Брюзга, грымза, злопыхатель

Популярный бытовой сценарий – беспрестанное и надоедливое выражение недовольства, ропот по любому поводу, иначе говоря, брюзжание. В словаре Даля брюзга – «несносный воркотун, бранчуга». В русских диалектах – брязг, костеря, кропот, скапыжник, выкомура.

Брюзга демонстрирует склочность, неуживчивость, дурной характер. Холостой брюзжит, женится; женатый брюзжит, кается; старый брюзжит, умирать собирается. Узнаваемое в каждой детали описание брюзги вновь находим в Теофрастовых «Характерах».

Брюзга – это такой человек, который, если друг посылает ему долю угощенья, говорит принесшему: «Пожалел он для меня похлебки и дрянного вина – не позвал обедать». А когда подружка крепко целует его, он говорит: «Удивляюсь. Неужели ты и вправду меня так любишь?» Он ропщет на Зевса не за то, что бог не посылает дождя, а за то, что раньше не посылал. Найдя на улице кошелек, он говорит: «А вот клада я ни разу не находил». После долгой торговли с продавцом он, дешево купив раба, говорит: «Воображаю, какое добро купил я за такую цену». Принесшему ему добрую весть: «Сын у тебя родился», он отвечает: «Прибавь: и половина состояния пропала – скажешь правду». Выиграв дело единогласным решением судей, он упрекает составителя речи, говоря, что тот пропустил много доводов…

Одно из древнейших литературных воплощений этого типажа – всем недовольный старик Кнемон из комедии Менандра «Брюзга» («Угрюмец», «Ненавистник» в разных переводах). В русской литературе непревзойденный мастер изображения брюзги Василий Шукшин. Самый колоритный и запоминающийся персонаж – герой рассказа с говорящим названием «Вечно недовольный Яковлев».

В одной компании с брюзгой еще один любитель чихвостить всех подряд – грымза. Этимология этого просторечного слова отчасти утрачена, ряд лингвистов связывают его с глаголами корня «грызть, хрустеть». В XIX веке так пренебрежительно называли не только женщин, но и мужчин. Человек обычно пожилой, грымза демонстрирует злонравие через злоязычие. Чем старше – тем несноснее и вреднее, тем пуще отравляет жизнь молодым. В современном употреблении грымза – бранное определение ворчунов и склочников.

Доходящее до крайности брюзжание превращается в злопыхательство – злобное чувство и враждебное отношение к чему-либо. В ряду негативных психологических характеристик оно соотносится с мизантропией (человеконенавистничеством), а в структуре социального взаимодействия связано с ресентиментом (гл. I). Злопыхатель преисполнен беспричинной и чаще несправедливой неприязни. Считается, что это слово введено в речевой оборот Салтыковым-Щедриным.

Великим злопыхателем у современников слыл историк и публицист, князь Петр Долгоруков по прозвищу bancal (колченогий), которое получил из-за врожденной хромоты. Злоязычием он отличался с ранней юности, напропалую обличал дворянство в ненавистнических памфлетах. «Это был избалованный, дерзкий, отвратительный забавник, барин и шут вместе», – нелицеприятно отзывался о нем Герцен в «Былом и думах». В своих исторических работах Долгоруков не щадил даже собственный древний род, обвиняя в эгоизме, алчности, попрании чужих свобод.

Злопыхательство – характеристика внесословная, в не меньшей степени присущая и простолюдинам. Вспомнить хотя бы экономку Веру Никитишну из миниатюры Чехова «Женское счастье». Это была «баба… скверная, ядовитая, сатаной глядит. Толстая, красная, визгливая… Как начнет на кого кричать, как поднимет визг, так хоть святых выноси». Однажды герой-повествователь становится свидетелем безобразной сцены: экономка «отчеканила на все корки» самого генерала! Возмущенный рассказчик принимается ответно распекать зарвавшуюся тетку и даже отвешивает ей пару пощечин. Заступничество, однако, выходит боком: к величайшему изумлению рассказчика, генерал рьяно вступается за Веру Никитишну и выражает недовольство вмешательством постороннего в свои домашние дела.

Суди не выше сапога

Несмотря на все неприглядные свойства и гадкие проявления, злопыхательство прочно встроено в повседневную коммуникацию, присутствует в ней на правах неотвязного компаньона, спутника поневоле. Со злопыхательством связана еще одна стратегия агрессивного порицания – критиканство: необоснованная и неуважительная критика, в предельном воплощении – издевательская, хамская, глумливая.

Вместо убедительной аргументации критиканство эксплуатирует отрицательные эмоции, опирается на несправедливые и немотивированные суждения. В отличие от критика — специалиста, сферой деятельности которого являются анализ и оценка какой-либо области человеческого знания, критикан — недоброжелательный человек, склонный огульно осуждать, во всем находить недостатки. Необъективный, придирчивый, мелочный и притом малосведущий критик, зоил.

Исконно Зоил – имя древнегреческого философа, ниспровергателя авторитетов, получившего прозвища «риторический пес» и «бич Гомера». Впоследствии оно стало нарицательным названием злобного, желчного, язвительного критикана. «Рыжий, смуглый лицом, с бельмом на глазу, хромоногий, Чудо ходячее ты, если ты честен, Зоил» – так представлял его Марциал в одной из эпиграмм. В «Пестрых рассказах» Клавдия Элиана описана беседа, в которой Философ спрашивает Зоила, почему тот ругает всех почем зря. «Потому что не могу, как мне того хочется, причинить им зло», – честно признается Зоил.

Хрестоматийная античная история о критиканстве – анекдот про уже знакомого нам живописца Апеллеса. Стремясь к высочайшей точности образов, Апеллес выставлял картины на улице, а сам прятался за ними, чтобы подслушивать оценочные разговоры прохожих. Однажды проходящий мимо башмачник указал, что нарисованные сандалии не соответствуют контуру стопы. Художник скорректировал изображение и вновь выставил полотно, но башмачник вновь не удовольствовался – и раскритиковал изображение ноги. Рассерженный Апеллес не сдержался, выскочил из-за картины и в гневе крикнул башмачнику, чтобы тот не высказывал дилетантского мнения, не относящегося к сандалиям.

Отсюда известная древнеримская поговорка: Да не судит башмачник выше обуви или Сапожник, оставайся при своих колодках (лат. Ne sutor ultra crepidam). В английский язык вошло производное слово ultracrepidarian – рассуждающий о том, в чем не разбирается. Показательно и ныне уже устаревшее значение слова профан в русском языке: не только несведущий человек, но и оскорбляющий своим невежеством. Злоречием становится само суждение профана, его некомпетентное высказывание.

Критиканы крикливее и наглее всего в сферах, где критика является одной из институций. Прежде всего, в искусстве и науке. Причем критикан отнюдь не всегда никчемный бездарь и жалкий завистник. Выдающимся критиканом и притом талантливейшим сатириком позднего Ренессанса был Пьетро Аретино. Автор злейших памфлетов и пасквилей, гордо носивший прозвище «бич государей», Аретино порой костерил всех без разбору, не в силах совладать со своей страстью.

Жак-Альбер Сенав «Апеллес и сапожник», 1758, холст, масло

Александр-Эварист Фрагонар «Аретино в мастерской Тинторетто», пер. пол. XIX в., холст, масло

Приструнить зарвавшегося злослова сумел знаменитый живописец Тинторетто. Согласно историческому анекдоту, Тинторетто предложил Аретино написать его портрет, привел к себе в мастерскую и вдруг занес кинжал над вальяжно развалившимся гостем. Перепуганный Аретино решил было, что это месть, и страшно запаниковал. Но художник пояснил, что использует кинжал как измерительный прибор вроде линейки. Этого символического устрашения оказалось достаточно, чтобы Аретино не только прикусил язык, но даже подружился с Тинторетто.

Шарль-Жозеф Травье де Вийер. Карикатура на литературных критиков, 1830-е

В сатирическом рассказе «Битва книг» Джонатана Свифта злокозненный бог Мом отправляется в страну богини Критики, которая обитает в пещере, устланной изодранными книгами. По одну руку от нее восседает отец Невежество, по другую – мать Гордыня. У Критики есть сестра Мнение – «быстроногая, упрямая, капризная и всегда переменчивая». И гадкие отпрыски: Бахвальство, Бесстыдство, Тупость, Тщеславие, Самоуверенность, Педантство и Грубость.

Среди известных жертв литературного критиканства – Джон Китс, поэт младшего поколения английских романтиков, чей блистательный дебют вызвал немотивированную ярость журнального критика Джифорда. Авторитетный зоил назвал юного поэта бездарью и отослал «в аптекарскую лавочку готовить пластыри». Стихотворение Байрона «На смерть поэта Джона Китса» – фактически прямое обвинение критиканов в преждевременной кончине молодого гения. «Кто убил Джона Китса? – Я, – ответил свирепый журнал, Выходящий однажды в квартал, – Я могу поручиться, Что убили мы Китса!» Байрон также ввел в обиход своего времени фигуральное выражение snuffed out by an article – «жизнь угасла от журнальной статьи».

Из русских классиков надо вспомнить в первую очередь Пушкина. Взбешенный тем, как Николай Надеждин разгромил его «Полтаву»,

Пушкин сочинил эпиграмму-притчу «Сапожник», в которой реконструировал античный сюжет. «Картину раз высматривал сапожник И в обуви ошибку указал; Взяв тотчас кисть, исправился художник. Вот, подбочась, сапожник продолжал: “Мне кажется, лицо немного криво… А эта грудь не слишком ли нага?”… Тут *** прервал нетерпеливо: “Суди, дружок, не свыше сапога!”».

Представители литературной среды – редакторы, издатели, журналисты, сами писатели – вообще частенько предъявляли друг другу обвинения в критиканстве. Николай Полевой в досаде назвал Осипа Сенковского «вредным человеком», который «ввел в моду грубую насмешку в критике и обратил ее без пощады на все, даже на самые святые для человека предметы, развращая нравы скарроновскими повестями и ругательными статьями».

Однако, пожалуй, самым знатным обличителем прослыл у современников Белинский. Основной мишенью его нападок были Булгарин, Полевой и Греч. Вот лишь один образчик из письма «неистового Виссариона» Боткину, где осуждение перемежается с оскорблениями и проклятиями.

Если бы я мог раздавить моею ногою Полевого, как гадину, – я не сделал бы этого только потому, что не захотел бы запачкать подошвы моего сапога. Это мерзавец, подлец первой степени…бессовестный плут, завистник, низкопоклонник, дюжинный писака, покровитель посредственности, враг всего живого, талантливого. <…> Говорят, он недавно был болен водяною в голове (от подлых драм) – пусть заведутся черви в его мозгу, и издохнет он в муках – я рад буду.

Впрочем, несмотря на то, что, по собственному признанию, «вспышки негодования были единственными источниками деятельности», Белинского едва ли можно отнести к критиканам. Его словесные выпады были преимущественно не личного, а профессионального характера. Об этом, в частности, свидетельствовал знавший его Герцен. Об этом заявлял и сам Белинский: «Бог свидетель – у меня нет личных врагов, ибо я (скажу без хвастовства) по натуре моей выше личных оскорблений; но враги общественного добра – о, пусть вывалятся из них кишки, и пусть повесятся они на собственных кишках». Вот так-то!