Поругание трупов

Глумление как воплощенная метафора смерти практиковалось и с трупами. Из древнеримской истории вспомним хотя бы пронзенный язык Цицерона (гл. II). Один из самых памятных случаев раннего Средневековья вошел в историю под названием «Трупный синод», или «Жуткий синод» (лат. synodus horrenda).

Вступив на священный римский престол, папа Стефан VI (VII) приказал вырыть из могилы тело его предшественника Формоза, одеть полу-разложившийся труп в папские одежды, посадить на трон, допросить (за «обвиняемого» отвечал прятавшийся за троном дьякон) и признать виновным в преступлениях против католической Церкви. Наказуемому телу отсекли пальцы, совершавшие крестное знамение, затем труп обнажили и проволокли по городским улицам, после чего бросили в безымянную могилу для чужеземцев. И здесь, как видим, словесное оформление важнее совершаемых действий: вся чудовищная процедура, собственно, и затевалась ради злословия.

Жан-Поль Лоран «Папы Формоз и Стефан VI (VII) на “трупном синоде”», 1870, холст, масло

Изображена сцена глумления над мертвецом в замке Або в день его захвата герцогом.

Не столь чудовищная, но тоже незавидная участь постигла покойного Класа Флеминга, королевского наместника в княжестве Финляндском. После заключения перемирия с Россией в 1593 году Флеминг воспротивился роспуску своего войска в Финляндии и возврату флота в Швецию. Герцог Карл, регент Швеции, заручившись поддержкой низов, недовольных военными тяготами, жестоко расправляется с оппозицией, но Флеминг неожиданно умирает. Взбешенный невозможностью казнить бунтовщика, Карл предает поруганию его мертвое тело, дергая за бороду со словами: «Если бы ты был жив, твоя голова не держалась бы на плечах столь крепко!» Само прикосновение к бороде считалось в то время тяжким оскорблением.

Альберт Эдельфельт «Герцог Карл, оскорбляющий труп Класа Флеминга», 1878, холст, масло

Вспомним здесь заодно и былинного Илью Муромца, что повыкручивал врагам белы руки, повыкалывал ясны очи, «привязал собаку за плеча татарину, привязал, сам выговаривал: “На-ко, татарин, неси домой, а ты, собака, дорогу показывай”». Враг воспринимается как не-человек, его образ дегуманизируется (подробно – в гл. XIV). Впрочем, это лишь констатация факта, но не объяснение природы глума.

Преданные

Рациональных объяснений явно недостаточно для понимания случаев вроде казни Марии Гамильтон, после которой Петр I взял отсеченную голову, поцеловал в губы и принялся рассказывать столпившимся приближенным о человеческой анатомии, демонстрируя раздробленные топором позвонки и кровоточащие сосуды. По завершении «просветительской лекции» государь снова облобызал мертвые уста, отшвырнул голову, перекрестился и уехал… По крайней мере, так описал эту сцену историк позапрошлого века Жан-Бенуа Шерер.

Павел Сведомский «Мария Гамильтон перед казнью», 1904, холст, масло

Столь же иррационально-инфернальны глумливые речи и поступки Ивана Грозного. Прежде всего, это все та же глумотворческая метафорика. Иоанн Васильевич казнил поджариванием на вертеле, превращая человека в зайца. Заживо запекал людей в муке, будто карасей. Уподобляя медведю, повелевал переодевать казнимого в шкуру и затем бросать на растерзание собаками (это называлось обшить медведно; ср.: аналогичная древнеримская казнь обычивания — зашивание человека в труп быка и обышачивания – облачение в ослиную шкуру). Приказал повесить на одной виселице дворянина по фамилии Овцын и живую овцу.

Перед казнью дьяка-мздоимца, уличенного во взятке в виде набитого деньгами жареного гуся, Грозный спросил: «Ну, кто разрежет этого гуся?» Затем велел отрубать осужденному поочередно ноги вполовину икр, руки выше локтя, спрашивая, «вкусна ли гусятина». Когда же отсекли и голову, обратился к палачу с глумливым вопросом: «Ну что, хорош гусь?»

Показательно глумливы, а не просто жестоки и многочисленные шутки Грозного. Поджигая пороховой бочонок с привязанным к нему схимником Никитой Казариновым-Голохвастовым, царь издевательски пошутил: «Схимники ведь ангелы: подобает ему над землею взлетети». Еще одного несчастного пустил по озеру привязанным к запряженной слепой лошадью телеге со словами: «Отправляйся же к польскому королю, вот у тебя есть лошадь и телега!» Воеводе Василию Телятевскому, приговоренному к утоплению за сдачу Полоцка, любезно предложил: «Когда ты запотел там при этом огне, то здесь охладись».

Бесчестию – бесстыдным пляскам, прилюдному оголению, принуждению к нелепым выходкам – подвергались не только враги и преступники, но также приближенные, притом без особых исключений в чинах. Пусть косвенное, но это тоже доказательство именно глумления, а не просто порицания и устрашения. По воспоминаниям современников, Иоанн Васильевич дико хохотал, взирая на мучения своих подданных, а публичные казни оглашались его ликующим криком: «Гойда, гойда, гойда!» Толпа зевак вторила государю, подбадривая палача.

Михаил Клодт «Ивану Грозному являются тени им убитых», кон. XIX в., бумага, тушь, гуашь

Николай Неврев «Опричники», 1888, холст, масло

С беспримерным цинизмом было обставлено убийство боярина Ивана Федорова-Челяднина, в котором Грозный с его маниакальной подозрительностью узрел главу заговора. Государь призвал Федорова в парадные покои Большого Кремлевского дворца, приказал облачиться в царские одежды и сесть на трон. Затем встал перед боярином на колени и произнес: «Ты имеешь то, чего искал, к чему стремился, чтобы быть великим князем Московским и занять мое место: вот ты ныне великий князь, радуйся теперь и наслаждайся владычеством, которого жаждал». Вдоволь насладившись театральным эффектом, с размаху ударил боярина ножом. Затем, по приказу Грозного, к расправе присоединились опричники и земские, пока не закололи несчастного насмерть. Начало этой душераздирающей сцены запечатлено на известной картине Николая Неврева.

Некоторые исторические источники, конечно, грешат наивной, а то и злонамеренной гиперболизацией в описаниях злодеяний Грозного. Однако для коллективной памяти экспрессия превыше достоверности – поэтому в национальном сознании хранится своеобразный «кластер глума», составленный из наиболее вопиющих случаев, записанных на жесткий диск Истории. Преданные царевы слуги, преданные своим государем.