидела, перебирала и подписывала каждую фотографию. Помню, ей было 90 лет. Вхожу в ее комнату – и вижу разложенные чемоданы со снимками. И каждый из них, начиная с 38-го года, она подписывает. Кто стоит, где играют, во что, в каком городе. Она все помнила и каждый день выполняла эту работу. Захожу, спрашиваю: «Мам, работаешь?» – «Работаю».

И имя папино она в обиду не давала. Как-то раз дядя Саша Гомельский что-то такое написал, что маме не понравилось. Она ему позвонила: «Сашка, ты вот тут неправильно написал». – «Ну ладно, Нинка, я же не переврал, а, может, что-то позабыл». – «Нет, Саш, звони в эту газету, вставь ремарку. Так не пойдет. Иначе я к тебе приду». Гомельский позвонил, исправился.

На папиных матчах я была всегда. Галя по вечерам училась, а я приходила на каждую игру. И мама тоже. Но он вообще этого не замечал. Это не имело для него буквально никакого значения. Не делал вид, что не замечал, а действительно не замечал. Просто про это не думал».

Тарасов думал о другом. Например, грезил встречами с канадскими профессионалами. Когда мы беседовали с участником Суперсерии‑72 Фрэнком Маховличем, тот рассказывал:

«В 1957-м году я уже играл тогда за «Торонто» в НХЛ – и в наш город на товарищеский матч с любительской командой «Уитби Данлопс» приехала сборная СССР. Я был на этой игре, и канадские любители обыграли Советы – 6:0 (на самом деле – 7:2. – Прим. И.Р.)!

Спустя время, году, по-моему, в 66-м, ваш тренер Тарасов пришел на нашу тренировку в «Торонто» вместе с советским журналистом, и они брали интервью у молодого хоккеиста «Мэйпл Лифс» Уэйна Карлтона. Тарасов спросил: «Если бы мы сыграли с вами, какой был бы счет?» Карлтон ответил: «Мы бы выиграли – 14:1». А потом журналист увидел, как я вхожу в здание, и позвал меня на разговор с Тарасовым. У меня он поинтересовался, каким был бы результат, если бы мы сыграли с ними серию матчей. Я ответил, что какие-то матчи Советы бы выиграли.

Видели бы вы, в какой улыбке он расплылся! Потом уже понял – на фоне ответа Карлтона. Было ясно, что они с каждым годом прибавляют. Выигрывали все Олимпиады, чемпионат мира и становились все более серьезной силой. И все-таки в 72-м мы не могли поверить, что они стали настолько сильны. Тарасов и другие отцы-основатели советского хоккея знали, что делали!»

Вот времена были! Тренер-мэтр из одной страны брал интервью (!) у молодого игрока из другой. Причем делал ли это с дозволения сопровождающего любую советскую команду сотрудника КГБ – еще большой вопрос.

Почему Тарасова помнят больше, чем Чернышева

Татьяна Тарасова вспоминает:

«Когда была в Зале хоккейной славы в Торонто – меня на руках носили. За папу. Уважение к нему там – просто фантастическое. Просто преклонение. А потом приехала к нам, в Музей хоккея. Вижу – написано: «Зал Аркадия Ивановича Чернышева». Говорю: а где у вас зал Тарасова? Какая-то женщина говорит: на втором этаже что-то есть. Там и до второго-то этажа не дойдешь – нет поручня, а я хромаю. Но добралась. А там в углу – крохотная фотография. Знаете, давно так не плакала. Даже выла. Потому что увидела разницу, как к папе относятся там – и как дома.

В Торонто очень просят привезти в Зал славы какие-то вещи. Хоть шапочку, хоть перчаточку. Постараюсь это сделать. А может, передам книги, которые не переведены на английский. Или копию дружеского шаржа в «Известиях», который нам подарил дядя Боря Федосов (знаменитый журналист этого издания, автор идеи хоккейного турнира «Приз «Известий» и рисунка его талисмана-снеговика. – Прим. И.Р.), где папа изображен в виде дирижера».

Ну, в вопросе легендарности наследникам Тарасова не стоит сетовать на массовый склероз и людскую неблагодарность. Тут уж скорее за родню Аркадия Чернышева досадно. Имя этого специалиста, в лучшие годы советского хоккея главного тренера сборной СССР (тогда как Тарасов ему помогал), в Северной Америке гораздо менее известно. Бытует версия, что во многом благодаря прессе.

Прошу Скотти Боумэна разъяснить мне этот парадокс. Как главного тренера сборной за океаном может не знать никто, а его ассистента – все?

«Чернышева, если честно, я тоже особо не знаю, – отвечает 85-летний мэтр. – А причина славы Тарасова, возможно, заключается в том, что он был стратегом. Он заставлял хоккеистов делать совершенно иные вещи, чем другие тренеры. Я люблю инноваторов! И Тарасов им, безусловно, был. В НХЛ команды в основном копируют друг друга. Он же проповедовал совершенно иной хоккей и иные занятия.

Помню, как первый раз столкнулся с русскими. Я работал вторым тренером в юниорской команде, где были собраны все лучшие игроки провинции Квебек. И в декабре 1956 года к нам приехала взрослая сборная СССР. Первый матч был в Оттаве, на чрезвычайно старом катке, очень-очень узком. Он был построен еще в 20-е годы, когда в основном площадки еще были прямоугольными. Оттава сделала ее в форме яйца, и за воротами вместо прямого борта в 24 фута ширина составляла всего 12!

Советские парни, помню, приехали с большими дырками в носках. Их клюшки были тяжеленными, намного увесистее наших. Их форма была ужасно некрасивой. Помню огромных защитников Сологубова и Трегубова, им было 26–28 лет – настоящие мужики. У нас семерым или восьмерым было по 18, но кое-кто уже дебютировал в НХЛ.

Из-за такого катка мы использовали много игроков. На подобном льду тяжело играть, если ты не привык. Русские приехали с утра покататься на 15–20 минут, чему никто не придал значения, поскольку их вообще не знали. А потом вышли на игру, и они вообще не отдавали нам шайбу! Нас разгромили – 10:1. Но генеральный менеджер нашей команды, великий, гордый и умный человек, сказал, что мы должны сыграть с этой командой еще раз, уже на площадке другого размера.

Переехали в монреальский «Форум». Наш менеджер был так разочарован, что мы взяли еще группу игроков из провинции Онтарио, лучших юношей «Торонто Мэйпл Лифс». Три дня спустя сыграли с русскими на катке нормального размера и опять проиграли – 3:6. Это были две первые встречи, когда я вживую увидел советский хоккей, построенный на контроле шайбы, и запомнил его навсегда. И этот хоккей ассоциируется у меня с именем Тарасова, потому что идеи, которые он излагал в нашей беседе, полностью соответствовали тому, во что играла эта команда еще в 56-м году».

Явно большую известность Тарасова, чем Чернышева, их взаимоотношения мы обсудили и с нашими легендами, работавшими при этом штабе.

«Тандем у них сложился уникальный, – говорит Якушев. – Две противоположности по характеру, дополнявшие друг друга. Тренировочный процесс вел Тарасов, а игру – Чернышев. Почему о Тарасове говорили больше? К нему обращались журналисты, он часто давал интервью. И ответы у него, человека харизматичного, всегда были нестандартные. То, что нравится прессе. Поэтому журналисты и старались больше с ним общаться и о нем писать».

Вот что по этому поводу думает Михайлов:

«Тарасов был всегда на виду и на слуху – тем более что и ЦСКА звенел. Чернышев же, будучи великим тренером, находился в тени. Если бы из них сделать одного человека – это был бы супер-пупер тренер! Учебно-тренировочным процессом всегда руководил Тарасов, а игрой – Чернышев. По складу характера Аркадий Иванович был намного сдержаннее – именно чтобы управлять игрой. Они же не по своей воле соединились, их свели в тандем руководители. Поняли, что им все равно работать вместе».

Татьяна Тарасова рассказывает:

«Почему таким успешным в сборной оказался именно тандем папы с Аркадием Чернышевым? Я что, профессионал в этом деле? Папа – он практик. И занимался в основном тренировочной работой. Не только армейцы, но и динамовцы, и спартаковцы все равно на нем воспитаны. У Аркадия Ивановича были другие функции. Но папа с Кадиком находили общий язык – он так его называл. В этой связке у каждого была своя миссия.

Папа, хоть формально и помогал Чернышеву, не чувствовал себя обиженным, поскольку каждый день вел тренировочный процесс. Его игроков в сборной было больше всех. Когда он говорил, что Евгений Мишаков с тяжелейшей травмой, практически несовместимой с жизнью, забьет решающий, и поэтому его надо брать и ставить – его брали и ставили. И Мишаков забивал.

Они были двумя разными людьми, но болеющими за одно дело. И отношения с папой у них были очень хорошие, уважительные, кто бы что там ни говорил. Семьями встречались (жену Чернышева звали Велта), выпивали-закусывали. Из рюмочек вино пили. Да-да, из рюмочек! И ко мне Аркадий Иванович как к родной относился. Я же динамовка. Сыновья его для меня – как родные. Мы дети одного поколения. У Тарасова и Чернышева и могилы рядом…»