Человечина в ресторане и котлеты с крысятиной

Особая роль в дискурсе устрашения всегда принадлежала сплетням и слухам. Убедиться в этом можно на одних лишь российских примерах.

Вновь вспомним массовый голод 1921–1922 годов. В этот тяжкий период истории о людоедстве стали массовой фобией, а иногда использовались и для целенаправленного запугивания населения. Нагнетание истерии превращало природный страх в искусственно созданную угрозу.

Масла в огонь подливала пресса. Французский журналист, ссылаясь на большевистские газеты, живописал ресторан в Самарской губернии, в котором «единственным блюдом было человеческое мясо». Американские СМИ сообщали о «заарканивании» людоедами жертв с верхних этажей домов.

Корреспондент газеты «Кузбасс» отбивался от «классовых врагов» чеканными метафорами обличающего гнева: «Из вонючих ртов ползут ядовитые змеи – слухи… Стоп! Это заставляет насторожиться. Это уже не обывательская просто молва и не сплетни досужих кумушек из магазинных очередей. Это больше, чем даже провокация. Голос этот нам удивительно знаком. Это классовый враг.»

Угрожающие и ужасающие слухи перемежались реальными фактами: агитацией крестьян употреблять в пищу «жирующих» представителей власти, ходатайствами в исполнительные комитеты о раздаче умерших в пищу голодающим и даже обращениями родителей в уездные советы за разрешением на убой детей. Наркомздрав Николай Семашко отмечал «нездоровое увлечение печати случаями людоедства на почве голода» и сокрушался, что «газеты часто смакуют, описывают их с подробностями бульварной сенсации и при этом даже не дают себе труда предварительно проверить точность своих сообщений».

Жуткие слухи о Царь-голоде и спекулятивные их толкования заставляют вспомнить написанный еще в начале 1900-х фельетон Власа Дорошевича «Дело о людоедстве», где остроумно обыгрываются нелепая молва о пропаже околоточного надзирателя, не менее абсурдная ее интерпретация госучреждениями и паническое муссирование прессой.

Еще более устрашающий характер носили слухи о войне. Снимают с церквей колокола – не иначе чтобы перелить на пушки. Снова переучитывают лошадей – потому что Россия должна отдавать их Англии, не то грянет война. Очередная перепись населения – точно жди супостатов. Зафиксирован и вовсе фантастический слух: якобы поляки пошли на нас танками с усыпляющим газом и проверяли у спящих красноармейцев наличие крестов, у кого не было – тех убивали.

В редакцию «Крестьянской газеты» пришло анонимное письмо, извещавшее о пущенном «нэпманами, кулаками и вообще врагами Советской власти» слухе: мол, война уже началась, но это пока скрывают от народа. Напуганные граждане кинулись скупать соль и керосин. Подобными страшилками провоцировались стихийные выходы из пионерии и комсомола, уклонения от армейской службы, панические отказы от пользования советскими деньгами.

Затем в стране победившего социализма боязливо перешептывались о зараженных джинсах, заброшенных американскими шпионами борщевиках и колорадских жуках, отравленных сумасшедшими согражданами или иностранными диверсантами стаканах в автоматах с газировкой, начиненных взрывчаткой игрушках, которые подбрасывали по ночам на детские площадки и в школьные дворы все те же иностранцы.

Отдельный цикл пугающих сюжетов создавала гастрономическая молва: отравленные иностранные жвачки, шоколадки с острыми лезвиями внутри и прочие подобные кошмары. Истории об «опасных вещах» и «вредоносных объектах», как полагают культурологи, восходят к архетипу «отравленных даров» – вспомним Троянского коня, пеплос Медеи, перстень Изоры, веретено и яблоко злой феи.

Не оставляли граждан СССР и военные угрозы: атомная бомбардировка, ядерная зима, лучевая болезнь. Учебные тревоги с противогазами, инструктаж на уроках начальной военной подготовки: «В случае термоядерного взрыва ложиться ногами ко вспышке». Пробирающая до дрожи песня на слова Льва Ошанина «Во имя завтрашнего дня» в репертуаре советских школьных хоров: «В небо взглянув, капитаны В тяжком молчанье застыли: Над океаном, над океаном Облако атомной пыли. С ветром любым без заминки Плыть ему через границы. В каждой пылинке, в каждой пылинке Черная гибель таится…»

На повседневно-бытовом уровне самой ходовой страшилкой в 1970-1990-е годы были маньяки. Серийные убийцы «Мосгаз»-Ионесян и «ростовский потрошитель» Чикатило, садисты-педофилы Сливко и «Фишер»-Головкин, «витебский душитель» Михасевич и «новочебоксарский людоед» Николаев, каннибалы Спесивцев и Суклетин, «Лжедмитрий»-Кузнецов и «Терминатор»-Оноприенко… Эти выродки и нелюди становились героями не только криминальных сводок, но и классных часов, инструктажей по личной безопасности в летних лагерях, после которых шокированных детей, случалось, увозила «скорая».

Кровавые преступления обсуждались в курилках во время обеденных перерывов, муссировались на лавочках у подъездов, обсасывались на школьных переменах. Обрастали мифическими подробностями и оттого пугали еще больше. Статью Евгения Додолева «Вечера сторожа Суклетина» в журнале «Смена» обсуждала вся страна, а за расследованием злодеяний Чикатило следили так же напряженно, как за футбольными матчами. Страхи усиливались укоренившимся представлением о том, что ни «Белый лебедь», ни «Черный дельфин», никакие другие колонии не гарантируют безопасность граждан.

Постепенно формирующееся общество сверхпотребления оказалось во власти новых гастрономических и «товарных» страшилок. Вначале граждан взволновала «ужасная правда» о продукции гигантов пищевой индустрии. Специалисты связывают такие страшилки с глобализацией и, как следствие, недоверием потребителей к крупным корпорациям, в которых производственный процесс предельно обезличен, а также к предприятиям фаст-фуда, где процесс потребления пищи деперсонализирован.

Крысиные хвосты в котлетах, гамбургеры из земляных червей, растворяющая монеты кока-кола. К беспокойству о вредоносности еды и угрозам отравлений добавлялись кошмарные истории о вызывающих рак биодобавках, продуктах из человеческого жира, маньяках-вредителях, вкладывающих бритвы в конфеты и впрыскивающих яд в яблоки. Не успели позабыться истории о растворенных в газировке монетах, как уже заговорили о выращенных на человеческих костях дрожжах-убийцах.

Распространяясь по принципу эха и обрастая деталями по принципу снежного кома, угроза превращается в фобию – утрачивает целенаправленность и приобретает характер навязчивого страха. Вроде никто намеренно не пугает – но страшно до дрррожи.