18
Я внезапно пробуждаюсь в башенке и начинаю моргать от яркого солнечного света, который бьет в окна. Мое левое бедро затекло от лежания на голом полу. Во рту словно вата, голова пульсирует болью от похмелья, которое я полностью заслужила, потому что вчера вечером выпила целую бутылку вина. Застонав, закрываю лицо руками в попытке заслонить глаза от солнечного света. Они невыносимо болят. Как это я заснула здесь на полу? Почему так и не дошла до кровати?
И тут в голове всплыли воспоминания. Подъем на лестницу. Горящие свечи в старинных бра. Но сейчас очаг тщательно вычищен – никакого намека на золу. Альков пуст – лишь голые стены и пол. Ни кровати, ни занавесок, ни наручников, свисающих с потолка. Я снова в своем времени, в своем мире.
Во что я одета? Никакого платья из медного шелка – только тонкая ночная сорочка, которую я обычно надеваю, когда собираюсь спать. Смотрю на свои запястья и не вижу никаких синяков или царапин от наручников.
Я с трудом поднимаюсь на ноги и, крепко держась за перила, медленно спускаюсь по лестнице в спальню. Там я снимаю ночную сорочку и поворачиваюсь спиной к зеркалу. Прошлой ночью я извивалась под ударами плетки, кричала, когда ремни обжигали мою плоть, но при ярком свете утра вижу, что на моей спине не осталось ни синяков, ни рубцов. Я кручусь перед зеркалом в поисках каких-либо следов насилия на своем обнаженном теле, истязаний, которые мне пришлось снести от призрачного гостя, но никаких говорящих «сувениров» не нахожу.
Хотя… кое-что все-таки есть.
Я щупаю промежность и чувствую влажное свидетельство собственного возбуждения – влага обильна, и, должно быть, по внутренней стороне моего бедра стекает сейчас и то, что Броуди оставил после себя. Я изучаю поблескивающие кончики пальцев и задаюсь вопросом: неужели это порочная смесь нашей страсти, явное доказательство того, что меня насиловал человек, которого давно уже нет среди живых? Мои щеки вспыхивают от стыда при этом воспоминании, но этот же стыд рождает новую дрожь желания.
На прикроватной тумбочке звонит мобильный. Я беру трубку, но мое сердце все еще ухает, а руки дрожат.
– Алло?
– Ну наконец-то ты подошла. Я оставил тебе три голосовых сообщения.
– Здравствуй, Саймон. – Я вздыхаю и усаживаюсь на кровать.
– Ты избегала меня.
– Я не хотела отвлекаться. Я вошла во вкус.
– Неужели! Во вкус какого блюда?
– Я изучала рецепты. И писала.
– Да, я прочитал главы, которые ты мне прислала.
– И что ты думаешь?
– Они хороши.
– И только-то?
– Ладно-ладно. Они чертовски классные. Глава об устрицах пробудила во мне такой аппетит, что я пошел и умял две дюжины, а потом запил их мартини.
– Значит, я все правильно написала.
– Когда мне удастся дочитать эту книгу?
Я смотрю на ворох одежды, которая по-прежнему лежит там, где я бросила ее прошлой ночью. Призрак меня отвлек. Как вообще можно писать, если я постоянно останавливаюсь и принюхиваюсь к воздуху: вдруг повеет морским ароматом?
– Книгу я заканчиваю, – заверяю я редактора. – Этот дом прекрасно вдохновляет меня.
– Ах да, Вахта Броуди. Из-за нее я и звоню. Я хочу ее увидеть.
– Разумеется. Я могу отправить тебе фотографии. Лучшим в мире фотографом меня вряд ли назовешь, но…
– Я хочу увидеть ее своими глазами. Собирался к тебе в эти выходные.
– Что?
– Тут, в городе, девяносто два градуса, и я хочу сбежать из Бостона, пока окончательно не расплавился. Понимаешь, Эйва, ты пропала без вести на несколько месяцев, и Тео настаивает, чтобы я сам проверил что и как. Ведь это он подписал чек на твой аванс и теперь хочет убедиться, что ты снова взялась за работу и скоро сдашь ее. Если я смогу выехать в пятницу днем, то должен прибыть примерно в пять. Или у тебя на это время назначена свиданка с каким-нибудь горячим дровосеком?
– Я… э-э-э… – Возразить мне нечего, совсем нечего. Я могу произнести лишь следующее: – Прекрасно.
– Ну хорошо. Я свожу тебя поужинать, если хочешь.
– В этом нет необходимости.
– Тогда я приготовлю ужин сам. Или ты им займешься. Мне просто хочется взглянуть на дом этого морского волка. Кроме того, пора разработать какие-то маркетинговые стратегии. Если судить по главам, которые ты уже прислала, книга получается далеко не об одной еде. Ты прекрасно написала о самом месте, Эйва, так что теперь я хочу посмотреть на Вахту Броуди.
– Слишком далеко ехать, чтобы просто взглянуть на дом.
– Да я и тебя навестить хочу. Все спрашивают, куда ты пропала в последнее время. И почему.
Хотела бы я пропасть! Вот бы раствориться в этих стенах, как капитан Броуди. Стать невидимой, чтобы никто не смог заметить, что со мной произошло. Однако Саймона я знаю много лет, мы познакомились еще до того, как он стал моим редактором, и мне прекрасно известно: если он принял решение, остановить его невозможно.
– Раз уж ты приезжаешь ближе к вечеру, ты наверняка захочешь остаться на ночь.
– Я надеялся, что ты это предложишь.
– А Скотт тоже приедет?
– Нет, он играет в заботливого сына – уехал навестить маму. Так что будем только мы с тобой. Как в старые добрые времена.
– Что ж, хорошо. Увидимся в пятницу.
– Я привезу вина.
Ровно в пять часов вечера в пятницу раздается звонок в дверь.
На пороге стоит Саймон. Он, как обычно, выглядит щеголем в своей полосатой оксфордской рубашке и красном галстуке-бабочке. За долгие годы работы с ним я ни разу не видела его без галстука-бабочки, даже когда он трудился на ресторанной кухне; и без этого аксессуара я бы, наверное, сочла его совершенно раздетым.
– Вот моя девчонка! – Он хватает меня в объятия.
Слава богу, объятия Саймона не нагружены скрытыми сексуальными мотивами, это всего-навсего выражение братской любви со стороны человека, который вот уже десяток лет счастлив со своим мужем по имени Скотт и совершенно не испытывает интереса ко мне как к женщине. Саймон заходит в дом, ставит на пол кожаную дорожную сумку и, задрав нос, принюхивается:
– Что это так пахнет? Омар?
– Клянусь, Саймон, ты настоящая собака-ищейка!
– Мне нравится думать, что больше я похож на трюфельную свинью. И способен за милю унюхать бордо. Так что мы сегодня готовим? Тупо варим – или что-нибудь поинтереснее?
Я смеюсь:
– Для тебя, разумеется, поинтереснее. Пока я все еще на первой стадии приготовления. Если хочешь освежиться, гостевая комната на самом верху.
– Сначала я хочу взглянуть, что же готовится.
Оставив свою сумку в прихожей, он направляется прямиком в кухню. Саймон происходит из большой поварской династии – без сомнения, та пошла от доисторического предка в звериных шкурах, который помешивал где-то в пещере жаркое из мастодонта. Так что к плите моего редактора тянет всегда и везде.
– Долго?
Саймону не нужно пояснять свой вопрос, я уже поняла, о чем он спрашивает.
– Они там уже пятнадцать минут. Ты пришел в идеальное время.
Я выключаю плиту и снимаю крышку с кастрюли, выпуская облако благоухающего пара. Нынче утром я была на борту «Ленивой девчонки» вместе с другом Бена – омароловом, капитаном Энди – и собственными глазами видела, как он достал из воды этих четырех зеленых ракообразных. Теперь они приобрели великолепный, аппетитный красный оттенок.
Саймон тянется за одним из фартуков, что висят на кухонном крючке, и быстро повязывает его.
– Что делаем дальше?
– Чисти срочно. Я делаю бешамель.
– Да ты превратилась в поэта!
– А то!
Мы принимаемся за работу, передвигаясь по кухне в давно отрепетированном танце – как партнеры, знающие каждое движение друг друга. Ведь так мы и познакомились – два юных студента колледжа, работавших летом в одном из ресторанов на Кейп-Коде. Меня повысили от посудомойки до помощницы по салатам, а его от помощника по салатам до повара горячего цеха. Саймон всегда на шаг опережал меня. Да он и теперь впереди: уже разделал клешни и быстро вынимает мясо; я только начала вбивать в бешамель шерри и яичные желтки, а у него все уже полностью очищено – целая груда сочной мякоти на тарелке.
Я покрываю мясо слоем соуса и отправляю пирог с омаром в духовку.
Саймон откупоривает охлажденную бутылку совиньона блан и наполняет мой бокал.
– За работу в команде, – произносит он тост, и мы чокаемся. – Этот рецепт попадет в книгу?
– Если ты решишь, что он прошел проверку. Я откопала его в поваренной книге девятьсот первого года – в одной гостинице. Там, в «Старой русалке», это блюдо считалось изысканным.
– Так вот чем ты занималась весь этот месяц!
– Испытывала старые рецепты. Писала книгу. Копалась в прошлом. – Я поднимаю взгляд на старинный жестяной потолок. – Этот дом создает правильную обстановку для погружения в нужную эпоху.
– Но надо ли было ехать сюда, чтобы делать книгу? Кстати, ты должна была сдать ее почти год назад.
– Знаю, знаю.
– Я совсем не хочу разрывать с тобой контракт, однако Тео – занудный крохобор, и он постоянно спрашивает, когда будет рукопись. – Он умолкает, изучающе глядя на меня. – Раньше ты никогда так не задерживала работу. Что происходит, Эйва?
Чтобы не отвечать на этот вопрос, я допиваю свой бокал.
– Творческий кризис, – наконец бормочу я. – Но думаю, он уже миновал. Стоило мне переехать сюда, я начала писать как сумасшедшая – и получается хорошо, Саймон. Вдохновение вернулось и снова бьет ключом.
– А раньше-то оно куда девалось?
Наполняя свой бокал, я вижу, что Саймон нахмурился. Сколько я выпила за сегодняшний вечер? Уже сбилась со счета. Я отставляю бутылку и тихо отвечаю:
– Ты же знаешь, как мне было тяжело эти несколько месяцев. Я была в депрессии с того самого…
– Нового года.
Я умолкаю, не в силах произнести ни слова.
– Прекрати винить себя, Эйва. Ты устроила праздник, и Ник слишком много выпил. Что ты могла сделать – связать его, не пустить за руль?
– Я не делала серьезных попыток остановить его.
– Ты не несла за него ответственность. Ник был взрослым мужчиной.
– Я по-прежнему виню себя. Даже если Люси не считает меня виноватой.
– По-моему, ты должна поговорить об этом с кем-нибудь. Я знаю одного очень хорошего психотерапевта. Могу дать тебе ее номер.
– Нет. – Я беру бокал и выпиваю его одним махом. – Сейчас мне нужно просто-напросто поужинать.
– Если учесть, сколько ты уже выпила сегодня, думаю, это хорошая идея.
Я осознанно не обращаю внимания на его замечание и наливаю себе еще вина. К тому моменту, когда быстро приготовленный салат и пирог оказываются на столе, я чувствую такое сильное раздражение от слов Саймона, что предпочитаю сосредоточиться на еде. И с чего это он решил превратиться в наседку?
Саймон пробует пирог с омаром и радостно вздыхает:
– О да, этот рецепт должен попасть в книгу.
– Рада слышать. Наконец ты что-то одобрил.
– Ради всего святого, Эйва! Я никогда бы не заказал тебе эту книгу, если бы не был уверен, что ты ее сдашь. И снова вопрос: когда это произойдет?
– Именно за этим ты сюда и приехал?
– Я тащился сюда пять часов вовсе не для того, чтобы просто поздороваться. Разумеется, я приехал по делу. А еще – проведать тебя. Когда твоя сестра позвонила мне…
– Люси тебе позвонила?
– Она думала, я в курсе, что с тобой происходит.
Я не отрываю взгляда от своего бокала с вином.
– Что она тебе сказала?
– Что ты с ней почти не разговариваешь – непонятно почему. Люси волнуется, вдруг это из-за нее: мол, она что-то ляпнула или не так сделала.
– Нет.
– Тогда в чем дело? Я всегда думал, что вы неразлейвода.
Я нарочно потягиваю вино, чтобы отсрочить ответ.
– Все дело в книге, – в конце концов отвечаю я. – Она забирает все мое внимание. Я мучилась над ней несколько месяцев, но теперь работа наконец пошла. С тех пор как я переехала сюда, написано шесть глав. В этом доме все как-то по-другому.
– Почему? Это всего лишь старый дом.
– А разве ты ничего не чувствуешь, Саймон? Эти стены хранят историю! Подумай, сколько всего тут приготовили, сколько всего съели в столовой! Думаю, я не смогла бы ничего написать, если бы не оказалась здесь.
– И только по этой причине ты уехала из Бостона? В поисках вдохновения?
Мне удалось посмотреть ему прямо в глаза:
– Да.
– Что ж, ладно. Я рад, что ты обрела его здесь.
– Вот именно, – буркнула я и добавила про себя: «И не только вдохновение – я нашла гораздо большее».
Этой ночью я лежу без сна, чутко прислушиваясь к тому, что делает гость. Его спальня рядом с моей. Я не сказала ему об обитающем здесь призраке – было ясно, что́ он подумает. За ужином Саймон внимательно наблюдал, как я подливаю в свой бокал изысканное шардоне, которое он привез из Бостона. Знаю, он считает, что именно пьянство мешает мне закончить книгу. Пусть писатели и выпивка – давно уже клише, но в моем случае (как и в случае с Хемингуэем) это правда.
И неудивительно, что мне мерещатся призраки.
Я слышу, как скрипит пол в коридоре и льется вода в гостевой ванной. Очень странно, что в доме есть кто-то еще – кто-то живой. Разумеется, призраки не спускают воду в туалете и не открывают краны. И вовсе не призрак тихо шаркает назад по коридору и притворяет за собой дверь. Я уже отвыкла от человеческих звуков, и теперь люди кажутся мне ужасно чужими; мне неприятно, что в мой дом кто-то вторгся, пусть даже всего на одну ночь. В этом большое преимущество писательской жизни – я могу по неделям не видеться с другими людьми. Внешний мир отягощают конфликты и разочарования, так зачем же выходить из дома, раз все, что мне нужно, находится в этих стенах?
Саймон нарушил равновесие, и я чувствую разлад в атмосфере, словно его присутствие странным образом зарядило воздух и теперь по дому бродят беспокойные маленькие смерчи.
И это ощущаю не только я.
На следующее утро, когда я спускаюсь в кухню, Саймон уже там – сгорбившись, большими глотками пьет кофе. Он небрит, глаза у него покраснели, и я впервые за все время нашего знакомства вижу его без фирменного галстука-бабочки.
– Ты ужасно рано поднялся, – замечаю я, направляясь к кофейнику и наполняя свою чашку. – Я собиралась встать первой и приготовить на завтрак чудесную фриттату.
Он трет глаза и зевает.
– Я плохо спал. И подумал, что в таком случае нет смысла валяться в постели и стоит отправиться в путь пораньше.
– Уже? Но ведь сейчас только семь.
– Я ворочался с боку на бок с трех часов.
– Почему?
– Дурные сны. – Он пожимает плечами. – Возможно, в этом доме чересчур тихо. Не припомню, когда в последний раз у меня были такие кошмары.
Я медленно усаживаюсь за стол и пристально изучаю его.
– Какие такие кошмары?
– Нет ничего менее интересного, чем чужие сны.
– А мне интересно. Расскажи.
Он глубоко вздыхает, словно даже для воспоминаний о кошмарном сне ему необходимо собраться с силами.
– Будто бы он сидел прямо у меня на груди. И пытался выдавить из меня весь воздух. Я даже думал, что у меня сердечный приступ. Прямо чувствовал, как он сжимает мне горло.
«Он».
– Я попытался оттолкнуть его, но не смог сдвинуться с места. Меня парализовало, как это часто случается во сне. А он продолжал душить меня, пока я и правда не решил… – Саймон снова вздохнул. – В общем, после такого я не смог снова заснуть. Просто лежал без сна, прислушиваясь. Почти ожидая, что он вернется.
– Почему ты говоришь «он»?
– Не знаю. Думаю, с тем же успехом можно было бы сказать «оно». Я знаю только, что это нечто хватало меня за горло. И вот что еще странно, Эйва. Когда я проснулся, ощущение удушья было таким реальным, что мне страшно захотелось выпить воды. Я пошел в ванную, увидел свое отражение в зеркале – и, клянусь, в первый момент заметил следы у себя на шее! – Он сконфуженно усмехается. – Потом я моргнул – и разумеется, никаких следов уже не обнаружил. Но можешь представить, насколько я был потрясен этим сном.
Я осматриваю его шею над воротником рубашки, но ничего такого не вижу. Ни синяков, ни других отметин от пальцев призрака.
Саймон осушает свою кофейную чашку.
– Как бы то ни было, поеду-ка я пораньше, может, и пробки по пути к Бостону обгоню. Я уже упаковал сумку.
Я провожаю его на улицу, к машине, и, пока он возится с багажником, поеживаюсь на свежем морском ветерке. Птицы выводят трели над головой, бабочка-монарх выписывает разноцветные зигзаги над зарослями молочая. День обещает быть прекрасным, однако Саймон изо всех сил стремится сбежать.
Он на прощание чмокает меня в щеку, и я вижу, как он бросает нервный взгляд на дом – похоже, боится повернуться к нему спиной.
– Заканчивай эту чертову книгу, Эйва.
– Непременно.
– И возвращайся в Бостон, твое место там.
Ну что тут поделаешь – я и вправду испытываю облегчение, глядя, как он уезжает. Дом снова полностью в моем распоряжении; стоит прекрасное летнее утро, и я знаю, что у меня впереди целый день. Услышав громкое «мяу», опускаю взгляд и вижу сидящего у моих ног Ганнибала; он подергивает хвостом – наверняка думает о завтраке.
Да и я сама думаю о еде.
Оборачиваюсь к дому. И лишь сейчас, поднимаясь по ступеням на веранду, замечаю сверток с эмблемой «Федэкс». Наверное, курьер оставил его здесь вчера днем, когда я была занята приготовлениями к приезду Саймона. Взяв сверток в руки, я узнаю собственный почерк на наклейке для адреса. Тот самый пакет, который на прошлой неделе я отправила Шарлотте Нильсон. Смотрю на причину возврата: «Три попытки вручения».
Я стою на веранде, не реагируя на мяуканье Ганнибала, и раздумываю об этом возвращенном пакете. Вспоминаю слова Донны Бранки о том, что Шарлотта не ответила ей ни на письма, ни на звонки. Это все меня очень озадачивает. И теперь я серьезно встревожена.
Мне о многом хочется спросить Шарлотту, хочется узнать о том, как она жила в этом доме. Почему она так внезапно уехала? Неужели ее испугал призрак?
Она живет на Коммонуэлс-авеню, неподалеку от моей квартиры в Бостоне. Наверняка в ее доме есть хотя бы один человек, который знает, куда она уехала и как с ней можно связаться.
Я смотрю на кухонные часы: 7:45. Если выехать прямо сейчас, я буду в Бостоне в час дня.
