Страх и ритуал

Архаически угроза, как и многие другие виды злоречия, часто имела обрядово-ритуальный характер. Известный пример – древнегреческие народные весенние песни-хелидонисмы (от греч. «ласточка») и новогодние коронисмы (греч. «ворона»). Исполнители этих песен носили с собой птиц и просили дать им еды, а тех, кто отказывал, пугали злыми духами, уводом жен, уносом дверей от дома.

Григорий Мясоедов «Опахивание», 1876, холст, масло

Редкосюжетная картина иллюстрирует славянский защитный обряд от падежа рогатого скота. Крестьянки опахивают деревню, впрягая в плуг обнаженную незамужнюю девушку. Следом идут женщины в исподних рубахах и с распущенными волосами, гремят серпами, сковородами, печными заслонками и поют песни-угрозы. Выйди вон, Выйди вон, Из подмета, из села! Мы идем, мы идем, Девять девок, три вдовы, Со ладаном, со свечьми, Со горячею золой! Мы огнем тебя сожжем, Кочергой загребем, Помелом заметем, Попелом забьем!.. В народе верили, что злобный дух Коровья Смерть (Скотья смерть, Товаряча смерть, Черная немочь) не сможет перепрыгнуть через круговую борозду и убоится громких звуков. Примечательно, что и сам художник верил в чудодейственную силу этого обряда.

Обрядовую функцию угроза выполняла и в славянских заговорных практиках наряду с проклятиями (гл. III). Борясь с болезнью, стараясь унять разбушевавшуюся стихию или изгоняя нечистую силу, грозились их «сквозь сито просеять», «косой скосить», «топором изрубить», «на огне испечь», «смолой засмолить», «метлой замести», «плугом запахать», «дегтем замазать», «в жаркой бане засушить», «через море перебросить»… Чужакам, недругам и прочему очеловеченному злу угрожали «пупы порвать», «брюхо распороть», «кожу четвертовать», «род-племя извести», в «пустые места загнать».

Иногда исполнителями угрозы назначались сакральные помощники (архангелы, святые угодники, сам Господь) либо мифические существа вроде «старой бабы с железными зубами и стальными руками». Они должны были обезвредить зло в основном атмосферными явлениями: убить молнией, истребить засухой, сжечь огнем.

Из аграрной магии можно также вспомнить славянский ритуал устрашения плодовых деревьев. Крестьяне хором «страшали дерева», угрожая вырубить неплодоносящие. Или же хозяин сада брался за топор и делал вид, будто рубит ствол со словами: «Не будешь родить – срублю тебя». Делалось это часто под Рождество, чтобы обеспечить урожайный год.

Выдуманные страшилища

Особую роль в обрядово-ритуальной коммуникации выполняли мифологические пугала. Самые известные из античных персонажей-устрашителей, пожалуй, бог скотоводства Пан и сатиры – рогатые козлоногие демоны плодородия из свиты бога вина и веселья Диониса (Вакха). Являясь людям во сне, Пан пугал их кошмарными видениями и дикими лесными голосами. Отсюда и выражение «панический страх», и слово «паника». Пан и сатиры – известные сладострастники – преследовали нимф и любили пугать спящих женщин.

У славян ночным призраком-пугалом была Мара, что неслышно опускалась на грудь спящих, вызывая удушье и дурные сны, получившие название кошмаров. В одних поверьях Мара уподобляется кикиморе, в других – черному косматому существу без определенного облика, в третьих – просто блуждающей тени.

Процесс урбанизации вызывал к жизни новые жупелы. Наиболее показательны легенды больших промышленных городов, в пространстве которых человек чувствовал себя более уязвимым и менее защищенным. В таких легендах пугала внушали особый ужас, поскольку считались невероятно мобильными и абсолютно неуловимыми.

Рембрандт Харменс ван Рейн «Юпитер и Антиопа», 1659, офорт

В античном мифе верховный бог Зевс (Юпитер), представ в облике сатира, взял спящую дочь фиванского царя Никтея, красавицу Антиопу. Эта классическая сцена широко отражена в изобразительном искусстве – на картинах Антонио да Корреджо, Тициана Вечеллио, Рембрандта Харменса ван Рейна, Бартоломеуса Странгера, Хендрика Гольциуса, Антониса ван Дейка, Никола Пуссена, Антуана Ватто, Себастьяно Риччи и других знаменитых мастеров.

Так, викторианский Лондон трепетал от историй про Джека-Прыгуна, или Джека-на-Пружинах (Spring-Heeled Jack). Впервые о нем заговорили в 1838 году после анонимного послания столичному лорд-мэру с сообщением о пари между некими аристократами, один из которых придумал пугать сограждан, наряжаясь всякой нечистью. Слух стремительно распространялся, появились первые свидетели, в народе началась паника, образ лиходея обрастал баснословными подробностями. Говорили, что преступник облачен в стальные доспехи, рогатый шлем, развевающийся за спиной черный плащ, перчатки с железными крючьями и сапоги на пружинках. Отсюда и невероятные способности этого молодчика, и его прозвище.

По описаниям очевидцев, Джек-Прыгун имел внешность «дьявольскую», уши «заостренные», глаза – «огненные шары». Некоторые утверждали, что он изрыгает синее пламя. Джек легко преодолевал огромные расстояния, виртуозно перелетал через препятствия, страшной черной птицей взмывал на городские крыши, с которых обрушивался на головы прохожих, пугая до смерти.

Рисунок Джека-прыгуна в бульварном журнале «Penny Dreadful», 1837

Сведения об этом ужасном господине собирали не только охочие до сплетен обыватели, но и криминалисты, журналисты, издатели. Предполагаемые нападения Джека на девочек-подростков Джейн Олсоп и Люси Скейлз освещались в газете «The Times». В итоге Джек-Прыгун занял одно из самых почетных мест в ряду городских пугал. Предприимчивые издатели выпустили о нем серию бульварных сочинений – Penny Dreadfuls (англ. «грошовые ужасы»). Впоследствии Джек-Прыгун стал одним из прототипов знаменитого Супермена.

При этом едва ли не всякое мифическое существо – одновременно и универсальный прототип, и персонифицированный образ Опасности. Имаго зла в разных его ипостасях. А собственно запугивание, конкретная угроза – словесная формула опасности. Согласно К.-Г Юнгу, имаго-образы – результат комбинации архетипических представлений и личностных переживаний. «Чем более ограниченным оказывается поле человеческого сознания, тем более многочисленными становятся бессознательные содержания (имаго), которые окружают его в виде квазивнешних видений», – пояснял Юнг в работе «О психологии бессознательного».

Иоганн Генрих Фюссли «Ночной кошмар», 1781, холст, масло

Материализация страшных сновидений в виде инкуба (здесь – подобие сатира) и слепой лошади блистательно воплощена в серии из четырех картин Иоганна Генриха Фюссли «Ночной кошмар». Репродукция одной из них висела в приемной Зигмунда Фрейда. Римейки этого сюжета – на полотнах Николая Абрахама Абильгора «Ночной кошмар» (1794), Чарлза Уолкера «Инкуб» (1870). Символический смысл этого жуткого сюжета, согласно одной из трактовок, задан каламбуром английских слов «night mare» (ночная кобыла) и «nightmare» (кошмар).