22

Когда мы с Мейв оказываемся возле дома Исторического общества Такер-Коува, на часах чуть больше пяти. На двери уже висит табличка «Закрыто», но я все равно стучу, надеясь, что госпожа Диккенс еще здесь, наводит порядок в зале. Сквозь затемненное дверное стекло что-то мелькает, и я слышу стук ортопедических ботинок. Дверь приоткрывается, и в щель на нас смотрят светло-голубые глаза, увеличенные толстыми линзами очков.

– Простите, мы закрыты. Приходите завтра после девяти утра.

– Госпожа Диккенс, это я. Мы говорили с вами о Вахте Броуди несколько недель назад, помните?

– О, здравствуйте! Вы Эйва? Я рада снова видеть вас, однако музей закрыт.

– Мы пришли не в музей. Просто хотели поговорить с вами. Я собираю материал для своей книги, а моя подруга Мейв помогает мне. Мы изучаем Вахту Броуди, и у нас появились вопросы, на которые вы, возможно, сумеете ответить. Ведь вас считают первейшим знатоком истории Такер-Коува!

Эта фраза заставила госпожу Диккенс слегка выпрямиться. Когда я приходила сюда в последний раз, посетителей почти не было. Как, наверное, это печально: столько знать о предмете, который не сильно-то занимает других!

Улыбнувшись, она широко распахивает дверь:

– Я бы не стала называть себя знатоком истории, но с радостью расскажу все, что знаю.

Внутри, сдается мне, еще темнее, чем в прошлый раз, в фойе пахнет старостью и пылью. Пол скрипит, когда госпожа Диккенс ведет нас в приемную, где под стеклом выставлен судовой журнал «Ворона» – судна, находившегося под командованием капитана Броуди.

– Мы храним многие исторические документы здесь. – Она достает из кармана связку ключей и отпирает дверцу застекленного шкафа. На полках стоят тома в кожаных переплетах, и некоторые выглядят так, будто вот-вот развалятся. – Мы надеемся в конце концов оцифровать все эти документы, но вы ведь знаете, как тяжело в наши дни найти средства на хорошее дело. Прошлое никому не интересно. Заботятся только о будущем и новомодных штуках. – Она осматривает книги. – Ах, вот же они. Городские записи за тысяча восемьсот шестьдесят первый год. Вахту Броуди построили именно тогда.

– На самом деле, госпожа Диккенс, наш вопрос касается событий, происшедших значительно позже постройки дома.

– Насколько позже?

– Если верить Неду Хаскеллу, около двадцати лет назад.

– Неду? – Вздрогнув, она хмурится и поворачивается ко мне. – Боже мой!

– Наверное, вы уже слышали новости.

– Я слышала, о чем судачат люди. Но я выросла в этом городке, так что научилась пропускать мимо ушей добрую половину досужей болтовни.

– Значит, вы не верите, что он…

– Не вижу смысла в догадках. – Она засовывает старую книгу на место и стряхивает пыль с ладоней. – Если вас интересует, что произошло двадцать лет назад, то здесь нужных документов нет. Вам надо заглянуть в «Такер-Коув уикли». В архивах этого еженедельника собраны номера как минимум за пятьдесят лет, и, я думаю, бо́льшая часть оцифрована.

– Я уже искала в газетных архивах статьи с упоминанием Вахты Броуди. Но об этом несчастном случае ничего не нашлось.

– Несчастном случае? – Госпожа Диккенс переводит взгляд с Мейв на меня и обратно. – Такое могло и не попасть в новости.

– Должно было попасть. Ведь погибла пятнадцатилетняя девочка, – говорю я.

Госпожа Диккенс прикрывает рот рукой. Некоторое время она не произносит ни слова, лишь таращится на меня.

– Нед сказал мне, что это случилось в ночь на Хеллоуин, – продолжаю я. – По его словам, несколько подростков влезли в пустой дом и наверняка много выпили. Одна девочка вышла на вдовью дорожку и упала вниз. Я не помню ее имени, но подумала: если эта история вам известна и вы припомните, в каком году она произошла, мы сможем отыскать подробности.

– Джесси, – тихо говорит госпожа Диккенс.

– Вы знаете ее имя?

Она кивает:

– Джесси Инман. Она училась в школе вместе с моей племянницей. Очень красивая девочка, но была в ней… сумасшедшинка. – Госпожа Диккенс делает глубокий вдох. – Думаю, мне лучше присесть.

Я встревожена тем, как она побледнела; Мейв берет ее за руку, а я тороплюсь в другой конец комнаты – за одним из старинных стульев, стоящих там. Пусть ей трудно стоять, но даже в таком состоянии она не забывает своих обязанностей хранительницы музея и с испугом смотрит на истертое бархатное сиденье.

– Бог мой, этот стул нельзя трогать. Никто не должен на нем сидеть.

– Здесь некому пожаловаться, госпожа Диккенс, – ласково говорю я. – А мы никому не расскажем.

С трудом изобразив улыбку, она усаживается на стул:

– Я очень стараюсь соблюдать правила.

– Мы в этом не сомневаемся.

– Вот и мама Джесси была сторонницей порядка. Поэтому она пришла в ужас от того, что делала в ту ночь ее дочка. Эти ребятки не просто забрались в чужой дом. Они разбили окно, чтобы туда влезть. И вероятно, занимались тем, что делают подростки, когда в юном организме играют гормоны.

– Вы сказали, что она была красивой девочкой. Как она выглядела? – спрашивает Мейв.

Госпожа Диккенс качает головой, поразившись вопросу:

– Разве это имеет значение?

– Какого цвета были ее волосы?

Я уже приготовилась услышать, что волосы у девочки были темными, и потому очень удивляюсь ответу.

– Она была светловолосой, – говорит госпожа Диккенс. – Как и ее мама Мишель.

Это отличает Джесси от меня. А также от женщин, умерших в Вахте Броуди.

– Вы близко знали ее маму? – спрашиваю я.

– Мишель посещала мою церковь. Предлагала свою помощь в школе. Делала все, что обычно делают мамы, однако ей не удалось удержать дочку от глупой ошибки. Она умерла через несколько лет после Джесси. Говорят, от рака, но, думаю, в действительности ее убила потеря дочери.

Мейв смотрит на меня:

– Я удивлена, что подобная история не попала в местную газету. Я не обнаружила никаких упоминаний о том, что в Вахте Броуди погибла девочка.

– Опубликованных статей не было, – произносит госпожа Диккенс.

– Как так?

– Это из-за других ребят. Там были шестеро подростков из самых известных семей городка. Неужели вы думаете, им хотелось, чтобы все узнали о том, как их дорогие детишки разбили окно и забрались в чужой дом? И занимались там черт-те чем? Гибель Джесси была трагедией, но к чему усугублять ее еще и стыдом? Думаю, именно поэтому редактор согласился не разглашать имена и подробности. Я не сомневаюсь, что родители приняли меры по устранению ущерба, и это удовлетворило владельца, господина Шербрука. В газете появился только некролог Джесси, в котором говорилось, что она погибла в результате неосторожного падения в ночь Хеллоуина. Всего несколько человек знали правду.

– Вот почему ничего не нашлось в архивах, – говорит Мейв. – И тут возникает вопрос: много ли неизвестных нам женщин умерло в этом доме?

Госпожа Диккенс хмурится:

– Были и другие?

– Я обнаружила имена по крайней мере еще четырех женщин. И теперь вы рассказали нам о Джесси.

– Значит, пять, – бормочет госпожа Диккенс.

– Да, пять. И все женщины.

– Почему вы задаете такие вопросы? С чего у вас возник интерес?

– Это для книги, которую я пишу, – поясняю я. – Вахта Броуди занимает в ней большое место, и мне хотелось бы дополнить историю дома.

– Это единственная причина? – тихо интересуется госпожа Диккенс.

Воцаряется молчание. Она не пытается выудить из меня ответ, однако по ее взгляду ясно: она догадалась о причине этих расспросов.

– В доме кое-что происходило, – наконец отвечаю я.

– Что именно?

– Вот я и задумалась: а может, в доме все-таки обитает… – я застенчиво усмехаюсь, – привидение?

– Капитан Броуди, – бормочет госпожа Диккенс. – Вы видели его?

Мы с Мейв переглядываемся.

– Вы слышали о призраке? – спрашивает Мейв.

– Любой, кто вырос в нашем городке, знает эти истории. О том, что призрак Джеремии Броуди все еще хозяйничает в доме. Некоторые утверждают, что видели его стоящим на вдовьей дорожке. А другие – что он выглядывал из окна башенки. Ребенком я очень любила слушать эти сказки, однако никогда особенно в них не верила. Я предполагала, что наши родители пугают нас, чтобы мы не ходили в этот полуразрушенный дом. – Она бросает на меня виноватый взгляд. – Это было еще до того, как вы поселились там, когда-то здание и правда разваливалось. Разбитые окна, полусгнившая веранда… Летучие мыши, обычные мыши, тараканы – вот такие жильцы облюбовали Вахту Броуди.

– Мыши никуда не делись, – признаюсь я.

Она едва заметно улыбается:

– И никуда не денутся.

– Раз уж вы выросли в этом городке, – говорит Мейв, – вы наверняка помните Аврору Шербрук. Она жила в Вахте Броуди.

– Я знаю, кто она, но знакома с ней не была. Не думаю, что многие с ней общались. Она приезжала в городок время от времени, чтобы купить продукты, и в других местах не показывалась. Все остальное время проводила там, на холме, в полном одиночестве.

«С ним».

Его общества ей было достаточно. Он давал ей то, в чем она нуждалась, как и мне, – от утешения и объятий до опасных удовольствий башенки. Этого Аврора Шербрук никому не стала бы рассказывать.

«Да и я не стану».

– Когда она скончалась, кажется, никаких вопросов насчет обстоятельств смерти не возникало, – говорит госпожа Диккенс. – Я помню только, что ее тело пролежало несколько дней, прежде чем его нашел племянник. – Она морщится. – Зрелище, наверное, было ужасное.

– Ее племянник – Артур Шербрук, – поясняю я Мейв. – Вахта Броуди по-прежнему принадлежит ему.

– Он так и не смог отделаться от дома, – подхватывает госпожа Диккенс. – Участок там необыкновенно красивый, однако у дома всегда была дурная слава. А уж после того, как тело умершей пролежало в нем несколько дней и начало разлагаться, стало еще хуже. Ну и случай с Джесси… Когда Аврора умерла, дом уже потихоньку разваливался. Я уверена, что Шербрук лелеет надежду после всех ремонтов наконец найти покупателя и сбыть это наследство с рук.

– Возможно, ему просто следовало сжечь его, – говорит Мейв.

– Некоторые местные предлагали это сделать, но Вахта Броуди имеет историческое значение. Обидно даже думать, что дом с такой историей может быть сожран огнем.

Я воображаю, как языки пламени облизывают эти роскошные комнаты, как, словно факел, загорается башенка и сто пятьдесят лет истории становятся всего лишь кучкой пепла. А что происходит с призраком, когда его дом разрушают? Что случится с капитаном?

– Вахта Броуди заслуживает любви, – говорю я. – Она заслуживает заботы. Если бы я могла себе это позволить, сама бы ее купила.

Мейв качает головой:

– Вам не нужен этот дом, Эйва. Вы почти ничего не знаете о его истории.

– А я расспрошу человека, который наверняка знает. Владельца, Артура Шербрука.

В сгущающихся сумерках Вахта Броуди темна и тиха. Я выбираюсь из машины и задерживаюсь на подъездной аллее, всматриваясь в окна, похожие на блестящие черные глаза. Вспоминаю свою первую встречу с Вахтой Броуди и тот холод, который я ощутила, словно этот дом не хотел меня принимать. Теперь ничего подобного я не чувствую. Напротив, я вижу мой дом – он дожидался меня. Именно это место давало мне приют и утешение в последние несколько недель. Я понимаю, что меня должны были встревожить судьбы тех, кто жил здесь прежде. «Дом покойниц», – называет его Мейв, советуя собрать вещи и уехать. Так поступила Шарлотта Нильсон – правда, все равно погибла от рук живого, настоящего убийцы, который выдавил из нее жизнь и выбросил тело в море.

Возможно, эта женщина была бы до сих пор жива, останься она в Вахте Броуди.

Переступив порог, я вдыхаю знакомые домашние запахи.

– Капитан Броуди! – кричу я.

Я не жду ответа и слышу лишь тишину, однако ощущаю его присутствие повсюду: в полумраке, в воздухе, которым дышу. Я вспоминаю слова, которые он однажды мне шепнул: «Под моим кровом тебе никто не причинит вреда». Неужели он шептал то же самое Авроре Шербрук, Маргарет Гордон, Вайолет Терио и Юджинии Холландер?

В кухне я кормлю Ганнибала и вынимаю из холодильника кастрюлю с остатками рыбной похлебки. Пока она греется на плите, я проверяю свою электронную почту. Помимо письмеца от Саймона, выражающего восторг по поводу новейших глав «Капитанского стола» (ура!), я обнаруживаю рассылку от «Амазона» («новые книги, которые вам могут понравиться») и от «Уильямс Сонома» («готовьте в нашей новой кухонной посуде»). Прокручиваю чуть ниже и останавливаюсь на письме, которое заставляет меня замереть.

Оно от Люси. Я не открываю его, но все равно вижу, что указано в теме: «Я скучаю. Позвони мне». Такие безобидные слова, но для меня они словно оглушительное обвинение. Стоит мне закрыть глаза, и я снова слышу, как выстреливают пробки из бутылок шампанского. Крики «С Новым годом!». Визг колес отъезжающей от тротуара машины Ника…

И я помню последствия. Бесконечные дни, которые мы с Люси просиживали в больничной палате Ника, наблюдая за тем, как его бесчувственное тело съеживается и сворачивается, словно зародыш. Помню отвратительное чувство облегчения в день его смерти. Теперь я одна живу с этой тайной, тайной за семью печатями. Я никому ее не раскрою, однако она никуда не денется и будет пожирать меня, точно раковая опухоль.

Закрыв ноутбук, я отодвигаю его в сторону. Так же как отодвинула я Люси, потому что не в силах общаться с ней.

И вот теперь я сижу одна в этом доме на холме. Если суждено мне рухнуть замертво, как Аврора Шербрук, кто обнаружит меня? Смотрю вниз, на Ганнибала; он уже опустошил свою миску и теперь вылизывает лапы, а я задумываюсь: сколько пройдет времени, прежде чем он примется утолять голод моей бренной плотью? Конечно, винить его тут не в чем. Кот должен поступать так, как положено котам, а Ганнибал большой любитель поесть.

На плите закипает жаркое из морепродуктов, однако аппетит у меня пропал. Я выключаю конфорку и тянусь за бутылкой цинфанделя. Сегодня утешение мне необходимо; эта бутылка уже откупорена, и я стремлюсь ощутить едкие танины и алкоголь на своем языке. Щедро налив себе вина в бокал, я подношу его к губам и вдруг обращаю внимание на мусорное ведро в углу.

Оно переполнено пустыми винными бутылками.

Я отставляю бокал. Желание выпить по-прежнему сильно, однако бутылки рассказывают печальную историю одинокой женщины, которая живет со своим котом, покупает вино ящиками и каждый вечер напивается до беспамятства, чтобы скорее уснуть. Я пыталась утопить в алкоголе свое чувство вины, однако выпивка – всего лишь временный выход, разрушающий печень и отравляющий мозг. Из-за этого я не уверена, что происходит на самом деле, а что – в моих фантазиях. Существует ли мой идеальный возлюбленный в действительности – или он всего-навсего пьяная галлюцинация?

Пора мне наконец узнать правду.

Я выливаю свой бокал в кухонную мойку и совершенно трезвая поднимаюсь по лестнице – спать.