Спрашиваю Татьяну Борисовну, стала ли для брата сокрушительным ударом весть, что он не едет на Кубок Канады.
«Да. Он был полностью уверен, что едет. Тот турнир для него был очень важен. Валера как раз институт заканчивал, начинал диплом писать – а после сезона собирался повесить коньки на гвоздь. Когда его не взяли и он приехал домой, сказал: «Ладно. Буду институт заканчивать, тренером становиться».
Обе ночи, которые ему оставалось жить, брат не спал. Он еще по характеру такой был – свои беды, переживания, чтобы не огорчать близких, не станет на них перекидывать. Все будет держать в себе. У нас и папа был такой же. Мама все выплеснет, отстреляется, а папа промолчит, в себе утаит. А Валерка уж очень заботился, чтобы родители не волновались лишний раз.
24-го он поговорил по телефону с мамой, находившейся в Испании, и уехал на сборы. Вдруг утром 25-го неожиданно приезжает. И говорит: «Меня отцепили. Сказали, что я физически не готов». Проводил команду и вернулся. Партнеры потом рассказывали, что он стоял у автобуса и махал им. Тогда они видели его в последний раз.
Когда Валерка приехал, папа был на работе, мама – в Бильбао. Вскоре подъехал Жора Хитаров, наш друг с Тишинского рынка. Он увидел, в каком состоянии Валера находится, и не хотел его отпускать. Договорились, что 27-го вместе пойдем пообедаем. В ресторане гостиницы «Советская» уже был заказан стол, Жора с другими ребятами сидели его ждали. Не дождались. Тем утром он и разбился.
Накануне, 26-го, он пришел ко мне на работу, в здание Аэровокзала. Был очень подавлен. Но купил мне сумку, она до сих пор у меня хранится. И, как сейчас помню, она стоила 27 рублей. Пошли с ним пообедать. Вдруг Валерка говорит: «Тань, а как мама отнесется, если я приеду домой с детьми и мы останемся?»
– Без Ирины?!
– Да. Не хочу говорить на эту тему более подробно. А сказал он так: «Я детей завтра заберу. Мы приедем к тебе под предлогом, что едем маму встречать. И больше я туда не вернусь». Я ответила: «Ради бога. Места на всех хватит». Договорились, что 27-го он заедет за мной и мы поедем в Кубинку забирать из лагеря моего сына. А 28-го – за мамой.
Никаких скверных предчувствий у меня не было. А у мамы было видение, она мне потом рассказывала: «Еду на электричке из Бильбао в Париж. И видится мне девочка, ангелочек, вокруг меня вращается и наговаривает: «Ты не волнуйся, все будет хорошо. Ты домой едешь»». Потом сопоставила по времени – примерно в этот момент все и случилось. И этот ангелочек ее успокаивал.
Ирина водить не умела. Но это случилось 27 августа, а сборная улетела в Канаду 25-го. И эти два дня он был в состоянии, как модно теперь говорить, депрессии. Когда они уезжали с дачи, видимо, и сказал: «Хочешь? Ну ладно, веди». Ему было все равно. В обычном состоянии он никогда бы на это не согласился».
Ужасную весть рано утром Татьяне Борисовне сообщила жена Михайлова.
«Слышу ее голос, говорю: «Слушай, какая ты у меня ранняя девчонка оказалась, я и не знала». Она: «Не до смеха». И сообщила. Сказала, что выезжает на опознание. Я не могла поверить, сказала: «Тань, посмотри внимательнее. Может, это не он?!»
Я тут же собралась, пулей вылетела к Михайловым. Как назло, ни автобусов, ни троллейбусов – вообще ничего! Еле такси нашла. Еду, рыдаю. Шофер меня спрашивает, в чем дело. Отвечаю: «Мне сказали, что у меня брат погиб». Приезжаю к Михайловым – Таня вместе с другом семьи Мишей Тумановым и еще одним нашим другом из Солнечногорска уже уехали опознавать. Борис, работавший в Ленинграде с СКА, тут же вместе с Петровым выехали в Москву. Дома был только Андрюшка, старший сын. Потом они меня домой отвезли. Тут же и папа наш как раз пришел с работы…
Валерка лежал – как спал. Единственное, седина у него на висках сразу выступила. То есть за те мгновения он успел понять, что происходит. Погиб сразу, жена еще жива была. Минут десять».
Рука Харламова была протянута к рулю. Видимо, в последнюю секунду он пытался выправить машину из того рокового заноса.
Владислав Третьяк вспоминает:
«Мы жили в гостинице в Виннипеге, и нужно было пройти два километра пешком до дворца. У нас в тот вечер там выставочный матч был. Утро, хорошая погода, 25 градусов тепла. Идем – и вдруг останавливается таксист и говорит: «У вас Харламов разбился». Это мы даже с почти нулевым английским поняли.
Но до конца не верили, пока не пришли в раздевалку, а там по ТВ все показывают и нам соболезнования выражают. Мы вообще не хотели играть тот матч, но это было невозможно. Канадцы проявили участие – надели траурные повязки, объявили минуту молчания… По ТВ круглые сутки показывали, как он им голы забивал. А некоторые ребята (Мальцев, Васильев. – Прим. И.Р.) даже хотели улететь на похороны в Москву. Понятно, что это было нереально. Когда вернулись в Москву после победы в Кубке Канады – сразу из аэропорта поехали на кладбище».
Версия Касатонова с тем, что сказал Третьяк, несколько разнится. Неудивительно – почти 40 лет прошло.
«Входим в ресторан гостиницы на завтрак в день выставочного матча в Виннипеге, – говорит Алексей. – Валерий Иваныч Васильев, наш капитан, неотрывно на экран смотрит. А там – фото Харламова в черной рамке и лучшие моменты его карьеры. «Что случилось?» – «Харлам разбился насмерть».
Все собрались. Состояние – шоковое. Несколько ветеранов предложили лететь в Москву на похороны. Понятно, что руководство не могло с этим согласиться. Это даже технически было невозможно. И из Нью-Йорка или Монреаля-то тогда два рейса в неделю в Москву летали. А мы вообще были в Виннипеге, на краю света. Отовсюду далеко. Билетов нет…
Эмоции у всех были такие, что можно было сойти с ума. Провели собрание. Сказали, что будем играть и выигрывать этот турнир за Харламова. Это объединило команду, еще сильнее ее сплотило. Когда мы прилетели в Москву, то сразу из Шереметьева всей командой поехали на Кунцевское кладбище. К Харламову. Помню, это было вечером. Накрапывал дождик… Папа Харламова, дядя Боря, после гибели сына всегда был рядом с нами. И мы ему всегда, чем можно было, помогали. Для всех нас он стал родным человеком».